CC BY
103
ПРОБЛЕМЫ ФИЛОЛОГИИ: ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА
УДК 82-31
А.А. Алексеев, г. Шадринск
Ф.М. Достоевский как православно ориентированный духовный реалист: Реалист «в высшем смысле»
Статья характеризует неповторимые черты, отличавшие Достоевского от писателей-реалистов его времени, и - прежде всего - его ориентацию на соединение реализма с Православием. Он стал одним из практиков и теоретиков русского духовного реализма XIX века. Его произведения стали воплощением православной философии жизни и творческим развитием в новых исторических условиях христианской и библейской эстетики и поэтики.
Ф. М. Достоевский, Православие, русская классическая литература XIX века, русский духовный
реализм.
A.A. Alexeev, Shadrinsk
F.M. Dostoevsky as an Orthodoxy oriented spiritual realist: The realist
'in a higher sense'
The article describes the unique features that distinguishes Dostoevsky from the writers-realists of his time, and above all his focus on the connection of realism with Orthodoxy. He became one of the practitioners and theoreticians of Russian spiritual realism of the XIXth century. His works became the embodiment of the Orthodox philosophy of life and creative development, Christian and Biblical aesthetics and poetics in the new historical conditions.
Keywords: Fedor Dostoevsky, Russian Orthodoxy, Russian classical literature of XIXth century, Russian spiritual realism.
В 1965 году в США вышла научная работа Дональда Фэнгера, выделявшая таких реалистов мировой литературы, как Достоевский, Бальзак, Диккенс и Гоголь, в особый вид - вследствие наличия у них иного понимания реализма, чем у реалистов критических [10]. Во-первых, их отличала уверенность, что добро сильнее зла, а личность - падшего общества. Во-вторых, типизация через исключительное и отсутствие страха использования идеализации как способа создания художественного образа.
Отметим, что все перечисленные выше писатели - христианские реалисты. И потому в русской литературе к этому списку легко добавить Л.Н. Толстого (с 1865-го года), Н.С. Лескова (с 1872 года), И.С. Шмелёва, Б.К. Зайцева, А.И. Солженицына и не только их. Это особое течение в русском реализме получило в отечественном литературоведении название «духовного реализма» [2; с. 22-24]. Сам термин «духовный реализм» впервые появился в 1880-м году в письме И.С. Аксакова к Л.Н. Толстому.
Аксаков писал: «<...> Простите, если скажу Вам, что комментировать Евангелие Вы призваны, по натуре данного Вам таланта, не отвлечёнными рассуждениями, а художественными произведениями. Не знаю, помните ли Вы, я сказал Вам однажды по поводу одного места в «Войне и мире», что в Вас есть дар высшего духовного реализма и что если Вы когда-нибудь обратитесь к Христу и Богу, то Вы дадите плоть, реальную умеренность тончайшим духовным ощущениям, заставите читателя реально испытать, понять, что в самом тебе» [1; с. 345. Выделено мной - А.А.].
А. М. Любомудров считает, что в отечественной науке этот термин появился в связи с творчеством И.С. Шмелёва: «А. П. Черников и М. М. Дунаев, говоря о совершенно особом качестве шмелёвского реализма [в котором, по словам Любомудрова, «православная церковность и православная духовность пронизывают [...] книги на всех уровнях» - А. А. ], предлагают назвать этот метод «духовным реализмом», и это название представляется удачным: [этот] метод воспроизводит не только социально-психологическую, эмоционально-душевную сферу, но именно духовную жизнь личности. Этот реализм отражает реальность присутствия Бога в мире» [5, с. 123 - 124]. Сам А.М. Любомудров изучает творчество духовных реалистов ХХ века. Однако их не было бы, если бы в качестве их предшественников не выступили А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, Н.С. Лесков, заложившие основы духовного христианского реализма в нашей литературе.
