CC BY
487
Назаров Владислав Дмитриевич
ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, (Москва)
ФЕНОМЕН П. П. ЛЯПУНОВА:
ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ ДВОРЯНСТВО И ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА В ГОДЫ СМУТЫ
К предлагаемой теме отечественные историки обращались уже многократно на протяжении последних двух столетий — как в общих исследованиях по Смуте, так и в работах, специально посвященных интересующим нас сюжетам. Добавим, что основной корпус источников — нарративных текстов, документальных материалов (в серии «Смутное время Московского государства» и др.) — стал доступен уже в начале XX в. Казалось бы, какую новую информацию можно извлечь из материалов, прочно вошедших в аналитическое поле, какие еще оригинальные оценки и выводы могут быть сделаны? Сразу оговоримся: историография Смуты сама по себе является темой особых и притом фундаментальных исследований, которой мы не будем здесь касаться. Но несколько слов сказать необходимо.
В последние 30-35 лет сначала наметилась, а позднее, к концу 1980-х гг., сформировалась тенденция к преодолению изучения Смуты в рамках марксистско-ленинского концепта исторического процесса. Данное явление, опять-таки, оказалось представленным в весьма различных текстах, вплоть до воскрешения взглядов более чем 100-летней давности. Для нас важно другое: реальные поиски нового понимания событий Смуты базировалось, прежде всего, на мощном расширении круга источников, на новом прочтении уже известных материалов.
Укажем здесь на первостепенное значение исследований и публикаций В. И. Корецкого (см.: «Формирование крепостного права и первая крестьянская война в России». М., 1975; он же в основном подготовил еще к середине 1980-х гг. том «Народные движения в России в эпоху Смуты начала XVII в.». М., 2003), А. Л. Станиславского (см.: «Гражданская война в России XVII в. Казачество на переломе истории». М., 1990; в 2004 г.
вышло в свет 2-е издание (1-е — 1979 г.), документации по истории государева двора в конце XVI - начале XVII в.), Б. Н. Флори (автор использовал объемный массив архивных документов и публикаций Польши и Швеции, см.: Флоря Б. Н. Польско-литовская интервенция в России и русское общество. М., 2005), И. О. Тюменцева (Тюменцев И. О., Мирский С. В., Рыбалко, Н. В., Туликова Н. А., Тюменцева Н. Е. Русский архив Я. Сапеги 1608-1611 годов: Опыт реконструкции и источниковедческого анализа. Волгоград, 2005; Тюменцев И. О., Туликова Н. А. Сапеженцы и власти первого земского ополчения (по материалам русского архива Я. Сапеги 1610-1611 годов) // Вестник Волгоградского гос. ун-та. Серия 4. Вып. 12. Волгоград, 2007).
Особо следует выделить четырехтомную публикацию А. В. Антонова («Акты служилых землевладельцев XV - начала XVII в. Т. 1. М., 1997; Т. 2. М., 1998; Т. 3. М., 2002; Т. 4. М., 2008), завершившего системное обследование архивов Поместного и ряда других приказов (отметим также отдельные публикации источников Ю. В. Анхимюка, М. П. Лукичева, Б. Н. Морозова, В. Д. Назарова), а также монографию А. А. Селина «Новгородское общество в эпоху Смуты» (СПб., 2008), основанную на материалах за годы Смуты из фонда вывезенной в Швецию в 1617 г. Новгородской приказной избы.
Эвристическая ценность заново сформированной источниковой базы заключалась не только и, пожалуй, не столько в расширении событийной составляющей Смуты (фиксация неизвестных ранее фактов), сколько в формировании новых объектов изучения (они не вычленялись ранее), новой логики и нового понятийного аппарата анализа.
