CC BY
225
Д.М.Володихин ФЕНОМЕН ФОЛЬК-ХИСТОРИ
Володихин Дмитрий Михайлович - кандидат исторических наук, преподаватель исторического ф-та МГУ, главный редактор журнала “Русское средневековье”
Начиная с середины 1990-х годов в России появилось огромное количество квазинаучных трудов по истории, созданных людьми далекими от профессиональных занятий исторической наукой и призывающих к коренному пересмотру той модели всемирной и отечественной истории, которая сложилась на основе фундаментальных научных исследований. Разумеется, любое научное знание не вечно, оно представляет собой длительный и неравномерный по интенсивности процесс, а не раз и навсегда определенный результат: дальнейшие разработки могут внести коррективы или привести к полной реконструкции сколь угодно масштабных научных концептов и парадигм. Особенно характерно это для гуманитарных научных дисциплин.
Дискуссия, полемика, организованное обсуждение конфликта интерпретаций — формы жизни научного сообщества, без которых немыслим какой-либо заметный прирост научного знания. Но человек, не принадлежащий к этому сообществу (притом к определенной его ветви), может полноценно включиться в профессиональный диспут о наиболее спорных научных проблемах (например, в истории) лишь в том случае, если сумеет овладеть методическим и техническим арсеналом, которым располагают его оппоненты. В противном случае, ему придется либо симулировать научные разработки, либо так или иначе дискредитировать научное сообщество, отыскивая во вненаучной сфере аргументы, которые дали бы право отрицать ценность критики со стороны профессиональных исследователей.
Так и произошло в трудах псевдоисториков названного периода (совокупность литературы подобного рода получила наименование “фольк-хистори”) (1). Обществу навязываются варианты реконструкции исторической действительности, не имеющие ни малейшего научного обоснования. При этом историческая
Статья опубликована в журнале “Мир библиографии”, 2000, № 3, с.27-33. 124
наука подвергается самой агрессивной критике, читателя всячески убеждают, что историки-профессионалы несостоятельны в своем ремесле и падки на умышленные фальсификации (2).
На протяжении нескольких лет фольк-хистори не встречала фактически никакого отпора и превратилась в значительный компонент общественной мысли (3). Этот компонент мощно влияет и будет влиять на массовые представления о прошлом, на программы учебных заведений, на историческую беллетристику.
Поворотным пунктом в противостоянии научного сообщества и фольк-хистори стал 1998 год, когда появилось значительное количество критических статей, принадлежащих академику В.Л.Янину, И.Н.Данилевскому, Д.М.Володи-хину, О.И.Елисеевой, Г.А.Елисееву, Д.И.Олейникову, Д.Харитоновичу и т. д. Суть этой контратаки (“не молчим!”) выразила О.И.Елисеева в своей статье “Корабли были дороги”, опубликованной в “Литературной газете”. Однако на девять десятых все эти работы были посвящены анализу методических и фактических ошибок. Попыток теоретического обобщения оказалось совсем немного (4). Между тем, во-первых, определение сути такого явления как фольк-хистори, его корней и причин успеха у массового читателя необходимо для того, чтобы критический отпор ему получил хотя бы минимальную теоретическую базу и утратил облик беспорядочной и бессистемной “перестрелки”. Во-вторых, феномен фольк-хистори обрел значение важного фактора в социокультурной атмосфере российской современности, и уже в силу этого он достоин пристального внимания и изучения.
Сообщество авторов фольк-хистори делится на несколько групп. Некоторые из них представляют собой центр, определяют характерные особенности основных жанров фольк-хистори, а другие являются периферией или же только содержат некоторые ее элементы.
Классический, центральный жанр фольк-хистори вырос из экспансии представителей “точных” наук в гуманитарную сферу; исторические знания формулируются для социума специалистами из совершенно других научных областей. Крупнейшие и самые известные представители этого жанра — группировка А.Т.Фоменко. Однако было бы неправильно упомянуть здесь только ее, поскольку у фоменковцев немало популяризаторов: здесь и четыре тома по всемирной и русской истории С.Валянского, Д.Калюжного и целая плеяда авторов, выпустивших в 1998 г. книгу очерков в поддержку фоменковцев (5). Одним из ранних источников жанра стало контрфактическое моделирование исторической реальности.
