CC BY
31
УДК: 303.446.4; 341.11; 94(4) «1945/...»
ФАДЕЕВА Т.М. * ЕВРОПЕЙСКАЯ ИНТЕГРАЦИЯ: ПРОЕКТ В ЭПОХУ ПЕРЕМЕН И ЕГО ОТРАЖЕНИЕ В ЗАПАДНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ.
DOI: 10.31249/ihist/2021.04.03
Аннотация. Статья посвящена проекту Европейской интеграции в контексте проблем глобализации XXI в., широко освещаемым в западной литературе. Процесс глобализации в многополярном мире, снижение роли США, подъем Китая, усиление России, стагнация экономики в западной литературе характеризуются как «глобальный беспорядок» и «глобальная турбулентность». В самом Евросоюзе объединительные тенденции (расширение числа стран-членов) сменились замедлением процесса углубления («Европа на разных скоростях»), усилением центробежных сил, позиций евроскептиков, националистическими и популистскими движениями. Резкой критике подвергаются дефицит демократии и рост иммиграции. В условиях «глобальной турбулентности» или «глобального беспорядка» необходимость сохранить «автономию» ЕС, ее собственную лидерскую стратегию, так называемая soft power, или «мягкая сила», вновь выходит на первый план.
Ключевые слова: Европейская интеграция; Евросоюз; глобализация; «новый глобальный беспорядок»; «Европа на разных скоростях»; евроскептики; националистические и популистские движения; дефицит демократии; «мягкая сила» и автономия Европы.
* Фадеева Татьяна Михайловна - кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН. E-mail: fadeewatatjana@yandex.ru
FADEEVA T.M. European integration: Project in an era of change and its reflection in Western literature.
Abstract. The article is devoted to the project of European integration in the context of the problems of globalization of the 21 st century, widely covered in Western literature. The process of globalization in a multipolar world, the decline in the role of the United States, the rise of China, the strengthening of Russia, and the stagnation of the economy are aptly characterized in Western literature as «global disorder» and «global turbulence». In the European Union itself, the unifying tendencies (the expansion of the number of member states) were replaced by a slowdown in the process of deepening («Europe at different speeds»), the strengthening of centrifugal forces, the positions of Eurosceptics, nationalist and populist movements. The democratic deficit and immigration problems are sharply criticized. In the context of «global turbulence» or «global disorder», the need to preserve the EU's «autonomy», its own leadership strategy, so-called «soft power», again comes to the fore.
Keywords: European integration; the European Union; globalization; «new global disorder»; «Europe at different speeds»; Euroscep-tics; nationalist and populist movements; democratic deficit; European autonomy and «soft power».
Для цитирования: Фадеева Т.М. Европейская интеграция: проект в эпоху перемен и его отражение в западной литературе. (Статья) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5: История. - Москва : ИНИОН. РАН, 2021. - № 4. - С. 44-67. DOI: 10.31249/rhist/2021.04.03
Идея объединения Европы неоднократно возникала на протяжении истории континента. Ее активизация на современном этапе вызвала к жизни целую философию относительно наиболее адекватных форм общественного устройства огромного культурного пространства, обозначаемого как европейская цивилизация. В соответствии с либеральным подходом, культурное пространство европейской цивилизации представлялось как «скорее однородное, имеющее дело с индивидуумами (независимо от их этнокультурной, национальной и т.п. принадлежности), управляемыми неким центральным (а в перспективе мировым) правительством. Далее это представление уступило место федералистскому проек-
ту, согласно которому культурное пространство европейской цивилизации складывается из общностей - семьи, соседской общины, селения, региональных, этнокультурных сообществ, которые объединяются в более обширные союзы, с соблюдением принципа субсидиарности» [5, с. 4-5]. В соответствии с ним, только те функции, которые не могут быть достаточно эффективно осуществлены на нижележащем уровне, подпадают под юрисдикцию вышележащего уровня. Этот принцип, имеющий корни в средневековой Европе и восходящий к политической мысли XVI столетия, находит продолжение в современном федерализме и заложен в основу Маастрихтского договора. Европейский Союз мыслился как объединение, предполагающее различные уровни идентичности, не противоречащие, а дополняющие друг друга, как «Европа единая в многообразии», тогда как либеральная традиция связана с недолгим, не более двух столетий, периодом истории, отмеченным появлением и укреплением национальных государств.
Вторая мировая война обозначила закат «европоцентристского» мира и одновременно раскол на Западную и Восточную Европу. Возрождению идеи единства в ее Западной части произошло в условиях упадка Европы, разоренной войной, утратившей статус колониальной империи, прежнее влияние в мире, расколотой между двумя супердержавами. Федералистская концепция устройства Европы развивалась среди сил Сопротивления, особенно итальянского, а после Второй мировой войны обрела поддержку в лице таких крупных деятелей послевоенной Европы, как Л. Эйнауди, В. Спинелли, Ж. Монне, Р. Шуман, К. Аденауэр и др. Однако и сегодня в сознании граждан сохраняется противоречие между чувством национальной принадлежности (национальной идентичностью) и связанной с ней классической идеей государственного суверенитета, с одной стороны, и наднациональными европейскими институтами, с другой [6, с. 24].
