CC BY
34
УДК 93/94
DOI 10.18522/2072-0181-2022-111-38-45
ФЕНОМЕН ФРОНТОВОГО ТОВАРИЩЕСТВА В ПОВСЕДНЕВНОСТИ УЧАСТНИКОВ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Е. Ф. Кринко
THE PHENOMENON OF FRONT-LINE PARTNERSHIP IN THE EVERYDAY LIFE OF PARTICIPANTS GREAT PATRIOTIC WAR
E.F. Krinko
Войсковое товарищество в России имеет давние традиции, получив закрепление в действующих воинских уставах как фактор, положительно влияющий на боеспособность воинских коллективов. В Уставе внутренней службы Вооруженных Сил РФ отмечается: «Взаимопонимание, доброжелательность и готовность помочь друг другу способствуют укреплению войскового товарищества и сплочению воинских коллективов, позволяют не только выполнять задачи в повседневной деятельности, но и выдерживать тяжелые испытания в боевой обстановке» [1].
Соответствующее обращение военнослужащих друг к другу стало принципиальной особенностью Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА) с момента ее создания наряду с добровольностью формирования, выборностью командиров и отказом от воинских званий и знаков отличий. Правда, уже в 1918 г. в РККА перешли от принципа добровольности к мобилизации, а от выборов командиров - к их назначению. Постепенно восстанавливались и персональные воинские звания, а принятые перед Великой Отечественной войной общевоинские уставы закрепляли строгую воинскую дисциплину [2]. Однако в условиях войны настоящим феноменом в развитии межличностных отношений ее участников стало фронтовое товарищество.
В последние десятилетия повседневность участников Великой Отечественной войны все
Кринко Евгений Федорович - доктор исторических наук, главный научный сотрудник Южного научного центра РАН, профессор кафедры отечественной истории XX-XXI веков Института истории и международных отношений Южного федерального университета, 344010, г Ростов-на-Дону, пр-т Чехова, 41, e-mail: krinko@ssc-ras.ru, т.: 8(863)2509833.
чаще становится предметом исторических исследований (см. подробнее: [3]). Среди работ на данную тему в первую очередь следует отметить монографии Е.С. Сенявской, в том числе написанные в соавторстве с другими историками [4; 5]. В них проанализированы вопросы военной иерархии и социально-групповой психологии, взаимоотношения рядового и командного состава в боевой обстановке на материалах различных войн ХХ в., включая и Великую Отечественную. Проблемы межнационального общения военнослужащих Красной Армии в 1941-1945 гг. рассматриваются и в монографии А.Э. Ларионова [6]. Однако как самостоятельная научная проблема фронтовое товарищество практически не исследовалось до настоящего времени, хотя не раз находило отражение в художественной литературе и кинематографе.
Цель данной статьи заключается в том, чтобы проанализировать феномен фронтового товарищества в повседневности участников Великой Отечественной войны. Освещение этого вопроса связано с поиском необходимых источников. Официальные документы содержат в основном выдающиеся примеры фронтовой дружбы. Например, в политических донесениях и наградных документах приводятся случаи героического самопожертвования бойцов ради спасения своих командиров и боевых товарищей. Широко пропагандировались подобные примеры и в периодической печати военных лет.
Evgeniy Krinko - Southern Scientific Centre of the Russian Academy of Sciences, 41 Chekhov Avenue, Rostov-on-Don, 344010, e-mail: krinko@ssc-ras.ru, tel.: 8(863)2509833.
Негативные проявления во взаимоотношениях бойцов и командиров, носившие делинквентный характер, фиксировались в документах политических органов и соответствующих решениях органов военной юстиции.
Более широкие возможности в изучении рассматриваемой темы представляют различные источники личного происхождения - дневники, письма, воспоминания, зафиксировавшие восприятие самими фронтовиками повседневности военного времени. Наиболее предпочтительны дневники как источники, изначально не предназначенные для публикации, записи в которых от описываемых событий обычно отделяет небольшой временной интервал. Но их сохранилось немного, а вели дневники в основном склонные к рефлексии и имевшие соответствующие возможности для этого представители командного и начальствующего состава, оценки которых не могут представлять весь спектр мнений участников войны. На письма военных лет как самые массовые источники личного происхождения значительное влияние оказывала военная цензура и самоцензура авторов, в большинстве своем понимавших, о чем можно и нужно писать своим друзьям и близким. Воспоминания же создаются по прошествии времени для публичной репрезентации авторских позиций, которые к моменту их написания могут существенно трансформироваться под влиянием пережитого опыта. Наряду с указанными источниками при подготовке данной статьи использовались и проводившиеся автором на протяжении двух с половиной десятилетий интервью с участниками Великой Отечественной войны, в которых значительное внимание уделялось их повседневности.
