CC BY
40
А.С. Скриба
Факторы балансирования Беларуси и Украины между Россией и ЕС в 1991-2014 гг.
Аннотация. В свете противоречий между Россией и Европейским союзом, а также в процессе обновления интеграционной повестки ЕС для стран «Восточного партнерства» Украина и Беларусь представляют особый интерес. Однако стремление оценить и спрогнозировать политику Минска и Киева часто отталкивается от текущей конъюнктуры. Эта статья - попытка найти максимально разносторонние причины и факторы внешней политики белорусских и украинских властей. Среди них - политическая система, экономические интересы и группы интересов, общественные настроения и способности общества влиять на государственную политику.
Abstract. Viewing conflicts between Russia and the European Union, as well as the updating integration agenda of the EU for the countries of the «Eastern Partnership», Ukraine and Belarus are becoming extremely interesting for international studies. However, current efforts to assess and predict policy of Minsk and Kiev are often face the current situation as a starting point. This article is an attempt to find as diverse as possible causes and factors of the foreign policy of the Belarusian and Ukrainian authorities. Among them -political system, economic interests and interest groups, the public mood and the ability of society to influence public policy.
Ключевые слова: Беларусь, Украина, внешняя политика, политическая система, региональная интеграция.
Keywords: Belarus, Ukraine, foreign policy, political system, regional integration.
Распад СССР предоставил странам, ранее объединенным вокруг России, исторический шанс на политическую самостоятельность. Их руководства получили полную автономию от политики Москвы и обрели все необходимые инструменты для независимого государственного строительства и выстраивания отношений с другими государствами.
Во внутренней политике одной из первоочередных задач для этих стран стал поиск собственной идентичности, которая должна была заменить собой утраченную советскую идентичность и сплотить население в новых границах. В ряде стран, где история независимой государственности отсутствовала вовсе, этот процесс пришлось начинать практически «с нуля». Дополнительным вызовом при этом стало «финансовое обеспечение» независимости и новой идентичности, которое осложнялось трудным переходом постсоветских стран от командно-административного управления к рынку и демократии (в ряде случаев незавершенным до сих пор).
Во внешней политике поиск такой идентичности с самого начала пересекался с вопросом регионального позиционирования, или с поиском определенного места, которое постсоветские страны должны были занять между экономически превосходящей их и восстанавливающей свое былое политическое влияние Россией и другими региональными центрами (такими как ЕС, Китай и США, также стремившимися укрепиться в регионе). И хотя в первые годы после распада СССР речь еще не шла о полноценном выборе между одинаково важными внешними партнерами, все более отчетливым становилось будущее геополитическое соперничество, которое в 1990-е годы американский политолог С. Хантингтон охарактеризовал как «столкновение цивилизаций».
Со временем растущая конкурентность региональной среды привела к тому, что внешняя политика постсоветских стран стала нестабильной, конъюнктурной при дефиците долгосрочности и стратегического планирования. Наиболее ярко это проявилось на примере восточноевропейских стран, где относительно небогатые ресурсами и испытывающие экономические трудности государства (Армения, Беларусь, Грузия, Молдова и Украина) оказались в эпицентре соперничества, с одной стороны, России и, с другой - расширяющегося на восток ЕС, его отдельных наиболее сильных и
амбициозных государств-членов, а также находящихся с ними в военно-политическом союзе США.
Главными объектами этой «игры с нулевой суммой» стали Беларусь и Украина, занимающие уникальное промежуточное геополитическое положение. Обе эти страны имели тесные культурные, религиозные, исторические и экономические связи и с Россией, и со странами ЕС. Все это существенно осложняло реализацию их внешнеполитического курса, нацеленного, с одной стороны, на независимость, а с другой - на сохранение выгодных экономических связей и поиск внешней помощи и поддержки. В научных исследованиях такая внешнеполитическая неопределенность имеет разные названия: лимитрофная стратегия, маятниковая политика, «геополитические качели», политика балансирования.
Хотя в первой половине 2010-х годов стало казаться, что Беларусь и Украина все же сделали свой геополитический выбор, их внешняя политика сегодня едва ли может быть охарактеризована как однозначная и одновекторная. Минск по-прежнему ищет пути сблизиться с Западом, особенно сейчас, когда отношения России с ЕС и США переживают самый трудный этап после окончания «холодной войны». Киев же, несмотря на декларируемые евроориен-тированные намерения, видимо, будет по-прежнему оставаться вне интеграционного поля в течение неопределенного времени.
Учитывая, что сегодня в Восточной Европе именно региональная интеграция определяет баланс сил и во многом - поведение самих Беларуси и Украины, возникает вопрос: почему, будучи в идентичных региональных и интеграционных условиях и имея одинаковый набор интеграционных вариаций, Минск и Киев демонстрируют настолько разную политику? Очевидно, что причины этой разности в силу идентичности региональной среды находятся «внутри» обеих стран. Их определение и установление причинно-следственных связей между внутренней средой и политикой балансирования позволяет объяснить не только отличность внешней политики Минска и Киева, но и сам механизм формирования этой политики в контексте балансирования между Европейским союзом и Россией.