Духовный реализм в русской литературе XIX века - это такой вид реализма, который, сохраняя все особенности реалистического постижения, отражения и воспроизведения жизни, открыто и сознательно опирается на религиозно-христианскую систему духовно-нравственных ценностей и теорию познания, на христианское понимание истины, добра и красоты, устройства мира и человека, стремясь дойти в своем анализе и обобщении до последних глубин человеческого духа, насколько это вообще досягаемо для искусства. Эта специфика формирует и идейно-тематическую направленность такого реализма и его эстетику и поэтику. С другой стороны, духовные реалисты не отвергали и другие направления в русском реализме, хотя иногда и вступали с ними в идейную и эстетическую полемику. Те признаки реализма, которые выделил в свое время В.Г. Белинский, стали общими для всех разновидностей русского реализма 1830-1870-х годов и потому самые разные русские писатели-реалисты, такие, например, как Н.А. Некрасов, А.Н. Островский, И.С. Тургенев, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, одинаково ощущали себя представителями этого направления в литературе.
В рамках Х1Х-го столетия предтечей духовного реализма стал А.С.Пушкин - как автор «Бориса Годунова», «Пророка», «Станционного смотрителя», «Капитанской дочки», религиозно-философского цикла стихотворений 1830-х гг. и еще ряда произведений. Не всё творчество А.С. Пушкина готовит появление этого течения, а только те произведения, где он тяготеет к христианским духовно-нравственным ценностям. Основателем же, теоретиком и первым художником-«экспериментатором» этого течения в реализме становится Н.В. Гоголь. Он выдвигает в книге «Выбранные места из переписки с друзьями» идею, что в нынешнюю эпоху духовно-нравственного кризиса человечества,
уже поставившего его на грань всемирной катастрофы, обещанной в Апокалипсисе, современный художник должен для спасения человечества положить в основу своего творчества христианство: искусство должно стать «незримой ступенью к христианству» [3; Т.6, с. 56]. Спустя 20 лет Л.Н. Толстой, с 1865-го года подхвативший эту традицию, удачно сформулирует в «Войне и мире»: «Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды» [9; Т. 7, с. 177].
Далее Гоголь продолжает: «<...> христианским, высшим воспитанием должен воспитаться теперь поэт. Другие дела наступают теперь для поэзии. [...] придется ей теперь вызывать на другую, высшую битву человека - на битву уже не за временную нашу свободу, права и привилегии наши, но за нашу душу, которую Сам небесный Творец наш считает перлом Своих созданий» [3; Т.6, с. 187]. Слово «поэзия» здесь надо понимать расширительно - как «литература». Новый, религиозный художник обязан теперь сначала сам пройти по тем ступеням духовного и нравственного самовоспитания, по которым он собирается вести вверх других. Тут Н.В. Гоголь совмещает присущую интеллигенции идею, что писатель - учитель и наставник человечества, с христианской идеей апостольского служения. Позднее у Достоевского эта мысль трансформируется в его представление о себе, как о писателе-пророке. Причем, вести читателя за собой художник должен таким образом, чтобы христианство оказывалось скрытым, «подводным течением» его книги («незримые ступени к христианству»), чтобы все элементы содержания и формы были пронизаны христианской направленностью, но без всякого навязчивого дидактизма и прямолинейной нравоучительности. Писатель должен дать современникам примеры того мировоззрения и поведения, к которым он их призывает, в форме живых и впечатляющих художественных образов. В 1866-м году Ф.М. Достоевский, именно с этими целями, выхватит из бульварной европейской литературы жанр «полицейского романа» и превратит его в религиозно-философский роман «Преступление и наказание», замаскировав произведение духовной направленности под легкое чтиво. Тем самым он напрямую воплотит идеал Гоголя в реальность, попутно доказав, что и, в самом деле, такое искусство не просто возможно, но что оно способно порождать величайшие произведения мировой литературы! В начале 1870-х годов к «духовному реализму» подключится и Н.С. Лесков.
Русский духовный реализм как направление в литературе состоит из нескольких крупнейших русских писателей Х1Х-го и ХХ-го веков, это не широкое массовое движение, но своеобразная партия избранных, могучая кучка гениев, и потому у каждого из них он имеет свою особенную, весьма отличающуюся от других физиономию. И, тем не менее, когда мы читаем А.С. Пушкина 1830-х годов, а также его «Пророка» и «Бориса Годунова», Ф.М. Достоевского, Н.В. Гоголя, Л. Н. Толстого, Н.С. Лескова, а в ХХ-м веке - А.И. Солженицына, В.С. Распутина, И.С. Шмелева, Б.А. Зайцева, В.В. Никифорова-Волгина, то чувствуем их типологическое родство и сходство.
