CC BY
228
ной метафоры является наиболее выгодным и эффективным средством для описания новой деятельности или создания нового образа, поскольку для этих явлений еще не существует соответствующих специальных языковых способов выражения. В этом случае метафора становится описанием одной области деятельности при помощи языковых средств из другой области.
Мы можем заключить, что концептуальная метафора является одним из наиболее эффективных средств, служащих для создания образа политического деятеля, так как за исключением красочности она несет в себе немаловажную функцию, а именно прагматическую, которая является неотъемлемой частью политической прессы.
Библиографический список
1. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Советский политический язык (от ритуала к метафоре) - М., 1991. - С. 17.
2. Захарова М.А. Стратегия использования образных фразеологизмов английского языка (на
материале ФЕ с пространственной структурой): Дис. ... канд. филол. наук. - М., 1999. - С. 38; Арутюнова Н.Д. Метафора // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990. - С. 296.
3. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. - М., 2004.
4. Чудинов А.П. Политическая лингвистика. -М., 2008.
5. ШуваловВ.И. Метафорический дискурс. -М., 2005. - С. 11.
6. BlackM. Models and Metaphors: Studies in Language and Philosophy. - New York, 1962.
7. Hoffman R. Some implications of metaphor for philosophy and psychology of science // The ubiquity of metaphor. - Amsterdam, 1985. - С. 327.
8. Jackendorf R. Semantics and Cognition. -Cambridge, 1983. - С. 320-338.
9. Lakoff G., TurnerM. More Than Cool Reason: a Field Guide to Poetic Metaphor. - Chicago, 1989.
10. Spiegel. - 28.09.2009. - №» 39.
11. Stuttgarter Zeitung. - 23.10.2009. - .№44.
12. Süddeutsche Zeitung. - 28.09.2009. - .№12.
УДК 81
Гурская Юлия Александровна
кандидат филологических наук Белорусский государственный университет им. Максима Танка
hurski@tut.by
ФАМИЛИИ ОТЭТНОНИМИЧЕСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ НА ТЕРРИТОРИИ ВЕЛИКОГО КНЯЖЕСТВА ЛИТОВСКОГО
Рассматриваются фамилии отэтнонимического происхождения в памятниках письменности Великого княжества Литовского, устанавливаются связи отэтнонимических фамилий с топонимами. Выделены наиболее древние этнонимы: Русь, Литва, Гуды, от которых образованы отэтнонимические фамилии.
Ключевые слова: имена собственные, древние этнонимы, фамилии, топонимы.
Исследователи исторической антропо-нимии выделяют фамилии, образованные от этнонимов - названий народов, наций, племен либо группы племен или народов. Среди этнонимов выделяются автоэтнонимы и названия этноса, данные ему представителями других народов. Фамилии, образованные от этнонимов, являются важным источником для изучения ономастики, диалектологии, а также этноязыковых и культурных контактов. Целью настоящей статьи является рассмотрение фамилий отэт-нонимического происхождения в памятниках письменности Великого княжества Литовского (ВКЛ) [1; 2; 3]. В качестве дополнительных источников были использованы метрические книги XVII-
ХУШ вв., созданные на территории Беларуси [4; 5; 6], книги «Память», которые содержат антропони-мические данные из разных регионов Беларуси, относящиеся к концу XIX - началу XX вв.
Для сопоставления привлекался антропоними-ческий материал Смоленского края, представленный в исследовании [7], который в 1404-1514 гг. входил в состав Великого княжества Литовского.
Исследуемый ареал, охватывающий территорию бывшего Великого княжества Литовского, является своеобразным культурным ландшафтом, на котором в течение нескольких столетий сосуществовали белорусская, литовская, латышская, польская, русская, украинская, немецкая, татарская, и другие лингвокультуры. Для описа-
ния этнолингвистических процессов данной территории краковский ученый Л. Беднарчук ввел понятие «коммуникативной общности», которая оказала значительное влияние на формирование всех контактирующих языков и диалектов [8, s. 118122]. Уникальная языковая ситуация, существовавшая в государстве, нашла отражение и в ономастике. Об особой значимости данного периода свидетельствуют, по мнению ученого, и отэт-нонимические фамилии: литвин, латыш, поляк, мазур и т.п., которые распространены на исследуемой территории и в настоящее время.