Региональная среда как предпосылка к балансированию между Россией и ЕС
В научной литературе принято считать, что малые и средние страны не имеют достаточно условий для самостоятельного проведения целенаправленной внешней политики, а потому она определяется главным образом состоянием региональной среды [Куд-ряшова, 2008, с. 78]. Сама внешняя политика в этом случае характеризуется как пассивная и реакционная, предполагающая ограниченное количество шаблонных вариантов балансирования или примыкания [Hey, 2003, p. 6]. К аналогичным выводам в своих исследованиях пришли и российские ученые [Кавешников, 2008, с. 84-86].
В целом такой подход к изучению поведения малых и средних стран был вполне оправдан во времена биполярного противостояния, когда у многих малых и средних государств опции для действий были действительно ограничены этой биполярностью. Однако после окончания «холодной войны» ситуация существенно изменилась. Теперь малые и средние страны стали в большей мере субъектами, а не объектами международной политики. Не опасаясь военного вторжения извне (которое, признаем, стало гораздо реже практиковаться), они смогли проявить большую политическую активность и в полной мере воспользоваться новыми внешними условиями - например, искусно использовать различные инструменты международного права и международных институтов для создания гарантий собственного суверенитета перед лицом значительно превосходящих их по силе партнеров или оппонентов [Schweller, 1994, p. 74-75; Walt, 2009, p. 89].
Собственно, именно такой стала политика независимых Беларуси и Украины. Окончание блоковой конфронтации в Европе открыло перед ними новые возможности, которые проявились на примере балансирования между Россией и Западом, в первую очередь - между Россией и Европейским союзом.
1990-е годы стали для Минска и Киева временем поиска себя в новой Европе. Несмотря на то что обе страны были озабочены решением многочисленных внутренних вопросов, каждая из них стремилась извлечь выгоду из своего нового независимого статуса, развивая сотрудничество со всеми заинтересованными партнерами.
Однако уже на рубеже тысячелетий региональная среда начала меняться, и сохранять внеблоковость и многовекторность внешней политики делалось все труднее. С одной стороны, в первой половине 2000-х годов Минск и Киев столкнулись с более консолидированной политикой расширившегося ЕС, которая в ряде случаев становилась вызовом их внутренней стабильности. С другой стороны, в это же время начала меняться и политика России, все более уверенно заявлявшей о своих привилегированных интересах на постсоветском пространстве. Как результат - геополитически Беларусь и Украина оказались между двумя крупными региональными полюсами силы, конкурирующими за влияние на постсоветские страны в Восточной Европе. Это положение и стало естественной предпосылкой для их последующего активного балансирования между Россией и ЕС.
В начале 2010-х годов региональная среда продолжила ужесточаться, постепенно усложняя балансирование Минска и Киева. Россия и ЕС, будучи заинтересованы в политическом сближении с постсоветскими государствами, поставили его «оплату», т.е. предоставление соответствующих экономических выгод, в зависимость от институализации сотрудничества. Иными словами, Брюссель и Москва увязали экономические отношения с участием Минска и Киева в региональной интеграции.
Со стороны ЕС таким интеграционным «предложением» стало «Восточное партнерство», которое, по мнению российских экспертов, было ориентировано на освоение ресурсов СНГ и установление контроля над этим регионом совместными усилиями Евросоюза, блока НАТО и США [Косикова, 2008]. Во многом такие выводы основаны на условиях создания ассоциации с ЕС, предполагавшей перенос европейского законодательства и технических регламентов на национальный уровень ассоциированных партнеров. Реакцией России на активность ЕС стало обновление ТС и ЕЭП, создание ЕАЭС, который должен был стать новой институциональной опорой постсоветской реинтеграции и прийти на смену «размытым» и менее эффективным объединениям (СНГ, ЕврАзЭС, Союзное государство).
Дополнительным вызовом для Минска и Киева, а точнее -для их внеблоковости и многовекторности, стало то, что отношения и траектории развития Россия и ЕС становились все более раз-38
новекторными, причем не только на политико-экономическом, но и на общецивилизационном уровне, включая такие важные аспекты, как культурно-ценностный и отношения в области безопасности. Особенно здесь следует отметить военную сферу. Хотя экономическая интеграция оставалась формально отделенной от военно-политических блоков, опыт и восточноевропейских стран ЕС, и многих стран бывшего СССР показал, что в подавляющем большинстве случаев экономические вопросы обсуждались в комплексе с расширением НАТО. Это означало, что суверенные и до определенного времени внеблоковые Беларусь и Украина превращались в объекты повышенного интереса военных структур, коими с российской стороны являлась ОДКБ, а со стороны стран Запада (где совместно с ЕС присутствовали США) - НАТО, вплотную приблизившаяся к белорусским и украинским границам в 2004 г.
В 2014 и 2015 гг. конкуренция России и Европейского союза на постсоветском пространстве достигла своего апогея, а их отношения вышли на принципиально новый уровень экономической конфронтации и политической бескомпромиссности. Правда, пока речь все же не идет о возвращении к состоянию «холодной войны», и политики с обеих сторон стараются подчеркнуть этот нюанс. В целом можно говорить об очередном ужесточении региональной среды, но при сохранившихся возможностях для Минска и Киева искать себя (и внешние ресурсы) через балансирование между Россией и ЕС.