После Второй мировой войны строительство единой Европы прошло два этапа. Первый, связанный с экономической интеграцией, продлился сорок лет. Затем последовал второй этап - интеграции политической, вехами которой стали подписание Единого акта в 1986 г., а затем Маастрихтского договора в феврале 1992 г. На заседании Европейского совета в Маастрихте 9-10 декабря 1992 г. был принят договор о политическом союзе, в результате
которого у Сообщества, как пишет профессор Женевского института политических исследований Д. Сиджански, «появилось новое политическое измерение. Это новый шаг в становлении федералистского устройства Европы» [4, с. 34-38]. Строители Европы видели в федерализме оптимальную форму социально-политической организации общества, сочетающую национальную и региональную идентичность с требованиями взаимозависимости и глобализации. Современный мир, констатирует ученый, испытывает двойной прессинг: «С одной стороны, прессинг глобализации под воздействием научно-технической революции, с другой -стремления к культурному и национальному своеобразию. При существующей тенденции к унификации и следованию общей модели заметно стремление сохранить историческое наследие и национальную или региональную идентичность» [4, с. 203]. На совмещение этих, казалось бы, разнонаправленных течений и направлен федералистский подход.
Европейское сообщество - Третья сила или часть Североатлантического сообщества?
Новое европейское сознание, отвечая глубинному стремлению народов к единству, во многом явилось результатом целенаправленных усилий европейских интеллектуалов. Оно, в свою очередь, становилось своеобразным катализатором политического единства. Поэтому литература, преобладавшая на начальном этапе европейского строительства и нацеленная на превращение утопии в реальность, отличалась оптимизмом. Подчеркивалось, что Евро-интеграция принесла мир, процветание и новые возможности для народов. Европа формирует собственную лидерскую стратегию, рассчитанную на долгосрочную перспективу и основанную на так называемом принципе «мягкой силы» (soft or quiet power). Наконец, Европейский Союз как крупнейший игрок в мировой торговле не только приобрел мировое значение в качестве «экономической переговорной силы», но и устанавливает действующие на международном уровне стандарты (нормы, юридические правила - «legal rules») в ряде вопросов, включая охрану окружающей среды. Профессор Колумбийского ун-та Э. Бредфорд в книге: «Брюссельский эффект: как Евросоюз правит миром» показывает, что это проис-
ходит благодаря центральной роли ЕС в установлении высоких норм и стандартов в области производства и социальной защиты, формирующих международный бизнес. Евросоюз сумел приобрести это влияние, обусловливая доступ на свой рынок, второй по объему в мире, в соответствии с его стандартами. Бредфорд иллюстрирует предложенное им выражение «Брюссельский эффект» (Bussels effect), сходный по модели с «Калифорнийским эффектом» (California effect), общепризнанные обязательные постановления внутри США, - приводя примеры из области политики ЕС, в том числе безопасность пищевых продуктов, конфиденциальность данных и защиту окружающей среды [8, p. 24]. Фермеры в Небраске, например, выращивают продукты, не содержащие пестицидов, чтобы они соответствовали стандартам ЕС. Глобально интегрированные производители таких разнообразных товаров, как химикаты, автомобили и банковские услуги, считают, что зачастую выгоднее производить только одну линейку продуктов на самом высоком мировом уровне, который почти неизбежно соответствует европейскому. Даже крупные технологические компании, такие как Google и Microsoft, должны следовать антимонопольной политике ЕС. Брюссельский эффект освобождает ЕС от прямой роли в навязывании стандартов, поскольку одних рыночных сил часто бывает достаточно, при этом транснациональные компании добровольно расширяют правила ЕС для управления своими глобальными операциями [8, p. 208]. Вопреки распространенному представлению, согласно которому европейская модель приходит в упадок, Э. Бредфорд показывает, что обязательные постановления ЕС поддерживают высокие стандарты производства не только в США и в Китае, но и во всем мире.
Позиции Евросоюза в «мире перемен» находили отражение в литературе. С конца 1990-х и на протяжении 2000-х годов междисциплинарное изучение европейской интеграции, включая формирование и раннюю историю, можно обобщенно обозначить как достижение равновесия между наднационально-федералистскими и либерально-институциональными межправительственными проектами. После финансового кризиса 2008 г. и ухудшения состояния дел в Евросоюзе неуверенность в будущем ЕС вышла на первый план и обратила умы к изучению уже достигнутого. Сущность
и польза институтов интеграции для сплочения европейских стран ради мирного сотрудничества была поставлена под вопрос.