Как показывает материал, среди отэтноними-ческих названий, большинство из которых впоследствии стали фамилиями, выделяются онимы, образованные от названий этносов, проживавших на территории Великого княжества Литовского, и онимы, образованные от названий народов, проживавших в других европейских и неевропейских странах.
В документах Великого княжества Литовского ХУ-ХУ! вв. широко представлены личные имена отэтнонимического происхождения: слуга на имя Жомойтинъ 1486 [1, с. 137]; Коморнику Лит-винцу 1486; Русин Чаринович; Чех; Лях Мис; Мац а Мордвинъ; Турчинъ Адейковичъ; Татаринъ Бортъкович 1528 [3, с. 62, 69, 99, 100].
Среди названий славянских народов одним из древнейших является Русин, образованный от этнонима Русь с помощью суффикса -ин. Одно из самых ранних упоминаний этнонима в качестве личного имени в Польше относится к первой половине XII века; на территории Великого княжества Литовского - к XIV веку: Русин Плаксич, литовский пан 1390; дворенин его милости Русин 1498. Как прозвище Русин зафиксировано в памятниках в середине XV века: Дементий Тирик Русин, шляхетный 1444 [9, с. 342-343]; ср. современные фамилии белорусского ареала: Русау, Русін, Русінау, Русінскі, Русікевіч.
Фамилия Русак на территории Польши отмечена в первой половине XV века [10, s. 300]; в белорусском ареале - в середине XVI века: Андрей Русак, мозырский крестьянин 1552 [9, с. 342]. Современные фамилии Русак, Русакоу, Русакевіч либо этнонимического происхождения, либо восходят к прозвищу русак < бел. и западнорус. ‘заяц-русак’ [11, с. 355].
На территории Беларуси с XVI века известен антропоним Москаль, образованный от этното-понима москаль, который в старобелорусском
языке означал ‘подданный Московского государства; русский’; рег. ‘солдат’ [12, с. 277], ср.: Пар-фен Москаль, в Полоцком воеводстве, сельчанин 1601 [10, с. 257]; ср. современные белорусские фамилии: Маскаль, Маскалщ Маскалёк, Маска-люк; Маскаленка, Маскаленчык, Маскалёнак, Маскалевiч и др.
Топоним Москва в белорусских говорах известен в значении ‘Московское государство’, ‘русские’; ‘русский солдат’; ‘русский плотник’; ‘русский купец’; собир. ‘солдаты’; а также в качестве синекдохи ‘Москвитянинъ’, ‘Великорос-сиянинъ’ [12, с. 291]. Антропоним Москвитин отмечается в памятниках с XV века: Якову Москви-тину 1492; Ивашко Москвитин 1512 [2, с. 164]; Щогол Москвитинъ 1528 [3, с. 159].
Согласно исследователям, этноним Лях < древ-неслав. Lech / Lach ‘человек пустоши’ первоначально употреблялся для обозначения одного из польских племен Силезии; в средние века на Руси стал использоваться для обозначения поляков вообще. Ляхами называли также всех подданных Польского государства. В современных смоленских говорах зафиксировано прозвище Лях «поляк» [7, с. 200]. В белорусских диалектах этноним лях употребляется в двух значениях: ‘поляк’ и ‘католик’ [12, с. 276].
Первое употребление этнонима в качестве имени собственного в памятниках Великого княжества Литовского относится к 1428 г. Фамилии, образованные от этнонима Лях, отмечены с начала XVI века среди шляхетского сословия на белорусско-украинско-польском пограничье: Петръ Ляхъ; Богдан, Микути, Якути, Стас, Станислав Ляховичи; Панъ Сенько Ляховъскии; Янъ Миколаевичъ Ляшковичъ 1528 [3, с. 62, 95, 145]. На территории Беларуси и Смоленщины широкое распространение получили фамилии: Лях, Ляхов, Ляхович, Ляховский, Ляхавы, Ляхоц-кий, Ляшок, Ляшко, Ляшков, Ляшкевич, Ляше-вич и др.