Сформулируем исходные позиции нашего понимания Смуты. Мы разделяем ставшую привычной трактовку ее как первой гражданской войны в истории страны. Такое определение подразумевает раскол общества (и в социальном плане, и в территориальном отношении), возникновение двух или более военно-политических лагерей (во второй половине 1611 г. таковых было три, а с некоторой условностью даже четыре), находящихся в состоянии открытой, по преимуществу вооруженной борьбы за власть в стране. Хронологические рамки Смуты — 1604-1618 гг. В зависимости от критериев она подразделяется на три или — что кажется предпочтительнее — пять периодов. Ведущим компонентом в событиях Смуты несомненно была внутренняя социальная рознь, внутреннее вооруженное противоборство. Но уже с первых шагов Лжедмитрия I, еще в
Речи Посполитой российская Смута оказалась плотно вписанной в клубок глубоких противоречий государств Восточной и Северной Европы, в координаты нараставшего раскола европейских держав на две коалиции по конфессиональному принципу. На заключительных этапах внешнеполитический фактор (открытая вооруженная агрессия Речи Посполитой, а также Швеции с аннексионистскими целями) нередко приобретал решающее значение.
Соперничество за власть в стране означало в качестве стратегической цели свержение «незаконного» монарха и восстановление на московском троне «законного» претендента. Одной из главных причин гражданской войны стали события 1598 г.: пресечение со смертью царя Федора Ивановича московской династии Рюриковичей и появление выбранного Земским собором государя Бориса Годунова. Подчеркнем два обстоятельства. Во-первых, налицо существенные перемены в координатах «политического поля (пространства)», целях и формах политической борьбы. Процедура наследования великокняжеского стола (Владимирского и Московского) по прямой нисходящей мужской линии фактически установилась с победой Василия II в династической войне московских Рюриковичей (1425-1453 гг.). Юридически она была закреплена в уже суверенной самодержавной монархии актом венчания в феврале 1498 г. Дмитрия-внука, а в апреле 1502 г. — будущего Василия III. С середины XV в. и на протяжении полутора веков в практиках различных групп «политического класса» страны не существовал в качестве объекта притязаний монарший трон, не возникало проблемы «законных» претендентов на него кроме правящего, реально или формально, государя (см.: Назаров В. Д. Российская знать и поле ее политической жизни (XIV- первая половина XVI в.) // Россия и мировая цивилизация. М., 2000). Теперь же объективно был зафиксирован иной принцип легитимации и поставления монарха.
Во-вторых, состав собора 1598 г., растянутые во времени процедуры избрания и венчания на царство Б. Годунова, наличие оппозиции ему в политической элите (пусть и не рискнувшей тогда на открытое выступление), потенциально заметно расширили контингент субъектов политической борьбы в сословном отношении и в территориальном плане. И, что не менее важно, появившиеся тогда слухи о «чудесном спасении» царевича Димитрия означали не просто рождение утопической легенды (ее социальная составляющая проявится позднее), но фиксацию двух альтер-
нативных принципов легитимации верховной власти монарха — традиционного наследственного и нового выборного. Противостояние (и лишь отчасти взаимопроникновение) двух политических, «доктринальных» начал, равно как становление межсословных представительных институтов регионального или уездного/городового уровня с закреплением в их текстах традиционных, но переосмысленных понятий («земля», «совет», «приговор»), с определением в практиках этих институтов границ своих полномочий (в т. ч. во взаимоотношениях с тем или другим лагерем), в высокой мере характерны для всех этапов гражданской войны.
«Провинциальное дворянство» — термин историографический, и в рамках разных направлений трактуется неодинаково. В нашем понимании речь должна идти о сложившейся в середине XVI в. совокупности уездных служилых корпораций («городов») с внутренней иерархией четырех чиновно-статусных позиций: выборных дворян (наличествовали не во всех корпорациях), дворовых и городовых детей боярских, служилых и неслужилых «новиков». Только выборные дворяне периодически несли службу по учетной документации государева двора и, соответственно, могли получать именные военные и административно-судебные назначения (в определенных ситуациях это могло распространяться на дворовых детей боярских). Подавляющая часть служилых людей «по отечеству» исполняла свои воинские обязанности коллективно, в составе сотен «всем городом» или какой-то части корпорации.
