CC BY
284
Е.В. КАПУСТИНА
ФАНТАСТИКА КАК СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЙ ФЕНОМЕН
Ключевые слова: фантастика, гротеск, аксиологическая модель, личность, экзистенциальное переживание, «предельность», субкультура, ролевое движение.
В статье дается анализ жанра фантастической литературы как специфического явления духовной сферы современного общества. Рассматривая причины популяризации данного жанра, автор отмечает ряд социально-исторических детерминантов, обусловливающих массовый характер фантастики конца ХХ- начала XXI вв.
E.V. KAPUSTINA CIENCE FICTION AS A SOCIAL-PHILOSOPHICAL PHENOMENON
The article gives an analysis of the genre of science fiction as the specific phenomenon of the spiritual sphere of the modern society. Scrutinizing the reasons for popularization of the genre, the author mentions a number of social-historical determinants governing the mass character of the science fiction in XX - early XXI century.
Фантастика по сложившейся научной традиции редко является предметом серьезного исследования. Гораздо чаще в ее адрес слышатся пренебрежительные замечания, характеризующие фантастический жанр, во-первых, как выражение авторского инфантилизма, бегства от серьезных, требующих творческого разрешения проблем действительности, во-вторых, как периферийное явление литературного процесса, и в-третьих, в связи с неимоверным возрастанием популярности, - как порождение массовой культуры. Тем не менее именно масштабность, общественный резонанс и историческая неискоренимость фантастики делают ее одной из актуальных проблем современности.
Исследование фантастики в отечественных гуманитарных науках менее обширно, чем на западе. Первые академические работы, связанные с объяснением природы литературной фантазии, принадлежали В.Я. Проппу,
A.Ф. Лосеву, М.М. Бахтину и были посвящены «предтечам» фантастического
жанра: волшебной сказке, мифу, классическому роману. В то же время появлялись исследования, касавшиеся отдельных фантастических приемов в творчестве русских классиков Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского,
М.Е. Салтыкова-Щедрина, О.М. Сомова, М.А. Булгакова и др., однако цельного и обобщающего анализа фантастики как особого жанра долгое время не существовало. Работы такого рода появляются лишь в 1970-х годах. Среди наиболее значительных авторов этих лет можно назвать А.Ф. Бритикова, Б.В. Ляпунова, Ю.И. Кагарлицкого. Появление советских авторов, реализующих свой творческий потенциал преимущественно в жанре научной фантастики (А.Р. Беляев, И.А. Ефремов, братья Стругацкие, Кир Булычев,
B.Д. Звягинцев и др.), потребовало от художественной критики более пристального внимания к данной теме. На этот «социальный запрос» критика ответила статьями и монографиями Г. Гуревича, В. Ревича, В. Казанцева, А. Мельникова, В. Чистова и др. Подключились и ближнее зарубежье (С. Лем, А. Сапковский), и русская эмиграция (М. Каганская, И. Гомель). Процесс библиографического описания и теоретического изучения фантастического жанра продолжается и в период 1990-х - 2000-х годов (Р. Арбитман, В. Борисов, Ю. Смелков, Е. Харитонов). Все же ряд вопросов до сих пор остаются недостаточно разработанными; в частности - проблема осмысления фантастики как социально-философского феномена.
В рамках одной статьи невозможно охватить все аспекты данной проблемы. Остановимся на некоторых наиболее значимых моментах. В первую очередь - на вопросе о массовости жанра фантастики.
