CC BY
245
УДК 821.161.1-93/930.253
Н. Н. Иванов
Фаустианские мотивы в русской литературе Серебряного века
В работе уточнены и конкретизированы фаустианские мотивы в русской литературе Серебряного века. Фаустианское, с учетом русского литературного контекста, представлено как варьирование, интерпретация темы Фауста, идущей не столько от трагедии Гете, сколько от Иоганна Шписа и Кристофера Марло. Означенная проблематика представлена в контексте эстетических и художественно-онтологических поисков русского символизма и неореализма. Рассмотрены взаимодействия ми-фопоэтической, апокрифической и историко-литературной традиций. Впервые в одном когнитивном поле оказались Брюсов, Сологуб, Блок и Ремизов, Пришвин. Обновлен взгляд на известные произведения литературы.
Работа адресована филологам, литературоведам, преподавателям, студентам.
Ключевые слова: русский символизм и неореализм, рецепция Фауста в русской литературе, мифопоэтика, мотив, архетип, символ.
N. N. Ivanov
Faustian Motifs in Russian Literature of the Silver Age
In the work Faustian motifs in Russian literature of the Silver age are clarified and elaborated. Faustian, given the Russian literary context, is presented as a variation, interpretation of the theme of Faust, basing not so much on the tragedy of Goethe, how much of Johann Spies and Christopher Marlowe. The aforesaid problems are presented in the context of the aesthetic and ontological searches of Russian symbolism and realism. Here is considered interaction of mythological, apocryphal, and historical and literary traditions. For the first time in one of the cognitive field there was Bryusov, Sologub, Blok, and Remizov, Prishvin. An updated perspective on famous works of literature is presented.
The work is addressed to the philologists, literary critics, teachers, students.
Keywords: Russian symbolism and realism, the reception of Faust in Russian literature, poetics, motif, archetype, symbol.
Фаустовская тема - это культурные и литературные явления, в которых исторический, легендарный, неомифологический доктор Фауст стал персонажем, действующим лицом. Таковы, например, сочинения И. Шписа, К. Марло, востребованные Гете. В этом же ряду Клингер и Гейне, Пушкин и Тургенев, Брюсов и Луначарский. Фаустовское без Фауста-персонажа принято считать фаустианским. Это «Эликсиры сатаны» Гофмана, «Отрывки из мемуаров сатаны» Гауфа, «Бесы», «Братья Карамазовы» Достоевского, «За-ратустра» Ницше, сочинения М. Горького, А. Белого, М. Булгакова. Фаустианское и фаустовское связаны посредством архетипов и мотивов, живут на страницах библейских, литературных текстов. Остановимся на рецепции означенной проблематики в литературе Серебряного века.
Фаустианские мотивы обогатили русский литературный контекст. Символисты В. Брюсов, Ф. Сологуб, А. Блок, неореалисты А. Ремизов, М. Пришвин часто дополняли друг друга, когда в свойственной им индивидуальной поэтике и стилистике говорили о влечении человека не столько
к светлым, но к темным, стихийным сторонам внутреннего мира. Черный Эрот как тайна, символ чувственной любви стал одним из типов художественного воплощения мифологемы Фауста в литературе Серебряного века. В этой ипостаси Фауст - не гениальный бунтарь, и даже не парящий среди звезд ученый с крыльями орла, но скорее личность, ищущая сферу реализации чувственного потенциала. Таков он у В. Брюсова, Ф. Сологуба, А. Блока. В романе Брюсова «Огненный ангел» (1908 г.), жанровые коннотации которого варьируются от исторического до фантастического, повествуется о событиях контрреформации в Германии в марте 1535 г. Доктор Фауст действует в трех из шестнадцати глав, указан в подзаголовке, где обозначен и лейтмотив романа о «дьяволе, не раз являвшемся в образе светлого духа одной девушке и соблазнившем ее на разные греховные поступки, о богопротивных занятиях магией, астрологией, гоетейей и некромантией, о суде над оной девушкой» [1, с. 339]. Брюсов оживил своего Фауста известными по «Истории о Фаусте» Иоганна Шписа историческими и легендар-
© Иванов Н. Н., 2018
ными свидетельствами, мотивами мифов, реминисценциями с «Фаустом» Гете. Сюжетная линия Рупрехт - Рената - граф Генрих фон Оттергейм зиждется на автобиографическом любовном треугольнике, соответственно: Брюсов - Нина Петровская - Андрей Белый. Следуя эстетике символизма, Брюсов обобщил истории конкретных людей, наполнил проблематику романа подсознательными смыслами и темным мистицизмом, добился экспрессии повествования. Романная атрибутика, размыкающая временные границы контрреформации: чтение оккультных книг, сцены спиритизма и магии, полеты на шабаш, изгнание бесов, заклинание Фаустом Елены Греческой - конкретизирует власть над человеком темного чувственного мира. Той же цели служит и увлекающий читателя огненный ангел Мадиэль, то бесплотный в «голубоватом свете» [1, с. 371], то зримый и осязаемый - с кубком вина, книгой или шпагой в руке. Дьявол в образе светлого духа Огненный ангел рождает в душе и теле Ренаты огненную страсть, заставляющую ее метаться между Небом и Преисподней. Страстью охвачен и Фауст. Если Фауст Гете преобразовывал пространство и пытался остановить время, если Раскольников Достоевского держал в ладони отцовские часы с гравировкой земных полушарий, то вершиной устремлений Фауста Брюсова стала Елена Греческая.