Этноним Поляк - от названия лехитского племени поляне, занимавшего район Великой Польши, в антропонимическом значении зафиксирован в документах с 1379 г. [13, т. 2, s. 270]. Этноним Мазур - ‘мазовшанин; житель области Мазурия на северо-востоке Польши’ в функции имени собственного известен с 1425 г. [13, т. 2, s. 79]. Фамилии Мазур,Мазурко,Мазурович отмечены в Великом княжестве Литовском среди шляхетского сословия в начале XVI века на Под-
лясье: ВоиткоМазиръ; Станиславу Мазировичъ; в Жемайтии: ПавелМазирко [3, с. 120, 162-163].
Из названий других славянских народов в Литовской Метрике в конце XV века в качестве прозвищ зафиксированы этнонимы серб, чех: Ивашъ-ку Сербину, Богдану Сербину; Якубу Чеху 1486 [1, с. 48, 51, 60].
Как показывает материал, в памятниках письменности и в диалектах славянских языков широко отражены этнонимические фамилии балтийских народов. Наиболее яркий след оставили наименования литовцев и латышей, частота употребления которых свидетельствует «об активном участии этих народов в истории восточных и западных славян» [14, с. 146].
Среди древних балтийских этнонимов особую группу составляют имена с основой Гуд-, которая не имеет однозначного толкования. Согласно К. Буга, именем Gudas пруссы называли литовцев, живущих на польской стороне (в Сувалкской губернии) [15, т. 3, р. 782-783]; ср. др.-прусск. антропонимы: Gudeike, Guddene, Gudenyn [16, s. 3637]. Как указывает К. Буга, Gudas первоначально не являлось настоящим именем славянина, т.к. имя gudas нельзя отделить от названия германского племени gutaz (нем. Gote, русск. готъ). В литовском языке закрепилось название gudas, а не gutas, т.к. они узнали это имя уже тогда, когда сами готы все еще говорили *ghudas, т.е. перед появлением т.н. «Lautverschiebung» [15, т. 3, р. 782783].
В литовском gudas обозначает не только белоруса, но и любого человека, говорящего на ином диалекте [17, с. 327]. Так, жемайты Gudas называют аукштайтов, проживающих на востоке от Жемайтии, жители Паневежиса - жителей Ку-пишкис, аукштайты - дзуков, а дзуки - белорусов. Дусетийцы словом Gudas называли обедневших поляков, жителей парафии Авиляй и Зара-сай; литовцы Вильнюсской губернии именем Gudas называли своих соседей белорусов [18, р. 328].
В литовском языке зафиксировано немало сложных имен с основой Гуд- в качестве первого компонента: Gud-montas, Gud-i-gaila, Gud-i-gardas, Gud-minas, Gud-vainas, Gud-v'ilas, Gud-vinas [19, p. 87]. В Литве известны и топонимы с основой Gud-: Gud-ai, Gud-aiciai, Gud-a-kalnis, Gud-a-kiemis, Gud-aliai, Gud-a-medis, Gud-a-pievis, Gud-a-raistis, Gud-asiai, Gud-auskine, Gud-ёliai, Gud-ё liske, Gud-ё liskiai и др.[20, р. 94-95].
Согласно Л. Беднарчуку, фамилии с основой Гуд- восходят к прозвищу Gudas, которое относилось к носителям белорусско-польского диалекта на Вилейщине; в литовском языке прилагательное gudas имеет значение ‘природный, простой, заурядный’; означает «простых людей», говорящих «обычным языком» [21, s. 35]. С конца Х1Х в. этноним гуды в литовском языке окончательно закрепляется за белорусами.
От основы Гуд- и фонетических вариантов Гудз- / Gudz-, выступающих в польских, белорусских и литовских говорах, образовано большое количество антропонимов. Фамилии с данной основой на территории Великого княжества Литовского фиксируются с начала XVI века: Свои-да Кгудевичъ (1440). Значительная часть современных фамилий с основой Гуд- / Гудз- на белорусско-литовском пограничье оформлена литовскими формантами: Гудайщс, Гудайтiс, Гуда-лайць, Гудзель, Гудзень, Гудмонас, Гудойць. На территории Беларуси известны топонимы: Гуды, Гуденята, Гудишки, Гуденичи и др.
