Научная статья на тему '«Феномен Кюстина»: книга «Россия в 1839 году»'

«Феномен Кюстина»: книга «Россия в 1839 году» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
1723
354
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ОБРАЗ РОССИИ / РУСОФОБИЯ / ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ УНИВЕРСАЛИЗМ / ФРАНЦУЗСКАЯ МОРАЛИСТИКА / "РУССКИЙ МИФ" / "RUSSIAN MYTH" / ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАТЕГИЯ / IMAGE OF RUSSIA / RUSSOPHOBIA / ENLIGHTENMENT UNIVERSALISM / FRENCH MORALITY / LITERARY STRATEGY

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Ощепков А. Р.

В статье представлена новая версия ответа на вопрос о причинах феноменального успеха книги путевых заметок «Россия в 1839 году» А. де Кюстина, французского малоизвестного писателя, которая сразу после выхода приобрела огромную популярность в Европе, и до сих пор эта книга стоит в ряду наиболее востребованных источников о России у западноевропейских читателей.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

“The phenomenon Kustina”: the book “Russia in 1839”

The article presents a new version of the answer to the question about the reasons for the phenomenal success of the book travel notes “Russia in 1839” A. de Custine, French second-rate writer, which immediately exit gained enormous popularity in Europe, and still this book is among the most popular sources about Russia among Western readers.

Текст научной работы на тему ««Феномен Кюстина»: книга «Россия в 1839 году»»

УДК 82-94 А. Р. Ощепков

д-р филол. наук, проф. каф. литературы, доц. МГЛУ; e-mail: ale78487000@yandex.ru

«ФЕНОМЕН КЮСТИНА»: КНИГА «РОССИЯ В 1839 ГОДУ»

В статье представлена новая версия ответа на вопрос о причинах феноменального успеха книги путевых заметок «Россия в 1839 году» А. де Кюстина, французского малоизвестного писателя, которая сразу после выхода приобрела огромную популярность в Европе, и до сих пор эта книга стоит в ряду наиболее востребованных источников о России у западноевропейских читателей.

Ключевые слова: образ России; русофобия; просветительский универсализм; французская моралистика; «русский миф»; литературная стратегия.

Oshchepkov А. R.

Doctor of Philology, Professor of Literature, MSLU

"THE PHENOMENON KUSTINA": THE BOOK "RUSSIA IN 1839"

The article presents a new version of the answer to the question about the reasons for the phenomenal success of the book travel notes "Russia in 1839" A. de Custine, French second-rate writer, which immediately exit gained enormous popularity in Europe, and still this book is among the most popular sources about Russia among Western readers.

Key words: image of Russia; Russophobia; enlightenment universalism; French morality; "Russian myth"; literary strategy.

Первые романтические по духу и стилистике произведения Астольфа де Кюстина (1790-1857) пьеса «Беатриче Ченчи» (1829), романы («Алоис», 1829; «Свет, каков он есть», 1835; «Этель», 1839; «Ромуальд», 1848) получили невысокую оценку критики XIX в. и не привлекли внимания современников. Г. Гейне называл Кюстина «полулитератором». А. Мюльштайн объясняет тот факт, что романы Кю-стина оставили публику равнодушной, недостатком у Кюстина воображения, его неспособностью к перевоплощению. «Когда он пишет не о себе, ему не удается удержать читательское внимание», - заключает А. Мюльштайн [14, с. 244-245].

Современная французская исследовательница Ф.-Д. Лиштенан отзывается о творчестве Кюстина следующим образом: «Если сравнивать путевые заметки о России Кюстина с заметками Ж. де Сталь,

то они грешат бессвязностью (противоречивостью), затянутостью и многословием; во времена Стендаля и Бальзака кюстиновские романы с ключом казались уже старомодными» [13, с. 170].

Однако было бы неверным представлять дело так, будто Кюстин был совершенно неизвестным литератором. Бальзак считал его своим другом; Стендаль, Бодлер, Барбе д'Оревилли относились к нему с уважением; Сент-Бёв написал о нем несколько лестных слов. Гюго состоял с ним в переписке.