Художественная литература постсоветского периода, действительно, активно развивает данную жанровую область. Этот факт часто объясняется периодом упадка «настоящей» литературы. Но не стоит забывать, что около «настоящей» литературы всегда образуется огромное количество произведений «второго сорта». Это касается как традиционных, классических жанров (эпопея, драма, баллада и т.д.), так и жанров фантастической литературы. Эта масса эпигонской литературы вполне может оцениваться критикой как «упадок», тогда как мы имеем дело со спутниками-однодневками, чье существование, во-первых, неизбежно, и во-вторых, даже необходимо для рождения литературных шедевров. И хотя взаимное влияние «классики жанра» и «массы» имеет ряд существенных - отрицательных и положительных - следствий, лучшие произведения фантастического направления несомненно формируют облик современной серьезной литературы. В то время как новый, заведомо постулируемый в качестве интеллектуального, роман остается элитарным чтением, зачастую отталкивающим широкий круг читателя постмодернистскими приемами и маргинальной тематикой, фантастика выходит на пик своей популярности. И в этом есть своя закономерность, связанная со спецификой соотношения фактов современной действительности, общественного сознания и самосознания отдельной личности.
Философия и художественная литература всегда состояли в тесном родстве. М. Бахтин, исследуя историю словесного искусства, обращает внимание на грандиозный переворот в творческом сознании человека, выразившийся в разрушении «старой иерархии времен» и получивший «существенное жанровое выражение» в форме романного жанра [1, с. 481]. Примечательно, что временные границы данного переворота исследователь связывает с рубежом классической античности и эллинизма, а в новом мире - с эпохой позднего средневековья и Ренессанса. Эти же исторические периоды традиционно считаются фундаментом европейской философии. Более того, М. Бахтин, раскрывая жанровую сущность романа, пишет: «роман формировался именно в процессе разрушения эпической дистанции, <...> снижения объекта художественного изображения до уровня неготовой и текучей современной действительности. Роман с самого начала строился <...> в зоне непосредственного контакта с этой неготовой современностью. В основу его лег личный опыт и свободный творческий вымысел. Новый трезвый художественно-прозаический романный образ и новое, основанное на опыте, критическое научное понятие формировались рядом и одновременно» [1, с. 481]. Значит, глубинная черта философии как особого рода духовной деятельности, опирающейся на рационалистическую гносеологию, основа ее самоидентификации как новой формы европейского сознания, является по своей сути родственной квинтэссенции романного жанра, определившего лицо всей европейской литературы. Философия и литература становятся двумя взаимосвязанными формами познания окружающей действительности.
Человек не способен четко видеть предмет, находящийся в непосредственной близости от его глаз; чтобы разглядеть - необходимо удерживать некоторую дистанцию. Точно так же в процессе познания нам, наследникам гносеологических традиций Древней Греции, требуется дистанцироваться от обилия эмпирического материала в область чистого разума. В методологии этот процесс принято называть абстрагированием, в естественных науках -теоретическим знанием, в философии - рационализмом. То же можно сказать и о гротеске в фантастике. Ее специфический метод ни в коем случае не является лишь «бегством от действительности», как считает М. Каганская,
категорично заявляя, что «попытка к бегству» - «это еще и «проговорка» жан-ра»[3, с. 18]. Фантастика с ее гротескной природой сегодня может считаться одной из наиболее удачных форм художественного освоения действительности. Не случайно лауреат международной Премии Пилигрима «за выдающийся вклад в изучение научной фантастики» Ю. Кагарлицкий называет именно ее «наиболее распространенной формой интеллектуального романа современности» [4, с. 11], пришедшим на смену философским эссе.
В этой связи неизменно вспоминаются слова А. Камю: «Если хочешь быть философом - пиши романы» [5, с. 5]. В то же время было немало сказано о глубинном родстве искусства художественного слова и философии. Так, немного перефразировав классика французского экзистенциализма, можно с известной долей допущения заявлять: «Если хочешь понять философию времени - читай его романы». На рубеже ХХ-ХХ1 вв. это романы фантастического жанра. Наше время характеризуется чрезвычайно быстрой сменой исторической действительности. В данных условиях именно фантастический гротеск дает наибольшую свободу для художественного освоения реалий современности и творческого прогнозирования. Об этих очевидных преимуществах жанра фантастики говорилось неоднократно (см., напр., Кагарлицкий Ю., Брандис Е., Дмитревский В., Громова А. и др.). Но фантастика выполняет также не менее важный аксиологический «социальный заказ», на котором хотелось бы остановиться более подробно.