Таким образом, география, фонетические черты и словообразовательная структуры свидетельствуют, что данный этноним был обозначением в Великом княжестве Литовском славянского населения. Фамилии с основой Гуд-, удаленные от балто-славянского пограничья, могли возникнуть также в результате сближения разных антропонимических рядов.
Название северо-западной части Литвы Же-мойтия - лит. Zemaiciai, где проживали носители особого диалекта литовского языка, а также ее жителей жемайтов, стало основой для образования целого ряда фамилий и топонимов Беларуси, России, Украины и Польши. С XV века отмечен антропоним Жомоитин: слуга на имя Жо-мойтинъ 1486 [1, с. 137]. На территории балто-славянского пограничья отмечено сгущение фамилий с основами Жемойт- / Жамойт-, а также топонимы Жемойдзяки / ЖмойдзяК; Жомойди; Жемойск, которые наиболее близки к литовскому этнониму.
Географическое название Литва в разные исторические периоды наполнялось разным содержанием. Согласно А.П. Непокупному, в современных севернославянских языках различаются две этнонимические основы: литв- и литов-, которые восходят к различным вариантам названия Литвы: Liet-uva (*Liet-va) и * Liet-ava [14, с. 156].
Как фамилия этноним Литвин выступает в польском и белорусском языках с XIV в., в то время как в русском языке закрепилась форма Литовец [21, s. 8]. По мнению ученых, начиная со второй половины XVI в. этот термин чаще всего уже не имел этнического содержания. В сложной иерархии форм самоопределения населения Великого княжества Литовского наиболее обобщенным названием было литвин. Извне литвинами называли всех жителей ВКЛ независимо от их языка и религии [22, с. 182].
Согласно источникам, фамилию Литвин носили бояре и люди служилые: Яну Милошевичу Литвину; Юшъку Литвину 1488 [1, c. 57]; Матеи Петровичъ Литвин 1512 [2, с. 163]; МалхьЛитвин с Жомойтской земли; Зань а Мартинъ Лит-виновичи, бояре Пинские 1528 [3, с. 152, 168]. Наибольшее сгущение данных фамилий зафиксировано на Волыни [21, s. 11].
На северо-западе Беларуси отмечены фамилии с формантами -ск(и)й, -ов(ич), выступающие в восточнославянском ареале как дворянские: Дворян Феликса и Юлш, урожденной Литвинс-кой Малецких 1781 [7, с. 58].
В метриках XVIII-XIX вв. фиксируется редкая форма антропонима Litewka: Prascowia Litewkow de villa Komaczyn 1800. Сгущение фамилии Литовка на территории Польши в XIV веке отмечено в регионе Кракова, давней столицы Польши, что, возможно, свидетельствует «о возвращении уведенных Литвинами жителей Короны или службы великих князей литовских на польском троне» [21, s. 10]. Фамилия Литовка была модна в XVII веке на Украине, которая заменяла патроним Литовченко [14, с. 158].
Фамилии Лiтвяк, Лтвякоу с формантом -ак фиксируются с XVI в. [14, с. 155]. Согласно Л. Бед-нарчуку, в конце XIX века так называли еврейское население, массово прибывающее в Королевство Польское из исторической Литвы (отсюда мазовецкое -ак), где царскими властями им была обозначена черта оседлости, проходящая вдоль северной и восточной границы Великого княжества Литовского. При этом в разных частях Беларуси данные фамилии относились к жителям ВКЛ независимо от языка и народности [21, s. 13]. В говорах северных районов Беларуси форма литвяк обозначает литовцев как основное население этнографической Литвы [14, с. 154].
Спорадически на территории Беларуси представлены редкие формы фамилий ЛШван,
Лтвок < Litva, которые были распространены в старопольском языке и не сохранились на территории Польши в настоящее время [21, s.11]. Наибольшее распространение в исследуемом ареале получили фамилии и топонимы с основами Лтв- / Лщв-.