Образцом такого критического обозрения пути, пройденного интеграцией от конца войны до Маастрихтского договора включительно, стала книга немецко-британского историка Кирана Клауса Пателя «Проект Европа: критическая история» [13]. Написанная по-немецки и изданная в Кембридже в переводе на английский в 2020 г., она имела широкий международный резонанс: журнал «Европейская история интеграции» даже назвал ее «шедевром». Судя по отзывам, западный читатель высоко оценил объективный нарратив с попутным развенчанием мифов, связанных с историей интеграции. Автор показывает, как Европейское сообщество в его раннем облике Европейского объединения угля и стали (ЕОУС) стало самой сильной международной организацией в послевоенной Европе, потеснив другие организации, возникшие ранее, более многочисленные и амбициозные.
Патель считает, что не было генерального плана или хотя бы схемы интеграции Европы. Скорее, интеграции способствовали исторические обстоятельства, сильные личности, внешние влияния, прежде всего, со стороны США. Разумеется, сохранение мира в Западной Европе с сопутствующей задачей разрядки франко-германской напряженности было одной из основных мотиваций евроинтеграции. Однако мотив мира и безопасности не следует переоценивать. Отсюда вывод автора, согласно которому «Европейское Сообщество скорее воспользовалось относительным миром, нежели способствовало ему. Важнее то, что оно выглядело как гарант мира на протяжении 1970-80-х годов» [13, р. 21].
Считается, что Евросообщество способствовало восстановлению и процветанию послевоенной Европы. Обзор литературы показывает, что этот вклад был весьма скромным и что период экономического роста в 1945-1970-х годах переоценен. В последующие годы роль ЕС была значительнее, обеспечивая стабильность в ходе нефтяных кризисов. Задолго до Брекзита евроинте-грация показала себя как обратимый процесс, невзирая на риторику о «все более тесном союзе». Утверждение Пателя звучит успокаивающе: «Интеграция идет рука об руку с дезинтеграцией: последнее есть часть политической нормальности, а не катастрофическое событие, способное расколоть ЕС» [13, р. 230].
Продолжая свое критическое обозрение ЕС, Патель развенчивает первоначальную идею европейской интеграции - выступить в качестве третьей силы между миром капитализма и миром социализма. В конечном счете, ЕС возникло на пересечении трех процессов, пишет он. Во-первых, он был частью Запада с его фундаментально капиталистической ориентацией и опекающей рукой США. Период основания ЕС совпал с восхождением идеи специфически «Атлантического сообщества». Это относится не только к центральной роли американского влияния на Западную Европу, но и к значению взаимных интересов и ценностей, поддерживаемых рядом институтов - от НАТО до Бреттон-Вудских соглашений. Во-вторых, создание ЕС происходило в ходе холодной войны, которая в возрастающей степени формировала и сужала возможности выбора для европейского сотрудничества. Это особенно ярко иллюстрирует траектория начальных этапов евроинтеграции. Хотя и запущенный как общеевропейская инициатива, план Маршалла был направлен против СССР, что провоцировало создание последним в 1949 г. Совета экономической взаимопомощи (Комкон) и установление Железного занавеса.
Следующим шагом стал в 1950 г. Совет Европы, который включил в свои границы нейтральные государства. В следующем, 1951 г., возникло ECSC (Европейское объединение угля и стали), оттеснившее ряд организаций, возникших ранее и более крупных: ЦКЕСЕ (Экономическая комиссия Объединенных наций за Европу), ECSC (Организация европейского экономического сотрудничества) и Совет Европы. ECSC недвусмысленно включил только страны Западного лагеря, хотя еще недавно сохранялись надежды на европейский «третий путь» [13, р. 18-19]. Объединение каменноугольной, железорудной и металлургической промышленности Франции, ФРГ, Италии, Бельгии, Нидерландов и Люксембурга не только заложило основу дальнейшей экономической интеграции в Европе, но и стало первой организацией, основанной на принципах наднациональной интеграции. ECSC существенно потеснило ЦКЕСЕ, поскольку общеевропейская конфигурация отныне входила в противоречие с логикой холодной войны. Отныне западная Германия входила в ECSC в качестве члена-основателя. «Другими словами, - отмечает Патель, - уже через пять лет после победы над Германией в 1945 г. страх перед ней - вопреки двум мировым
войнам и другим конфликтам - был перекрыт антикоммунизмом и логикой холодной войны. В ходе 1950-х годов молодое западногерманское государство постепенно получало допуск в другие международные корпуса» [13, р. 20]. Так участие в ECSC способствовало превращению бывшего агрессора в мирную державу Западную Германию и сосредоточило усилия на франко-германском примирении.
Послевоенные надежды на перестройку Европы в качестве нейтральной третьей силы, противостоящей двум супердержавам, становились все более нереалистичными. «Напротив, с конца 1940-х годов международные организации становились форумами для Западного и Восточного блоков, крепивших каждый внутреннюю сплоченность. В ранние 1960-е годы де Голль стремился преодолеть раскол на Запад-Восток, даже ценой трений с Западом, но его усилия были обречены на неудачу» [13, р. 21]. Так холодная война все глубже внедрялась в интеграционный процесс. Третья характерная черта ЕС связана с ее относительно малыми размерами. В ходе первого послевоенного десятилетия Западная Европа осознала, что эффективное действие становится значительно более трудным, когда - как в случае Совета Европы - круг членов чрезмерно расширяется. Было ясно, что принцип ЕС - «малое, но превосходное» - однажды принесет удачу и оставит ОЕЕС и ЦКЕСЕ далеко позади. Ни одна из этих международных организаций не охватывала всей Европы, но все они стремились представлять континент в целом. В отличие от них решения, принимаемые ECSC, «не требовали прохождения через национальное законодательство» [13, р. 24].
