CC BY
29
Исследования: Аверинцев С. С. «Морфология культуры» Освальда Шпенглера // Новые идеи в философии. Ежегодник Философ. общества СССР. 1991. Культура и религия. М., 1991. С.183-203; Арзаканьян Ц.Г. Культура и цивилизация // Вестник истории мировой культуры. М., 1961. № 3; Трактовка гуманизма в современных буржуазных концепциях культуры и цивилизации // От Эразма Роттердамского до Бертрана Рассела. М., 1969; Байбурин А.К., Левинтон Г.А. // Тезисы к проблеме: «волшебная сказка и свадьба» // Quinquagenario. Тарту, 1972; Бердяев Н.А. Дух и машина // Бердяев Н. А. Судьба России. М., 1990. С. 216-213; Царство Духа и Царство Кесаря (гл. II. - Человек и Космос. Техника) // Там же. С. 245-252; Бодрийяр Ж. Система вещей, 1968. М., 1995; Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977; Гессе Г. Игра в бисер, 1943; Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб., 1895 (М., 1995); Кокс Х. Мирской Град, 1965. М., 1995; Конрад Н.Н. Запад и Восток. М., 1972; Лем С. Сумма технологий, 1964 (М., 1975); Леонтьев К.Н. Византия и Славянство // Восток, Россия и Славянство. Сб. статей: В 2 т. М., 1895. Т.1; Лотман Ю.М. 1) Статьи по типологии культуры. Тарту, 1970. Вып. 1; 1973. Вып. 2; 2) Массовая культура как историко-культурная проблема //Лотман Ю.М. Избранные статьи в трех томах. Таллинн, 1993. Т. III. С. 380-388; Маркарян Э.С. О концепции локальных цивилизаций. Ереван, 1962; Маркузе Г. Эрос и цивилизация, 1956. Киев, 1995; Одномерный человек, 1964. Киев, 1994; Моль А. Теория информации и эстетическое восприятие. М., 1966; Новикова Л.И. Понятие цивилизации и его познавательные функции // Философия и культура. М., 1987. С. 174-194; Ноосфера и художественного творчество. Сб. статей. М., 1991; Освальд Шпенглер и Закат Европы. Сб. статей Н.А. Бердяева, Я.М. Букшпана, Ф.А. Степуна и С.Л. Франка. М., 1922; Панорама современных наук. Нью Йорк, 1982; Первый Российский философский конгресс «Человек - философия - гуманизм». Тезисы докладов: В 7 т. СПб., 1997. Т. 4. Философия в мире знания, техники и веры; Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1991; Петрухин В.Я. О функциях космологических описаний в погребальном культе // Обычаи и культурно-дифференцирующие традиции у народов мира. М., 1979; Розанов В.В. Эстетическое понимание истории // Русский вестник, 1892. Т. 218. С. 156-188; Семенов Ю.Н. Социальная философия А. Тойнби. М., 1980; Тойнби А. Постижение истории. М., 1993; Федоров Н.Ф. Мефистофель как выразитель светской культуры // Н.Ф. Федоров. Соч.: В 4 т. М., 1995. Т. 2. С. 204; Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. Гештальт и действительность / пер. с нем., вступ. статья и прим. К.А. Свасьяна. М., 1993; Ясперс К. Смысл истории. М., 1995; Утопия чистоты и горы мусора (Studia Litteraria Polono-Slavica. V. 4). Варшава, 1999; Benveniste E. Civilisacion. Contribbbucion a l'histoire du mot // Eventail de l'histoire vivante. Paris, 1953. Vol. 1. P. 47-54; Gallot E. Civilisation et civilisations. Recherche d'une philosophie inquiry into Freud. London, 1956; Gowel F.R. Values in human society. The contributions of P.A. Sorokin sociology. Boston, 1970; Net J. U. Cultural foundations of industrial civilization. Cambr. (Mass.), 1958; Sorokin P.А. Social and cultural dynamics. New-York, 1962. Vol. 1-4.