В ходе интервью и в опубликованных воспоминаниях многие фронтовики комплиментарно отзывались о своих взаимоотношениях с сослуживцами, нередко сводя их к феномену фронтового товарищества, не знавшего ни национальных, ни каких-либо других ограничений. «У нас крепкое войсковое товарищество было, настоящее братство. До сих пор переписываемся с теми, с кем бывали вместе. И национального вопроса мы не знали, у нас в расчете был татарин, узбек, армянин, я - русский. Мы не знали, что такое рознь национальная, - вспоминал почти через 60 лет о событиях Великой Отечественной войны П.В. Синюгин, начавший службу наводчиком 45-мм противотанковой пушки в 21-м отдельном истребительно-противотанко-вом дивизионе. - Мы - в одном окопе, без войскового товарищества тут никак не обойтись, что
бы ты ни делал. Взаимозаменяемость и взаимоуважение было»*.
«Орудийный расчет - это одна семья, - писал в своих воспоминаниях другой артиллерист, командир 76-мм орудия 4-й батареи 14-го истре-бительно-противотанкового артиллерийского полка Резерва Главного командования И. Кар-лин. - Друг о друге знаем все, почти всегда письма из дома читаем вслух. Если кого-то ранят, все деньги отдаем ему. Рядовые и сержанты после госпиталя попадали в другую часть, а офицеры возвращались в свои» [7]. От всех требовалась взаимозаменяемость, готовность заменить товарища в бою: «Каждый был обязан овладеть специальностью наводчика. Даже если останешься у орудия один, обязан стрелять до последнего снаряда» [там же].
Главной основой коллективизма воинских подразделений был совместный тяжелый воинский труд. При занятии новой позиции артиллерийскому расчету требовалось быстро окопаться и замаскировать свое орудие. От усилий каждого в этом деле зависела жизнь и судьба всех. Толь -ко потом можно было отдыхать, и то по очереди: «Но и отдых символичен. Больше всего по ночам оборудовали позиции. Сначала занимаем позицию, окапываем орудия, чтобы они не были уничтожены, тут же для снарядов делаем ниши, чтобы они не погибли. Это самое главное, чтобы оружие было сохранено. Потом для себя начинаем ровики выковыривать. Между орудиями 50-70 м. Мы роем траншеи, соединяя орудия, чтобы ходить можно было между ними, чтобы связь имелась». Тяжелая работа повторялась каждый раз со сменой позиции, а то и каждые сутки, чтобы восстановить прежнюю, пострадавшую от предыдущих боевых действий: «Каждую ночь эта работа, днем нельзя, видно противнику. Мозоли на руках от лопат не желтые, а кровяные. Днем даже легче. Стреляют и ладно, уже привыкли, даже если близко снаряд разрывается, не слышим, как убитые спим, если есть возможность. Но все равно кто-то дежурит около орудия, если что-то случится, вдруг они пойдут в наступление, чтобы подняли всех. Такая жизнь у солдат, почти у всех, в обороне»**.
При переходе в наступление было не легче, поскольку основная масса сухопутных войск передвигалась в пешем строю: «И ночные марши
* Информант: Петр Васильевич Синюгин, 1924 г.р. Интервьюеры: Е.Ф. Кринко, О.Н. Тупикова. Запись 5, 19 ноября 2001 г., г. Майкоп.
** Он же.
изнуряющие. Первое время за орудием шли. Две лошадки тянут орудие, мы повесим вещмешки на щиты. Если идем ночью, спать-то хочется, все за что-то схватились и держимся. Идешь, спишь, кто-то оторвался, пошел в сторону, знаешь, что сейчас он упадет и будет спать. Так кто-то не
спит, сразу его вернули, он опять держится и
*
спит».
В момент проведения интервью П.В. Си-нюгин возглавлял Майкопский городской совет ветеранов. В этом качестве он должен был отстаивать права ветеранов и их вдов, реализуя на практике представления о сохранявшемся и после войны боевом братстве. К тому же, будучи председателем городской организации ветеранов, он неоднократно выступал перед различными аудиториями, в том числе обращаясь к эпизодам собственного боевого пути, а позже был удостоен звания почетного гражданина города Майкопа. Все это, безусловно, оказывало влияние на содержание нарратива о войне и своем участии в ней. Но в ходе интервью П.В. Синюгин вышел за пределы традиционной фабулы ветеранского рассказа при характеристике взаимоотношений со своими боевыми товарищами. В частности, это касается сюжета о задании, полученном от офицера особого отдела (СМЕРШ): «Тогда вот тебе задание. Только сначала распишись, что не разболтаешь. Слушай, у вас в расчете есть узбек Абдурахман Юнусов. Вот ты за ним следи. Он может к немцам перебежать». Возражения Синюгина («Не может, я за него отвечаю») были категорически отвергнуты: «Товарищ младший сержант, помолчите. Распишитесь, что будете за ним следить, какие у него настроения, разговоры. Чтобы следующий раз я приду, ты мне все рассказал». Позже, в оборонительных боях на подступах к Перекопу, когда Синюгин уже стал командиром орудия, Юнусов, служивший теперь наводчиком, спросил у него: «Слушай, командир, а ты помнишь, под Таганрогом приходили из Смерша контрики? - Да. - Они ж меня вербовали, чтобы я за тобой следил. - А я за тобой»**.