Европейское Сообщество формировалось как «поздний пришелец» в пространстве, плотно заселенном международными организациями. Европа вышла на первое место в качестве преобладающего форума международного сотрудничества только в 1970-1980-е годы прежде всего благодаря монетарной политике и расширению торговли. Создание Общего рынка неизбежно влечет вопросы охраны окружающей среды, гигиены, заботы о потребителе и социальной политики, ответственность за которые брал на себя ЕС, вводя в отличие от других организаций ряд «обязательных правил», которые были непосредственно включены в национальное законодательство [см. подробнее 8].
Ко времени завершения холодной войны ЕС оказался способным приобрести огромное значение, поскольку альтернативные модели исчерпали лимит своих возможностей. «Плана не было, -уверен Патель. - Малая Западная Европа возникла в силу необходимости подчеркнуть степень автономии по отношению к западной супердержаве - США. Для этого больше подходил ЕС» [13, p. 123]. При всех своих кризисах ЕС оказался удивительно прочным и гибким, хотя и не таким, каким его мечтали видеть отцы-основатели.
Один из устойчивых мифов ЕС - преувеличение его роли как гаранта мира и безопасности в период холодной войны. Кроме того, преувеличение роли ЕС в обеспечении экономического роста и процветания также является мифом: подсчеты показывают, что она была невелика - менее половины процента прироста ВНП в год. Это означает, констатирует Патель, что «30 славных лет» (Les trente glorieuses)1 восстановления от окончания войны до середины 1970-х годов не следует переоценивать. «Другими словами, ЕС обеспечил стабильность в ходе кризисов 70-х годов и подъем - в ходе 80-х годов» [13, p. 113]. Экономически сильная и объединенная Западная Европа рассматривалась как лучший оплот против советского блока и против коммунистических течений вне его. Можно сослаться на двух американских авторов, Л.Н. Линдберга и С.А. Шейнголда: «Для человека с улицы и для бизнесмена Общий рынок ассоциируется с динамизмом и ростом. Однако, миф Общего рынка сам по себе является важным политическим фактором». Другими словами, экономический рост, приписываемый ЕС, - нечто большее, чем миф, поскольку является также и фактором роста» [13, p. 128-129].
ЕС: принцип углубления и расширения на практике
В истории объединения Европы после первых удачных шагов наметились два направления - углубление и расширение.
1 Славное тридцатилетие (фр. Les Trente Glorieuses) - термин, введенный Жаном Фурастье в 1979 г. для периода с 1946 по 1975 гг., когда в развитых капиталистических странах произошли значительные экономические и социальные изменения, когда в западноевропейских странах и в Японии, с 40-летним отставанием от США, сформировалось общество потребления.
В результате поэтапного расширения с 1973 по 1995 г. число стран-участниц увеличилось с 6 до 9, затем до 15, а с 2004 г. достигло 25. Углубление подразумевает все более полное объединение экономики и политики национальных государств, стимулируемое последовательным формированием наднациональных институтов Сообщества. Однако взаимодействие процессов углубления и расширения достаточно противоречиво. Изучение последствий этих двух процессов в ходе предшествующих четырех расширений привело известного российского исследователя европейской интеграции Ю.А. Борко к выводу, согласно которому все они в той или иной степени затормозили процессы углубления. Это проявилось в двух аспектах, пишет он: «С одной стороны, каждое расширение способствовало дифференциации внутри интеграционного объединения, его переходу к интеграции "на разных скоростях". Маастрихтский договор узаконил концепцию "Европы разных скоростей", превратив ее в официальную доктрину ЕС. С другой стороны, возросшая неоднородность ЕС-15 по сравнению с первоначальной "шестеркой" и даже с "девяткой" отрицательно сказалась на качестве создаваемого единого экономического пространства. В целом анализ предшествующих расширений позволяет сделать вывод о том, что пятое расширение европейской интеграции будет гораздо более сложным и неоднозначным по своим последствиям для ее дальнейшего углубления» [1, с. 24]. С течением времени этот прогноз российского ученого, высказанный в 2004 г., не только подтвердился, но и нашел дальнейшее развитие в работах западных исследователей.
