Европейский феномен «Новой современности» и Россия Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Спиридонова В.И.

д. филос. н., гл.н.с., руководитель сектора философских проблем политики Института философии РАН ЕВРОПЕЙСКИЙ ФЕНОМЕН «НОВОЙ СОВРЕМЕННОСТИ» И РОССИЯ

Ключевые слова: современность, модерн, гипермодерн, цивилизация, государство, национальная идентичность, общество потребления, российский культурно-исторический код.

Keywords: modernity, modernism, hypermodern, civilization, State, national identity, consumer society, the Russian cultural and historical code.

В конце XX столетия в общественном мнении России была распространена уверенность, что страна, наконец, «встала на правильный путь», и отныне ничто не препятствует ее европейскому выбору, который мыслился как «ци-вилизационный». Фактически считалось бесспорным, что существуют общие ценности и общие цели для народов всего мира, и эти ценности и цели воплощает «универсальная евро-американская цивилизация». В самой Европе также имело место твердое убеждение, что такая модель развития единственно приемлемая и безальтернативная для всего человечества и, разумеется, для России.

Однако попытки реализовать неолиберальную модель в нашей стране привели к развалу экономики и социальной сферы, росту коррупции и созданию олигархической модели государственности. Одновременно, провальные геополитические эксперименты по смене режимов в ряде стран подтвердили опасения относительно утопичности теории одновекторного развития. Стало понятно, что особенности культурно-исторических кодов эволюции разных стран оказывают прямое воздействие на социальную и политическую динамику. Возродилась идея суверенитета, возник интерес к исследованию национальной идентичности. Выяснилось, что национальные идентичности как России, так и Европы в целом отличаются настолько, что в отдельные моменты дело доходит до взаимного отторжения.

«Коллективное бессознательное», в том числе и «политическое бессознательное», питаемое разными традициями - римской и византийской, а точнее, западно-ромейской и восточно-ромейской, продолжают существовать, остаются в силе, и, поведение европейских элит подтверждает тезис, что «с места они не сойдут». В этой связи возникает необходимость проследить те трансформации, которые претерпел западно-европейский модернизм в самые последние десятилетия. А они, как свидетельствуют западные исследователи, были весьма бурными. Западное общество и западный индивид прошли в своем развитии стадию постмодерна и вступают ныне в новое бытие, до конца неот-рефлексированное, которое именуется разными учеными «гипермодерном» (l'hypermodernite)1, «сверхмодерном» (la surmodernite)2, «продвинутым модерном» и т.п. Другими словами - «новой современностью».

Анализ динамики развития европейского общества для нас необходим прежде всего для того, чтобы увидеть новейшие результаты европейской эволюции. Они позволят нам осознать, насколько в реальности логика европейского пути и те ценности, к которым они закономерно приводят, соответствуют запросам и имманентным импульсам российской истории, российской нации и российской цивилизации.

Логика и смысл европейского модерна

«Гипермодерн», как и постмодерн есть продолжение логики модерна, а потому необходимо определить «дух модерна», его принципы и главные ценности, чтобы осознать связь и перспективы этих трех этапов европейского развития, претендующего к тому же на универсальность, на то, чтобы стать эталоном эволюции человечества в целом.

Смысловая квинтэссенция модерна заключается в индивидуальном и социальном освобождении индивида от любого рода гетерономии - внешнего по отношению к нему закона, отличного от всего, что исходит от его автономной нравственной воли. Это освобождение интерпретируется как исторически поступенчатое избавление от разного рода «опеки» - от опеки Церкви (духовной, моральной и научной), от опеки Государства (сначала в виде монархий, а сегодня от так называемых «тоталитарных» режимов), от опеки эстетической (восстание против «до-современных» ценностей, идущих от Античности), от социальной и психологической опеки патриархальной семьи и т. д. Именно этот процесс именуется «исторической возможностью обретения свободы»3, которую несет с собой модерн. Итогом этого движения к свободе должна стать автономия, которая сама устанавливает закон для своих действий, мыслится как «самозаконие». Реализацию либерального принципа в планетарном масштабе призвана взять на себя глобализа-

1 Bertucci M.-M. Chronique «linguistique». L'identité plurilingüe: un signe d'hypermodernité ? // Le français aujourd'hui. - P., 2007. -N 157. - P. 119-124.