В Х1Х-ом столетии духовные реалисты ориентировались на общехристианские ценности. При этом их предтеча А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь и сам Ф.М. Достоевский
постепенно двигались в сторону Православия, все более и более воцерковляясь, а Л.Н. Толстой и Н.С. Лесков - наоборот - в середине жизни всего более приблизившись к Православию, затем - с 1879 года - всё далее уходили от него, уйдя и из Церкви. Особенно очевидно это стало после смерти Ф.М. Достоевского в начале 1881-го года. В ХХ-м веке, напротив, русские духовные реалисты, как правило, оказавшись в эмиграции, прошли путь православного воцерковления, фактически став из духовных - православными реалистами.
Ещё В. С. Соловьев отмечал, что идеал Достоевского имеет триединый характер: он совмещает в себе добро, красоту и истину и своим полным воплощением имеет Господа Иисуса Христа [6; с 180]. Это значит, что в художественном мире Достоевского эстетическое - это одновременно и этическое и религиозно-онтологическое. Но это же присуще и Новому Завету. Эстетика Достоевского очень многое берет из Евангелия и Библии. Сама религиозная напряженность его романов и прозы напоминает вовсе не новоевропейскую литературу, а Новый и Ветхий Заветы. Особенности романной формы он находит в готовом виде на Западе, но стержневую роль в его прозе выполняют библейско-христианская проблематика и эстетика, и это заставляет его трансформировать европейскую форму. В результате писатель становится новатором как в области содержания, так и в области формы. Достоевский стал главным, наиболее характерным и самым известным в мире представителем русского духовного реализма Х1Х-го столетия, потому что был наиболее осознанным носителем православного русского менталитета и русского культурного и художественного кода.
Понимание Ф.М. Достоевским особенностей его собственного реализма отразилось в его часто цитируемых словах, которые весь ХХ-й век ученые пытались верно интерпретировать: «При полном реализме найти в человеке человека. Это народная черта по преимуществу, и в этом смысле я конечно народен (ибо направление мое истекает из глубины христианского духа народного), - хотя и неизвестен русскому народу теперешнему, но буду известен будущему.
Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой » [4; Т. 27; с. 65].
Это высказывание в материалах к планируемому «Дневнику писателя» было связано с тем, что иногда, желая похвалить русского реалиста, отечественные литературные критики использовали высшую по тем временам европейскую похвалу литератору,- они говорили, что Ф.М. Достоевский - писатель-психолог. Обычно такие поощрительные высказывания вызывали у писателей радость и гордость за себя. Достоевский, наоборот, парирует похвалу, заявляя, что он не психолог, а «реалист в высшем смысле». С его точки зрения европейская научная психология и европейский психологический анализ затрагивают лишь внешний, поверхностный слой внутренней жизни человека - уровень душевной, а не духовной жизни. Он же настроен на анализ духовной сущности человека и уровня его духовной жизни - того, на котором в человеческой душе «дьявол с Богом борется» [4, Т. 14, с. 100]. Достоевский видит, что в Европе нет духовного анализа такой глубины, какой присутствует в его собственных произведениях. Психолог - это ученый, заложник земной логики и ограниченного человеческого ума, а «реалист в высшем смысле» - это «старец», святой провидец,
который видит людей в во всей полноте их духовной и душевной глубины, и знание это дается ему от Бога, а не в результате земного рационального познания, а значит, он несет бремя пророка, который должен донести до людей даже то, что не открыто обычному человеческому уму. Он показывает человека во всей его полноте, во всей его величайшей красе и всей глубине его падения, которые одновременно сосуществуют в нем, и рассказать об этом он должен, не боясь вещать истину, то есть как посланник Божий, даже если люди в своем земном эгоизме и гордыне не хотят ничего слышать об этом. Из этого следует, что Достоевский не был согласен с восприятием себя как представителя европейского реализма, даже в высших его проявлениях, считая, что этот реализм «мелко плавает» и, в первую очередь, потому, что Европа уходит от христианства, все более и более впадая в плоский материализм и прагматизм.