Учет и контроль за исправностью службы, нормирование ее материального обеспечения (поместные и денежные оклады), участие детей боярских в органах местной власти происходили, опять-таки, в рамках уездной корпорации. Ее структура предполагала при соответствующем качестве регулярной военной службы и «благородном» происхождении возможность лифта от новика до выборного дворянина, а также наличие собственных институтов внутренней самоорганизации (комиссии окладчиков, система поручительства, свои сотенные головы). Формализованные внутрикорпоративные связи дополнились неформальными брачно-род-ственными и поземельными отношениями. Контакты с органами и представителями центральной власти по вопросам военной службы и ее обеспечения осуществлялись опять-таки посредством «служилого города». Иными словами, социальное бытие рядового служилого человека «по отечеству» вне рамок такой корпорации было немыслимо.
Описанная модель банальна, хотя реализовывалась она в трех или четырех вариантах. Первый — совокупность примерно 45-46 корпораций
215
междуречья Оки и Волги, Верхнего и Среднего Поволжья с Заволжьем с разнообразием форм земельной собственности (соотношение вотчин и поместий сильно варьировало, наличие родовых вотчин у представителей ряда княжеских домов Рюриковичей) с практически повсеместным присутствием выборных дворян, с большими различиями в численном составе «служилых городов». Второй вариант — пограничный район Северо-Запада России (Новгород, Псков, Торопец) с особой, усеченной структурой корпорации (отсутствует позиция выборных дворян), с исключительно поместным землевладением и значительной численностью (четыре новгородские пятины давали в сумме наибольшее число служилых людей «по отечеству» и в середине XVI в., и в его конце). Близкими характеристиками и особенностями обладает корпорация Смоленска.
Третий вариант представлен «заречными» (к югу от среднего течении Оки и в ее верховьях) корпорациями. Здесь наряду с уездами со смешанным землевладением, со старовотчинным и поместным (на юго-востоке — Рязань, на юге — Тула, на юго-западе — Калуга и ряд городов в междуречье Угры и Жиздры, по левобережью верхней Оки), во второй половине XVI в. возникают корпорации в пограничных городах от «Рязанской украины» и «от Поля» в бассейнах Цны, верхнего Дона и его притоков, Северского Донца. Если для традиционных «служилых городов» региона наличие выборных дворян привычно, то во вновь формируемых корпорациях эта статусная позиция была большой редкостью. К тому же нередко набор детей боярских в таких городах происходил за счет разных групп «служилых людей по прибору» (стрельцов, пушкарей, служилых казаков), горожан и даже беглых крестьян. Общая особенность всех корпораций региона заключалась в характере военной службы (она была жестко связана с противостоянием регулярным набегам крымских и ногайских отрядов, с несением сторожевой и станичной службы «в Поле») и в тесном взаимодействии (по службе, в бытовых отношениях) с сословными группами служилых людей «по прибору». Последние нередко численно преобладали. К третьему варианту близки новые по времени образования городовые корпорации Среднего Поволжья, где осложняющим фактором был полиэтничный состав местного населения (почти исключительно податного) с преобладанием в нем ислама.