Книга Кюстина «Россия в 1839 году» (1843) занимает особое место в западноевропейском дискурсе о России. Это сочинение литератора, явно не принадлежавшего к писателям первого ряда, стало одним из самых известных произведений о России в XIX столетии не только во Франции, но и далеко за ее пределами и, как нам представляется, продолжает по сей день оказывать заметное влияние на восприятие России на Западе. Об особом успехе книги в Европе и о многочисленных откликах на нее как в Европе, так и в России написано немало1.

Из наиболее заметных трудов в отечественном литературоведении отметим статьи В. А. Мильчиной2 и ее комментарии, написанные в соавторстве с А. Л. Осповатом, к полному двухтомному изданию «России в 1839 году» [2]. Из относительно недавних работ о Кю-стине, появившихся на Западе, выделим вышеупоминаемую монографию французской исследовательницы Франсин-Доминик Лиш-тенан «Астольф де Кюстин. Путешественник и философ», в которой дан подробный анализ творчества Кюстина, в том числе и жанровой специфики путевых заметок о России, а также обстоятельную биографию маркиза, написанную Анкой Мюльштайн.

Однако до настоящего времени не найдено убедительного ответа на вопрос о причинах столь шумного успеха книги Кюстина. Почему книга малоизвестного французского писателя, всего два с половиной месяца пробывшего в России, не знавшего русского языка, имела такой успех, став, по словам Пьера Нора, «бестселлером XIX века»

1 См.: [10, р. 223-278; 11, р. 218-227]. Ф.-Д. Лиштенан приводит такой факт: за 14 лет (с 1843 по 1857 гг.) книга Кюстина выдержала 16 изданий, была переведена на английский и немецкий языки [13, р. 112]. Ее суммарный тираж за границей за десять лет превысил 200 000 экземпляров (См.: Muhlstein A. Op. cit. - P. XV).

2 См.: [4-7].

[15, с. 17] и надолго определив стереотипы восприятия России во Франции (да и на Западе в целом).

Мишель Кадо писал: «Ни во Франции, ни за границей после "России в 1839 году" о России не писали так, как прежде. Какими бы ни были недостатки и достоинства этой книги, мы полагаем, что ее влияние можно сравнить только с влиянием "О Германии" мадам де Сталь и "Демократии в Америке" Токвиля» [10, с. 173]. М. Кадо называет эту книгу «самым блестящим антироссийским памфлетом на французском языке со времен Шаппа д'Отроша и Массона» [10, с. 177]. Причиной кюстиновского успеха М. Кадо считает то, что Кюстин «первым среди французских писателей представил Россию как силу, глубоко отличную от всех остальных по причине своего полуазиатского и полуевропейского статуса, деспотических способов управления, используемых правительством и особенно отсутствия общих традиций с Западом» [10, с. 508]. Однако это не соответствует фактам, которые приводит в своей книге М. Кадо, называя имена французских писателей, писавших задолго до Кюстина о деспотизме российской власти, чуждости России Европе и т. д. К именам Шаппа д'Отроша и Массона можно было бы добавить имена других предшественников Кюстина, не уступавших им в антироссийской риторике, - Жака Ансело с его книгой «Полгода в России» (1827), Ж.-Б. Мея, автора книги «Санкт-Петербург и Россия в 1829 году» (1830) и др. В 1823 г. аббат де Прадт писал о России в книге «Сравнение английской и русской мощи относительно Европы» (1823): «Это другая Вселенная» ("C'est un autre univers") [10, с. 117].

Ш. Корбе полагал, что успех книги был обусловлен как ее достоинствами, так и недостатками, в числе которых французский ученый называет резкость, насмешливость тона, глубину суждений, стилистическое мастерство автора [11, с. 225]. Однако резко и насмешливо о России писали задолго до Кюстина: достаточно вспомнить сочинения представителей «литературы анекдотов», памфлет Лезюра «О нарастании русской мощи» (1812), уже упоминавшихся Шаппа д'Отроша, Ж. Ансело, Ж.-Б. Мея и др.