В течение двух последних десятилетий ХХ в. Россия совершила коренную реформацию экономического и политического устройства, изменив саму суть и механизмы функционирования общества. Измененная действительность потребовала к себе иного отношения, выработки иной системы ценностей и иного образа поведения, тогда как нормы морали и сама структура морального сознания крайне консервативны. Так появляется острый конфликт между традиционной аксиологической моделью, закрепленной в русском менталитете, и требованиями современной действительности. Для решения данного конфликта существуют два пути. Во-первых, резкая смена ценностных мотиваций и мировоззрения в целом. Во-вторых, перенос и переосмысление традиционных ценностей в контексте новых жизненных содержаний.
Очевидно, что обе указанные возможности преодоления ценностной дезориентации требуют времени и серьезной психологической и философской рефлексии. Причем, говоря о рефлексии, мы не следуем традиционному подходу к проблемам аксиологии. Если генеральная линия изучения категорий морали обращалась к феномену общественного сознания, то факты современной действительности требуют смещения сферы исследования в сторону философии личности. Современная культура создаёт условия для формирования человека, ориентированного на рационально-рефлексивное мышление, вооружённого методологией скептического анализа и обладающего мощной базой философских идей, усвоенных общественным сознанием и прививаемых нам. Вследствие данного усиления области сознательного мышления общественные догмы в настоящее время оказываются не в состоянии противостоять скептическому анализу Я. Кроме того, современный человек воспитывается и формируется в поли-культурном мире, характеризующемся смешением традиций, норм и ценностных мотиваций. В подобных условиях выработка модели морального сознания оказывается тесно связанной с процессом самосознания отдельной личности, и в этой связи возникает вопрос о критерии выбора тех или иных аксиологических категорий.
Критерий практического апробирования оказывается несостоятельным в силу отсутствия устоявшейся социальной практики. Критерий веры не является
безоговорочным в современном десакрализованном обществе. Критерий рационального анализа теряет силу на фоне множества иррациональных философских течений. Вероятно, одним из немногих востребованных методов философской рефлексии в условиях современной цивилизации, основанной на идеале разносторонне развитой личности, является метод экзистенциального переживания. В основе данного метода лежит, по словам французского философа Г. Марселя, принципиальная «невозможность рассматривать человека, сущее, абстрагируясь от его существования, способа его существования» [7, с. 114], т.е. невозможность говорить о человеке и обо всем, что с ним связано, иначе чем «в единственном числе» [7, с. 114]. Иными словами, все, что является для нас существенно важным, а также все, о чем мы можем утверждать с наибольшим приближением к истинности, очерчено содержанием слова «МОЕ». Так, с. Кьеркегор говорит о «моей» жизни, М. Хайдеггер - о «моем» бытии,
Ж.-П. Сартр - о «моей» свободе, М. Мерло-Понти - о «моем» теле.
В таком случае, чтобы придерживаться тех или иных правил, норм, а тем более - ценностей и идеалов, человек должен считать их своими собственными правилами, ценностями и т.д. Ни угроза наказания, ни угроза стыда и угрызений совести не могут быть достаточным сдерживающим фактором в поведении человека. Единственным гарантом человеческих действий в данных условиях могут являться лишь его собственные решения и сила собственных убеждений. Причем одной лишь силы ума, силы осознанного решения здесь явно недостаточно. В экзистенциальной философии неоднократно подчеркивается, что любая философская идея, любая научная истина, а в нашем случае - любая ценность должна быть пережита как своя собственная. Именно экзистенциальное освоение той или иной ценности переводит ее из разряда «внешних», привнесенных, чужих в разряд «моих».