При этом нельзя забывать, что писатель-пророк, каким ощущал себя Ф.М. Достоевский,- это ещё и светский человек. В отличие от старца, он не свят, у него есть свои страсти и грехи. Преодолевая собственные пороки и платя за это сгустками пролитой в покаянии духовной крови, он очищается благодатью Божией и высветляется светом Божией любви и правды. Писатель-пророк изливает этот свет дальше в форме своего книжного слова, в котором живет и пульсирует вечное слово Жизни, слово Божие, и передаёт этот свет другим в виде собственной книги, чтобы она ушла в мир в соответствии с Евангельской притчей о сеятеле и зерно истины пало бы, наконец, на добрую почву, а читатель прозрел и покаялся, а значит, достиг гармонии с Создателем и с сотворенным Им миром.
Сам писатель осознавал это очень хорошо. Психология затрагивает лишь самый поверхностный уровень человека: уровень рефлексов, эмоциональных движений и т. п. На этом уровне он действует во многом как разумное животное и, как следствие, им можно манипулировать. Достоевскому как верующему христианину был открыт духовный уровень личности - тот, на котором человек подобен Богу, на котором он свободен, и при вторжении на который, даже с благими намерениями, он, защищая свою свободу, может дать самый неожиданный и резкий отпор. Но для такого рассмотрения человека надо отказаться от очень многих приятных для европейского гуманизма, но, в сущности, глубоко лживых представлений. Ну, хотя бы, в первую очередь, о том, что человека можно насильно сделать счастливым, что человек изначально добр, что главное в жизни -здоровье, а всё остальное - можно купить... При таком подходе к человеку всё сводится к наличию у него некоей суммы документов о получении светского образования и удовлетворительном состоянии здоровья; к определенной обязательной сумме житейского достатка, личных и общественных связей; к стандартной степени конформизма перед завсегдатаями «общественного» мнения; к обязательному наличию определенной степени честолюбия, снобизма, манипулируемости и «гламурности». Но тогда никакой бомж и никакой гений не имеют права на существование: они совершенно выламываются из этой очень условной системы земных ценностей, в которой всякий иначе живущий человек воспринимается как безумец. В «Записках из Мертвого дома» Достоевский заметил, что немалая часть уголовных преступлений на самом деле связана с внутренним бунтом человека против навязываемых ему против его воли чуждых условий и схем жизни и
мысли: «Смотрят на него [человека, неожиданно совершившего новое преступление, совершенно ему «невыгодное» с точки зрения реабилитации перед обществом - А. А.] и удивляются. А между тем, может быть, вся-то причина этого внезапного взрыва в том человеке, от которого всего менее можно было ожидать его, - это тоскливое, судорожное проявление личности, инстинктивная тоска по самому себе, желание заявить себя, свою приниженную личность <...>. Так, может быть, заживо схороненный в гробу и проснувшийся в нём, колотит в свою крышу и силится сбросить её, хотя, разумеется, рассудок мог бы убедить его, что все его усилия окажутся тщетными. Но в том-то и дело, что тут не до рассудка: тут судороги» [4; Т.4, с. 67]. Развивая в «Записках из подполья» эту мысль, писатель приводит нас к выводу, что абсолютная свобода выбора и есть самая главная, самая «выгодная» выгода для личности, ради которой она может пойти на любые страдания, лишения и даже преступления. Из этого вытекает изначальная обреченность всех мировых утопий, в основе которых лежит та или иная форма подавления свободы человека (социализма, нацизма, глобализма, современных исламских утопий и т. п.). Все насильственные попытки осчастливить человека против его воли обречены потому, что противоречат Божественному замыслу о человеке как свободном, Богоподобном существе. А раз так, то делить людей на положительных и отрицательных, как это делает гуманизм, нельзя. В жизни каждого человека немало грехов; и нам остается только любовь к Богу и ближнему, неосуждение этого ближнего и жалость к нему как форма любви, потому что и сами мы - преступники. Именно жалость корректирует нашу тайную, внутреннюю, часто скрытую даже от нас самих преступность. «Эта жалость,-писал Достоевский в 1876 году,- драгоценность наша, и искоренять её из общества страшно. Когда общество перестанет жалеть слабых и угнетённых, тогда ему же самому станет плохо: оно очерствеет и засохнет, станет развратно и бесплодно» [4; Т.22, с. 71].