Обращает на себя внимание, что информацией от особиста, невзирая на его запрет, поделились между собой воины разных национальностей (русский и узбек), прослужившие не один месяц в составе расчета, что свидетельствует об их высоком доверии по отношению друг к другу. Подобная ситуация вряд ли могла произойти в начальный период войны,
в 1941-1942 гг., но характерна для 1943-1945 гг., когда части РККА перешли в наступление. Призванный в июле 1942 г. П.В. Синюгин к моменту разговора с Юнусовым был уже опытным бойцом, как и его однополчанин. Пройдя совместно через многие бои, где они не раз рисковали жизнью, подменяли и выручали друг друга, бойцы перестали оглядываться на начальство и особистов. Неформальная структура фронтового коллектива и отношения друг с другом обретали собственную ценность.
Динамику в развитии межличностных отношений между советскими военнослужащими отмечают многие фронтовики. Среди них и В.Г. Гречко, по словам которого, в «1943, 1944, 1945 гг. - уже дружба, коллективизм, отношения друг к другу солдат и офицеров были совсем другие». В качестве примера для сравнения начального периода войны с периодом коренного перелома он привел разное отношение проходивших солдат к застрявшей машине: «Вот, едет машина - это 1942 г., застряла, кричат: "Ребята, помогите! - Да иди ты на хрен!". Проходят мимо. А тут уже 1943 г., когда начали наступать, кричат или сами видят: "Давай!". Раз, хватают, машину толкают. То есть отношение друг к другу стало другое». Причину подобной эволюции он прямо связывает с изменением ситуации на фронте: «В 1942 г. озлобленные были, все отступают, жрать часто нечего было, потому что где эта кухня? А кухня или впереди, или сзади, такое было. Иногда драпает сразу или отстает, жрать нечего, отступаем. Многие погибают, теряются солдаты, отстают, пропадают без вести, народу мало, было плохо». Только с 1943 г. отношение друг к другу стало другим: «Они чувствовали, что это мой товарищ, что он меня в бою не бросит. И как-то соединялись они - и характерами, и отношением, и привычками, понимаете? Люди искали контакты такие, которые друг другу они [подходили], могли способствовать укреплению дружбы»* .
Феномен фронтового товарищества был присущ всем без исключений родам войск и воинским специальностям, пусть и в разной степени. В том числе и самым массовым в годы Великой Отечественной войны стрелковым войскам, где особенно ярко проявлялось взаимодействие и взаимовыручка в бою. Постоянная угроза погибнуть или получить ранение создавала особую эмоциональную атмосферу во взаимоотношени-
Информант: П.В. Синюгин. Он же.
Информант: Владимир Григорьевич Гречко, 1925 г.р. Интервьюер: Е.Ф. Кринко. Запись 24 апреля 2013 г., г Ростов-на-Дону. Продолжительность 119 минут.
ях фронтовиков на передовой. Но и в организации фронтового быта военнослужащему сложно было справиться одному и выжить без помощи товарищей. Достаточно вспомнить о том, что ночевать пехотинцам нередко приходилось не в казармах, а в поле или в лесу. Вдвоем это было сделать всегда проще, соорудив из двух плащ-палаток одну палатку или просто расстелив одну шинель или плащ-палатку и укрывшись второй.