Рупрехт, «дорожный товарищ» облаченных в костюмы странствующих монахов Фауста и Мефистофеля, слышит их ночной диалог и открывает, что целью и одновременно высшим достижением Фауста является заклинание Елены Греческой. Голос Мефистофеля в соседней комнате говорил:
«Благодари святого Георга и меня, что тебе удался сегодняшний опыт, но есть вещи, на которые не следует посягать дважды. Не воображай, что вся вселенная, все прошлое и будущее - твои игрушки.
Голос Фауста, повышенный и гневный, отвечал:
- Излишни споры! Я хочу ее видеть еще раз, и ты мне поможешь в этом. А если суждено мне сломать шею в таком предприятии, что за беда! <...>
- Если ты отказываешься помогать мне, мы расстаемся с тобой завтра же!» [1, с. 545, 546].
Для решения своих философских, эстетических задач использовал фаустианские мотивы и «бог таинственного мира» Ф. Сологуб. М. Волошин сказал, что его творчество озаряет
«целую систему темной вселенной» [3, с. 444]. Талантами, профессией, как у Фауста, и узнаваемым портретным сходством с ним наделен приват-доцент, доктор химии Георгий Сергеевич Три-родов; в оценке К. Чуковского - химик-колдун. Роман Сологуба о Триродове - это цикл романов: «Навьи чары», «Капли крови», «Королева Ортру-да», «Дым и пепел». Все опубликованы в 19071913 годах.
Установка Сологуба заключается в возможности преображения мира творческим, поэтическим усилием. «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду, ибо я - поэт <.> В спутанной зависимости событий случайно всякое начало. Но лучше начать с того, что и в земных переживаниях прекрасно, или хотя бы только красиво и приятно. Прекрасны тело, молодость и веселость в человеке, - прекрасны вода, свет и лето в природе» [9, с. 16]. Сологуб наделил реального человека характеристиками мифологического героя. Имя Триродова, Георгий, отсылает читателя к комплексу представлений о святом Георгии, покорившем змея. К помощи святого Георгия в чуде заклинания Фаустом Елены апеллировал Мефистофель в романе Брюсова. Неоднозначно и толкование фамилии Триродова: три рода, три сущности, три ипостаси человека. Он умеет преображать плоть и создавать подобные гомункулу Фауста тела, одно из которых уже стоит в виде небольшого куба на его столе. Значительную часть времени он проводит в оранжерее, но сфера его действия преодолевает узкие рамки провинции и достигает фантастических миров. Триродов и Елисавета охвачены внеразумной плотской страстью, как Фауст и Елена Греческая, как Генрих фон Оттергейм и Рената. Оба романа - пример символистских идейных и эстетических решений известного мотива.
М. Пришвин актуализировал созвучные его мировоззрению аспекты фаустианской темы в художественной прозе, дневниках, и они приняли продуктивные для начала XX века повороты. Так, вслед за своим учителем Ремизовым, Пришвин обратил внимание на парадоксальное религиозно-философское единство русских хлыстов-сектантов и символистов. И те, и другие шли к внутреннему Богу от комплекса представлений, символизируемых Эросом, иначе говоря, постигали Бога через плоть, но эту субстанцию личностного бытия Пришвин наделил духовным смыслом. «Вечером читали Блока более двух часов, и ясно предстало люциферо-хлыстовское происхождение этой поэзии. Вспомнилось, в религиозно-философском
собрании Розанов из толпы людей вытащил за рукав Блока и сказал мне: „Вот наш хлыст и их много, все хлысты"» [6, с. 338].