Понимаемое таким образом провинциальное дворянство не было частью «политического класса» страны в XVI в. Этот «класс» ограничивался думными чинами и частью высокостатусных страт московских чинов государева двора, реализуясь в «дворцовых партиях». В кризисных
ситуациях (прежде всего в столицах) отдельные служилые корпорации вовлекались в качестве «силового аргумента» в политические конфликты (в 1542, 1547, 1584 гг.), но говорить при этом об их самостоятельной позиции никак не приходится. Равным образом, возникновение в конце опричнины своеобразной «партии думных дворян», просуществовавшей до смерти Ивана IV, не стало фактом превращения уездного дворянства в субъекта «политического пространства» страны. Слабая тенденция наметилась лишь к концу XVI в. с вовлечением представителей служилых корпораций (прежде всего в лице выборных дворян) в деятельность общегосударственных сословных собраний (в конце Ливонской войны, в 1584 и 1598 гг.). И только Смута превратила молчаливое большинство дворянской русской армии в активного участника политической борьбы и военного противоборства. Но вплоть до последних месяцев 1610 г. не приходится говорить о единой политической позиции провинциального дворянства в целом. Ходом событий оно раскалывалось на двух уровнях: межрегиональном (что в целом соответствовало сформулированным выше четырем региональным моделям «служилых городов») и внутрикорпоративном (в Среднем Поволжье в 1606-1610 гг. и др.). Региональные сообщества служилых корпораций нередко оказывали решающее воздействие на исход борьбы (при развале правительственной армии под Кромами в мае 1605 г., в начальных успехах восстания под предводительством И. Болотникова и в его подавлении в 1606-1607 гг., в целом победной кампании рати под командированием кн. М. В. Скопина-Шуйского в 1609 - начале 1610 гг. и др.), не формулируя при этом собственной социально-политической программы и не претендуя на роль лидера.
Ситуация резко изменилась к середине декабря 1610 г. Сведение с трона Василия Шуйского в середине июля 1610 г. и убийство Лжедмитрия II в начале декабря того же года при наличии августовского договора об избрании царем польского королевича Владислава (с предполагавшимся подтверждением королем ряда обязательных для русской стороны условий) означало принципиальное переформатирование прежнего государственно-политического контента Смуты как преимущественно внутреннего явления. Курс Сигизмунда III на фактическое подчинение страны своей личной власти с помощью командования польско-литовского гарнизона в Москве, Боярской думы и канцелярии в его лагере под Смоленском был воспринят многими в России как прямая угроза ее государственному суверенитету. В таких обстоятельствах про-
винциалыюе дворянство выступило в первые месяцы 1611 г. в качестве самостоятельной политической силы, претендующей на роль инициатора национального освободительного движения, объединяющего начала. Сложившаяся ситуация, импульсы среды и времени, накопленный за пять лет опыт политического противостояния в сфере идей и практик требовали нового лидера. Им стал Прокопий Петрович Ляпунов.
Личности и деятельности П. Ляпунова посвящена обширная литература. К сожалению, даже в последних работах обнаруживается немало фактических ошибок, необоснованных гипотез и необязательных утверждений общего характера. Так, В. Н. Козляков (см.: Козляков В. Н. 1) Род дворян Ляпуновых в ХУ1-ХУ11 веках // Четвертые Яхонтовские чтения. Материалы межрегиональной научно-практической конференции. Рязань, 2008. С. 368-372; 2) Первое ополчение в истории Смутного времени // Смутное время и земские ополчения в начале XVII в. К 400-летию создания Первого ополчения под предводительством П. П. Ляпунова. Рязань, 2011. С. 6, 8) ошибочно датирует переход Ляпунова на сторону царя Василия Шуйского и пожалование ему думного дворянства декабрем
1606 г. Столь же неверно утверждение Козлякова об отправке Скопиным-Шуйским послов к нему от Ляпунова к царю в Москву; не аргументированы предположения о возможной опале отца Ляпунова в 1583 г., об его участии вместе с сыновьями в апрельском выступлении в Москве 1584 г., о том, кто именно из братьев был в составе армии под Кромами в мае 1605 г., об отстаивании Ляпуновым (перед кем?!) своего думного дворянства. Как минимум спорна принятая историком генеалогия фамилии, причем он не точен при цитировании Дворовой тетради; каким образом письмо от 15 (25).06.1610 г. Ляпунова Я. Сапеге способствовало нейтралитету войск гетмана «во время сбора Первого ополчения», то есть, в конце января - апреле (но в любом варианте не поздее последней декады мая) 1610 г., — можно только гадать (кстати. Козляков не знает, что впервые это письмо было опубликовано в Волгограде в 2007 г. — см. указанную выше статью Тюменцева и Тупиковой). Наши претензии к подобного рода бел-летризированным нарративам мотивированы, прежде всего, объективной возможностью реальной реконструкции взглядов и действий П. Ляпунова на протяжении 1600-1610 гг. Суммируем наши предварительные наблюдения и оценки.