Следующий центральный жанр фольк-хистори — националистический, рожденный в чаду идеологических и политических столкновений между этносами и независимыми государствами на территории бывшего СССР в постсоветский период. Самый знаменитый представитель — пантюркист М.Аджиев (6), но помимо него выдвинулось немало творцов “альтернативной истории” в духе
национальных приоритетов: “зоологический” патриот Н.Ф.Шахмагонов, создатель фантастической истории белорусского средневековья М.Ермалович и т. п.
Еще один важный жанр фольк-хистори можно условно назвать “игровой историей”, историей тайн и загадок. Отчасти он вырос из наименее качественной научно-популярной литературы советского периода российской истории. Отчасти же — из литературно-философских аксиом постмодернизма (7). “Древнейшие” представители жанра — писатель-фантаст В.Щербаков, автор немалого количества публикаций, посвященных поискам эликсира вечной жизни, поискам Асгарда в Прикаспии, славянской “разгадке” этрусской письменности и т.п., а также писатель О.Сулейменов, известный своим квазиисторическим повествованием “Аз и я”. В настоящее время большую популярность получили также А.Буш-ков, “король русского боевика” (8), и В.Кандыба (9).
На периферии фольк-хистори находится та сфера историко-философской публицистики, в которой исторические факты и их интерпретации играют роль стандартного набора “кубиков” для обоснования какой-либо политической или философской идеи, и в случае конфликта с нею могут быть искажены до неузнаваемости. Подобных примеров чрезвычайно много в истории российской общественной мысли перестроечного и постсоветского периода. В качестве примера могут быть названы, скажем, Э.Радзинский, А.Янов или В.Кожинов, получившие большую известность.
Буквально за несколько лет произошла внутренняя самоорганизация сообщества фольк-хистори; появились даже зачатки группового самосознания. Все чаще, например, представители фольк-хистори, принадлежащие к совершенно различным направлениям, применяют по отношению к сфере своей активности название “альтернативная история”. Г.А.Елисеев совершенно справедливо пишет: “Сейчас мир фольк-хистори разросся и зажил своей отдельной жизнью. В нем существуют собственные авторитеты, герои и гении. Одни авторы с уважением цитируют других, ссылки на одни фольк-хисторические труды перекочевывают в другие... Мир монстров живет полной жизнью, пародируя жизнь серьезной науки” (10). Те же Г.В.Носовский и А.Т.Фоменко, например, целый параграф отвели в сводном труде “Империя” для дружеской полемики с М.Аджиевым (11).
Фольк-хистори в небольших дозах всегда, видимо, присутствовала в общей системе исторического знания. Еще несколько лет назад весьма популярной была оценка, согласно которой фольк-хистори — всего лишь сниженный вариант научной истории, история, изложенная дилетантами. В начале 1990-х, вероятно, так оно и было. Однако затем в России произошел количественный скачок этого феномена, что привело, в конечном итоге, к качественным изменениям. Фольк-хистори превратилась в важную составляющую спектра основных компонентов общественного сознания.
Что стало той плодородной почвой, на которой взошло это диковинное растение? Прежде всего — особенности переломного состояния в политической жиз-
ни страны. На протяжении советского периода российской истории тесная связь гуманитарных дисциплин с господствующим монистическим мировоззрением была вполне ординарным, повседневным явлением. После утраты данным мировоззрением доминирующей позиции из-за этой тесной связи оказался также поколеблен прежний авторитет исторической науки, и профессиональные знания историков перед лицом массового скепсиса оказались почти бессильны. Долгий и сложный процесс адаптации инфраструктуры и теоретической мысли отечественного сообщества ученых-историков к новой политической ситуации лишили историческую науку возможности достаточно мобильно реагировать на постоянно возникающие общественные запросы на новые исторические знания. В сферу взаимодействия исторической науки и общества вторгся журналист, тесня более качественную, но запаздывающую информацию исследователей собственной, поверхностной, однако быстрее доходящей до потребителя. Наконец, распад СССР и формирование независимых государств на его территории потребовали создания новых официальных идеологических схем и, в частности, теоретических каркасов национально-государственной истории для каждого из них; это, в свою очередь, вызвало массовый прорыв националистических настроений в систему исторического знания. В целом, названный комплекс причин является внешним по отношению к развитию научной мысли в области истории. Отнюдь не историческая наука ответственна за расцвет фольк-хистори.