В отличие от пехоты, истребительная авиация, казалось бы, представляла собой индивидуализированный род войск. Между летчиками-истребителями нередко велось соревнование по количеству сбитых самолетов противника. Но и знаменитый летчик-ас А.И. Покрышкин вспоминал: «Как хорошо возвращаться в свою часть. Здесь боевые друзья, со многими из них вместе приходилось летать на задания, делить опасности, бороться за победу. Счастье и беда в бою ходят рядом. С другом счастлив вдвойне, а беду делишь пополам». Он считал дружбу крайне важной для морально-психологического состояния боевого летчика, поскольку «когда рядом с тобой настоящий друг, ты чувствуешь себя увереннее, надеешься на его совет и помощь». «Настоящая боевая дружба на войне, - по его словам, - это такое душевное отношение летчиков друг к другу, которое ведет к взаимовыручке и самопожертвованию в бою. Если такая же дружба сложилась у летчика и техника - самолет безотказен в боевом вылете». И напротив, измена боевой дружбе «вызывает ярость к тем, кто, спасая себя, не помог товарищу в смертельной схватке с врагом» [8, с. 195-196]. Бросивший в опасности своих боевых товарищей летчик не мог пользоваться их уважением и доверием. Чтобы повысить степень взаимопонимания в бою, А.И. Покрышкин выступал за создание постоянных боевых групп из хорошо знакомых между собой летчиков: «Мы часто говорим: понять товарища, боевая спайка. Это очень важные качества в бою, их надо воспитывать, прививать летчикам еще задолго до встречи с противником. Зарождается боевая спайка в паре, в звене, в эскадрилье. Я всегда был сторонником устойчивых боевых групп, в которых все воздушные бойцы хорошо знают и любят друг друга. Толь -ко в этом случае летчики группы будут действовать как слаженная боевая единица. Вера в то, что в самом тяжелом бою никто не спрячет голову, прикроет, если надо, окрыляет, ведет к смелым действиям. Без этого не может быть победы» [8, с. 219].
Особенно важно было достичь психологической совместимости между членами воинских коллективов, находившихся в замкнутом пространстве (в танке, самолете, на корабле, в казарме) на протяжении достаточно длительного времени. Эта задача осложнялась многонациональным составом Красной Армии, различиями в уровне образования, языке и культуре военнослужащих, не всегда даже понимавших друг друга. Непонимание преодолевалось в процессе взаимодействия военнослужащих не только с командирами и политработниками, но и между собой. И.Г. Тажидинова записала интервью с М.Д. Шибановым, по словам которого, в его батарее служили представители девяти национальностей: «И взвод управления, который на меня замыкался (где разведчики, телефонисты, операторы и т.д.): один русский из 19 человек, Фофанов, второй - украинец, с русской фамилией Поляков. Остальные: два азербайджанца, коми, татарин Зарипов, калмык, казах, узбек. И абсолютное большинство не знало русского языка. И вы понимаете, ощущение такое: мы - советские люди. У нас не было понятия: ты - русский, ты - нет» [9, р. 211].
Несмотря на подчеркиваемый во многих воспоминаниях интернационализм, само выделение сослуживцев по национальностям позволяет считать, что они фиксировались в сочетании со связанными с ними не только личными, но и социальными, этническими особенностями, а порой и предубеждениями, тем более что опыт межнациональных отношений прежде был не у всех. Именно война впервые познакомила многих военнослужащих с представителями других национальностей, дав толчок к межкультурной и межязыковой коммуникации: «У нас сержант был... так вот, значит, он - хохол, хохлом так прозвали... нам так интересно было, как он лепетал, как он разговаривал, как давал команды, мы рот раскрывали и слушали. Мы никогда не слышали этого дела, других национальностей. А здесь столько национальностей - и грузины, и молдаване откуда-то взялись. Потом узнали, что есть такая Молдавия»*.
Хорошо узнаваемые отличия - свои и представителей других национальностей - отмечали в воспоминаниях многие фронтовики. Участник обороны Брестской крепости чеченец С.-А.М. Бейтемиров рассказывал: «Должен ска-
* Информант: Игорь Вячеславович Куликов, 1924 г.р. Интервьюеры: Е.Ф. Кринко, Т.Г. Курбат. Запись 23 июля 2014 г., г. Ростов-на-Дону. Продолжительность 129 минут.
зать, что в числе моих товарищей-горцев были такие, которые вообще никогда не проживали в городах и даже по железной дороге ехали в первый раз... В первое время в крепости они чувствовали себя очень неловко. Для них все было непривычно, непонятно и ново. Новобранцы, да и старые солдаты нашего взвода незлобно подшучивали и посмеивались над ними». Однако упоминание о шутках над непривычными к городской жизни горцами становится завязкой для изложения последующих событий, при этом подчеркивается кратковременность ситуации. Уже на второй день новобранцев отправили на стрельбы: «Из всех двухсот новобранцев, выведенных на стрельбище, у моих товарищей-горцев и у меня оказались лучшие попадания. Ружье горцам-чабанам было не в новинку: приходилось охотиться и на тура, и на медведя, и на волка». Командир роты перед строем поблагодарил горцев за отличную стрельбу, поставив их в пример. После того как чеченцы продемонстрировали свои навыки и заслужили высокую оценку командира, наступает ожидаемая развязка: «Новобранцы над нами уже не смеялись» [10].
По словам Л.Н. Рабичева, попавшего в военное училище в г. Бирске Башкирской АССР, «по документам все были равны, а по существу -москвичи, ленинградцы, киевляне, одесситы по своему развитию намного превосходили ребят из башкирских и татарских деревень. Они плохо говорили по-русски, держались обособленно и по вечерам пели под гармошку свои грустные монотонные песни. Соображали они тоже не очень» [11]. Но это в изучении теоретических курсов, а в общевойсковой подготовке уже москвичам из интеллигентных семей, как и сам Л.Н. Рабичев, порой было крайне сложно привыкнуть к требованиям воинских уставов.