Ляпуновы были ответвлением старого рязанского рода Ильиных (в конце первой четверти XV в. известен боярин рязанского владыки Сергия Михаил Ильин; на такое происхождение намекают также фанта-
стические детали их родословия конца XVII в., где упомянут боярин новгородского архиепископа Пимена!), получившие фамильное именование от прозвища. В Дворовой тетради по Рязани записаны два брата — Пев и Петрок Ляпуновы дети Ильина. Эти же лица фигурируют в качестве свидетелей в поземельном акте 1560/1561 г. Немногим позднее они фигурируют в официальной документации как Ляпуновы. Именные службы Петра Ляпунова известны с 1572 г.: ему «до государева указу» были отданы под начало 28 дворов «людей» И. Ф. Мстиславского (то есть, боевых холопов-послужильцев) после конфискации владений князя в Веневе и Епифани. В 1582/83 г. он — 2-й осадный голова в Чебоксарах, а в 1583/85 и 1584/85 гг. — осадный голова в Донкове. Его участие в выступлении горожан Москвы в апреле 1584 г. (как и большинства сыновей) сомнительно. Служебные назначения Григория и Захара Ляпуновых (2-й и 4-й сыновья Петра) в целом соответствовали или даже превосходили должности отца. Так, Григорий в 1593-1596 гг. исполнял обязанности «стоялой» головы на Поле (едва ли не на самых опасных направлениях набегов крымских отрядов). Возможно, после воцарения Годунова он стал служить по спискам московских чинов двора (в сентябре 1602 г. он отводил в Тверь датскому королевичу аргамаков с «малой государевой конюшни»),
Прокопий (3-й сын Петра) впервые упомянут в 1600 г., в 1602/03 г. с третьим по величине земельным окладом фигурирует в перечне выборных дворян по Рязани, весной 1602 г. он — сотенный голова в судовой рати при доставке запасов в Царев-Борисов. Его роль инициатора в выступлении рязанской корпорации в мае 1605 г. под Кромами с отказом присягать Федору Годунову и целованием креста «царевичу Димитрию» (по данным Болтинского хронографа и Вельского летописца) — сомнительна. При Лжедмитрии I он получил небольшую прибавку к своему земельному окладу, тогда как другие рязанские выборные дворяне получили думный чин (А. В. Измайлов), стали московскими дворянами (ок. 10 человек, в том числе трое Измайловых, трое Ржевских, Г. Ф. Сунбулов и др.) и стряпчими (И. И. Биркин, В. А. Измайлов). Становление П. Ляпунова как одного из лидеров рязанской корпорации пришлось на август 1606 - октябрь 1607 г.
В сентябре 1606 г., при подходе к Рязани рати во главе с Пашковым, был избран на общем собрании одним их трех «старейшин». Он несомненно участвовал в разработке плана похода на Москву, его реализации (взятие Коломны, победа в сражении под с. Троицким (25.10.1606 г.), начало блокады столицы). Нарастание внутренних противоречий в лагере повстанцев (прежде всего между казаками и дворянскими отрядами) подтолкнули
Ляпунова к переходу на сторону царя Василия Шуйского (15Л1.1606 г.). В сражении 2Л2.1606 г., когда были разбиты главные силы повстанцев, был воеводой (с Г. Ф. Сумбуловым) отрядов рязанских детей боярских. В декабре 1606 - июне 1607 г. регулярно получал воеводские назначения, возглавлял рязанскую корпорацию в военных действиях на Рязанщине и в других регионах. Особенно он и рязанские отряды отличились в сражении на р. Восьме в начале июня 1607 г. Позднее он участвовал в походе правительственной армии на Тулу в качестве одного из воевод «прибылого» полка, вошедшего в состав Большого полка во главе с кн. М.В. Скопиным-Шуйским. Во главе рязанских детей боярских направлялся из-под Тулы в карательные экспедиции против ряда восставших городов, в т. ч. в Гремячий (в верховьях р. Прони). Ни в одном документе вплоть до осени 1607 г. П. Ляпунов не именуется думным дворянином (впервые в ноябрьской грамоте 1607 г., но само пожалование следует датировать октябрем того же года). В боярском списке 1606/1607 г. его имя открывает перечень выборных дворян по Рязани — тем поразительнее уровень его воеводских служб. Это свидетельствует о сложившемся его авторитете как местного военного лидера рязанской корпорации.