Жители современной Латвии появились на землях Великого княжества Литовского под разными названиями в зависимости от этнических регионов (Латгалия, Земгалия, Селония, Курляндия, Ливландия, ср. польск. Инфлянты), а также их политической принадлежности и канцелярского языка (немецкий, латинский на западе; севернорусский на востоке). Балтийское название края Latvija и жителей Latvis отмечено в старорусских источниках в XII веке в формах Lot ’va, Loty- / Lety-gola (лат. Letti-galia), а имя жителя в XVI в. с гипокористическим формантом -ш-: Latys, Lotys [21, s. 27]. По мнению Я. Отрембско-го, славянские названия жителей XVI века латыш, лотыш могли быть образованы от этнонима Loty-gola, который сохранился в белорусской топонимии: Латыгово, Латыголь, Латыгола; Латы-голичи, Латыгольцы [21, s. 27]; ср. фамилии: Латыголец, Латыголич.
На территории Беларуси одна из ранних документаций формы Лотыш отмечена в 1701: Basilius Joachimi Lotysz et Zophii Lotyszowey [4, s. 181], в то время как фамилия Латыш относится к 1715 г.: Vasilij Latysz 1715 [4, s. 192]. Данные фамилии широко распространены в настоящее время на территории белорусско-латышского пограничья, где зафиксированы предания, отражающие стереотипы о латышах как представителях чужого этноса.
Cпорадически в XVIII-XIX вв. встречается редкая форма Лотвин: Mathie Lotwin 1701 [4, s. 183], которая коррелирует с белорусским топонимом Лотва. Этноним Лотва обнаруживает также тенденцию к апеллятивизации, ср. диал. лотва ‘ватага детей, вероятно, крикливых’ [14, с. 151-152].
Несмотря на то что в топонимии Беларуси неоднократно фиксируются названия западнобалтийского племени ятвягов, нами отмечена только одна фамилия, коррелирующая с данным этнонимом: Jotwinski 1798 [5, s. 97].
В исследованных памятниках письменности спорадически встречаются фамилии, образованные от названий других европейских и неевропейских народов. Так, в документах отмечены
наименования, называющие немцев: Муралю Немъчину (род. п.) 1449; ИндрихНемецъ 1528 [3, с. 155].
Фамилия Sasin, зафиксированная в конце XV века, может быть результатом пересечения двух онимических рядов: названия одной из прусских земель (Sassin) и ее жителя, откуда антропоним Sassin [15, т. 3, p. 118], и обозначения саксонца, ср. польск. Sasin, Sas 1233 [13, т. 2, s. 399]. В документах XVII века отмечены также фамилии: Prusowicz, Pruszynski, Pruszak; ср. топонимы, распространенные на территории Беларуси: Прусы, Прусовичи, Прусевичи, Прусиничи, Прусино, Прусиново, Пруска, Прусовщина. Что касается денотативного наполнения этнонима пруссы в рассматриваемом ареале, то этот вопрос требует отдельного изучения; в литературе уже отмечался семантический переход пруссы ‘бал-ты’ ^ ‘немцы’ с середины XVI в. на территории белорусско-польского пограничья [14, с. 94].
Спорадически в Литовской Метрике представлены греки: КостентинуГреку 1483 [1, с. 110]; волохи (этнос романского происхождения, проживавший на Балканах): Данку Волошину (род. п.) 1449; бессарабы: Басарабъ 1599 [23, с. 116]. Из других этносов в памятниках Великого княжества Литовского зафиксированы: армяне, черкасы, венгры, мордва, евреи, татары, цыгане, турки, хозары: Филиппу Арменину 1506 [2, с. 163]; Иванъ Черкасъ 1512 [2, с. 163]; Федор Татарин; Гринко Жидовиновичъ; Петръ Турчиновичъ; Ян Немирович Угрин 1528 [3, с. 57, 63, 100, 151, 150].