Спустя 17 лет, в 2021 г. в исследовании двух молодых ученых из Германии, Л. Глау и Х. Вагнер (Университет г. Хаген), «Дивергенция тенденций в процессе Европейской интеграции: опасность для устойчивости ЕС?» вопрос был поставлен значительно шире, а именно: не следует ли расценивать особенности последнего «расширения» как опасность для устойчивости ЕС? Действительно, ЕС - сравнительно молодое образование, в котором 13(16) из 27 стран-членов присоединилось только с 2004 г. и, следовательно, оно весьма разнородно в плане экономического, институционального и структурного развития. Отсюда возникает вопрос о внутренней стабильности (устойчивости) ЕС, что становится особо важным в периоды кризисов, потрясений, или отсут-
ствия амбициозных целей. Эта внутренняя разнородность и, следовательно, уязвимость беспокоит авторов. На основе обзора эко-нометрических исследований они делают вывод, что конвергенция доходов среди ядра экономик ЕС наблюдалась ранее введения евро. Однако недавние исследования указывают на усиление дивергенции для группы ЕС-15 и группы ЕС-12 с 2008 г., т.е. после «последнего расширения 2004-2007 гг. и кризиса 2008 г. Кроме того, в известной степени подтвердилось предположение, согласно которому конвергенция институтов является предпосылкой устойчивого сближения доходов и что этому соответствует географическая концентрация сравнительно хорошо и довольно плохо работающих стран» [9, р. 19]. Небольшое расширение ЕС в 2013 г. за счет двух стран только усилило этот вывод. Или, говоря иначе, отсутствие конвергенции в области институтов ставит под угрозу устойчивость конвергенции доходов, поскольку последняя тогда будет поддерживаться только за счет текущих трансфертных платежей, которые в долгосрочной перспективе могут привести к политической неустойчивости.
Авторы исследования считают возможным сделать важный вывод: «Страны - члены ЕС, ведомые Францией и Германией, приняли рискованную стратегию, пойдя на политически мотивированный процесс расширения с включением институционально и структурно слабых стран. С одной стороны, это сделало ЕС геополитическим тяжеловесом, который может иметь позитивный эффект в процессе глобализации и в текущей новой системе соперничества между великими державами США и Китаем; но, с другой стороны, он замедлил возможное углубление процесса евроинте-грации. Более того, процесс конвергенции не только зашел в тупик, но проявились признаки дивергенции (усиления различий). Это, в свою очередь, повело (особенно после финансового кризиса 2008 г.) к значительному увеличению финансовой помощи более слабым странам-членам ЕС, особенно тем, кто отстает в области институтов. Можно сказать, что европейская интеграция была хорошей идеей, но ее внедрение было плохим из-за политических ошибок в ходе реализации проекта» [9, р. 22].
Действительно, последнее расширение, когда практически одновременно в ЕС вступило почти 1 5 государств, с весьма значительным отставанием в уровне экономического и социального раз-
вития (в целом производство ВВП на душу населения составляло в них 40-50% от уровня ЕС), радикально отличалось от предыдущих. К тому же, в большинстве из них формирование эффективной рыночной экономики, правового государства и гражданского общества было далеко не завершено. Экономическая цена расширения на страны Восточной Европы была велика. В ходе многочисленных дискуссий по поводу расширения и его последствий в Западной Европе возобладало мнение: руководство ЕС принимало решение в пользу принятия стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ), руководствуясь, главным образом, политическими мотивами и трактовалось как стремление «поскорее подобрать ставшие бесхозными остатки социалистического лагеря, пересмотреть послевоенную "потсдамскую модель" устройства Европы» [2, с. 31].
В результате расширения ЕС существенно отклонился от курса на федеральную Европу, который был начертан ее основателями в 1950-е годы. Проект Европы, «действующей как единое целое», отодвигался в неопределенное будущее. Большинство аналитиков склонилось к варианту развития Европы «на разных скоростях». Концепция процесса интеграции на «разных скоростях» была предусмотрена еще Маастрихтским договором в 1992 г. В нем было сохранено право Великобритании и Дании оставаться вне Экономического и Валютного Союза, и признано право двух или более стран-членов на продвинутое сотрудничество или «углубленную интеграцию», не дожидаясь участия других членов ЕС. Сегодня, когда состав участников вырос почти вдвое, в меньшинстве оказалось «твердое европейские ядро», а новые страны-члены составили «зону региональной политики» или «догоняющего развития»: они не являются полными участниками Шенгенских соглашений и на определенное время на них распространяются некоторые ограничения.
В случае прогрессирующей дивергенции предусмотрен выход из ЕС, однако, это процесс слишком долгий и дорогостоящий. Более реальным представляется выбор варианта «Европа на разных скоростях», включенного в Лиссабонский договор 2009 г. (Договор о функционировании Европейского Союза - TFEU). Подобную идею Европы с «изменяющейся геометрией», которая опиралась бы на «твердое ядро», представленное Германией и
Францией, высказали еще в 1994 г. Карл Ламерс и Вольфганг Шойбле, (Überlegungen zur Europäischen Politik, 1 сентября 1994 г.). Основная цель состояла в том, чтобы создать гибкие варианты входа и выхода («дышащая» система) с возможностью повторного вступления (для правительств-преемников нарушителей правил)
[9, р. 17].
Модель Евросоюза: федерация, конфедерация, консоциация, межправительственный союз?