Пришвин, варьируя определенные идеологемы, был в русле общих для Серебряного века ментальных тенденций [5]. Его современник Семен Франк усмотрел боготворение Эроса в творчестве Пушкина. Пришвин рефлексирует относительно строки из стихотворения Зинаиды Гиппиус «Молитва» (1897): «Ты - мой возлюбленный!». «28 января 1909. Мелькнула такая мысль: как близко хлыстовство к тому, что проповедуют теперь декаденты <...> И процесс одинаковый: Я - бог» [7, с. 203]. Далее он говорит о мысли, которая все освещает, если начать думать о ней. Это сопоставление похоти и эроса; «от похоти рождаются дети, а от эроса религия, искусство, наука и самая даже любовь <...> В эросе содержится также и назначение быть личностью» [6, с. 319, 320.]. Следующее суждение Пришвина выглядит еще более парадоксальным, нежели сближение хлыстов-сектантов и символистов, но оно соответствует логике развития его идей. «Глубочайший смысл Евангелия и состоит в этом выделении эротического происхождения личности» [6, с. 271, 272].
Другая вариация Пришвиным фаустианской темы - стремление постичь чудесную тайну творческого отношения к жизни. Сделав лейтмотивом повести «Жень-шень» (1933) слова Фауста из Гете «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!» [6, с. 782], он интерпретировал их как две модели поведения, отношения человека к природе: первобытно-родовую и культурную. Первая: «Всякий охотник поймет мое почти неудержимое желание схватить зверя и сделать своим» [8, т. 2, с. 602]. Вторая: «Если приходит прекрасное мгновение, хочется мгновенье сохранить нетронутым и так закрепить в себе навсегда» [8, т. 2, с. 602]. Между ними нет когнитивного противоречия, лишь стилистические нюансы. Обе модели действенны и в отношении к женщине, любви. «Надо выбросить из головы все придумки, подставки, замены: любовь это все, и если это есть у тебя, то все, что взамен - теперь отбрасывается <...> Женщине дана такая сила и такая власть над людьми, больше которой на земле нет ничего. И как же глупо они эту силу растрачивают. В мире до тех пор счастья не будет, а только война, пока не научится женщина управлять своей силой» [6, с. 69, 70]. Пришвин совпадает с символистами, Брюсовым в понимании стихийной, огненной глубины чувства. «22 Июня 1940. Я могу припомнить, как у моей Психеи создавались ее прекрасные глаза, как
расцветала улыбка, блестели и капали слезы радости, и поцелуи, и огненное прикосновение, и весь огонь, в котором единился в одно существо разделенный грехом человек» [6, с. 756].
Библиографический список
1. Брюсов, В. Я. Огненный ангел [Текст] / В. Я Брюсов // Избранная проза. - М. : Современник, 1989. - 671 с.
2. Волошин, М. Лики творчества [Текст] / М. Волошин. - Л., 1988.
3. Иванов, Н. Н. Мифопоэтическая парадигма художественных поисков в литературе русского неореализма [Текст] / Н. Н. Иванов // Верхневолжский филологический вестник = Verhnevolzhski Philological Bulletin : научный журнал. - Ярославль : РИО ЯГПУ, 2017. - № 1. - С. 28 - 31.
4. Иванов, Н. Н. Мотивы и образы национальной культуры в прозе русского неореализма [Текст] / Н. Н. Иванов // Вестник Костромского государственного университета : научно-методический журнал. -Кострома, РИО КГУ 2 0 1 7. Том 23. 2 0 1 7. Volume 23. № 4. Октябрь - Декабрь. - С. 101-104.
5. Иванов, Н. Н. Пришвин - ученик А. Ремизова [Текст] / Н. Н. Иванов // Словесное искусство Серебряного века и Русского зарубежья в контексте эпохи. Сборник трудов Международной научной конференции / Москва, МГОУ сентябрь, 2011. Часть 1. Серебряный век. - М. : Изд-во «ЮНИАКС», 2012. - С. 138-145.
6. Пришвин, М. М. Дневники. 1940-1941 [Текст] // Подгот. текста Я. З. Гришиной, А. В. Киселевой, Л. А. Рязановой; статья, коммент. Я. З. Гришиной. -М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. - 880 с.
7. Пришвин, М. М. Ранний дневник. 1905-1913 [Текст] / М. М. Пришвин. - М. : Росток, 2007. - 800 с.
8. Пришвин, М. М. Собр. соч. В 6 т. Т. 2. [Текст] / М. М. Пришвин. - М. : Терра-Книжный клуб, 2006. -3500 с.
9. Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман [Текст] / сост. А. Михайлов. - М. : Современник, 1991. - 574 с.
Bibliograficheskij spisok
1. Brjusov, V Ja. Ognennyj angel [Tekst] / V. Ja. Brjusov // Izbrannaja proza. - M. : Sovremennik, 1989. - 671 s.
2. Voloshin, M. Liki tvorchestva [Tekst] / M. Vo-loshin. - L., 1988.
3. Ivanov, N. N. Mifopojeticheskaja paradigma hu-dozhestvennyh poiskov v literature russkogo neorealizma [Tekst] / N. N. Ivanov // Verhnevolzhskij filologicheskij vestnik = Verhnevolzhski Philological Bulletin : nauchnyj zhurnal. - Jaroslavl' : RIO JaGPU, 2017. - № 1. - S. 28-31.
4. Ivanov, N. N. Motivy i obrazy nacional'noj kul'tury v proze russkogo neorealizma [Tekst] / N. N. Ivanov // Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta : nauchno-metodicheskij zhurnal. - Kostroma, RIO KGU, 2 0 1 7. Tom 23. 2 0 1 7. Volume 23. № 4. Oktjabr' -Dekabr'. - S. 101-104.
5. Ivanov, N. N. Prishvin - uchenik A. Remizova [Tekst] / N. N. Ivanov // Slovesnoe iskusstvo Sereb-rjanogo veka i Russkogo zarubezh'ja v kontekste jepohi. Sbornik trudov Mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii / Moskva, MGOU, sentjabr', 2011. Chast' 1. Serebrjanyj vek. - M. : Izd-vo «JuNIAKS», 2012. - S. 138-145.
6. Prishvin, M. M. Dnevniki. 1940-1941[Tekst] // Podgot. teksta Ja. Z. Grishinoj, A. V. Kiselevoj, L. A. Rjazanovoj; stat'ja, komment. Ja. Z. Grishinoj. -M. : Rossijskaja politicheskaja jenciklopedija (ROSSPJeN), 2012. - 880 s.
7. Prishvin, M. M. Rannij dnevnik. 1905-1913 [Tekst] / M. M. Prishvin. - M. : Rostok, 2007. - 800 s.
8. Prishvin, M. M. Sobr. soch. V 6 t. T. 2. [Tekst] / M. M. Prishvin. - M. : Terra-Knizhnyj klub, 2006. - 3500 s.
9. Sologub F. Tvorimaja legenda: Roman [Tekst] / sost. A. Mihajlov. - M. : Sovremennik, 1991. - 574 s.
Reference List
1. Bryusov V. Ya. Fiery angel // Chosen prose. - M. : Sovremennik, 1989. - 671 pages.
2. Voloshin M. Faces of creativity. - L., 1988.
3. Ivanov N. N. A mythopoetic paradigm of art search in literature of the Russian neo-realism // Verkhnevolzh-sky Philological Bulletin = Verhnevolzhski Philological Bulletin: scientific magazine. - Yaroslavl : RIO YSPU, 2017. - No. 1. - Page 28 - 31.
4. Ivanov N. N. Motives and images of national culture in prose of the Russian neo-realism // Bulletin of Kostroma State University: scientific and methodical magazine. - Kostroma, RIO KSU, 2 0 1 7. Volume 23. 2 0 1 7. Volume 23. No. 4. October - December. - Page 101-104.
5. Ivanov N. N. Prishvin is a A. Remizov's pupil / N. N. Ivanov//Verbal art of the Silver age and the Russian abroad in the context of the era. Collection of works of the International scientific conference / Moscow, MSRU, September, 2011. Part 1. Silver age. - M. : «YuNIAKS» Publishing House, 2012. - Page 138-145.
6. Prishvin M. M. Diaries. 1940-1941 // text done by Ya. Z. Grishina, A. V Kiseliova, L. A. Ryazanova; article, comments by Ya. Z. Grishina. - M. : Rossiiskaya politicheskaya entsyklopediya (ROSSPEN), 2012. -880 pages.
7. Prishvin M. M. Early diary. 1905-1913. - M. : Rostok, 2007. - 800 pages.
8. Prishvin M. M. Set of works in 6 v. V 2. - M. : Ter-ra-Knizhny Klub, 2006. - 3500 pages.
9. Sologub F. The created legend: Novel / author A. Mikhailov. - M. : Sovremennik, 1991. - 574 pages.
Дата поступления статьи в редакцию: 11.12.2017 Дата принятия статьи к печати: 16.02.2018