Успешной адаптации к новым условиям военнослужащих разных национальностей способствовали командиры, знавшие их обычаи, особенности национальной психологии и культуры. Да и сам по себе факт общего этнического происхождения или землячества с командиром играл положительную роль: «К нашему счастью, мы попали во взвод, где командиром был наш земляк-грозненец лейтенант Тихомиров Николай Иванович. Он относился к нам прямо по-отечески, прощал невольные провинности, терпеливо учил воинскому делу, помогал привыкнуть к армейской обстановке. Он знал наши обычаи. Может быть, ему, как грозненцу, нас передали намеренно» [10].
На фронте встретить земляков было особенно сложно представителям немногочисленных этносов. Поэтому уже сама подобная встреча и связанная с ней возможность поговорить на родном языке были поводом для радости. Адыгеец Б. Наурзов вспоминал, как, услышав родную речь, «удивленно посмотрел на меня, прослезившись, трогательно, по-отцовски обнял» его земляк А. Хаконов, с которым он прежде не был знаком . Следующая встреча между ними произошла уже в послевоенные годы [12].
Вместе предпочитали держаться и выходцы из общих социальных страт, с близким уровнем образования и культуры. На пятый день службы, 13 августа 1941 г., красноармеец 139-го запасного зенитно-артиллерийского полка И.В. Нестьев писал жене: «Нас взяли 7.08, целую группу людей с высшим образованием и послали учиться на радистов. Нас 13 человек - инженеры, педагоги, художник и пр., мы составляем отделение» [13, с. 50]. Почти через месяц, 6 сентября, он отмечал: «Представь себе -как здесь порой не тяжело и не унизительно -но находится время и для веселья и для шутки. Многое скрашивает то, что мы как-то держимся вместе - 13 человек из Фрунзенского района. Очень сдружились и до известной степени поддерживаем друг друга» [13, с. 52]. И.В. Нестьеву повезло начать военную службу в близкой социальной среде, это облегчило ему адаптацию к армейским требованиям.
Встреча с близким по духу и уровню развития человеком могла стать началом будущей дружбы и в ходе дальнейшей службы. Командир приемно-сортировочного взвода медико-санитарного батальона 42-й стрелковой дивизии А.М. Ципельзон, до войны учившийся в Ростовском медицинском институте, 21 февраля 1943 г. с удовольствием сообщал жене о своих товарищах: «Из новых друзей моих Дмитрий Михайлович Костоглодов наш земляк, закончил Ростовский Мед институт в 39 году. Очень хороший парень» [13, с. 191].
Однако источники личного происхождения зафиксировали и иное, откровенно негативное восприятие представителей других этнических и социальных групп. Работавший до призыва преподавателем русского языка и литературы М.И. Сороцкин в письме к жене из учебной части в Муроме от 25 сентября 1942 г. охарактеризовал своих русских сослуживцев, переходя на идиш, но используя кириллицу, чтобы не смогли прочитать цензоры, как нечистых на руку, вороватых грубиянов, которые «пропитались насквозь
военщиной» [14]. В этой оценке отражались не только связанные с образованием различия, но и негативно окрашенные этнические стереотипы.
И все же в воспоминаниях содержится значительно больше положительных образов друзей, общение с которыми давало возможность удовлетворять эмоциональные потребности. С друзьями делились воспоминаниями, переживаниями, планами на будущее: «О женщинах, о семьях, о детях говорили. О конце войны - как будет. Все ж думали, будет райская жизнь»*. Вслух с друзьями читали письма из дома и от девушек, щедро делясь положительными эмоциями - ведь писали не всем, у одних не осталось родных вследствие нацистской истребительной политики на оккупированной территории, другие растеряли близких в ходе эвакуации, а третьи просто не успели завести соответствующих знакомств до призыва в армию: «Вот она там пишет, в любви объясняется: "Было бы хорошо встретиться после войны.". .на фронте же секретов нет от друзей»**. Вместе с друзьями отмечали праздники и дни рождения, щедро делились армейским пайком и содержимым посылок. Поэтому военнослужащие не хотели расставаться с друзьями, даже получив ранение или перспективное предложение о продолжении службы в другой части.
Однако фронтовая дружба имела по крайней мере одно тяжелое и неприятное последствие - она могла завершиться утратой друга: «Но самым тяжелым, неприятным было, когда сидим в одном расчете, едим из одного котелка, мучаемся в окопах по несколько месяцев, и вдруг убивают твоего товарища. Хоть и привыкли к смерти, все равно событие для нас очень мрачное. А потом вспоминаем, конечно, но со временем притупляются чувства»***. Особенно сложно было сообщить близким боевого товарища о его гибели.