C точки зрения словообразовательной структуры, в памятниках Великого княжества Литовского XIV - начала XVI вв. широко представлены отэтнонимические антропонимы, образованные с помощью сингулятивного суффикса -ин: Русин, Жомойтин, Литвин, Сербин, Сасин, Угрин, Ко-зарын, Мордвин, Половчин, Татарин; Турчин. Зафиксированы также фамилии отэтнонимическо-го происхождения со славянскими и балтийскими диминутивными и патронимическими формантами.
Таким образом, наиболее древними этнонимами исследуемого ареала являются Русь, Литва, Гуды. В центральной части исследуемого ареала распространена фамилия Литвин и ее фоне-тико-орфографические варианты, в то время как на северо-западе преобладают фамилии с отто-понимическими и патронимическими формантами. Фамилии, восходящие к балтийским этно-
нимам Гуд, Жамойт, Латыш, образуют компактный ареал на территории балто-славянского пограничья.
Библиографический список
1. Литовская метрика = Lietuvos Metrika / Ин-т истории Литвы. - Вильнюс, 2004. - Кн. 4: Книга записей (1479-1491) / Подгот. Э. Банионис. - 285 с.
2. Литовская метрика = Lietuvos Metrika / Ин-т истории Литвы. - Вильнюс, 1993. - Кн. 8: Книга записей (1499-1514) / Подгот. А. Балюлис [и др.]. -708 с.
3. Перашс войска Вялшага княства Лггоускага 1528 года / НАН Беларуа, 1н-т псторьп / Рэд. ГЯ. Га-ленчанка. - Мшск: Беларус. навука, 2003. - 442 с.
4. Kopie Metryczne Kosciola Parafialneji Haienskiego. Фонд J№ 937, оп. 4, ед. хр. 28. (Национальный Исторический архив Беларуси).
5. Метр. книги и выписи из них Костелов Полоцкого уезда Витебской губ. Фонд N° 1781, оп. 26, ед. хр. 1197 (Национальный Исторический архив Беларуси).
6. Метр. книги Дисненской, Друйской, Глу-бокской, Германовичской, Задорожской, Иказнен-ской, Богинской Церкви о рождении. Фонд N° 1781, оп. 37, ед. хр. 2. (Национальный Исторический архив Беларуси).
7. Королева И.А. Словарь фамилий Смоленского края. - Смоленск: СГПУ, 2003. - 368 с.
8. Bednarczuk L. Stosunki etnolingwistyczne na obszarze Wielkiego Ksi^stwa Litewskiego // Acta Baltico-Slawica. - 1994. - T. XXII. - S. 109-124.
9. Тупиков Н.М. Словарь древнерусских личных собственных имен. - М.: Рус. путь, 2004. - 904 с.
10. Kowalik-Kaleta Z. Historia nazwisk polskich na tle spolecznym i obyczajowym (XII-XV wiek). T. I. - Warszawa: Instytut Slawistyki Polskiej Akademii Nauk, 2007. - 440 s.
11. Бiрыла М.В. Беларуская антрапанiмiя: [у 3
ч.]. Ч. 2: Прозвiшчы, утвораныя ад апелятыунай лексш. - Мшск: Навука i тэхнша, 1969. - 505 с.
12. Ha^ei4 I.I. Слоушк беларускай мовы. -Мшск: Беларус. савец. энцыкл., 1983. - 778 c.
13. Rymut K. Nazwiska Polakow: slownik hist.-etymologiczny: w 2 t. - Kraków: Wydaw. Pol. Akad. Nauk, Inst. J^zyka Pol., 1999. - T. 2. - 772 s.
14. Непокупный А.П. Балто-севернославянские языковые связи. - Киев: Наук. думка, 1976. - 227 с.
15. Buga К. Rinktiniai rastai: 3 t. - Vilnius: Valstyb^ politinés ir mokslines literaturas leidykla, 1958-1962. - T. 3. - 1008 p.
16. Trautmann R. Die altpreußischen Personennamen. - Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht., 1925. - 204 s.
17. Топоров В.Н. Прусский язык: словарь. -М.: Наука, 1979. - 384 с.