2 Citot V. La modernité et son devenir contemporain. Notices bibliographiques sur quelques parutions récentes // Le Philosophoire. -P., 2005. - N 25. - P. 153-162.

3 См., например, Citot V. Le processus historique de la Modernité et la possibilité de la liberté (universalisme et individualisme) // Le Philosophoire. - P., 2005. - N 2. - Р. 36. - http://www.cairn.info/article.php?ID_ARTICLE=PH0IR_025_0035

ция, которая представляет собой передачу эстафеты «свободы» от Старого Света к Новому - США, заявленных до недавнего времени как единственная инстанция, способная осчастливить этим достижением все остальное человечество.

Тот факт, что усилия по «освобождению индивида» сконцентрировались преимущественно в евро-американском сегменте мира, логически обусловлен технологическим прогрессом, научно-технической революцией, которая первоначально получила наиболее мощные импульсы именно здесь. Технологические достижения - главные средства для первичного избавления человека от его фундаментальной зависимости - зависимости от природы. Следующей ступенью эмансипации индивида стало стремление «освободиться от общества», которое мешает его самореализации. Главной мишенью в этом процессе стало государство, которое было противопоставлено интересам личности. Однако на этом пути возникли свои «подводные камни». Для того чтобы безболезненно избавиться от государственной опеки, не ввергнув народы в анархию, в реальную «войну всех против всех», нужно было найти инстанцию, которая оказалась бы приемлемой заменой «общего блага» и скрепляющих общество общих ценностей, символом которых долгое время являлось государство. Такой инстанцией стал институт культуры. Культура поэтому становится новой универсальностью, вытесняющей прежнюю традиционную универсальность - государство. «В конечном счете, именно Культура воспитывает дух и дает индивиду доступ к универсальному», утверждает французский аналитик истории модерна профессор философии Винсент Сито1.

Если Культура как новая универсальность стала одним столпом модерна, то второй ее фундаментальной основой было утверждение индивидуализации перед лицом сверхиндивидуальных требований. Индивидуализация должна принять форму автономии личности. Автономии, прежде всего, от прежних великих универсалий - Церкви, Государства, Общества. Утверждается новый «прометеевский гуманизм как основание модерна, который делает из человека, в некотором смысле, бога в противовес религии, традиции и обычаю»2.

Однако вполне ожидаемым негативным следствием индивидуализации и господства автономии может стать феномен атомизации общества, его фактического распада. Для спасения нации от греха атомизации при сохранении главенства принципа индивидуации формулируется идея институтов демократии и права. В их основу легла идея контракта, договора, которая подчеркивает творимый людьми, а значит, искусственный, в определенной мере «самозаконный», свободный от трансцендентной воли характер политики. Идея свободного выбора политического режима человеком исходит из того же либерального постулата об отрицании гетерономии - подчинения внешнему по отношению к индивиду закону. В XXI веке этот постулат получил свое дальнейшее развитие и трансформировался в волюнтаристские действия по смене «непрогрессивных» режимов некоторых государств. При этом были использованы идеи продвижения институтов демократии и прав человека, что превратило их в манипулятивные слоганы.

Эволюция модерна

60-е годы XX века рассматриваются как пик торжества модерна, однако некоторые авторы уже тогда улавливают его закат. Для этого периода характерны расцвет общества потребления и массовой культуры, которым сопутствовал взрыв индивидуализма и появление новейших технологий коммуникации. Произошло резкое повышение уровня жизни в развитых странах Запада. И именно в этих обстоятельствах ценности модерна были поставлены под сомнение. Что же способствовало этому?

Два главных импульса модерна, рожденных Просвещением, - Разум и идеология Прогресса - в середине XX столетия в социальной реальности обернулись двумя жесточайшими войнами, а также изобретением атомной бомбы, и в качестве побочного следствия трагедией Чернобыля. Эти три События стали злыми демонами модерна и приговором ему в глазах европейских интеллектуалов. К этим грехам добавилось то, что харизматическая энергетика модерна, его прометеизм фактически создали тоталитарные режимы в политике. Реакцией на все эти травматические события и стал постмодернизм, который отверг «большие нарративы», а вместе с ним поставил под сомнение универсализм, разум и прогресс. Подсознательное и иррациональное восторжествовало над сознанием, критике были подвергнуты все формы иерархии, власти, авторитета, что должно было окончательно вывести из игры Государство.