Значительная часть воспоминаний, писем и дневников содержит положительные примеры преодоления культурных и национальных барьеров в процессе межличностного взаимодействия советских военнослужащих на фронте. Но есть и примеры обострения межэтнической напряженности, обычно носившего ситуативный характер, в том числе у советских военнопленных.
* Информант: В.Г. Гречко.
** Информант: Андрей Георгиевич Малхасян, 1921 г.р. Интервьюер: Е.Ф. Кринко. Запись 16 октября 2012 г., г. Ростов-на-Дону. Продолжительность 117 минут.
*** Информант: П.В. Синюгин.
Оказавшийся в плену вместе с четырьмя украинцами А.И. Деревенец вспоминал: «И здесь я в первый раз столкнулся с проявлением национализма. Надо сказать, что я в детстве вырос на Кубани и потому умел говорить по-хохляцки, то есть языком наполовину русским, а наполовину украинским, да и в крови у меня была известная доля украинского, но все же я был из Москвы, а потому чужак и москаль. Меня откровенно ненавидели как москаля» [15, с. 177]. Автор поражался происшедшим изменениям: «А ведь еще совсем недавно в армии мы были одной семьей независимо от национальности», так объясняя их причины: «Здесь, конечно, сыграла свою роль нацистская пропаганда. Русские, по мнению фашистских идеологов, стояли ниже украинцев. Старались внушить это и украинцам. Однако потом от голода и болезней без различия наций в лагере вымирали одинаково и русские, и украинцы, и это снова помирило всех. Впрочем, и это надо особо отметить, у русских национализм не проявлялся, чего не скажешь о других нациях» [15, с. 177].
Впрочем, были и обратные примеры - спасения друг друга советскими военнопленными разных национальностей. Так, попавший в плен на Западном фронте еще в июле 1941 г. младший лейтенант 79-го отдельного батальона связи 49-й стрелковой дивизии еврей Л.Х. Канторович смог при помощи сослуживцев выдать себя за русского и дожил до освобождения в Германии весной 1945 г. [16].
В целом воспоминания, письма и дневники зафиксировали стремление большинства участников Великой Отечественной войны представить фронтовой коллектив как одну боевую семью, невзирая на национальные особенности каждого. Необходимо отметить, что в советской культуре памяти о Великой Отечественной войне с самого начала подчеркивалась роль дружбы народов СССР в достижении победы над врагом. Она нашла широкое отражение в исторических трудах и художественных произведениях. Представления о фронтовом товариществе можно рассматривать как своеобразную проекцию большой семьи всех советских народов на уровень межличностных отношений. Однако при их анализе необходимо учитывать не только доминирующие дискурсивные и коммеморативные практики, но и сами обстоятельства формирования воспоминаний ветеранов войны как своеобразного коллективного нарратива. В немалой степени этому способствовало создание ветеранских организаций, в первую очередь вклю-
чавших сослуживцев по отдельным частям и соединениям, затем и по месту жительства в городах, районах, областях, краях и республиках, а также встречи ветеранов войны, проводившиеся в Москве, на местах формирования частей и соединений и на местах бывших сражений.
первых месяцев моей "гражданской" жизни я осознал, что никогда не забуду о военном прошлом, особенно о людях, рядом с которыми воевал. Не раз испытывал желание снова побывать в местах боев, навестить могилы павших однополчан, еще больше - встретиться с живыми товарищами по оружию», - писал И.Г. Кобылян-ский [17].
Задаваясь вопросом о причинах продолжавшихся встреч ветеранов, средний возраст которых в момент написания воспоминаний уже перевалил за восемьдесят лет, при том что срок службы «в одной давным-давно расформированной части» мог составлять всего один-два года, штурман 46-го гвардейского полка ночных бомбардировщиков О.Т. Голубева-Терес отмечала: «Я не склонна идеализировать сообщество ветеранов... Но убедилась: в трудную минуту немедля поспешат на помощь, примчатся к больному однополчанину, из-под земли раздобудут дорогие лекарства. Найдут слова поддержки» [18]. Возможностями получить социальную, медицинскую, правовую помощь, особенно необходимую пожилым людям в условиях трансформаций последних десятилетий, не исчерпывались мотивы существования ветеранских организаций. Не менее важны были психологическая поддержка и взаимопонимание, распространявшиеся на восприятие не только личной жизни самих ветеранов, но и событий, происходивших в стране в целом. Как вспоминал адыгеец Н.Н. Негуч, «в годы войны я служил с русскими, армянами, азербайджанцами, белорусами. Отважные были ребята, дружные. Содружество народов - источник победы советского народа в Великой Отечественной войне. Мы всегда гордились этой дружбой. А сейчас не знаю, что с нами происходит. Испытываю тревогу за будущее» [12, с. 161].