Существует и другой комплекс предпосылок, обусловивших “триумфальное шествие” фольк-хистори в 90-х. Инфраструктурная модель исторической науки и ее ролевая, функциональная установка в социуме советского периода резко отличались от их западных аналогов. С начала 90-х годов исторической науке России пришлось принять общие “правила игры”. То же самое можно сказать и обо всей гуманитарной сфере. Адаптация исторической науки, во-первых, стала частью более масштабного процесса, затронувшего колоссальный сектор науки и культуры, и, во-вторых, происходила не только в плане простого приспособления к политическим трансформациям в жизни страны: фактически понадобилось перестраивать состав и внутреннюю жизнь базовых структур научной истории под образцы, принятые в европейских и американских сообществах историков.
Столкновение с фольк-хистори — естественный этап этого процесса. Если для западного мира функционирование значительной части гуманитарной сферы в рамках массовой культуры — привычное дело, то в России расслоение на производителей духовных ценностей для интеллектуальной элиты и для массового потребителя в среде гуманитариев еще не окончено. Возникновение фольк-хистори в сущности отражает социальный аспект медленного погружения большой части системы исторического знания в среду массовой культуры. Поскольку в общественном сознании России роль творца в этой среде на данный момент оценивается не слишком высоко, ее представитель (представитель фольк-хисто-
ри, например) стремится всеми силами доказать, что он причастен к “высокой” культуре и науке; те, кто к ней действительно причастен, инстинктивно отталкиваются от подобного соседства. Но с финансовой точки зрения более крепкий мир массовой культуры дает в таком столкновении больше возможностей. Поэтому вместо естественного разделения социальных функций между двумя различными ветвями сообщества гуманитариев происходит агрессивное вытеснение элитарной культуры и в том числе фундаментальной научной истории с ее естественных позиций.
Что представляют собой те особые законы функционирования в рамках массовой культуры, которые доминируют в формировании характерных черт фольк-хистори?
Массовая культура в общем и массовая литература в частности — дело в основе своей коммерческое. Эксплуатируется несколько простых сильных эмоций современного горожанина, которые в обычном состоянии не получают достаточного выхода: жажда романтических любовных переживаний, жажда риска, приключений, тяга ко всему сверхъестественному, мистическому, тайнам и загадкам, интерес к смерти, который создает два золотых каньона массовой литературы — темы катастроф и маньяков-убийц. “Клиент” получает “товар” в достаточном количестве, чтобы расслабиться, вне зависимости от того, каким рынок массовых развлечений заставляет этот товар сделать и какие нормы человеческого общежития поставить под удар при его производстве.
Не прошло и десяти лет с тех пор, как в отечественном массолите появился новый жанр — фольк-хистори. Но именно он оказался среди исторической литературы весьма перспективным с маркетинговой точки зрения. Гвоздь успеха — умело найденная новая эмоциональная ниша: страсть к заглядыванию в темный колодец великих цивилизаций древности. Историческая фактура в фольк-хистори препарирована таким образом, чтобы многомиллионные массы, пожелавшие вечером получить релаксацию после тяжелых рабочих будней, потребляли ее с не меньшей охотой, чем чтиво о метких гангстерах и соблазнительных проститутках. Поэтому всякого рода точность здесь отходит на десятый план, уступая роль первой скрипки занимательности.
Фольк-хистори как составная часть массовой литературы “раскладывается” на четыре необходимых при производстве технических элемента: интрига, то есть основная идея, где отыскать и как представить потребителю обширный комплекс разгаданных тайн древности; обличительный пафос, то есть накал борьбы с образом врага, мешавшего до сих пор раскрыть истину, да и сейчас еще опасного (историки-профессионалы, тоталитарное правительство и т. п.); фактическая аргументация; “позитив” — то есть реконструкция на основе “разгаданных тайн” большого пласта исторической реальности.
Для фольк-хистори характерно нежелание реконструировать историческую реальность в подробностях, это жанр процессов, а не состояний. Причина —
отсутствие источниковедческих навыков, незнание технических приемов исторического исследования. Попытка А.Т. Фоменко дать реконструкцию исторической судьбы Радзивилловской летописи XV в., используя плохо понятые палеографические методы, показала это наглядно (12). Еще одна характерная черта — слабость фактической аргументации (по тем же причинам). Нередко обоснование фактами заменяется ссылкой на общую “правильность” теории или вписыванием того или иного события, процесса, лица в общую схему: само пребывание внутри этой схемы оказывается гарантией правильности предложенной интерпретации (13).