Вопросы соотношения национального и наднационального компонентов в европейском объединении по-прежнему занимают важное место в сознании ее граждан. Проект политического объединения Европы наталкивается на существование наций как средоточия политической власти, несмотря на возникновение наднациональных институтов. Для лучшего понимания этого неотделимого от развития ЕС противоречия, авторы вновь обращаются к обстоятельствам его складывания. Американский исследователь Себастиан Розато (Институт Корнелл) в книге «Силовая политика и складывание Европейского сообщества» [14] анализирует раннюю историю интеграции от послевоенного периода, включая ЕОУС и ЕОС, до Римского договора и образования ЕС. Розато строит свое историческое исследование на теории «баланса сил», подчеркивая, что западноевропейские государства имели мотив, средства и возможность интегрироваться против подавляющего противника. Он выделяет два компонента: внешнее балансирование из-за подавляющей советской военной угрозы (определяемой им как военное соотношение 3:1) и внутреннее балансирование для поддержания равновесия с Германией. Применяя теорию баланса сил к ранней европейской интеграции и опираясь на данные из американских, британских и французских источников, автор доказывает, что эти угрозы служили достаточным стимулом к интеграции и к созданию общеевропейских институтов. Его центральный аргумент двоякий: во-первых, интеграция в Западной Европе основывалась на соображениях политической безопасности, которые были обусловлены контекстом холодной войны в Западной Европе, и, во-вторых, форма сотрудничества (централизованная или децентрализованная) определялась сооб-
ражениями «баланса сил». В заключение Розато применяет теорию «баланса сил» к будущему европейской интеграции, приводя довольно убедительные доказательства причин замедления интеграции в период после холодной войны (имея в виду распад СССР и, соответственно, исчезновение «советской военной угрозы»). Книга интересна как вклад в конструктивные дебаты вокруг не только мотивационных факторов европейской интеграции и развития, но и в постановку вопроса о других перспективах, которые доминировали в этой области на протяжении большей части эпохи после окончания холодной войны.
Рост националистических настроений и авторитета популистских лидеров в странах ЕС, как правило, связан с критикой ЕС как элитарного проекта для политической верхушки, игнорирующей интересы народа. В связи с этим все громче звучат голоса о необходимости вернуться к «истинным национальным ценностям» как альтернативе европейской идее. Эта опасная для европейской интеграции тенденция, затронувшая не только новую Европу, но и страны старой Европы, беспокоит брюссельских политиков высшего ранга. Миграционный вызов - также важная, хотя и не единственная причина роста националистических настроений в ЕС, поскольку он напрямую и наиболее явно затрагивает повседневную жизнь европейских граждан [15].
О том, какие сложности испытывают исследователи, ставящие задачу классифицировать природу ЕС в терминах политической истории, свидетельствует книга-сборник «Политическая история Европейского Союза» [12]. Ее издатели и авторы Юрген Нейер и Антье Винер и остальные авторы пытаются рассмотреть это сложное образование как федералистское, наднациональное, как межправительственный союз, основанный на общеевропейской идентичности, власти и институциях, наконец, как империю с постимперскими качествами, направленными на преодоление ограниченности национального государства. Однако новые аналитические подходы и методы изучения Европейского Союза скорее подтвердили недостаточность этих определений. «Поражает сама сложность Союза, поддающаяся определению через отрицание», -говорится в Заключении. Так, согласно высказыванию профессора Ричарда Т. Гриффитса: «ЕС похож на государство, но им не является; оно управляет, но не является правительством, оно уникаль-
но - это sui generis (в своем роде). Поверхностные категорические утверждения, как правило, по своей сути обнаруживают, что один или несколько частей головоломки sui generis отсутствуют» [12, p. 241].
Представляется, что для лучшего понимания ЕС важно включить в сферу рассмотрения критику, которой он подвергается со второго десятилетия XXI в. Какими только устрашающими эпитетами ни награждали власти Евросоюза, или, кратко, «Брюссель», политологи и журналисты: это и «бюрократический монстр», «наднациональный Левиафан», «новая империя»; проект «в лучшем случае расточительный, в худшем - опасный». Подобные определения представляют ЕС как угрозу политическому порядку стран-членов. В 1953 г. Шарль де Голль называл план Европейского оборонительного сообщества «искусственным монстром, Франкенштейном», а в 1963 г. наложил вето на вступление Британии в ЕС. Маргарет Тэтчер в 1980-е годы выражала обеспокоенность европейским сверхгосударством, осуществляющим новое господство из Брюсселя, где решения принимает «назначенная бюрократия». Однако, этот спор, которому К. Патель посвятил раздел под названием «Сверхгосударство или орудие наций?» своей книги «Проект Европа», по его мнению, сильно преувеличен. «Европейское сообщество никогда не пыталось отменить национальное государство. Напротив, во многих отношениях Сообщество было орудием национальных интересов. Чтобы функционировать, оно нуждалось в стабильных, предсказуемых и зависимых странах-членах, и копировало их способ действий, основанный на законах и бюрократии» [13, p. 205].