Характеризуя миросозерцание писателя, Ф.А. Степун писал: «Евангельские слова «Я есмь путь, истина и жизнь» с поразительной точностью отразились в миросозерцании Достоевского. < > Твердо веруя, что свобода требует послушания истине, Достоевский верует и в то, что истина обретается лишь на путях свободы. Он никогда не только не мог бы принять проповедуемого великим инквизитором насильнического подчинения человека истине, но он не принял бы и истины без борьбы за неё < >. Живая и крепкая вера в Бога казалась ему возможной лишь в результате проигранной человеком борьбы против Него. < > Ничто не было ему так чуждо, как самодовольное фарисейство. Его христианство было христианством мытарей и преступников» [8; с. 346]. Христианство Достоевского не противостояло христианству Евангелия и Нового Завета, но оно имело прививку против подмены их голой обрядностью, церковными чинами и должностями, а также сведением всего к умелой и изощрённой цитатности. Достоевский тянулся к духу христианства (<...> говорю вам, если праведность ваша не превзойдёт праведности книжников и фарисеев, то вы не войдёте в Царство Небесное [Мф.; 5, 20]), а не к одной исторически сложившейся обрядности, и потому чувствовал себя не скованным множеством традиций и условностей, он был свободен во Христе, что в его время нередко воспринималось, как нарушение сложившихся общественных стереотипов. Достоевский чувствовал, что любить Бога и
ближнего - по заповеди Божией - невозможно, если человеку не предоставлена свобода, что любить можно только свободно! И - кроме того - в полном сознании всей массы совершённых тобою за жизнь грехов, в полном ощущении и понимании своей неправедности, того, что ни ты, ни окружающие тебя люди не могут сказать Богу, что они безгрешны и оттого достойны Царствия Небесного. Писатель более, чем кто-либо вокруг него, осознавал эту глубокую греховность любого человека; и слова Христа, сказанные Им апостолам в ответ на вопрос: « <...> кто же может спастись?»,- «<...> человекам это невозможно, Богу же всё возможно» [Мф; 19, 25-26] были ему особенно близки и вселяли надежду на спасение не по праведности, но по милости Божией.
Ещё одна особенность Достоевского состояла в том, что он понимал, что истинный реализм возможен только на почве Православия как наиболее древней и чистой формы христианства. Именно в нем дана полнота Истины, а реализм - это и есть видение мира в его истинном устройстве. Европейский гуманизм дает утопическое, искаженное знание Бога, человека и мира, и только Православие открывает истинные законы жизни. Поэтому и знание тайных законов человеческой природы Достоевский искал не в европейской научной психологии, а в святоотеческой православной традиции, что особенно очевидно отразилось в его итоговом романе «Братья Карамазовы», имеющем, кроме признаков романа, ещё и ярко выраженные черты христианского жития и христианского сборника духовно-нравственных поучений.
Как считает Карен Степанян, своеобразие Достоевского как реалиста начинается с того, что, оставаясь реалистом в целом, он обнаружил, что человек принципиально сильнее и глубже всякой негативной среды, всякого зла, ибо, как пишет Степанян, «глубина человеческой души, человеческой личности - тот образ Божий, который заложен в каждом из нас, но сияет почти беспримесным светом только у святых, а во многих людях, к сожалению, закрыт греховными наслоениями до полной неразличимости. Но для Достоевского не было неразличимости! <...> Это и есть то, о чем сам Достоевский писал: «При полном реализме найти в человеке человека» [4; Т. 27; с. 65]. «Христианство, -отмечал он, - есть доказательство того, что в человеке может вместиться Бог. Это величайшая идея и величайшая слава человека, до которой он мог достигнуть» [4; Т. 25; с. 228]. Достоевский потому христианский писатель, что он художественными средствами доказал эту истину» [7; с. 13-14].