Глубина суждений и стилистическое мастерство не в меньшей степени были свойственны написанному о России, например, Ж. де Сталь или В. Гюго. Однако именно книга Кюстина, по справедливому утверждению Ш. Корбе, «стала для французов событием»

и отныне «мало из тех, кто писал о России, мог избежать влияния Кюстина, независимо от того, упоминал он его имя или обходил молчанием» [11, с. 225].

П. Нора исходил из того, что главным фактором успеха книги была историческая ситуация. Два важнейших события, с точки зрения французского ученого, изменили в худшую сторону отношение к России во Франции в начале 1830-х гг.: Июльская революция и подавление Варшавского восстания в 1831 г. - и тем самым подготовили фурор антироссийского памфлета А. де Кюстина [15, с. 20].

Анка Мюльштайн считает, что интерес к «России в 1839 году» сохраняется, так как книгу воспринимают как своеобразное пророчество «советского режима» и сталинских репрессий [14, с. 354]. Однако подобное объяснение может быть верным относительно рецепции кюстиновской книги в XX - начале XXI в., но мало что дает для понимания ее шумного успеха у западных читателей XIX столетия, у которых подобных исторических параллелей между эпохой Николая I и сталинской эпохой возникнуть не могло.

Ф.-Д. Лиштенан объясняет успех Кюстина тем, что он «демифологизировал Россию, деспотическую и консервативную, и противопоставил ее цивилизованному миру...» [13, с. 131]. Однако, повторим, до Кюстина это делали неоднократно разные французские писатели XVШ-XIX вв. Второй фактор успеха, который выделяет Лиште-нан, - новаторство, которое привнес Кюстин в жанр путевых записок [13, с. 132]. Но Ж.-Ф. Тарн убедительно доказал, что новая концепция жанра путевых записок сформировалась у Кюстина к 1830 г., а ее реализацией была уже книга об Испании «Испания в эпоху Фердинанда VII» (1831), не имевшая, однако, такого успеха, какой выпадет на долю «России в 1839 году» [16, с. 354-355].

В. А. Мильчина называет две причины долголетия кюстиновской книги: первая - в том, что автор осуществил суд над мифом о самодержавной России как спасительнице Европы от демократической революции; вторая - в стилистике Кюстина, мастера афоризмов и моралистических сентенций [5, с. 390].

Ивэр Нойманн отмечает, что «книга Кюстина отчасти приобрела популярность вследствие умения ее автора выйти за пределы стратегического дискурса и связать образ "варвара у ворот" с более общей проблемой "борьбы культур" - борьбы между культурами России

и Европы» [8, с. 132]. Это утверждение норвежского ученого представляется нам спорным. В кюстиновском образе России культурная составляющая занимает весьма незначительное место (за исключением политической культуры). Лейтмотивом книги Кюстина было утверждение «подражательности» русской культуры по отношению к культуре Западной Европы, а, следовательно, ни о какой «борьбе культур» не могло быть и речи. Ученик и подражатель, искренне стремящийся приобщиться к иной культуре, как это делала Россия со времен Петра Великого, не может вступить в борьбу со своим наставником.

Таким образом, можно говорить о «феномене Кюстина», который еще не получил убедительного объяснения. Природа этого феномена, на наш взгляд, объясняется спецификой кюстиновского мифа о России, воплощенного в «России в 1839 году» и литературной стратегией ее автора.

Эта литературная стратегия обусловлена как мировоззрением Кю-стина, так и особенностями его писательского таланта. Ф.-Д. Лиште-нан называет Кюстина «философом», что, конечно же, является преувеличением. Кюстин не был создателем какой-либо философской системы или доктрины. Другое дело, что в его творчестве силен элемент рефлексии. Неслучайно Бальзак считал Кюстина одним из представителей «литературы идей». Бальзак писал в письме к Кюстину от 10 февраля 1839 г.: «Вы принадлежите скорее к литературе идей, нежели к литературе образов. Вы в этом отношении похожи на писателей XVIII столетия: наблюдательностью на Шамфора, остроумием на Ривароля» [12, с. 561].