Таким образом, можно подытожить, что региональная среда в Восточной Европе в 1991-2014 гг. не просто создала условия для балансирования двух постсоветских стран между Россией и ЕС. Именно региональная среда вынудила их к проведению этой политики, заставила отвечать на поставленные вызовы для защиты своей независимости и интересов в трудный для себя переходный период. В то же время региональная среда не объясняет разность внешнеполитических стратегий Минска и Киева. Очевидно, причины их отличности следует искать во внутренних процессах, происходивших в каждой из стран.
Внутренняя среда Беларуси и Украины: разность траекторий постсоветской эволюции
В отличие от региональной, внутренняя среда Беларуси и Украины, несмотря на схожесть базовых условий перехода к независимому государственному строительству и развитию, в каждом случае была индивидуальной и развивалась по особенному сценарию. Именно здесь кроется разность восприятия Минском и Киевом внешних угроз и вызовов, что в конечном счете и привело эти страны к различным формам балансирования между Россией и ЕС. В рамках данного исследования мы рассмотрим различия между этими странами с трех точек зрения: политической, экономической и общественной.
В случае Беларуси политическое развитие шло путем медленной эволюции и сохранило этот тренд до сегодняшнего дня. В первые годы своего существования страна переходила к многопартийному парламенту, в котором были представлены самые разные силы. Следствием такого многообразия взглядов и сил, их сложного взаимодействия стала неустойчивость политической системы, в которой ни одна партия не имела поддержки, достаточной для принятия важных решений по вопросам строительства молодого государства (схожие проблемы в 2000-е годы не единожды испытывала и Украина).
Безвекторное развитие политической системы Беларуси усугублялось крайне низкой политической сознательностью населения, которое в первой половине 1990-х годов еще попросту не идентифицировало себя как независимую нацию, способную влиять на развитие страны. Как результат - уже к середине 1990-х годов стало крепнуть понимание, что подобная политическая система неэффективна. Нагляднее всего это подтверждали многочисленные социально-экономические проблемы, а также неспособность правительства найти выход из экономического кризиса.
Для преодоления слабости политической системы было решено создать пост президента, чтобы определить вектор дальнейшего развития страны. Однако итоги выборов, прошедших в марте 1994 г., были весьма неожиданными. Победу одержал малоизвестный депутат парламента А. Лукашенко. При этом вопреки ожиданиям победа кандидата, не представлявшего широкую политиче-
скую силу (партию или движение), не позволила решить старые проблемы и, более того, - сделала белорусскую политику еще противоречивее. Парламент страны по-прежнему сохранял значительные полномочия, что ограничивало свободу действий президента и его администрации.
Все эти противоречия после избрания в 1995 г. нового парламента привели в 1996 г. к серьезному конституционному и политическому кризису, в котором победу (не без поддержки России) одержал белорусский президент. В ноябре 1996 г. он провел референдум, на котором 70,45% голосовавших белорусов поддержали новую редакцию Конституции, расширившую президентские полномочия. С этого момента и берет начало современная белорусская политическая система и режим, сохранившиеся в своем первоначальном виде вплоть до конца 2014 г.
Широкие президентские полномочия и ослабленный парламент легли в основу становления белорусского авторитаризма, где президентская ветвь власти со временем стала монополистом на политическом поле страны. Политическая оппозиция была постепенно вытеснена из этого поля, стала внесистемной и находилась под постоянным давлением государственных СМИ и контролем силовых структур, а ее электоральные возможности на выборах были минимальными. При этом приходится признать, что и сама оппозиция отличалась крайне низким уровнем централизации и активности в неэлекторальные периоды. К политической кампании 2015 г. ее влияние достигло своего минимума за все годы белорусской независимости.
Политологи характеризуют белорусский режим как персона-листский и авторитарный. Такую оценку дал ему, например, американский ученый Г. Иоффе, который провел несколько интервью с белорусскими властями, в том числе и лично с А. Лукашенко [Иоффе, 2011, с. 31]. К отличительным чертам режима также относят его любопытную внутреннюю «защиту» - электоральность (непосредственное общение президента и народа), которая не предусматривает существование других политических элит, кроме действующего главы государства.
Главной опорой белорусского авторитаризма, позволившей ему оставаться стабильным и воспроизводиться во времени, стала экономическая система. Ее принципиальным отличием от ряда
других систем постсоциалистических стран было и остается отсутствие широкого частного сектора1. Сравнивая Беларусь с этими странами, можно утверждать, что это имело важный политический эффект, так как исключило влияние крупного капитала на принятие решений и, как отмечал Г. Иоффе, обеспечило значительный экономический рост без сосредоточения его социального эффекта в руках определенных групп лиц вне высшей номенклатуры во главе с президентом [Иоффе, 2011, с. 45-46].