Ф.М. Достоевский определяет реализм как это способ «при полном реализме найти в человеке человека. Это русская черта по преимуществу, и в этом смысле я конечно народен (ибо направление мое истекает из глубины христианского духа народного), - хотя и неизвестен русскому народу теперешнему, но буду известен будущему <...>» [4; Т.27, с. 65]. В этом определении реализма совместились воедино и понимание реализма как религиозно-художественного принципа постижения и отражения жизни, когда требуется предельная смелость в том, чтобы при полной трезвости ума пойти до конца, до самого дна, и его вера в то, что именно российский православный народ хранит в себе Христову, то есть абсолютную, истину, и убежденность, что человек, по самому принципу своего творения, неизмеримо глубок, духовно и нравственно неисчерпаем и Богоподобен в этом (идея, близкая европейской концепции человека как
«микрокосма»), и вера, что настанет время, когда народ России осознает себя и свое мировое предназначение, покается и выйдет в лице своей образованной части на мировую проповедь и оценит подвиг писателя, который попытался сделать это ещё в Х1Х-м веке.
В заключение хочу поблагодарить свою жену, Алексееву Екатерину Юрьевну, за литературное консультирование и помощь, а также всех, благодаря кому статья появилась в печати.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Аксаков, И.С. Толстому, Л.Н., 29 сентября 1880 года / И.С. Аксаков // Русская литература Х1Х века. 1870 - 1890-е годы. Воспоминания, литературно-критические статьи, письма : учеб. пособие / под ред. В. Н. Аношкиной, В. П. Зверева. - М. : Высш. школа, 2005. - С. 345.
2. Алексеев, А.А. Проблема духовного реализма в русской классической литературе XIX века / А.А. Алексеев // Дергачевские чтения - 98. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. - Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 1998. - С. 22-24.
3. Гоголь, Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями / Н.В. Гоголь // Собрание сочинений : в 9 т. / / Н.В. Гоголь ; сост. и коммент. В.А. Воропаева, И.А. Виноградова. - М., 1994.
4. Достоевский, Ф.М. Полное собрание сочинений : в 30 т / Ф.М. Достоевский. - Л. : Наука, 1972 - 1990.
5. Любомудров, А.М. О Православии и церковности в художественной литературе / А.М. Любомудров // Русская литература. - 2001. - № 1. - С. 123-124.
6. Соловьев, В.С. Три речи в память Достоевского (1881 - 1883) / В.С. Соловьев // Философия искусства и литературная критика / В.С. Соловьев. - М. : Искусство, 1991. - С. 226-259.
7. Степанян, К. К пониманию «реализма в высшем смысле» / К. Степанян // «Сознать и сказать»: «Реализм в высшем смысле» как творческий метод Достоевского / К. Степанян. - М. : Раритет, 2005. - С. 10-20.
8. Степун, Ф.А. Миросозерцание Достоевского / Ф.А. Степун // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 - 1931 годов : сб. ст. - М. : Книга, 1990. - С. 332-351.
9. Толстой, Л.Н. Война и мир / Л.Н. Толстой // Собрание сочинений. В 22 т. Т.7 / Л.Н. Толстой ; коммент. Г.В. Краснова, Н.М. Фортунатова. - М., 1981.
10. Fanger, Donald. Dostoevsky and Romantic Realism. A Study of Dostoevsky in Relation to Balzac, Dickens and Gogol / Donald Fanger. - Cambridge, Massachusettss : Harvard Univ. Press, 1965.
УДК 316.7
Н.Ю. Ланцевская, г. Шадринск
Идентичность и имидж провинции: источники развития
В статье рассмотрены вопросы влияния брендинга и маркетинга территории провинции на формирование ее идентичности и положительного имиджа территории. Представлены результаты исследования ресурсов провинциального города Кургана, актуализация и грамотное инвестирование