ФАКТ / СОБЫТИЕ
Уровни исторической экзистенции. Факт - внесмысловая элементная наличность происшедшего, он не порождает других фактов, фабульно маргинален, представляет материальную периферию исторического процесса, пребывает в модусах случайного, дискретного, детального, не уникален и взаимозаменим; фиксируется в рангах возможности, в формах слуха и сплетни, не нуждается в свидетеле и не актуален для задач хранения и наследования информации. факт - это форма апофатического бытия события, его эмбрион. Событие есть факт в статусе автономной существенности: оно оставляет след в поле детерминант, провоцирует динамику процесса; событие актуально вплетено в мировое целое, репрезентирует целостность мира во всей полноте наблюдаемых состояний, обладает аксиологическим приоритетом для свидетеля и прагматической уместностью для общественного опыта; маркируется в терминах мнемонической и пропедевтической ценности; служит юридическим аргументом («казус») и элементом исторического объяснения, входя в качестве таковых в соци-
альную память; составляет основной фон человеческой действительности; является эмпирическим сырьем для зодчества жизни и творческого поведения. Аксиология события состоит в его свойстве отвечать за всю смысловую целостность актуально связанной с ним конкретной событийной композиции; в этом плане событие есть конструктивно значимый момент эстетики истории. Факт может быть бесспорным в цепочке каузально связанных явлений. Но он живет плоской жизнью натурного само-обозначенья, являясь как бы «макетом» события, напр.: факт-гипотеза - «Александр I не умер в Таганроге» есть возможность события - «Фёдор Кузьмич». Не-событие (т.е. факт) прошлого (напр., обычный ре-нессансный портрет юноши) нагружается символической значимостью события (А. Блок увидел в таком портрете свое изображение; см. дневниковую запись от 29 июля 1903 г.). Событие - это факт, уличенный в смысле, облеченный в смысл. Событие - это осмысленный факт. По Л. Толстому, смыслы событий возникают, когда они «вырезаются в свое значение»; в «Люцерне», 1857 герой, наблюдающий, как со-
тня богатых зевак оставила без подаяния нищего певца, возводит фактичность эпизода (точка зрения зевак) в ранг мировой событийности (с т. зрения рассказчика). Для Толстого естественным претензиям события на историчность отвечает его способность стать моральной проблемой (см. Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 19781984. Т. 6. С. 280). «След» факта есть его про-блематизация, т.е. превращение не просто в событие, но в событие смысла. «Следы» событий смысла, образующие сложные конфигурации, и есть история. Прошлое состоит не из адекватной, довлеющей себе автономной наличности, а из смысловых архитектоник, в плане которых Промысел и человеческие деяния провиденциально соотнесены: каприз личной воли органично отвечает вышней предистина-ции Божьего Домостроительства и общей судьбе мировой плоти. Смысловое бытие события, сопряженное с метасмысловым усилием человеческого уразумения есть уже «со-бытий» - благодатно санкционированная, овеществленная и призванная к имманентной значимости экзистенция. Свой высший смысловой ранг мирская бы-тийность получает в формах сакрализации неповторимого эпизода, благодаря чему он становится «вечным Событием» метаисто-рии (Ницше; символисты; Блок). Так, воспроизведение в литургии судьбоносных моментов Священной истории; кардинальные вмешательства национального Рока в жизнь народа; поединки стихий Света с демонической ратью, отразившиеся на земле катастрофами, что описаны в «Розе Мира» (1950-е) Д. Андреева, - везде актуализирует свое волевое присутствие предвечная онтологическая грамматика событийности. Ее можно комментировать в терминах «основного мифа», «архетипа», «мифологемы» и других дериватов культурно-исторического и социально-психологического стереотипа, но центральной проблемой отечественной философии истории и историософии остается понимание не собственно событийного, а событийно-смыслового. Если Космос «думает» энергиями и состояниями материи, вещами Бытия, то история (ноосфера в ее внутренней динамике) «думает» смыслами событий. Иррациональный избыток движения истории утратит свою «загадочность» (в плане вечного запроса: «почему все произошло так, а не эдак?»), когда наука истории отделит слепую необязательность факта от смыслового древа альтернативно ветвящейся событийности, и когда слово историка о событии также станет историческим со-
бытием смысла. Теории сюжетосложения известно, что фабульная эмпирия факта предстоит художнику в качестве сырого фактического материала, который лишь на уровне сюжетной организации обретает органику событийности (то, о чем рассказывается), а сам процесс рассказа (то, как рассказывается), также становясь на уровне композиции событием, возрастает в целостное единство текста. встреча двух событийных рядов: событий, о которых повествуется, и событие самого нарратива -и есть со-бытийственная в единственном смысле реальность художественного произведения, что не слишком далеко от «эстетической самоорганизации» жизни (ф. Степун) внутри самой жизни как событийно осмысленного и ответственно свершаемого поступка («бытие события» по М. Бахтину; акт «творческого поведения» - в терминах М. Пришвина). Переход от фактичности к событийности - это смена онтологического амплуа. в мире «одна случайность уравнивается другой, и вот уже собирается множество фактов, вырисовывается определенный способ выбирать позицию, в отношении человеческой ситуации, событие, контуры которого определились и о котором можно говорить» (Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. М., 1999. С. 19; курсив автора). впечатляющий опыт метасобытийной герменевтики накоплен русской религиозной философией и в школе художественно-эстетического мемуарного свидетельства. Обостренное историческое чувство наших мыслителей и русская жанровая привычка памятной записи спасли жизни «пестрый сор» (так Пушкин означил прозаику повседневной фактичности) от исторической амнезии и отстояли преемство событийно-смысловой памяти. в эпохи цензуры и фальсификации прошлого (см. цезаристские генеалогии Иоанна IV Грозного, Петра великого; мифологию вождизма в 30-50 гг. XX столетия) происходят вычеркивания и переименования исторических явлений (упразднение слова «раб» при Екатерине Великой; ср. рассуждения Щедрина о девальвации смысла слов «государство» и «отечество»). В XX в. оппозиция «факт/событие» переживает инверсию, смысловую деформацию и семантическую болезнь, начиная работать на тотальный семиозис подмены (см. исследования новояза в антиутопиях Дж. Оруэлла и Е. Замятина). Переживаемая ныне шоковая терапия возврата внесмысловым «фактам» их подлинно-событийного статуса и смыслового тела богата симптомами исто-
232 рического катарсиса, по результатам кото- здоровье нашей повседневности и научно-рого мы вправе надеяться на событийное го поведения.