С точки зрения экзистенциальной аксиологии именно феномен фантастической литературы требует внимания и серьёзного осмысления. Дело в том, что современная действительность зачастую не дает возможности для экзистенциального освоения традиционных ценностей. И «классическая» художественная литература, отражая реалии современной жизни, часто бывает вынуждена искажать традиционное аксиологическое содержание. Тогда как жанр фантастики, обладая большей свободой в создании образа мира, имеет возможность отстаивать и доказывать «на практике» значимость извечных гуманистических ценностей. С помощью художественного приема гиперболы (литоты) литературный герой вводится в ситуацию, предельно обнажающую суть аксиологического конфликта. Средством создания «предельности» может служить введение магического предмета, фантастического технологического устройства или специфика пространственно-временного устройства мира. При этом настоящая фантастика никогда не искажает реальность. «Предельность» выполняет в данном случае ту же функцию художественного тропа, на которую указывал Г.Г. Шпет - функцию сбрасывания эмпирической обыденности [8, с. 62], сглаживающей ту или иную аксиологическую проблему, маскирующей ее иногда до полной невидимости. В то время как наше сознание успокаивается мыслью о неизбежном прогрессе общечеловеческих идеалов и гуманистическом совершенствовании человеческой природы и социума, фантасты вновь и вновь подводят нас к трагическим проблемам современности, подталкивают к беспрекословно честной рефлексии, размышлению над вопросом: действительно ли мир изменился, «очеловечился», поумнел?
Впрочем, своего рода «фантастический реализм» не обязательно приводит авторов к трагическому финалу. Сама сущность фантастического жанра дает писателю большую творческую свободу, чем жанры классического реалистического направления. Фантаст изначально имеет возможность конструировать пространство, время, облик и свойства создаваемого мира таким образом, чтобы с наибольшей точностью отразить авторский замысел и одновременно сохранить эффект правдоподобия и доверие читателя. Единственное, что он не может изменить без ущерба для художественной ценности произведения - это сущность человеческой природы. Ведь, по справедливому замечанию
С. Кьеркегора, «каждый человек, обращающий внимание на самого себя, знает то, чего не знает никакая наука, ибо он знает, кто он» [6, с. 175]. А значит, изобличается любая ложь, любая небрежность в раскрытии образа фантастического героя. В результате мы имеем два типа художественного воплощения образа современного человека: первый - наш современник как он есть, и второй - тот, каким бы он хотел быть. Так наряду с романами-предупреждениями появляется фэнтези: роман о «настоящем человеке в фантастическом, «химерном» мире» [2, с. 482].
Однако фантастика в настоящее время - не только явление мира художественной литературы, но и в не меньшей степени явление социальное, о чем свидетельствует активно развивающееся движение ролевиков. Начавшись как клуб любителей творчества Дж.Р.Р. Толкиена, ролевое движение очень быстро расширило сферу своих интересов, включив в сценарии игр сюжеты отечественной и зарубежной фантастики поджанров фэнтэзи, кибер-панк, научной фантастики, а также реконструкции различных исторических эпох. В ролевых играх наличествует та же черта, что и в произведениях фантастического жанра, - конструирование социального поведения в рамках заданной автором ценностной системы. Занимаясь подготовкой собственной роли (индивидуальной или командной), игрок старается разработать наиболее целостный образ обыгрываемого персонажа, начиная с особенностей костюма, манер и стереотипов поведения и заканчивая основными мировоззренческими критериями поступков, так как в игровых ситуациях желательно действовать, исходя из типажа своего героя. Несомненно, для достижения перечисленных выше задач необходимо ознакомиться с соответствующей литературой, и этот образовательный аспект ролевых игр довольно часто используется ролевиками, являющимися учителя-ми-предметниками средней школы. Не менее важным является и другой аспект, проявляющийся в самом процессе ролевой игры. Проигрывание ситуаций позволяет «на практике» оценить результаты того или иного поступка. Динамика игры многократно ускоряет время ответной реакции на действия ее участников, что, в свою очередь, увеличивает наглядность последствий поступка и открывает дорогу для осознанного самоанализа.