Статистически административный контроль и «ручное» управление экономикой по ряду абсолютных и некоторым относительным показателям оказались вполне успешными, особенно на фоне других постсоветских стран. Однако были и очевидные недостатки такого подхода. Концентрируясь на экономическом удержании власти, белорусскому руководству так и не удалось решить главные экономические проблемы, связанные с технологической отсталостью и низкой конкурентоспособностью. Эти проблемы остаются актуальными и сегодня, учитывая ограниченность страны в собственных природных ресурсах. Как верно отметили российские политологи К. Боришполец и С. Чернявский, средства, выделявшиеся для госпредприятий в рамках белорусской командно-административной модели, были достаточны для функционирования, но не для успешного развития [Боришполец, Чернявский, 2012, с. 60].
В условиях белорусского авторитаризма оставалось крайне неактивным и белорусское общество. Отчасти для его инициативного участия в политической жизни страны не было достаточной мотивации, поскольку власти обеспечивали населению минимальный, но относительно приемлемый уровень жизни. Свою роль играла и пропаганда государственных СМИ, регулярно подчеркивавших преимущества белорусской государственной модели на фоне других постсоветских стран. Дополнительным фактором стал опыт «цветных революций», который также противопоставлялся
1 В 1990-е годы этот показатель в Беларуси не превышал 20% ВВП и к началу 2010-х годов достиг лишь 30%. Для сравнения: в Украине доля частного сектора к этому времени составила около 60%, России - 65, Польше - 75, Словакии -80%. См.: [Alachnovic, 2010, p. 3; Transition report.., 2010, p. 134-144]. 42
экономической стабильности и социальному равенству по-белорусски.
В целом можно подытожить, что в белорусской политике президент и его ближайшее окружение являлись главным источником государственной стратегии как внутри страны, так и на международной арене. Возможности других социально-экономических групп участвовать в этом процессе или оказывать влияние на принимаемые решения были минимальными. При этом политика страны отвечала прежде всего главному императиву самого режима - удержанию власти.
Траектория развития Украины существенно отличалась от белорусского сценария. Обретение независимости и выход из состава СССР здесь были не просто стихийным процессом, а поддерживались и направлялись националистическими движениями, такими как Народное движение Украины за перестройку («Рух»). Такие движения еще до распада СССР выступали за первоочередную украинизацию страны: широкое использование национального языка, автономию общественно-политической жизни от Москвы. Иными словами, независимое развитие Украины уже изначально имело тесную связь с идеями национального самоопределения.
Когда 16 июля 1990 г. в Украине была принята декларация о государственном суверенитете, уже набрал обороты процесс создания новых партий, причем националистические течения имели весьма высокую поддержку [Бурковский, Горбач, Дубровский, 2011, с. 13]. Однако общность взглядов по поводу национального самоопределения оказалась все же недостаточной для гомогенизации украинских элит, интересы которых зачастую диаметрально расходились. Главной причиной этого видится тесная связь и взаимозависимость между политической и экономической жизнью, когда политическое поле Украины превратилось в арену борьбы внутренних групп влияния.
Появление этих групп берет свое начало в 1992-2001 гг. - годы масштабной приватизации. Первоначальная коллективная приватизация способствовала быстрому первичному накоплению капитала, так что к началу приватизации индивидуальный капитал уже был сосредоточен в руках небольших групп людей. Шведский ученый А. Ослунд, который имел опыт работы в украинском государственном аппарате, писал, что к началу 2000-х годов поли-
тическая элита и экономический сектор (олигархи) Украины все более «срастались», предлагая друг другу выгодное сотрудничество в решении взаимных вопросов [Ослунд, 2004, с. 671-673].
В отличие от белорусского опыта, в Украине исходный ресурс президентской власти не обрел преимущества перед другими ветвями власти и конкурентами. Даже более того - со временем этот ресурс постепенно «размывался», и страна неизменно двигалась в сторону смешанной республики [Лапкин, Пантин, 2009, с. 97]. Эти тенденции были зафиксированы (хотя, как показали последующие события, не окончательно) в реформе 2004 г., которая ослабила полномочия президента и перераспределила их в пользу парламента и правительства [Ма18^а1:о, 2011, р. 199-201; Рго18ук, 2005, р. 26]. Эта же реформа возвысила политические партии (превратив их из свидетельства социокультурной дифференциации в ключевой инструмент политической борьбы), а вслед за партиями -связанных с ними украинских олигархов, которые получили более широкие инструменты влияния на политический процесс [Уилсон, 2012, с. 116].
Эти изменения были восприняты неоднозначно. С одной стороны, многие эксперты позитивно отзывались об уменьшении президентских полномочий, говорили о демократизации и обеспечении конкурентности политического процесса. С другой стороны, возвышение тесно связанных с крупным и средним капиталом партий привнесло в политическую жизнь Украины высокий уровень волатильности, снизило эффективность госуправления из-за нечетко разграниченных полномочий президента и премьера [Си-дорчук, 2014, с. 127-128] и сделало политическую жизнь конфликтной и чрезвычайно изменчивой.
Эти проблемы не смогла исправить даже попытка вернуть президентское доминирование, предпринятая президентом В. Яну-ковичем в 2010-2013 гг. За столь короткий срок молодой украинский авторитаризм (направленный на авторитаризацию власти украинским президентом) не успел преодолеть старые недостатки политической системы1 и при этом оказался слишком слабым, что-
1 В 2014 г. по индексу восприятия коррупции Украина заняла 142-е место (из 175), что стало традиционно низким показателем. См.: [Corruption by country.., 2014]. 44
бы обеспечить свое выживание в условиях борьбы сильных политических и экономических групп, в конечном счете объединившихся против него.