Не позднее конца января - начала февраля 1608 г. думный дворянин П. П. Ляпунов (он тогда побывал в столице) отказывается от московской придворной карьеры и остается в Рязани. Решение, противоречащее устоявшимся традициям российской элиты, было принято им, скорее всего, по ряду политических, материальных, личных причин. Период с конца 1607 г. и по весну 1610 г. стал временем обретения им разностороннего опыта в военном и административном руководстве обширным регионом: осенью
1609 г. он восстановил контроль практически над всеми южными рязанскими городами, летом 1609 г. вновь освободил речной путь в Москву через Коломну, на протяжении 1608-1609 гг., установил связи с рядом соседних и более отдаленных областей. Безусловным приоритетом в его деятельности (помимо естественной личной и родственной «корысти») было максимально возможное соблюдение социальных запросов и материальных интересов рязанских детей за счет тяглых горожан и крестьян монастырских и церковных вотчин. Более того, Ляпунов не выполнял автоматически распоряжения из Москвы об отправке контингентов рязанских дворян и стрельцов, учитывая их состояние и настроения (весной
1607 г., в конце 1609 г.). В те же годы он прибрел опыт внешнеполитических связей; через него правительство Шуйского восстанавливало и пыталось поддерживать контакты с Крымским ханством и Ногайской ордой
(специально для него документация на татарском языке переводилась на русский). Его имя постепенно приобретало широкую известность (с ним связывали доставку зерна в голодающую Москву в 1609 г.), многие видные рязанцы — как сторонники Шуйского, так и бежавшие в Тушинский лагерь — расценивали его как последовательного и жестокого недруга (Кобяковы, Измайловы, Ржевские, Дмитриевы, кн. Щетинины и др.). Коротко говоря, Ляпунов превратился из локального военного предводителя (а таких в разных лагерях было десятки) в лидера весьма значимого региона, приобретавшего общероссийскую известность.
Она лишь укрепилась с переходом Ляпунова в оппозицию царю Василию Шуйскому. Ее фиксируют известия нарративов и документальные тексты уже к концу 1609 г. К весне 1610 г. Рязань фактически вышла из-под подчинения правительству Шуйского. Роль братьев Ляпуновых (Захар оказался в Москве как своеобразный представитель Прокопия и его информатор, скорее всего, в январе 1610 г.) в сведении с престола царя Василия неоднократно описана в литературе, равно как и принятие Рязанью августовского договора об избрании на московский трон королевича Владислава. Здесь новые источники практически не дают дополнительной информации. Иная картина с начальным периодом формирования Первого ополчения, который мы датируем январем - последней декадой мая 1611 г. Сопоставление известных и недавно введенных в исследовательский оборот документальных материалов позволяет сделать ряд нетривиальных наблюдений.