Ведущими лозунгами постмодерна стали «право каждого на самовыражение», «на поиск собственного счастья», стремление быть «забавным», «прикольным», «жить легко», «Don't Worry, Be Happy», «Take it easy». Итогом явились два парадоксальных следствия, на первый взгляд взаимно отрицающих друг друга, но тем не менее, исходящих из одного корня - либеральных ценностей свободы и индивидуализма.

С одной стороны, как отмечает в своей знаменитой книге «Эра пустоты»3 Ж. Липовецки, возник «гедонистический индивидуализм». Современный человек, живущий в эпоху массового потребления, вступил в новую фазу западного индивидуализма, он переживает «вторую индивидуалистическую революцию» , для которой характерно сочетание эгоцентризма и крайнего опустошения, индивидуализации и превращение человека в «ничто». «...Постмодернистское общество больше не имеет ни идолов, ни запретов; у него нет ни величественных образов, в которых оно видит себя, ни исторических замыслов, которые мобилизуют массы. Отныне нами правит пустота, однако такая пус-

1 См., например, Citot V. Le processus historique de la Modernité et la possibilité de la liberté (universalisme et individualisme) // Le Philosophoire. - P., 2005. - N 2. - Р. 38. - http://www.cairn.info/article.php?ID_ARTICLE=PHOIR_025_0035

2 Ibid., p. 39.

3

Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. - М.: Владимир Даль. 2001.

4 Там же, с. 17.

тота, которая является ни трагической, ни апокалиптической»1. Человек стал жителем новой «постмодернистской пустыни», где господствует массовая демобилизация, которая «не сопровождается ни отчаянием, ни ощущением бес-

2

смысленности происходящего» .

С другой стороны, после 1968 года возникает явная анти-индивидуалистическая тенденция, которая проявляется в популярности разного рода коммунитарных движений, в разнообразии связей и контактов, в объединении в группы по узким интересам. Этот процесс Ж. Липовецки называет «коллективным нарциссизмом», потребностью группироваться с «аналогичными» созданиями. В информационный век подлинный диалог исчезает, а коммуникация превращается в изолированные акты самовыражения, «сообщения ради сообщения, самовыражения ради того лишь, чтобы выразить самого себя, и убедиться, что тебя слушает хотя бы микроаудитория,..»3. Такого рода нарциссизм потворствует постмодернистской десубстанциализации, также рождающей логику пустоты.

От постмодерна к «гипермодерну»

Большая часть западных исследователей полагает, что расцвет постмодерна пришелся на период с 1960 по 1980 годы. В течение последующих трех с половиной десятилетий шли разнородные процессы трансформации общества постмодерна. И хотя до сих пор нет однозначного и четкого понимания, в какое новое состояние общество постмодерна преобразовалось, наименований нового качества несколько - «неомодерн», «гипомодерн», «гипермодерн», «сверхмодерн», «продвинутый модерн» и т.п. (la «néomodernité», «l'hypomodernité», «l'hypermodernité», la «surmodernité», la «modernité avancée», etc.).

Дело не только в том, что процесс формирования нового качества общества незавершен. По сути, происходит развитие и углубление тех тенденций индивидуализации, социального гедонизма и массового консюмеризма, которые уже были отмечены как характерные черты западного общества конца 80-х гг. прошлого века. С другой стороны, на фоне компьютерно-цифровой технологической революции они приобретают новые черты, которые изменяют портрет современного индивида. И потому западные исследователи предпочитают говорить, скорее, о появлении «индивида гипермодерна» (d'individus hypermodernes), а не о цивилизации постмодерна (de civilisation hypermoderne).

Характеристики «нового человека» современности сочетают в себе парадоксальные приметы. С одной стороны современного индивида отличает инфантилизм, отказ от «свободы-независимости», которые выражаются в призывах к усилению социальной безопасности и в желании вернуть те преимущества, которые давало социальное государство. Такая позиция расценивается как утрата «революционного духа» 60-х, как стремление «построить свое маленькое счастье». И это счастье ассоциируется, главным образом, с материальным благосостоянием, удовольствием и комфортом. Ключевое слово современности, ее «пароль» - «покупательная способность» индивида.