Кроме того, Кюстин был писателем-моралистом. Его рефлексия носила отчетливо выраженный этический характер. Он самым тесным образом связан с традицией французской моралистики XVII-XVIII вв., причем не только стилистически (пристрастие к афоризму), но и мировоззренчески: Кюстину был близок, например, просветительский универсализм, о чем ниже будет сказано подробнее.

То обстоятельство, что французский маркиз в жизни не был образчиком высокой нравственности, что его особые, не соответствующие общепринятым, сексуальные пристрастия привели его к конфликту с парижским светом, закрывшим перед ним двери своих салонов, нисколько не мешало Кюстину выступать в роли писателя-моралиста. Скорее, наоборот, заставляло напряженно размышлять

над нравственными проблемами. Может быть, будет не совсем неуместным сравнение Кюстина в этом отношении с маркизом де Садом, чья личная порочность обостряла этическую рефлексию.

Кюстин смотрит на Россию сквозь призму не только и не столько своих политических взглядов и предпочтений, что было характерно почти для всех его предшественников, французских литераторов, создававших дискурс о России, но, прежде всего, сквозь призму своей религиозной доктрины. В этом отношении Кюстина можно сопоставить, пожалуй, только с одной фигурой во французской литературе XIX в. - Жозефом де Местром. Однако Кюстин оказался резче в своей критике России и радикальнее в выводах.

Кюстин, вопреки своим многочисленным декларациям о правдивости, бесстрастности, незаинтересованности, обнаруживает одно качество при описании России, которое было подмечено еще Ф. И. Тютчевым, так оценившим его книгу в статье «Россия и Германия» (1844): «Книга господина де Кюстина является еще одним свидетельством умственного бесстыдства и духовного разложения - характерной черты нашей эпохи, особенно во Франции, - когда увлекаются обсуждением самых важных и высших вопросов, основываясь в большей степени на нервном раздражении, чем на доводах разума, позволяют себе судить о целом Мире менее серьезно, нежели прежде относились к разбору водевиля» [9, с. 28].

Для Кюстина искренность ценна не только в общении, литературном творчестве, но и в политике, дипломатии. «В Европе дипломатия положила себе за правило быть искренней, русские же уважают искренность лишь в поведении других и считают ее полезной лишь для того, кто сам ею не пользуется» [2, т. 2, с. 174]. В данном случае неважно, насколько Кюстин прав в своей оценке европейской дипломатии. Скорее всего, он все-таки выдает здесь желаемое за действительное, но эта фраза позволяет судить о его критериях оценки России, понять логику этой оценки.

Кроме моделей, задававшихся романтической литературой, важную роль в конструировании кюстиновского мифа о России сыграла французская моралистика XVП-XVШ столетий. И дело не только в стилистической близости путевых записок Кюстина с образцами французской моралистики, в использовании их автором приема афоризма и моралистической сентенции, о чем писала В. А. Мильчина,

но и в мировоззренческих параллелях. К французской моралистике восходит одна из основных тем книги Кюстина - иллюзорность всего, что рассказчик наблюдает в России, несоответствие между видимостью и сущностью лиц и явлений. Кюстин нигде в книге не упоминает имен Паскаля, Ларошфуко, Лабрюйера, Шамфора или Ривароля, однако присущее ему мастерство психологической характеристики, тяготение к рационалистической абстракции, вкус к афористичности свидетельствуют о том, что традиция французской моралистической прозы XVП-XVШ вв. не только была знакома автору «России в 1839 году», но и оказала на него существенное влияние. Как не вспомнить Ларошфуко, читая следующие афоризмы Кюстина: «Россия - страна, где великие дела творятся ради жалких результатов.», «Русское правительство - абсолютная монархия, ограниченная убийством.», «В России есть только один свободный человек - взбунтовавшийся солдат», «Если народ живет в оковах, значит, он достоин такой участи; тиранию создают сами нации», «Я не выношу людей, которые делают глупости, когда у них есть возможность не делать вовсе ничего», «У русских есть названия для всех вещей, но нет самих вещей.», «Отречение от власти, на которую притязают другие, иногда становится возмездием; отречение от абсолютной власти стало бы малодушием» и т. п.