Процесс все более тесного слияния с администрациями государств-членов вел, в свою очередь, к трансформации существующих государственных структур, особенно начиная с 1980-х годов [13, p. 103]. Брюссель стал важной точкой отсчета не только для политиков, но и для государственных служащих и администраторов, а также экспертов, лоббистов и прочих акторов, число которых постоянно росло. Это было обусловлено не только содержа-
нием acquis communautaire1, но и со связанными с ним процедурами. Поскольку государства-члены были в основном представлены своими правительствами в Брюсселе, процесс интеграции укрепил исполнительные органы по отношению к парламентам и в федеральных системах, и на национальном уровне над регионами [13, p. 105].
Но об этом было мало известно общественности, и, следовательно, не было никакого критического обсуждения изменений; как недовольство «Брюсселем», так и серьезная общественная поддержка не находили реального выражения вплоть до 1990-х годов. Весьма серьезной представляется проблема неудачи ЕС в попытках завоевать сердца и умы граждан своих стран-членов. Проект «Европа» был созданием элит с сильным технократическим уклоном и отношение большинства граждан к процессу интеграции оставалось отчужденным и критическим. Но по мере того как результаты интеграции становились все более очевидными, замечает Патель, «многие стали задаваться вопросом, как и когда они согласились на эти изменения» [13, p. 276].
Проблема поддержки, контроля гражданами стран-членов и их участия в интеграционном процессе ныне еще более настоятельна, нежели в послевоенные десятилетия. Введение дифференцированной интеграции, как более практичный выбор, выглядит проблематично в плане демократической легитимности и контроля: дифференциация придает ЕС еще большую неопределенность, раздробляя проект на много частей, каждая из которых нуждается в обосновании перед публикой. Это ослабляет легитимность проекта в целом. Его неоднородность отражается не только в сфере ценностей и норм. Статус последних обнаружил свою противоречивость, когда в составе ЕС появились такие страны, как Испания в 1950-е годы, Греция в 1960-е и так называемые страны «глобального юга» в 1970-1980-е годы.
В затруднительных случаях ЕС предпочитает реальную политику ценностям. Повсюду ЕС охотно сотрудничает с авторитарными режимами. «Уступки и компромиссы практически неизбеж-
1 Официальный глоссарий ЕС определяет понятие «acquis communautaire» как «совокупность общих прав и обязанностей, связывающих все государства-члены вместе с Европейским Союзом».
ны, но они становятся двойным стандартом, если знаменем "сообщества ценностей" размахивают слишком высоко» [13, p. 278]. По мере того, как обещания процветания и свободы, ассоциируемые с проектом Европа, оказались столь хрупкими, нарастала оппозиция политическим и социальным преобразованиям, связанным с интеграцией, которую многие воспринимали как внешнее господство безликих «еврократов». Мнения, казалось бы, давно преодоленные, вновь вышли на поверхность: утверждение национального суверенитета, харизматичные, противостоящие друг другу лидеры, привлекающие массы последователей. Сегодня едва ли найдется страна-член ЕС без сильной партии евроскептиков [16, p. 248].
Главную деструктивную силу евроскептики представляют не в парламенте, подчеркивает отечественный исследователь Д. Шейнис. «Иное дело- концентрация их приверженцев в отдельных странах, в том числе в главных государствах Западной Европы, политические движения в которых оказывают наибольшее влияние на ЕС: в Великобритании - 28%, в Италии - 27%, во Франции -25%. Добились они внушительных успехов и в некоторых малых странах: в Греции около 40%, в Дании - 27%, в Австрии - 20% и т.д. Так было на выборах в Европарламент в 2014 г.» [9, с. 62].
Подобные тренды наблюдаются не только в Европейском Союзе, но лишь последний является удобной мишенью для популистских движений левого и правого толка. Крайне правые (far right) партии, усилившие свое влияние в Западной Европе вплоть до участия в правительственных коалициях, строят свою пропаганду, главным образом, на «защите нации» от тех, кто ей «угрожает»: от иммиграции и иммигрантов, представляющих, с точки зрения ультраправых, опасность для традиционного образа жизни. «Защита» может распространяться на «угрозы» национальной идентичности со стороны Европейского Союза, или даже от преступности. Порой в подобных программах наблюдается сочетание правых и левых позиций [15, p. 10].
Европейская интеграция в условиях глобализации и перемен или новый глобальный беспорядок
Сегодня Европа сталкивается с миром, который претерпевает ряд далеко идущих изменений. Китай как ключевой центр эко-
номического и геополитического роста продолжает расти, а глобальная лидерская роль США оказались под вопросом, в то время как мировая экономика переживает затяжную фазу экономической нестабильности и низкого роста. Исследования ЕС в их нынешнем виде сосредоточены на внутренней динамике интеграции, но при этом слабо учитывают стремительно меняющийся контекст глобальных изменений в политике. Между тем после финансового кризиса 2008 г. наступила новая фаза «глобального беспорядка», под которым подразумевается сдвиг центра глобализации, геополитическая турбулентность, валютно-финансовая нестабильность и идеологическая текучесть. Взятые в целом, они ставят новые вопросы перед исследователями проекта евроинтеграции и политиками.