Но первые две позиции остаются решающими. Автор фольк-хистори всегда и неизменно “отличник” по разгадыванию тайн и обличению оппонентов всякого рода. Он имеет, в соответствии с законами жанра, полное право на “неуды” по третьей и четвертой позициям, поскольку они представляют собой не более чем антураж, театральные декорации. Историческая реальность в фольк-хисто-ри эфемерна, здесь факт никогда не является фактом, а столетие — сотней годов. Традиции жанра состоят в том, что действие может разворачиваться в полном противоречии с исторической реальностью, а географические названия, имена исторических личностей, упоминание источников — все это работает на эффект максимального приближения к действительности (далее — МПД). Любой город, любое событие в книгах Фоменко или, например, М.Аджиева — такой же симу-лякр, как энциклопедия Тлена у Борхеса, или ссылки того же Борхеса на никогда не живших авторов и никем не написанные книги. Поэтому северную границу степных владений тюрков можно безболезненно проводить по Москве-реке, Иисуса Христа превращать в сына степного бога Тенгри, Куликово поле размещать в Китай-городе, менять название города Брянск (в летописях Дебрянск) на тюркское Биринчи, Алеппо отождествлять с Липецком, а раннесредневековые варварские королевства Западной Европы выводить из гипотетической державы Аттилы. Читатель под действием эффекта МПД проникается впечатлением достоверности: так, если металлическую ложечку положить в стакан с водой, то она покажется искривленной.
Аджиевский вариант подобного эффекта подкреплен постоянными репликами об ученых и политиках, которые лишили прекрасный тюркский народ истории, полили его грязью и извратили саму суть его культуры. Это, в общем, стандартный прием в фольк-хистори, в том же стиле работают А.Бушков и В.Кан-дыба. Позиция восстановителя истины заставляет читателя эмоционально встать на сторону автора. Кроме того, Аджиев рисует образ удалого тюрка, несущегося на лихом коне к горизонту, склонного к подвигам, верующего в бога, который ничуть не унижает его, а, наоборот, норовит возвысить. Читателю предлагается найти в себе унаследованные от далеких предков капли тюркской крови и почувствовать себя багатуром. Тот, кто внутренне принял такое предложение, уже не
склонен будет верить, что находится в мире фэнтэзи, в пределах фантастической действительности, которая украшена мишурой беспорядочно разбросанных реалий действительного прошлого.
А.Бушков, автор детективных романов и классического произведения фольк-хистори “Россия, которой не было”, уже в предисловии делит читательскую аудиторию на две части: “Те, кто привык механически принимать на веру все, о чем гласят толстые, умные, написанные ученым языком книги, могут сразу же выбросить сей труд в мусорное ведро. “Россия, которой не было” рассчитана на другую породу людей — тех, кто не чурается дерзкого полета фантазии, тех, кто старается доискаться до всего своим умом и рабскому следованию авторитетам предпочтет здравый смысл и логику” (14). Так всякому скептически настроенному читателю исподволь навязывается комплекс вины, всякий сторонник научного знания попадает в разряд людей, лишенных “дерзкого полета фантазии”. Тот, кто выбрал эмоционально более выгодную позицию союзника автора, подсознательно настроен обходить вниманием даже очевидные фактические ошибки и просчеты в логике.
Группировка Фоменко апеллирует к затаившемуся со времен 60-х годов противостоянию “физиков" и “лириков”. Сторонники “глобальной хронологии” обращаются к авторитету точных наук, неизменно стоявшему чрезвычайно высоко в нашей стране: “Подчеркнем, что новая концепция основывается, прежде всего, на анализе исторических источников методами современной математики и на обширных компьютерных расчетах. Сегодня мы пытаемся восстановить правильную хронологию и историю древности методами естественных наук и надеемся, что находимся на последнем этапе долгого пути” (15). Читатель и здесь получает еще до знакомства с книгой абсурдную альтернативу: верить или не верить математике? Добрая слава математики как основы современной науки в целом в данном случае эксплуатируется в качестве элемента МПД. Между тем, в России математические, и, в частности, компьютерные методы, применяются в исторических исследованиях традиционно; историческая наука вот уже несколько десятилетий как признала их родными; известнейшие специалисты (такие, как ныне покойный И.Д.Ковальченко, Л.В.Милов, Б.М.Клосс) широко использовали математическую статистику в своих работах; наконец, восемь лет как функционирует отечественная ассоциация “История и компьютер”, которая к октябрю 1999 г. объединяла полторы сотни ученых со всех концов страны (16). Деятельность фоменковской группировки, с одной стороны, дискредитирует творческую активность серьезных специалистов в этой области, а с другой — создает у массового читателя иллюзию, будто А.Т. Фоменко и его последователи вопиют в пустыне истории о необходимости применять никому доселе неизвестные математические методы.