Однако влияние на Кюстина французской классицистической прозы XVII столетия сказывается не только на уровне поэтики (афористичность Ларошфуко, лабрюйеровское мастерство психологического портрета, обращение к эпистолярному жанру, одной из блестящих представительниц которого была мадам де Савинье, мемуары кардинала де Реца и Сен-Симона), но, что для нас более существенно, и на содержательном уровне. Кюстин смотрит на Россию сквозь призму интеллектуальной «подозрительности» Ларошфуко, для которого, как известно, «добродетели теряются в своекорыстии, как реки в море» [3, с. 52].

Кюстин по разным поводам, отталкиваясь от разных фактов, наблюдений и впечатлений, говорит одно и то же, все время возвращается к одним и тем же темам и мыслям. Все в России - видимость, иллюзия, все не то, чем кажется, все носят маски, играют роли, возводят декорации, все несвободны и лишены естественности, включая и самого императора, вынужденного играть навязанную ему титулом роль властителя, деспота и самодержца. В этом кружении кюстиновской

мысли вокруг одних и тех же тем можно увидеть цельность авторской позиции, а можно - литературный прием, призванный многочисленными повторами одного и того же внушить читателю определенные идеи и представления о России.

Кюстин не видит Россию носительницей самобытной культуры, разделяет общий скептицизм и комплекс превосходства европейцев по отношению к ней. Он пишет, что русские «постоянно снедаемы желанием подражать другим нациям и подражают они как обезьяны, оглупляя предмет подражания» [2, т. 1, с. 154]. Русские - «упрямые подражатели» [2, т. 1, с. 177]. Секрет русского искусства в том, «чтобы худо ли, хорошо ли, подражать другим народам...» [2, т. 1, с. 178]. «Их цивилизация - одна видимость; на деле же они безнадежно отстали от нас и, когда представится случай, жестоко отомстят нам за наше превосходство» [2, т. 1, с. 164].

Кюстин, вопреки тому, что он сам говорит о себе как о незаинтересованном, праздном и свободном путешественнике, является идеологом и мифотворцем, создающим свой авторский миф о России. Вряд ли могло быть иначе. Писатель не был бесстрастным и объективным исследователем, историком, аналитиком. Он был литератором, подчинявшимся законам избранного жанра и эстетическим принципам того литературного направления, к которому он принадлежал.

Кюстин в «России в 1839 году» предложил модель описания России, основанную на демонизации «Другого». Ему удалось не просто положить конец той «фундаментальной двойственности» (М. Кадо), которой было отмечено восприятие России в докюстиновский период, не просто демифологизировать Россию, разрушить тот миф о России - оплоте порядка и «священных принципов» монархизма, который создавали и культивировали французские легитимисты, но демонизировать образ нашей страны в сознании Запада.

К Кюстину вполне применима его собственная оценка, данная им Монтескьё: «Высшие умы нередко оказываются жертвами собственного упорства: они видят лишь то, что хотят; заключая в себе весь мир, они понимают все, кроме мнений других людей» [2, т. 1, с. 73]. Современный английский политолог Кристофер Коукер в книге «Сумерки Запада» (1996) писал: «На Западе написано множество книг о России, и обычно их появление было вызвано страхом» [1, с. 33]. Это замечание К. Коукера вряд ли справедливо по отношению ко

многим западным авторам, писавшим о России, но по отношению к А. де Кюстину оно, безусловно, верно.