Кроме того, ролевое движение как субкультурное образование неосознанно разрабатывает пласт социальных проблем, решение которых вытесняется на периферию господствующей культуры. Современная социальная практика ориентирована на индивидуалистическую ценностную парадигму со всей ее положительной нагрузкой на развитие личности и широким спектром психологических, социальных и мировоззренческих проблем. Одной из таких проблемных тем выступает тема одиночества. Т.Б. Щепанская, исследуя феномен молодежной субкультуры, отмечает, что одиночество здесь «становится символом «своих», обособляя неформальное сообщество от «укорененных» в социальную систему обывателей. Ролевое движение, как и другие ответвления андеграунда, есть «приют одиноких» [9, с. 125]. Не удивительно, что сообщество, выстраивающееся на основе такого рода внутреннего родства, вырабатывает в качестве
генерального принципа коммуникации принцип терпимости. «Тусовка» настроена принять нового человека таким, какой он есть, не пытаясь подогнать его под какой-либо стандарт. Этот настрой, как правило, благотворно влияет на процесс самоидентификации молодой личности, являясь как бы тепличной средой, защищенной от жестких норм «внешнего» мира. Человек получает возможность самоутверждения сначала в достаточно узком кругу ролевиков, а затем - в реальной жизни. Причем, занимая определенный социальный статус (ролевые игры - не самое дешевое развлечение; чтобы разъезжать через полстраны и красоваться в костюмах и доспехах, нужно иметь финансовую независимость), бывший «неформал» сохраняет те мировоззренческие ориентиры, несоответствие которых требованиям современной действительности вызвало в свое время процесс маргинализации.
Но принцип своеобразного «инкубатора» работает и в более широком масштабе. Т.Б. Щепанская, рассматривая истоки андеграунда конца 1970-х - 1980х годов, находит культурологическое значение неформальной молодежной субкультуры в том, что она формирует «альтернативную культуру, адекватно отражающую новые реалии и позволяющую жить в новых общественных условиях»; в случае «успешной адаптации к новым условиям происходит смена культурной парадигмы в рамках всего общества» [9, с. 53]. Мы можем сделать существенную поправку: смена культурной парадигмы возможна не только в случае соответствия аксиологических принципов субкультуры изменившимся условиям социума, но и при серьезном их противоречии. Получая сферу приложения и потенциал развития в рамках ролевого сообщества, «опальные» культурные традиции проникают в господствующее общественное сознание через устоявшуюся и утвердившуюся мировоззренческую позицию повзрослевших ролевиков. Ведь в конечном счете каждый ролевик - это мечтатель-фантаст, который испытывает необходимость реализации тех или иных аксиологических категорий, вытесненных из современной исторической действительности.
Литература
1. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет / М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1975. 504 с.
2. Дяченко М. Варан: Избр. произведения / М. Дяченко, с. Дяченко. М.: Изд-во Эксмо, 2004. 512 с.
3. Казанская М. Вчерашнее завтра. Книга о русской и нерусской фантастике / М. Казанская, З. Бер-Селла, И. Гомель. М.: РГГУ, 2004. 324 с.
4. Кагарлицкий Ю. Что такое фантастика? /Ю. Кагарлицкий. М.: Худож. лит., 1974. 352 с.
5. Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство / А. Камю. М.: Политиздат, 1990. 415 с.
6. Кьеркегор С. Страх и трепет /С. Кьеркегор. М.: Республика, 1993. 383 с.
7. Марсель Г. Трагическая мудрость философии: Избранные работы / Г. Марсель. М.: Изд-во гуманит. литературы, 1995. 189 с.
8. Шпет Г.Г. Эстетические фрагменты / Г.Г. Шпет. М.: Правда, 1989. 84 с.
9. Щепанская Т.Б. Система: тексты и традиции субкультуры / Т.Б. Щепанская. М.: ОГИ, 2004. 286 с.
КАПУСТИНА ЕЛЕНА ВЛАДИМИРОВНА родилась в 1979 г. Окончила Марийский государственный университет. Ассистент кафедры философии Марийского государственного технического университета. Область научных интересов - социальная философия, филология (литературоведение). Автор 9 научных работ.