18. Sirvydas С. Dictionarium trium lingvarum, in usum studiosae Iuventutis / Auctore C. Szyrwid e Societate Jesu. - 5. ed. - Vilnae: Typis Acad. Soc. Jesu, 1713. - 464 p.
19. SalysA. Müs4 lietuviskieji vardai // Gimtoji kalba. - 1933. - P. 49-122.
20. Lietuvos TSR administracinio-teritorinio suskirstymo zinynas: 2 d. / parenge Z. Noreika, V Stravinskas. - Vilnius: Mintis, 1976. - 365 p.
21. Bednarczuk L. Nazwiska i przezwiska etniczne mieszkancow Wielkiego Ksi^stwa Litewskiego // Wilno i Kresy Polnocno-Wschodnie: materialy II Mi^dzynar. konf., Bialystok, 14-17 wrzes. 1994: w 4 t. / T-wo Lit. im A. Mickiewicza. Oddz. Bialostocki. - Bialystok, 1996. - T. 3: Polszczyzna Kresowa. - S. 7-41.
22. Сагановiч Г. Нарыс псторьп Беларуси ад старажытнасщ да канца XVIII ст. - Мшск : Эн-цыклапедыкс, 2001. - 412 с.
23. Усцiновiч, А.К. Антрапашмгя Гродзеншы-ны i Брэстчыны (XIV-XVIII стстс.) /Пад рэд. М.В. Бiрылы. - Мiнск: Навука i тэхнша, 1975. - 175 с.
УДК 81
Клищенкова Марина Васильевна
Калужский государственный педагогический университет
marinakl80@list.ru
ВЫРАЖЕНИЕ АДРЕСОВАННОСТИ ПРЯМОЙ РЕЧИ В ДРЕВНЕВЕРХНЕНЕМЕЦКОМ «ТАТИАНЕ» (на материале диалогов и монологических высказываний)
В настоящей статье рассматриваются лексико-грамматические средства, выражающие внутреннюю речь в «Евангельской гармонии» Татиана — памятнике древневерхненемецкой письменности.
Ключевые слова: речевой акт, адресованность речи, внутренняя речь, лексико-грамматические средства.
Понятие «чужой речи» рассматривается в терминологическом словаре Д.Э. Розенталя и М.А. Теленковой как «чужое высказывание, которое реализуется в синтаксисе двумя способами: прямой и косвенной речью» [4, с. 531]. В древневерхненемецкой гармонии Татиана, в силу клерикально-дидактического характера текста, преобладает прямая речь. Лексика и синтаксис так называемого библейского стиля специфичны, так как любая религия стремится к точной фиксации своего учения, поэтому авторы Священного писания избегают косвенного изложения чьих-либо слов, особенно речи Иисуса.
Речь, будучи одной из форм общения людей, является неотъемлемой частью коммуникативного процесса, функционирует в коллективе и следует его традициям, она обоюдна и представляет собой один из видов социальной активности людей. Как и всякая социальная активность, речевая коммуникация сознательна и целенаправленна. Она состоит из речевых актов, являющихся её «динамическими единицами». По мнению Н.Д. Ару-
тюновой, в речевом акте (РА) участвуют следующие компоненты: субъект, адресат, обладающие каким-то фондом общих знаний, обстановка речевого общения и тот фрагмент объективной действительности, о котором делается сообщение. [1, с. 256] Адресат же рассматривается по-разному. По мнению М.С. Кагана, монологическая речевая деятельность однонаправлена, и получатель информации является субъектом, ибо отправитель смотрит на него как на пассивный приемник, хорошо настроенный, точно и надежно работающий [2, с. 145-150]. Однако не все исследователи придерживаются такой точки зрения. Так, Е.В. Ком-лева полагает, что не только в диалоге, но и в монологе имеет место взаимодействие субъекта с субъектом, так как в плане внутренней речи адресата идет интенсивная работа (комментирование, возражение, согласие и т.д.) [3, с. 1-2]. Тем самым можно утверждать, что в любом типе текста и в рамках любого речевого акта осуществляется двусторонний или двунаправленный процесс общения. В связи с двунаправленностью РА, постоянным наличием в рамках коммуникативной