Прежде всего отметим, что требование Ляпунова боярам в Москве точно указать время прибытия в Россию королевича и с отказом от подчинения при невыполнении условий августовского договора было направлено параллельно с его перепиской с рядом городов (в конце декабря
1610 - начале января 1611 г.). В грамотах Ляпунова не позднее середины января были сформулированы первоначальные цели движения — отказ от присяги на имя Сигизмунда III, поход на Москву и ее «очищение» от польско-литовских войск, а в перспективе — освобождение других русских территорий и городов. Акцент именно на этих пунктах как бы сохранял некоторые возможности вернуться к августовскому договору и кандидатуре Владислава (что справедливо подчеркнул Б. Н. Флоря). Не позднее начала второй декады февраля он выработал и согласовывал конкретный план кампании с определением мест и сроков сбора военных сил, маршрутов продвижения для городов-участников ополчения к югу от Москвы. Показательно, что Ляпунов излагает наметки похода, условия возможной
договоренности о военном союзе с Я. Сапегой (а они выразительны и свидетельствуют о хорошем знании им ситуации в сапежинских войсках и о ходе их переговоров с королем) только от своего имени. К началу марта его имя стало своеобразным символом освободительного движения не только Рязани, украинных и северских городов, но целого ряда городов и корпораций центра страны и Среднего Поволжья.
Прокопию Ляпунову принадлежат авторские права (если не целиком, то право фактически монопольного использования в январе-мае 1611 г.) на формулу «совет всей земли», «по совету всей земли». Ее мы не встретим в посланиях других городов-адресантов (единственное исключение в марте является цитатой из ляпуновского текста), но обнаружим («Великие Российские державы Московского государства бояре», имена которых, естественно, отсутствуют, «и думный дворянин и воевода Прокопий Петрович Ляпунов по совету всей земли...») в ввозных грамотах на поместья в Веневском, Муромском, Шацком уездах в первых двух декадах марта 1611 г. Иначе говоря, Ляпунов как единственный представитель и глава нарождающейся власти «совета всей земли» реализуют привычные, но необходимые функции по поместному обеспечению, причем не в своем уезде. Стилистические особенности языка ляпуновских грамот подсказывают нам его понимание «земли»: и в январе, и особенно в апреле 1611 г. он видит в понятии исключительно или по преимуществу все корпорации, все сословные группы «государственного сана» «людей воинского чина». Земская рать под Москвой в его обозначении это — «дворяне и дети боярские всех городов... и вся земля служивые люди Московского государства» (то есть, вся совокупность городовых служилых людей по прибору).
Выделим еще два обстоятельства. Вплоть до последней декады мая
1611 г. вся доступная нам документация Первого ополчения шла только от имени Ляпунова, его личная печать (она сохранилась в уцелевших подлинниках) выступала в роли печати земского правительства. Характерно, что она сохранила эту позицию вплоть до убийства Ляпунова в документах от имени уже трех предводителей ополчения, первый из которых датируется 22 мая 1611 г. Документально зафиксированная позиция Ляпунова как единственно публичного представителя власти «совета всей земли» позволяет именно с ним связать принципиальное изменение в целях движения (решительный отказ от присяги и любых связей был распространен на Владислава) и конкретные действия по блокированию польско-литовского гарнизона в Москве.
Резюмируем. Феномен П. Ляпунова — уникальный в истории Смуты, да и российской истории XVT-XVTI вв. факт становления общенационального дворянского лидера (из верхней страты городовой корпорации), обусловленный его происхождением, местом и временем действия, личными качествами. Его трагическая смерть в конечном итоге объясняется просто. Масштабу личности Ляпунова не соответствовал уровень социальной самоорганизации дворянских корпораций, идей и форм политической активности дворянства.
Ключевые слова: Смутное время, дворянство, социальная борьба Information about the article:
Author: Nazarov Vladislav Dmitrievich, Institute of World History, Russian Academy of Science, Moscow, Russia, ezis08@gmail.com
Title: Phenomenon of Prokopij Lyapunov: provincial nobility and political struggle in the years of the Troubles
Summary: Report describes the history of the First Militia leader Prokopy Lyapunov and features of the political struggle in the years of the Time of Troubles Key words: Time of Troubles, nobility, social struggle