В экономике Украины, развивавшейся в условиях нестабильной политической системы и при доминировании частного сектора (хотя и тесно связанного с государством), быстро проявились, но так и не были решены многочисленные проблемы постсоциалистического развития. Уже к 1995 г. украинский ВВП сократился почти в 2 раза. Это было наибольшим падением производства среди всех постсоветских стран. Инфляция в Украине в это время была одной из самых высоких в мире, а более половины населения оказалось за чертой бедности.
Украина стала особенно выделяться в 2000-е и в первой половине 2010-х годов на фоне стран-соседей, которые уже преодолели экономическую «яму» 1990-х годов и где проходило постепенное экономическое восстановление. Можно утверждать, что в процессе проведения реформ и перехода к капиталистической модели развития Украина «застряла» посередине ^кривой, не достигнув уровня развитых стран и отставая от других постсоветских стран, даже от соседней авторитарной Беларуси с ее командно-административными методами.
Подобная ситуация - политическая и экономическая нестабильность, низкие темпы социально-экономического развития, преобладание частных интересов над государственными - сохранилась и по сей день. В этом контексте 2014 г. можно назвать апогеем негативных тенденций: страна прошла через государственный переворот, новый экономический спад, стремительный рост долгового бремени и снижение золотовалютных резервов, в то время как политическая жизнь, несмотря на очередные изменения, по-прежнему осталась тесно связанной с олигархическими группировками.
Таким образом, в Украине выработка политических решений, в том числе направленных «вовне», вовлекала широкий спектр национальных игроков. И внешняя политика страны, и стратегия балансирования между Россией и ЕС зависели от того компромисса (зачастую - крайне неустойчивого), которого этим игрокам удавалось достичь на определенный момент времени.
Причины и факторы, определяющие различие внешнеполитических действий Минска и Киева
Итак, на основании вышесказанного можно сделать вывод, что главным факторным отличием в балансировании Минска и Киева является субъектность внешней политики, определяемая политической системой страны. В белорусской авторитарной системе власть обладала монополией на внутреннюю и внешнюю политику, в то время как в Украине их практическая реализация была следствием широкого компромисса самых разных политических и экономических групп, а также (в определенные периоды времени) зависела от электоральных циклов и давления со стороны оппозиции.
Сравнивая эти две модели балансирования между Россией и ЕС с точки зрения их выработки и осуществления, можно сделать вывод, что белорусский вариант был более эффективным. Он позволял достаточно оперативно принимать нужные решения и реагировать на внешние импульсы. Авторитарный контроль над политической и экономической жизнью также позволил Беларуси принять участие в интеграции с Россией (будь то СГ или ЕАЭС) с минимальным ограничением собственных полномочий и получить при этом взамен существенные экономические и ресурсные дотации.
Сегодня, спустя более чем два десятилетия после распада СССР, можно уверенно предположить, что схожие преимущества от минимального, даже имитационного сближения с Россией могла получить и Украина. Но там вопрос интеграции в российском направлении постоянно становился предметом политических спекуляций, а также противоречил Концепции внешней политики, принятой еще в начале 1990-х годов. В целом можно сказать, что главным препятствием повороту «на Восток» был плюрализм правящих и господствующих групп, который не смог преодолеть ни один президент или премьер [Ворожейкина, 2014, с. 8]. В конечном счете все это и сделало политику балансирования Киева более реакционной и недальновидной, чем у Минска.
В то же время приходится признать, что и в белорусском варианте балансирования, исходящем от авторитарного политического режима, также были свои минусы. Во-первых, национальные интересы там часто подменялись государственными (императивом удержания власти). Во-вторых, белорусский авторитаризм, увели-
чивая эффективность, одновременно ограничивал возможности балансирования между Россией и ЕС и препятствовал развитию политических отношений на западном направлении. В связи с этим балансирование Беларуси крайне слабо опиралось на европейский вектор, что в конечном счете не позволило Минску сохранить подлинно внеинтеграционный статус, даже несмотря на попытки опереться на союзников вне Европы. Однако в целом белорусская модель балансирования позволила привлечь больше внешних ресурсов при сравнительно ограниченных возможностях.
Украинская, более демократическая политическая система долгое время казалась весьма результативной, поскольку позволяла избегать зависимости от России. Однако ее слабость в вопросах государственного управления в конечном счете привела к усилившейся зависимости Киева от других внешних партнеров - ЕС (экономическая ассоциация) и США (военно-политический диалог).
Экономическая зависимость Беларуси и Украины от России и Европейского союза была схожей: обе страны зависели и от России, и от ЕС в вопросах торговли, а также были зависимы от ЕС в плане инвестиций и возможности привлекать финансовые ресурсы, а от России - по причине создававшихся десятилетиями производственно-сбытовых связей, важности получения сырья по льготным ценам и доступа на емкий российский рынок. Однако разные экономические модели развития Беларуси и Украины по-разному сказались на осуществлении ими балансирования.