Остро переживая развал Советского государства, с которым была связана большая часть их жизни и декларировавшиеся ценности и идеалы которого многие ветераны Великой Отечественной войны продолжали разделять, они противопоставляли феномен фронтового товарищества обострению межнациональных отношений последних десятилетий.
ЛИТЕРАТУРА
1. Устав внутренней службы Вооруженных Сил Российской Федерации. URL: http://www.consul-tant.ru/document/cons_doc_LAW_72806/35f9ad916 95d4f560896614988df366071df44b5.
2. Дисциплинарный устав Красной Армии. М.: Вое-низдат, 1941. 32 с.
3. Krinko E.F. The great patriotic war in the historical and anthropological researches // Russkaya Starina. 2020. № 11 (1). P. 4-13.
4. Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М.: РОССПЭН, 1999. 383 с.
5. Сенявская Е.С., Сенявский А.С., Жукова Л.В. Человек и фронтовая повседневность в войнах России ХХ века. М.: ИРИ РАН, 2017. 422 с.
6. Ларионов А.Э. Фронтовая повседневность Великой Отечественной войны: социальные коммуникации и духовная жизнь в РККА 1941-1945 гг. М.: Золотое сечение, 2015. 295 с.
7. Наш любимый Аршак: сб. произведений А.М. Поповяна, писем и воспоминаний о нем. Ростов н/Д: Старые русские, 2012. 191 с. С. 129.
8. Покрышкин А.И. Познать себя в бою. «Сталинские соколы» против асов люфтваффе. 19411945 гг. М.: Центрполиграф, 2008. 444 с.
9. Tazhidinova I.G. An interview with Mikhail Dmit-rievich Shibanov // Russkii Arkhiv. 2014. Vol. 3 (5), № 3. Р. 208-216.
10. Слово о полку чечено-ингушском: сб. документально-художественных произведений / сост. М.Х. Ошаев. Нальчик: Эль-Фа, 2004. 492 с. С. 52.
11. Рабичев Л.Н. Война все спишет. Воспоминания офицера-связиста 31-й армии. 1941-1945. М.: Центрполиграф, 2009. 254 с. С. 31.
12. За нашу Советскую Родину! Воспоминания ветеранов - участников Великой Отечественной войны. Майкоп: Журнал «Литературная Адыгея», 1995. 245 с. С. 48.
13. Сохрани мои письма... Сборник писем и дневников евреев периода Великой Отечественной войны. Вып. 4 / сост. И.А. Альтман, Л.А. Тёрушкин. М.: Центр «Холокост», 2016. 288 с.
14. Сохрани мои письма. Сборник писем евреев периода Великой Отечественной войны. Вып. 2 / сост. И.А. Альтман, Л.А Тёрушкин, И.В. Бродская. М.: Центр и Фонд «Холокост», 2010. 328 с. С. 166.
15. Деревенец А.И. Сквозь две войны. Записки солдата // Сквозь две войны, сквозь два архипелага...: Воспоминания советских военнопленных и остовцев / сост. П. Полян, Н. Поболь. М.: РОССПЭН, 2007. С. 13-252.
16. Сохрани мои письма. Сборник писем и дневников евреев периода Великой Отечественной войны. Вып. 6 / сост. И.А. Альтман, Р.Е. Жигун, Л.А Тёрушкин. М.: Центр «Холокост», 2021. 384 с. С. 304.
17. Кобылянский И.Г. Прямой наводкой по врагу. М.: Яуза: Эксмо, 2005. 320 с. С. 308.
18. Голубева-Терес О.Т. Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941— 1945. М.: Центрполиграф, 2009. 286 с. С. 271.
REFERENCES
1. Ustav vnutrenney sluzhby Vooruzhennykh Sil Ros-siyskoy Federatsii (The Charter of the Internal Service of the Armed Forces of the Russian Federation). Available at: http://www.consultant.ru/document/ cons_doc_LAW_72806/35f9ad91695d4f560896614 988df366071df44b5.
2. Distsiplinarnyy ustav Krasnoy Armii [Disciplinary regulations of the Red Army]. Moscow, Voenizdat, 1941, 32 p.
3. Krinko E.F. Russkaya Starina, 2020, no. 11 (1), рр. 4-13.
4. Senyavskaya E.S. Psikhologiya voyny v XX veke: istoricheskiy opyt Rossii [Psychology of war in the 20th century: the historical experience of Russia]. Moscow, ROSSPEN, 1999, 383 p.
5. Senyavskaya E.S., Senyavsky A.S., Zhukova L.V Chelovek i frontovaya povsednevnost v voynakh Rossii XX veka [Man and front-line everyday life in the wars of Russia of the twentieth century]. Moscow, IRH RAS, 2017, 422 p.