Успех книги во многом объяснялся тем, что Кюстин ориентировался одновременно на две литературные традиции: с одной стороны, на традицию классической литературы (прежде всего моралистики) и историографии XVII-XVШ вв. (просветительский универсализм, тема лица и маски и др., афористичность и т. д.), а с другой - на традицию романтической литературы с ее культом свободы личности, гения, символизацией, пристрастием к контрастам, насыщенной метафоричностью, демонизацией, образами марионеток, лирические отступления, элемент исповедальности, профетические пассажи и т. д.).

Кюстин не просто синтезировал, но и амплифицировал прежние топосы французского дискурса о России, развернул и проиллюстрировал его устойчивые темы, мотивы, образы. В семисотстраничной книге Кюстин создал образ России, дал наглядную, подробную, детализированную, хотя одностороннюю и мифологизированную, картину российской действительности.

Модель описания России, созданная Кюстином, оказалась весьма продуктивной. Кюстиновская традиция была продолжена в таких книгах о России, как «Тайны России» (1844) Фредерика Лакруа, «Разоблачения России» (1845) Шарля-Фредерика Эннингсена, «Кнут и русские» (1853) Жермена де Ланьи, «Царь Николай и Святая Русь» (1855) Галет де Кюльтюр.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Коукер К. Сумерки Запада. - М. : Московская школа политических исследований, 2000. - 270 с.

2. Кюстин А. де. Россия в 1839 году: в 2 т. / пер. с фр. под ред. В. Мильчи-ной; коммент. В. Мильчиной и А. Осповата. - М. : Изд-во им. Сабашниковых, 1996. - 528 с. - (Записи Прошлого).

3. Ларошфуко Ф. де. Максимы // Ларошфуко Ф. де.: Максимы. Паскаль Б.: Мысли. Лабрюйер Ж. де.: Характеры. - М. : Художественная литература, 1974. - 544 с.

4. Мильчина В. А. К вопросу об источниках книги Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году» // Мильчина В. А. Россия и Франция. Дипломаты. Литераторы. Шпионы. - СПб. : Гиперион, 2004. - С. 231-239.

5. Мильчина В. А. Несколько слов о маркизе де Кюстине, его книге и ее первых русских читателях // Кюстин А. де. Россия в 1839 году : в 2 т. - М. : Изд-во им. Сабашниковых, 1996. - Т. 1. - С. 381-395.

6. Мильчина В. А., Осповат А. Л. Маркиз де Кюстин и его первые русские читатели [Из неизданных материалов] // НЛО. - 1994. - № 8. - С. 107-138.

7. Мильчина В. А., Осповат А. Л. Петербургский кабинет против маркиза де Кюстина: нереализованный проект С. С. Уварова // НЛО. - 1995. -№ 13. - С. 272-284.

8. Нойманн И. Использование «Другого». Образы Востока в формировании европейских идентичностей. - М. : Новое издательство, 2004. - 366 с.

9. Тютчев Ф. И. Россия и Запад. - М. : Культурная революция ; Республика, 2007. - 576 с.

10. Cadot M. La Russie dans la vie intellectuelle française (1839-1856). - P. : Fayard, 1967. - 645 p.

11. Corbet Ch. L'Opinion française face à l'inconnue russe (1799-1894). - P. : Didier, 1967. - 491 р.

12. Correspondance de Balzac / Ed. R. Pierrot. - P. : Garnier, 1967. - T. III. -P. 561.

13. Liechtenhan F.-D. Astolphe de Custine. Voyageur et philosophe. - P.-Genève : Champion-Slatkine, 1990. - 208 р.

14. Muhlstein A. A taste for freedom. The life of Astolphe de Custine. - Toronto : Helen Marx Books, 1999. - 391 р.

15. Nora P. Preface // Custine A. de. Lettres de Russie. La Russie en 1839. - P. : Gallimard, 1975. - P. 3-20.

16. Tarn J.-F. Le marquis de Custine, ou Les malheurs de l'exactitude. - P. : Fayard, 1884. - 420 р.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.