Для белорусской командно-административной модели глубокая экономическая интеграция и с Россией, и с ЕС была неприемлемой. Во-первых, такое объединение с более крупными либеральными системами потребовало бы продолжения экономических реформ, что подрывало саму суть государственного устройства и сложившегося социального контракта. Во-вторых, усиление экономического сотрудничества предполагало взаимное проникновение капитала, что в случае белорусской экономики означало приход более сильных и влиятельных зарубежных капиталодержателей, с которыми ни частный, ни государственный сектора не могли успешно конкурировать. В-третьих, Россия и ЕС были заинтересованы в интеграции не просто торговой, а более комплексной и системной, предполагающей надгосударственное управление и возможность оказывать на Беларусь в том числе и политическое
влияние посредством экономических инструментов. Все это могло привести к падению авторитета белорусских властей внутри страны.
В то же время нельзя забывать, что в авторитарной Беларуси экономический фактор был тесно связан с политическим. Именно поэтому, в отличие от соседней Украины, здесь весьма чувствительно относились к вопросу альтернативных издержек. Конечно, теоретически Минск мог отказаться от интеграции с Россией и тем самым пожертвовать выгодными условиями экономического сотрудничества и в большей степени опереться на собственные ресурсы. Однако такое развитие событий существенно повышало бы краткосрочные риски экономической дестабилизации и могло стать вызовом удержанию власти и сохранению белорусской политической системы. Именно поэтому на практике руководство Беларуси, осознавая недостаточность своих краткосрочных возможностей, предпочло ограниченное сближение с Россией.
Позиция украинских политических и экономических групп по вопросу интеграции была куда менее однозначной, так же как и мнение по поводу соотношения выгод и потерь от того или иного развития событий. С одной стороны, участие в интеграции открывало украинский рынок, что привело бы к ужесточению экономической конкуренции с более сильными компаниями (будь то российскими или западными), против чего выступали украинские олигархи. С другой стороны, угроза ухудшения торговых условий на российском направлении для Украины не была такой действенной, как для Беларуси, поскольку начиная с середины 1990-х годов украино-российские торгово-экономические связи были слабее, чем белорусско-российские. Нельзя не отметить и то, что при гипотетическом сближении с Россией или с ЕС от Украины не требовалось проведения радикальных экономических реформ.
Таким образом, интеграционный выбор для Украины был скорее вопросом выгоды, а не вынужденным шагом под угрозой слома сложившейся экономической системы. Некоторые участники украинского политического процесса из числа деловых кругов даже имели определенный интерес к интеграции, по крайней мере -в европейском направлении. В частности, такая интеграция могла бы стать для них инструментом легализации приватизированной собственности. Хотя и в случае гипотетической интеграции с Россией нельзя не признать, что многие украинские компании были 48
бы достаточно сильны, чтобы не только защитить свои позиции на украинском рынке, но и вполне успешно реализовать себя на российском.
Итак, в отличие от политической стороны балансирования, с экономической точки зрения украинская внутренняя среда в большей степени благоприятствовала балансированию, нежели белорусская. В Беларуси влияние балансирования на политические процессы и инструменты удержания власти в конечном счете выявило ограниченность белорусского типа балансирования и предопределило участие Минска в экономической интеграции с Россией. А вот участие Украины в ассоциации с ЕС в 2014 г., напротив, стало политическим шагом, поскольку его экономический эффект, как уже не раз показывали многие исследования, отнюдь не гарантирован и потенциально возможен лишь в весьма долгосрочной перспективе [см.: Комплексная оценка.., 2012].
В то же время именно слабая (экономическая) сторона белорусского балансирования стимулировала власти к поиску новых нетрадиционных средств обеспечения своей политики. К их числу относятся попытки наладить торговое и инвестиционное сотрудничество с географически далекими, однако политически близкими партнерами - Китаем, Венесуэлой, Ираном, Ливией, Кубой, Вьетнамом. И хотя экономический результат этих поисков был незначительным, сам факт такой практики подтверждает тезис о большей инициативности белорусского балансирования на высшем государственном уровне.
К базовым причинам балансирования Беларуси и Украины между Россией и ЕС часто относят комплекс исторических и культурных факторов, формирующих в этих странах равновесное и разнонаправленное общественное мнение. Однако в этом случае важно не само распределение предпочтений, а то, как (через какие инструменты) цивилизационно дифференцированное общество влияет на принимаемые политические решения.
В случае белорусской модели приходится признать гораздо большее влияние государственной пропаганды на общественное мнение, чем самого общества на внутреннюю и внешнюю политику. Это подтверждается тем, что результаты опросов в Беларуси зачастую следовали за шагами официального Минска, а не предваряли их. Так было, например, в 2008-2010 гг., когда рост доли сто-
ронников европейской интеграции следовал за активизацией диалога между Минском и странами ЕС.
К общим чертам белорусской и украинской моделей можно отнести крайне низкую политическую грамотность населения. Опросы показали, что достаточно большая часть населения Беларуси выступает за одновременное нахождение в союзе и с Россией, и с ЕС (что, разумеется, абсолютно невозможно), а почти 40% сторонников украинской русофобской партии «Свобода» в Киеве поддерживали присоединение к Таможенному союзу [Бондаренко, 2013, с. 78-79]. Все это говорит о том, что белорусское и украинское население весьма восприимчиво к внешним методам внушения и управления.