Исследования: Артамонов В.А. Национальный характер и история // Стили мышления и поведения в истории мировой культуры. М., 1990. С.54-81; Библер В.С. Исторический факт как фрагмент действительности // История и источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. М., 1969. С. 89-101; Бородина Т.В. К определению категории факта и методология исторического познания // Категории философии и развитие научного познания. Саратов, 1983. С. 113-115; Вахтомин В.К. Генезис научного знания. Факт, идея, теория. М., 1973; Гуревич А.Я. Что такое исторический факт // Источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. М., 1969. С. 59-88; Исупов К.Г. 1) Мифология истории // Логос СПб,. 1992. Кн. 2. Российский духовный опыт. С. 104-112; 2) Русская эстетика истории. СПб., 1992; Ландгребе Л. Размышления по поводу слов Гуссерля "Die Geschichte ist das grosse Faktum das absoluten Seins // Метафизические исследования. СПб., 1997. Вып. 3. С. 180-198; Лисовина А.П. Категория «исторический факт» в марксистской и буржуазной философии истории. Кишинев, 1981; Лотман Ю.М. 1) Структура художественного текста. М., 1970; 2) О каузальных связях в семантическом ряду // Семиотика культуры. Архангельск, 1988. С. 6-10; Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни // Ф. Ницше. Соч.: В 2-х т. М., 1990. Т. 1. С. 159-231; Руднев В.П. Феноменология события // Логос. М., 1993. № 4. С. 226-238; СекацкийА.К. Опыт текстологического анализа советской философской литературы 50-х годов // Сфинкс Петербургский философский журнал. СПб., 1994. № 1. С. 7-41; Соколов Е.Г. Имитация истории и риторические фигуры советской мифологии // Метафизические исследования. СПб., 1997. Вып. 2. История. С 143-166; Тынянов Ю.Н. Литературный факт, 1924 // Ю.Н. Тынянов, Литературный факт. М., 1993. С. 121-137.
ХАНДРА
Метафизическое беспокойство души, переживание беспредметной тревоги, ощущение размытости жизненного горизонта, избыток чувства подавленности при дефиците общения. Эстетические ценности меланхолии осмыслены и выстроены в классификацию эпохой барокко (Р. Бёр-тон). Пришедшая с байронизмом европейская мода на позу скучающего денди с его сплином выразила наивный эгоизм западного индивидуализма: аристократическое презрение к суете, романтическая мизантропия. В «русской хандре» (Пушкин) порождаются способы душевного самоопределения русского человека на рубеже между азартной активной деятельностью (напр., на переходе теоретического масонства александровского времени к суматошному активизму раннего декабризма) и столь же крайним бессилием. X. знаменует границу, разобщающую намерение и перспективу: «я» проектирует одно, а получается другое, причем «я» знает заранее, что это «другое» его своими результатами никак его не устроит. Смысл границы в том, что по одну ее сторону - готовность к поступку, а по другую - его бессмысленность, загодя пережитая. Эта межа пересекает пространство внутреннего диалога «я». «Я» разламывается на того, кто переоценивает затаенную в пустоте жизни мощь ненависти мира, и того, кто с неосознанным страхом и скорбью стоит перед альтернативой: или отдаться ритму самотекущего бытия (равнодушие), или отринуть его в кардинальном самоотказе (самоубийство). В перечне
душевных состояний X. замыкает цепочку 'грусть - уныние - скука - X.' и стоит в начале списка фундаментальных интенций внутренней жизни: 'X. - тревога - трепет -страх - тоска - горе - отчаяние'. Таким образом X. оказывается точкой смыслового стяжения обеих ветвей цепочки; первая создает насыщенность эмоционального фона, а вторая - глубину бытийной перспективы. Элегическая меланхоличность и мечтательная созерцательность далеки от хандры: в последней зреет беспредметная злоба на себя и на уже готовый мир, в котором «я» никем не встречено и обречено на судьбу маргинала. Xандрит человек, овнешненный и отчужденный низкой «средой», не приглашенный на «пир жизни». Он мучительно силится и не может вспомнить тропы к единственно значимому месту его присутствия в большом и значительном мире, он одержим неясным чувством врага, чьим усилием событийный мир вокруг «я» предстает стенами вязкого тумана. Мир самосознания превращается в мир кривых зеркал. Это состояние Кая, только что раненного осколком зеркала; ближний стал врагом (розановское «человек человеку - бревно»). В хандре отмечена несобранность личности, утрата жизненной цели и надежды на идентичность. Xристианская традиция, называющая уныние смертным грехом, знает, что от тоски и скуки человек готов зарыть свой талант в землю (бесконечный апатический сон Обломова). Эстетский сплин капризен, самодостаточен и преходящ, как всякое