6. Larionov A.E. Frontovaya povsednevnost Velikoy Otechestvennoy voyny: sotsialnye kommunikatsii i dukhovnaya zhizn v RKKA 1941-1945 gg. [Frontline everyday life of the Great Patriotic War: social communications and spiritual life in the Red Army 19411945]. Moscow, Zolotoe sechenie, 2015, 295 p.
7. Nash lyubimyy Arshak: sb. proizvedeniy A.M. Pop-ovyana, pisem i vospominaniy o nem [Our beloved Arshak: Collection of A.M. Popovyan's works, letters and memoirs about him]. Rostov-on-Don, Starye russkie, 2012, 191 p., р. 129.
8. Pokryshkin A.I. Poznat sebya v boyu. "Stalin-skie sokoly" protiv asov lyuftvaffe. 1941-1945 gg. [Know yourself in combat. "Stalin's falcons" against the aces of the Luftwaffe. 1941-1945]. Moscow, Tsentrpoligraf, 2008, 444 p.
9. Tazhidinova I.G. Russkii Arkhiv, 2014, no. 3 (5), pp. 208-216.
10. Slovo o polku checheno-ingushskom: sbornik doku-mentalno-khudozhestvennykh proizvedeniy / sost. M.Kh. Oshaev [A word about the Chechen-Ingush regiment. Collection of documentary and artistic works / comp. M.Kh. Oshaev]. Nalchik, El-Fa, 2004, 492 p., р. 52.
11. Rabichev L.N. Voyna vse spishet. Vospominaniya ofitsera-svyazista 31-y armii. 1941-1945 [War will write everything off. Memoirs of a communications officer of the 31st Army. 1941-1945]. Moscow, Tsen-trpoligraf, 2009, 254 p., p. 31.
12. Za nashu Sovetskuyu Rodinu! Vospominaniya veter-anov - uchastnikov Velikoy Otechestvennoy voyny [For our Soviet Motherland! Memories of veterans - participants of the Great Patriotic War]. Maykop, Magazine "Literaturnaya Adygeya", 1995, 245 p. P. 48.
13. Sokhrani moi pis'ma... Sbornik pisem i dnevnikov evreev perioda Velikoy Otechestvennoy voyny. Vyp. 4 / sost. I.A. Altman, L.A. Terushkin [Save my letters. Collection of letters and diaries of Jews during the Great Patriotic War. Iss. 4 / comp. I.A. Alt-man, L.A. Terushkin]. Moscow, Center "Holocaust", 2016, 288 p.
14. Sokhrani moi pis'ma... Sbornik pisem evreev perioda Velikoy Otechestvennoy voyny / sost. I.A. Altman, L.A. Tyorushkin, I.V. Brodskaya [Save my letters. Collection of letters from Jews during the Great Patriotic War. Iss. 2 / comp. I.A. Altman, L.A. Tyorushkin, I.V Brodskaya]. Moscow, Center and Fund "Holocaust", 2010, 328 p., p. 166.
15. Derevenets A.I. Skvoz dve voyny. Zapiski soldata [Through two wars. Soldier's notes]. In: Skvoz dve voyny, skvoz dva arkhipelaga...: Vospominaniya sovetskikh voennoplennykh i ostovtsev / sost. P. Poly-an, N. Pobol [Through two wars, through two archipelagos...: Memoirs of Soviet prisoners of war and Ostarbeiters / comp. P. Polyan, N. Pobol]. Moscow, ROSSPEN, 2007, pp. 13-252.
16. Sokhrani moi pis'ma... Sbornik pisem i dnevnikov evreev perioda Velikoy Otechestvennoy voyny / sost. I.A. Altman, R.E. Zhigun, L.A. Terushkin [Save my letters. Collection of letters and diaries of Jews during the Great Patriotic War. Iss. 6 / comp. I.A. Alt-man, R.E. Zhigun, L.A. Terushkin]. Moscow, Center "Holocaust", 2021, 384 p., p. 304.
17. Kobylyansky I.G. Pryamoy navodkoy po vragu [Direct fire on the enemy]. Moscow, Yauza, Eksmo, 2005, 320 p., p. 308.
18. Golubeva-Teres O.T. Nochnye reydy sovetskikh letchits. Iz letnoy knizhki shturmana U-2. 1941-1945 [Night raids by Soviet female pilots. From the flight book of the U-2 navigator. 1941-1945]. Moscow, Tsentrpoligraf, 2009. 286 p., p. 271.
Публикация подготовлена в рамках реализации государственного задания ЮНЦ РАН (проект № 122020100347-2 «Политические и социокультурные процессы на Юге России в условиях модернизации (ХУП-ХХ1 вв.)
Поступила в редакцию 14 августа 2022 г.