Современный человек превратился в гиперпотребителя. Все стало предметом потребления - школа, религия, семья. Но это означает не только утрату революционного и критического духа 60-х, но фактически и потерю интеллектуальной автономии - главного пафоса и фундамента постмодерна. Именно такая «игра на понижение» вызывает у некоторых авторов негативное восприятие происходящих процессов, разочарование и ощущение отступничества от идеалов свободного индивидуализма. Отсюда и оценочное, по сути, негативное определение современного состояния западного общества как «гипомодерна».

С другой стороны, те же устремления делают современного человека гипериндивидуалистом. Новейшие технологии добавляют к этому такие свойства как гиперактивность, гиперкоммуникабельность и гиперстресс. Возникает настоящая мания коммуникации, желание постоянно «быть на связи» через мобильные телефоны, электронную почту, факс, скайп и т.п., «пользоваться жизнью по максимуму», «жить на скорости 200 км в час». И именно в таком контексте речь идет о «человеке гипермодерна». Его жизнь характеризуется интенсивностью, устремленностью, скоростью, срочностью. В таком случае так же, как и прежде, можно говорить об условном увеличении автономии, свободы и

4

независимости современного индивида .

Накануне общества «гипермодерна»

По мнению большинства современных исследователей, западное общество сегодня стоит на пороге перехода в новое качество. Индивид гипермодерна, по мнению Николь Обер, профессора социологии Высшей школы коммерции в Париже, представляет собой симптомы вероятного появления новой идентичности, «антропологической мутации». Характерные особенности такого индивида обсуждались представителями самых разных гуманитарных специальностей на коллоквиуме в Париже в 2003 году5. Согласно концепции Н. Обер, формирование индивида гипермодерна, возможно, в скором времени приведет даже к появлению общества гипермодерна. По ее мнению, первые представители этого нового человеческого типа появились уже в 70-е гг. XX века в Европе и Северной Америке. Зачатки же

1 Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. - М.: Владимир Даль. 2001. - С. 23-24.

2 Там же, с. 60.

3 Там же, с. 31.

4 Aubert N. L'intensité de soi // L'individu hypermoderne. - P.: Erès, 2013. - P. 73-88; Kaufmann J.-C. L'invention de soi. - P., 2004; Ehrenberg A. La fatigue d'être soi. 1998.

5 Aubert N. Introduction. Les métamorphoses de l'individu // L' individu hypermoderne. - P.: Erès, 2013. - P. 7. -http://www.youscribe.com/catalogue/livres/savoirs/sciences-humaines-et-sociales/l-individu-hypermoderne-2526130

самого общества начали возникать в 1990-2000-х гг. в экономически наиболее развитых странах западного мира. Главной чертой таких обществ был феномен так называемого «обострения», «выхода за пределы» всех процессов1.

Такого рода интенсификация затронула все сферы жизни социума. Она происходила в сфере глобализации рынков и коммерческих потоков. Социо-экономическая гипертрофия проявлялась в росте гиперпотребления, в усилении мировых монополий и роли финансовых рычагов управления. В медиа пространстве через ускорение глокализа-ции (одномоментности присутствия индивида на локальном и планетарном уровнях) взрывалось прежнее модернистское представление о пространстве-времени. На индивидуальном уровне возник культ тела благодаря распространению эстетической медицины. Интенсифицировались формы негативного бытия - от массовой безработицы до международного терроризма. Продолжилось отступление со своих позиций Церкви, профсоюзов, политических партий, государства, их значимости для массового сознания. Эти и другие явления подстегнули утрату социальных и индивидуальных моральных критериев поведения.

В то же время, нельзя утверждать, что гипермодернизм представлял собой радикальный разрыв с принципами модернизма. Напротив, он наследовал и продолжал главные принципы последнего - эмансипацию, приоритет разума, ориентацию в будущее, конвенциональные и контрактные практики социального бытия.