Основное отличие украинской модели от белорусской заключается в следующем. Политическая система в Украине предполагала активное выражение приоритетов населения через выборы (сравнительно более демократичные и конкурентные, чем в Беларуси), что было несомненным плюсом с точки зрения целеполага-ния. По крайней мере так было до недавнего времени, пока украинское общественное мнение не попало в зависимость от антироссийской риторики и пропаганды. Еще одна особенность Украины (подчеркивающая ее отличие от Беларуси и сходство с рядом других постсоветских стран) - активность прозападной части общества, которая стала одним из ключевых инструментов политической конкуренции, давления на власть и ее неконституционной смены. В ряде случаев это оказывало на украинскую модель балансирования решающее воздействие: в результате благодаря активности прозападных сил и вопреки приблизительно равной дифференциации общественного мнения внешняя политика страны становилась все более западно ориентированной.
Если оценивать эффективность балансирования между Россией и ЕС с точки зрения руководства страной и вопроса удержания власти, то можно уверенно утверждать, что белорусский вариант оказался гораздо более успешным. Здесь авторитарный режим смог найти оптимальный баланс между угрозами, исходящими от ЕС, от России и от собственной оппозиции. А. Лукашенко и его команда сдерживали давление ЕС и Запада в целом, обеспечивая свою легитимацию за счет России и других внерегиональных государств; отстаивали позиции в переговорах с Москвой и получали от 50
нее экономические преференции и дотации, создавая видимость окончательного цивилизационного выбора в ее пользу, однако при этом намекая на возможность пересмотра этого решения; за счет получаемых извне ресурсов полностью контролировали белорусское политическое пространство, не допуская появления в нем реальных конкурентов (в том числе со стороны частного сектора) или его дестабилизации со стороны общества.
Украинская модель балансирования между ЕС и Россией так и не стала гарантией удержания власти. Отчасти виной тому были объективные обстоятельства, поскольку вопреки общественному мнению балансирование вызывало неоднозначную реакцию у самых различных групп влияния, не удовлетворенных теми или иными его аспектами. С другой стороны, нельзя не признать, что ни одно руководство Украины так и не смогло предложить альтернативную модель, которая была бы принята всеми заинтересованными сторонами. Более того, каждая украинская власть крайне неэффективно использовала выгоды и возможности даже того балансирования, которое имело место. В конечном итоге это и привело к тому, что начиная с 2000 г. ни один президент не был переизбран, а парламентские кампании часто проходили внеочередно.
Заключение
Понимание механизма формирования внешней политики Минска и Киева в прошлом имеет большое значение для региональных политических сил, поскольку может стать основой для прогнозирования этой политики в ближайшем будущем (в том числе в контексте интеграции). По нашему мнению, в следующие годы балансирование Беларуси и Украины между Россией и ЕС будет и дальше использоваться тем или иным образом, однако подвергнется серьезной трансформации по причине возможных процедурных изменений в его организации.
В Беларуси это связано с персонификацией политической системы и неопределенностью ее существования после действующего президента. Это обстоятельство почти не оставляет шансов сохранить нынешнюю модель балансирования после смены руководства, за которым последует не только переосмысление внешнеполитической стратегии, но и, вероятно, усиление групп экономи-
ческих интересов и гражданского общества, которые будут вызваны давно откладывавшимися реформами. Многое будет зависеть и от того, как на фоне этих трансформаций поведут себя Россия и ЕС: какую экономическую поддержку Москва сможет оказать для минимизации политических изменений, а страны ЕС - для их усиления и радикализации.
В отличие от Беларуси, прогнозировать изменения украинского балансирования гораздо сложнее. В случае Украины горизонт прогнозирования серьезно ограничен ее нынешним внутренним кризисом, фактической дезинтеграцией государства и назревающим новым раундом борьбы за перераспределение власти. Достаточно трудно прогнозировать изменения в политической системе, которая может подвергнуться очередным непредсказуемым изменениям из-за самых разных хаотичных внутренних импульсов. Базовым на сегодняшний день представляется сценарий, в котором Украина останется нестабильным и антироссийским актором. Также вероятно дальнейшее размывание ее суверенитета в попытках ускоренной западной интеграции. Но все это не означает, что балансирование навсегда исчезнет из украинской практики. Географически эта страна будет и дальше находиться между Западом и Россией. Возврат к балансированию в более долгосрочной перспективе весьма вероятен, но лишь после смены элит и обновления политической системы.
Список литературы
Бондаренко В. Евразийская интеграция и общественное мнение в Беларуси // Вестник аналитики / ИСОА. - М., 2013. - № 2. - С. 75-83.
Боришполец К., Чернявский С. Российско-белорусские отношения: Угрозы реальные и мнимые // Мировая экономика и международные отношения / РАН. ИМЭМО. - М., 2012. - № 11. - С. 57-63.