Фольк-хистори представляет собой реальную опасность для исторической науки (научной истории), поскольку сама, как уже говорилось, претендует на роль источника для всех прочих секторов исторического знания. Связь с этими секто-
рами означает для научной истории связь с обществом, а вытеснение ее из названного коммуникативного пространства лишает смысла формулу “общественная дисциплина”: историческая наука оказывается в положении изолированной от главных информационных потоков социума сектой профессионалов.
Полной неожиданностью (да еще и не совсем осознанной к настоящему моменту) оказалась экспансия на традиционную “территорию” исторической науки извне, со стороны фольк-хистори, фактически претендующей занять доминирующую позицию в ключевых структурах системы исторического знания. Академический социум не воспринимает названную экспансию с должным вниманием, и это понятно. Стержневые ментальные устои научного сообщества не обладают иммунитетом к угрозам подобного рода: трудно поверить в само существование опасности, что профессиональная научная деятельность окажется в подчиненном положении по отношению к группе агрессивных профанов. Но в настоящий момент наиболее значительные объединения и личности, представляющие фольк-хистори (прежде всего, группировки Фоменко), располагают более мощными финансовыми производственными и информационными возможностями для пропаганды и социального продвижения своих идей, чем любое научное или научно-учебное учреждение историков-профессионалов. Поскольку внутреннее состояние системы исторического знания зависит от состояния внешней социально-культурной среды, то поражение на этом “внешнем фронте" может заметно сказаться на профессиональном авторитете историков в обществе, а в результате и на общем положении научной инфраструктуры вплоть до вопросов финансирования.
Наиболее перспективная “стратегия выживания”, как представляется, проходит по линии инфраструктурной модернизации. Видимо, перспективным было бы создание информационного фона, негативного для продвижения фольк-хистори (17). Такой фон требует, во-первых, согласованных действий наиболее значительных научных учреждений (РАН, университетов, редакций журналов), поскольку усилиями одного института или одного исследователя создать столь мощный оборонительный бастион невозможно; а во-вторых, формирования мощных органов связи со СМИ и общественностью при данных учреждениях — для того, чтобы упорядоченно и энергично отстаивать их интересы информационными средствами на современном уровне развития инструментов РЯ-борьбы.
Осознание той опасности, которую несет в себе фольк-хистори для общества в целом и системы исторического знания в частности, должно привести к активным практическим действиям против роста этой глобальной химеры.
Примечания
1.Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. — М., 1998. — С.5; Володихин Д., Елисеев Г., Каманина А. Империя фольк-хистори // Книга
и время. — 1998. — № 8. — С. 14—15; Елисеев Г. Историк России, которого не было // Русское средневековье. — 1998. — Вып.2. — С.94; Елисеев Г., Станкова И. Под знаменами фольк-хистори // Читающая Россия. — 1998. — № 2. — С.100; Зубкова Е.Ю., Куприянов А.И. Возвращение к “русской идее”: кризис идентичности и национальная история // Отечественная история. — 1999. — № 5. — С.21—22.
2. Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров: “...В этом и состоит ахиллесова пята истории как науки — в отличие от других дисциплин, здесь совершенная однажды ошибка может продержаться столетиями. Кто-то однажды сделал ошибочный вывод (а мешающие его концепции памятники попросту отбросил) — и ошибка за долгие века обрастает сотнями толстых томов, чьи авторы лишь добросовестно пересказывают некогда изреченную “мудрость”, не внося ничего своего”. (Бушков А.А. Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы. — М.; СПб.; Красноярск, 1997. С.109.): “Почему русская история написана иностранцами? В каких еще европейских странах отечественную историю писали исключительно иностранцы!.. Скорее всего, после неудачного опыта с Татищевым, Романовы решили, что для работы с государственными тайнами в русской истории лучше всего подойдут иностранцы: они послушнее, языка не знают, русская история им безразлична”. (Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Империя... М., 1997. С.79.); об историках: “...они несколько сот лет неизвестно чем занимаются. Сколько книг, сколько диссертаций впустую. Сколько сил потрачено на изучение “фантомных”... событий”; там же: “...в традиционной исторической науке преобладает строго определенный, заранее заданный и, можно сказать, субъективный подход к осмыслению событий прошлого” (Бочаров Л.И., Ефимов Н.Н., Чачух И.М., Чернышев И.Ю. Заговор против русской истории (факты, загадки, версии). М., 1998. С.11, 222).