Личность «гипермодерна» - это личность радикально и фундаментально индивидуалистичная. Она вписана в глобальное пространство и мыслит себя в глобальном мире. В этом чрезвычайно гибком, подвижном обществе, которое З. Бауман очень удачно назвал «текучим»2, выделяются два полюса, два идеальных типа. Первый - это тип, который живет в интенсивном ритме жизни, в чрезмерном упоении потреблением, а значит, под постоянным давлением и стрессом, и который в поисках постоянного насыщения «сжигает» себя своей гиперактивностью. Люди второго типа, напротив, отказываются от участия в этой гонке или оказываются неудачниками и, таким образом, сталкиваются с пустотой существования3. Но именно первый, «позитивный» идеальный тип индивида рассматривается как сущностный для общества гипермодерна, подчеркивает Н. Обер4.

Соответственно, и само общество гипермодерна представляется как модель чрезмерности во всем, выхода за рамки, невероятной интенсивности всех процессов, даже, в определенной степени, «утрированности». Когда говорят о потреблении, то пишут о «гиперпотреблении». Если речь заходит о терроризме, то выясняется, что существует «гипертерроризм». Даже о самом капитализме говорят как о «гиперкапитализме»5. Такой беспощадный ритм создает логика развития новых технологий и коммуникаций, которые трансформируют общество.

Индивид гипермодерна изменил свое отношение к собственному телу6. Прежняя зависимость от Природы в этом отношении сменилась «самоопределением» человека в отношении своего биологического организма, которое простирается вплоть до возможностей радикальных изменений на генетическом уровне и перспектив клонирования. Трансформировались взаимоотношения с другими индивидами. На место длительных и неразрывных привязанностей пришли краткие, эфемерные и взаимозаменяемые встречи и контакты. Социальные связи стали более легкими и многочисленными и одновременно более хрупкими. Ярким примером тому является множественность контактов в Интернете, реализовать которые в реальном времени было бы просто невероятно даже в масштабе всей человеческой жизни. Человек гипермодерна больше не ищет смысла жизни в «вечности», он настроен на сиюминутное, Бог извне превратился во «внутреннего бога». Человек становится хозяином своего собственного существования, Богом для самого себя7. Эта характеристика стала центральной для западного варианта общества сверхмодерна. Круг, наконец, замкнулся. Цель достигнута. Бог умер, человек сам себе стал Богом.

Теоретически важные обобщения реперных точек новой современности предложил Марк Оже, один из крупнейших на сегодняшний день специалистов в области антропологии современности и пост-современности, профессор Высшей школы социальных наук во Франции. В своей знаменитой книге ««Ничейные пространства. Введение в антропологию сверхсовременности»»8 новое состояние общества он называет «надсовременностью», или «сверхсовременностью» (la surmodernité). По его мнению, главная модальность «сверхсовременности», которая радикально отличает ее от традиционных обществ, - это «перенасыщение», «переизбыток», «чрезмерность» (l'excès). Он выделяет три главных ареала новизны, три модификации такой «избыточности» (un triple excès) - «перенасыщение времени» (l'excès de temps), «перенасыщение пространства» (l'excès de l'espace) и «перенасыщение индивидуальности» (l'excès de l'individualité)9.

Прежде всего, речь идет о параметре времени, которое в сверхмодерне перегружено событиями. Историки не успевают их истолковывать. Но в то же время эти события «с избытком» комментируются социальными акторами

1 Hypermodernité . - https://fr.wikipedia.org/wiki/Hypermodernité

2 Бауман З. Текучая современность. - СПб.: Питер. 2008.

3 Castel R. La face cachée de l'individu hypermoderne: l'individu par défaut // L' individu hypermoderne. - P.: Erès, 2013. - P. 119128; Gaulejac V. de Le sujet manqué. L'individu face aux contradictions de l'hypermodernité // L' individu hypermoderne. - P.: Erès, 2013. -P. 129-144.