Бурковский П., Горбач В., Дубровский В. Украина, Россия и провал имперского проекта / Под ред. А. Гараня. - Киев: Стилос, 2011. - 76 с.
Ворожейкина Т. Украина: Неутраченные иллюзии // Pro et Contra / Московский Центр Карнеги. - М., 2014. - Т. 18, № 3-4 (63). - С. 6-25. - Режим доступа: http://carnegieendowment.org/files/ProEtContra_63_all.pdf (Дата обращения - 02.10.2015).
Иоффе Г. Авторитаризм без олигархии // Pro et Contra / Московский Центр Карнеги. - М., 2011. - Т. 15, № 3-4 (52). - С. 29-49. - Режим дос-
тупа: http://carnegieendowment.org/files/ProEtContra_52_all.pdf (Дата обращения - 02.10.2015).
Кавешников Н.Ю. Малые и вредные? // Международные процессы. -М., 2008. - Сентябрь-декабрь. - Т. 6, № 3(18). - С. 84-92. - Режим доступа: http://www.intertrends.ru/eighteenth/011.htm (Дата обращения -02.10.2015).
Комплексная оценка макроэкономического эффекта различных форм глубокого экономического сотрудничества Украины со странами Таможенного союза и Единого экономического пространства в рамках ЕврАзЭС: Итоговый научно-технический отчет / Евразийский банк развития; Центр интеграционных исследований. - СПб., 2012. - 168 с. - Режим доступа: http: / / www.eabr.org/ general/ / upload/reports/Ukraina_doklad-tekst.pdf (Дата обращения - 02.10.2015).
Косикова Л. С. Европейская политика соседства в странах СНГ: Новые тенденции и вызовы для России // Европейская политика соседства: Шансы и риски для России / Отв. ред. С.П. Глинкина. - М., 2008. - С. 7-33, 127-130.
Кудряшова И.В. Легко ли быть средневеликим... // Международные процессы. - М., 2008. - Сентябрь-декабрь, Т. 6, № 3(18). - С. 78-83. -Режим доступа: http://www.intertrends.ru/eighteenth/010.htm (Дата обращения - 02.10.2015).
Лапкин В.В., Пантин В.И. Россия и Украина: Факторы социально-политической поляризации в сравнительной перспективе // Полис. - М., 2009. - № 2. - C. 96-107. - Режим доступа: http://www.politstudies.ru/files/ File/2009/2/8.pdf (Дата обращения - 02.10.2015).
Ослунд А. Олигархия в сравнении: Россия, Украина и Соединенные Штаты // Эковест. - Минск, 2004. - № 4 (4). - С. 665-688. - Режим доступа: http://www.research.by/webroot/delivery/files/ecowest/2004n4r06.pdf (Дата обращения - 02.10.2015).
Сидорчук А. В. Эволюция формы правления на Украине: От полу- к суперпрезидентской республике // Политическая наука / РАН. ИНИОН. -М., 2014. - № 1. - С. 116-133.
Уилсон Э. Между двумя совершеннолетиями: 20 лет независимости Украины: Чему научились? / / Россия в глобальной политике. - М., 2012. -№ 1. - С. 113-126. - Режим доступа: http://www.globalaffairs.ru/number/ Mezhdu-dvumya-sovershennoletiyami-15465 (Дата обращения - 02.10.2015).
Alachnovic A. Recent evolutions in the Belarusian economic system // CASE Belarus. - W-wa, 2010. - 19.03. - 7 p. - Mode of access: http://case-belarus.eu/wp-content/uploads/2011/07/Belarusian-economic-system-in-2010. pdf (Дата обращения - 02.10.2015).
Corruption by country/territory: Ukraine / / Transparency International. - Berlin, 2014. - Mode of access: http://www.transparency.org/ country#UKR (Дата обращения - 02.10.2015).
Hey J. Introducting small state foreign policy // Small states in world politics: Explaining foreign policy behavior / J.A.K. Hey (Ed.). - Boulder, CO: Lynne Rienner Publishers, 2003. - P. 1-12.
Matsuzato K. Disintegrated semi-presidentialism and parliamentary oligarchy in Post-Orange Ukraine / / Semi-presidentialism and democracy / R. Elgie, S. Moestrup, Yu-Shan Wu (Eds.). - L.: Palgrave Macmillan, 2011. -P. 192-209.
Protsyk O. Constitutional politics and presidential power in Kuchma's Ukraine // Problems of post-communism. - L.; N.Y.: Routledge, 2005. - Vol. 52, Issue 5. - P. 23-31. - Mode of access: http://www.policy.hu/protsyk/Publica tions/ConstPoliticsKuchma05.pdf (Дата обращения - 02.10.2015).
Schweller R.N. Bandwagoning for profit: Bringing the revisionist state back in // International Security. - Cambridge, MA: The MIT press, 1994. -Vol. 19, Issue 1. - P. 72-107.
Transition report 2010: Recovery and reform / EBRD. - L., 2010. - 168 p. -Mode of access: http://www.ebrd.com/downloads/research/transition/tr10. pdf (Дата обращения - 02.10.2015).
Walt S.M. Alliances in a unipolar world // World politics. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2009. - Vol. 61, Issue 1. - P. 86-120.