3.По словам И.Н.Данилевского, “Серьезные ученые-историки предпочитают делать вид, что трудов А.Т.Фоменко, Г.В.Носовского и В.В.Калашникова не существует”. (Данилевский И.Н. Пустые множества “новой хронологии” // Древняя Русь глазами современников и потомков. IX—XII вв. М., 1998. С.290.) Хотелось бы добавить: демонстративно не замечали не только группировки Фоменко, но и М.Аджиева, Э.Радзинского и т. п. И что же? Отсутствие в прессе критических материалов ничуть Не способствовало “рассасыванию” проблемы; скорее, напротив, это дало творцам фольк-хистори ощущение полной безнаказанности и привело массы читателей в недоуменное состояние: если ученые не собираются спорить, значит все это — правда? Между тем, в начале 80-х годов историки-ученые реагировали на появление первых трудов группировки Фоменко гораздо активнее: моментально в печати появились острокритические публикации Е.С.Голубцовой, Ю.А.Завенягина, Г.А.Кошеленко, В.М.Смирина.
4.Некоторое исключение составляет очерк И.Н.Данилевского “Пустые множества “новой хронологии”, в котором сделана серьезная попытка уяснить “исходные посылки” платформы А.Т.Фоменко и его сторонников (Данилевский И.Н. Указ. соч. С.291 — 294), а также статья Д.Володихина “Два слова о монстрах” в книге “История России в мелкий горошек”. М., 1998.
5.Бочаров Л.И., Ефимов Н.Н., Чачух И.М., Чернышев И.Ю. Указ.соч.
6. Аджиев М. Мы — из рода половецкого. — М., 1992; Аджи М.Э. Полынь половецкого поля. —М., 1994; Аджи М.Э. Европа, тюрки, Великая Степь. — М., 1998.
7.Ильин И. “Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа”. - М., 1998. - С. 75-176.
8. Бушков А.А. Указ. соч.
Э.Кандыба В.М. Запрещенная история. — СПб., 1998.
10. Елисеев Г.А. Историк России, которого не было // Русское средневековье. — 1998. - Вып.2. - С.94.
11. Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Империя. — М., 1997. — С.115-117.
12. Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Указ. соч. — С.80—88. Опровержение: Володихин Д., Елисеева О., Олейников Д. История России в мелкий горошек. — М., 1998. -С.206—216.
13. Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Указ. соч. — С.141, 145,405, 533 и т. п.
14. Бушков А. А. Указ. соч. — С.5.
15. Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Указ. соч. — С.20.
16. Члены Ассоциации “История и компьютер’’ (или “кадры решают все...”) // Информационный бюллетень Ассоциации “История и компьютер". — 1999. — № 24. — С.З. К сожалению, в настоящее время есть всего лишь одна книга, посвященная истории применения математических методов и становления исторической информатики в России советского и постсоветского периодов: “Из истории исторической информатики: Меж-вуз. сб. науч. тр.’’ (Ставрополь, 1997). Прочие публикации рассеяны по журналам, тематическим сборникам и учебным пособиям. История этого направления фактически еще не написана.
17. Не хотелось бы вместе с водой выплеснуть и ребенка. Не так уж мало непрофессиональных, но талантливых исследователей или просто историков, работающих в экстравагантном, методологически необычном стиле. Напрашивается пример археолога-энтузиаста И.Стеллецкого или, скажем, современного мастера необычных гипотез А.Никитина. Труды подобного рода нередко оказываются весьма полезными и в какой-то мере даже поучительными для сообщества академических исследователей. “В отличие от замкнутых на своих узкопрофессиональных интересах историков авторы-непрофессионалы иногда предлагают свежий взгляд на события и исторические персонажи, подмечая слабые места и “нестыковки” профессиональной историографии” (Зубкова Е.Ю., Куприянов А.И. Указ. соч. С.21). Порой те методологические направления, которые вчера признавались в исторической науке чуть ли не шарлатанством, сегодня обретают полноправный авторитет. Например, контрфактическое моделирование, всегда пребывавшее в отечественной научной истории “на грани фола”, в наши дни получило развитие в работах признанного специалиста С.А.Экштута (см„ напр.: Экштут С.А. “Новорожденная свобода” или Опыт контрфактического моделирования исторического прошлого // Экштут С.А. На службе российскому Левиафану: историософские опыты. М., 1998). Так что не следует торопиться, определяя круг тех, кто наверняка принадлежит к фольк-хистори.