4 Interview de Nicole Aubert. 10 janvier 2006. - http://culture.nextmodernity.com/archive/2006/01/10/l-individu-hypermoderne.html

5 Ibid.

6 Tissier-Desbordes Él. Le corps hypermoderne // L' individu hypermoderne. - P.: Erès, 2013. - P. 173-198.

7 Kaufmann J.-Cl. L'invention de soi. Une théorie de l'identité. - P.: Colin, 2004. - P. 226.

8 Augé M. Non-Lieux. Introduction à une anthropologie de la surmodernité. - P.: Le Seuil, 1992.

9 Augé M. Résumé: Non-Lieux. Introduction à une anthropologie de la surmodernité. 1992. - http://www.articule.net/wp-content/uploads/2008/10/diapononlieux.pdf

разного рода1. Перемены в восприятии времени обязаны исчезновению «больших нарративов», исторических проектов, исчерпанием идеи прогресса. Однако эти характеристики современности уже были проанализированы постмодернистами, в частности, Ж.-Ф. Лиотаром. Марк Оже отмечает, что отсюда следует, что мы более не ищем «истоки», а только «различия». Мы утрачиваем память, а вместе с ней уходит идентичность. Именно постмодернизм с его «концом больших нарративов», проектов, идеологий привел к тому, что их место заняло обилие событий. Чрезмерность «событий» создает постоянную видимость новизны, изменений, но фактически ведет к полной утрате смысла существования.

Во-вторых, происходит трансформация пространства, которое определяется непрерывным и мгновенным переходом от локального, местного уровня к планетарному. Каждая семья имеет возможность присутствовать одновременно и всюду благодаря СМИ. Оба уровня, таким образом, оказываются в теснейшей связке - циркуляция и перемещение восприятия от масштаба деревни к масштабу земного шара становятся обыденностью повседневности. Наконец, в качестве третьей особенности общества сверхмодерна М. Оже отмечает невиданную ранее индивидуализацию, сосредоточение на «я-субъекте»2.

Несмотря на разнообразие работ, посвященных явлениям, связанным с «гипермодерном», все они сходятся в том, что новое качество не порывает с главными ценностями модернистского проекта - рациональностью, автономией и индивидуализмом. Современные технологии, которые лежат в основе трансформаций, лишь смещают акценты, гипертрофируют указанные черты, доводя их порою до парадоксальности, растут негативные последствия. Но все это не означает отказа от проекта «модерна», от европейских ценностей, которые продолжают считаться общечеловеческими.

Интересно, что среди важнейших событий новейшего времени Марк Оже называет «крушение советского блока»3. И этот неслучайно. Сегодня, после избрания нового президента Америки, которое завершает эпоху Нового мирового порядка, Pax Americana, человечество вступает в новую эру, которая должна вернуть Традицию и связанные с нею ценности. Но именно на этом пути европейский «сверхмодерн» оказывается ограниченным своим исходным постулатом отказа от трансценденции. В то же время именно такой импульс хранит в себе Россия. И здесь встает вопрос не только об исчерпании одновекторного развития и однополярной сущности мира, но и о том, какая концепция будет определять грядущее - отказавшаяся от трансценденции и Традиции или сохранившая эти начала в имманентном сознании.

* * *

Экскурс в «новейшую современность», представленную в европейских исследованиях, показывает очевидную преемственность всех этапов модерна, несмотря на жаркие споры и новые парадоксальные характеристики «человека гипермодерна». Это свидетельствует об устойчивости и фактической неизменности сути европейской цивилизации. В то же время более детальное знакомство с новейшими чертами «эры пустоты», «гиперпотребления» и «гиперкапитализма» заставляет задуматься о чужеродности подобных перспектив для ментальности российского человека. Ностальгия по таким ценностям как справедливость, патриотизм, величие страны, единение, общее благо говорят о том, что существуют достаточно большие цивилизационные различия приоритетов развития. В рамках подобных размышлений вновь встает вопрос о переосмыслении Традиции и поиске собственного пути развития, который мог бы успешно сочетать новые технологические достижения и привычные для нас гуманистические ценности подлинного общения и истинно человеческого общежития.

1 Augé M. - https://fr.wikipedia.org/wiki/Marc_Augé

2 Abélès M. Compte rendu: M. Augé, Non-lieux. Introduction à une anthropologie de la surmodernité // L'Homme. - P., 1994. -Vol. 34, N 129. - P. 139. - http://www.persee.fr/doc/hom_0439-4216_1994_num_34_129_369701

3 Augé M. - https://fr.wikipedia.org/wiki/Marc_Augé