Предыдущие фазы европейской интеграции исторически происходили в глобальном контексте, глубоко проработанном послевоенными либеральными и неолиберальными порядками, возглавляемыми США [13; 14]. С европейской точки зрения этот контекст способствовал возникновению двух разнонаправленных трендов. С одной стороны, европейские элиты стремились проводить «выравнивание» с преобладающей структурой власти США, что обеспечивало ряд материальных и стратегических выгод. С другой стороны, европейские элиты стремились обеспечить относительно автономную европейскую сферу развития, со своими собственными институтами на национальном и европейском уровнях (М^аМ, 2000), которая была бы частично изолирована от господствующей логики власти США и даже могла бы, возможно, бросить ей вызов. Британские исследователи С. Лейври (Шеффилдский ун-т) и Д. Шмид (Ун-т Манчестера) в работе «Европейская интеграция и новый глобальный беспорядок» [11] считают, что в нынешнюю эпоху «глобального беспорядка» эта стратегия стала проблематичной. Учитывая сдвиги, происходящие в нынешнем мире, предыдущая стратегия автономии через «выравнивание», в будущем, скорее всего, подорвет, а не поддержит автономию ЕС. В связи с этим возникает вопрос о том, «должны ли Европейские институты стремиться к реализации альтернативной стратегии автономии путем отказа от преобладающих моделей власти США» [11, р. 2-3]. В итоге исследования авторы склоняются к выводу, согласно которому «предыдущая европейская стратегия обеспече-
ния автономии путем выравнивания в этих условиях выглядит все более несостоятельной».
Идеологическая текучесть1 и Европа
После окончания холодной войны сторонники европейской интеграции, разделявшие либеральные идеи и ценности, считали, что, развивая наднациональные структуры, ЕС предвосхищал будущую форму глобального сообщества и тем самым обеспечивал свою дальнейшую автономию и процветание в рамках формирующегося постнационального мирового порядка. Такая идея Европы вступает в противоречие с институциональной нестабильностью и распространением альтернатив либерально-демократическому управлению в странах с формирующейся экономикой, наиболее явно выраженных в государственном капитализме Китая, а также в росте авторитарного правления в режимах Индии, Бразилии и других стран. ЕС выступает в качестве автономного нормативного актора в мировой политике. В то время как основанный на правилах порядок обеспечивал благоприятную почву для развертывания нормативной власти ЕС, «глобальный беспорядок», характеризующийся ростом конфликтов между различными способами управления, создает гораздо менее благоприятный контекст. Это привело к конкретным трудностям в достижении внешних целей ЕС, о чем свидетельствуют подрыв Парижского соглашения по климату и ядерной сделки с Ираном.
Распространение конкурирующих идей (идеологическая текучесть) и конкурирующих форм управления на национальном, региональном и глобальном уровнях имеет важное значение для изучения нынешнего состояния ЕС. Оно высвечивает подъем правого популизма в Европе. Например, в 2014 г. премьер-министр Венгрии Виктор Орбан выступал за определенную модель «нелиберальной демократии», ссылаясь на авторитарные режимы Китая, России, Турции и Сингапура в качестве непосредственного образца. Эта идеологическая близость сопровождается расширением дипломатических и экономических связей между странами Цен-
1 Текучесть и жидкость употребляются как метафоры изменчивости современной эпохи в отличие от жесткости предшествующих стадий.
62
тральной и Восточной Европы и Китаем, поскольку они стремятся обеспечить альтернативу источникам экономической и политической поддержки в качестве рычага воздействия на европейские институты. Таким образом, изучение связей между европейским популизмом и глобальным ростом альтернативных нелиберальных парадигм способствует пониманию того, что «возможность ЕС действовать как особая нормативная или этическая сила зависит от ряда идеологических и институциональных условий, таких как эффективность, основанная на правилах многосторонности, которая подвергается сильному давлению "глобального беспорядка"» [8, р. 2-3]. Эти изменения все чаще находят отражение во внешнеполитическом мышлении ЕС. Например, президент фон дер Ляйен подчеркнула необходимость создания геополитической Европейской комиссии во все более неустойчивой и многополярной международной системе. Прослеживание изменений в стратегической ориентации европейских политиков в условиях «глобального беспорядка» является ключом к пониманию будущего Европейской интеграции в меняющемся мире.
Заключение
Западные историки и политологи по-разному оценивают признаки кризиса евроинтеграционного проекта. Можно выделить явления, вызывающие у них наибольшую озабоченность. В условиях, когда влияние США в мире снижается, это не может не беспокоить ЕС, который уже давно находится в сильной зависимости от этой державы. В условиях «глобальной турбулентности» или «глобального беспорядка» необходимость сохранить «автономию» ЕС вновь выходит на первый план.
«С европейской точки зрения, - считают британские исследователи С. Лейври и Д. Шмид, - эти преобразования поднимают старый вопрос, но в новых обстоятельствах: как Европа может обеспечить автономию в меняющемся глобальном контексте? Один из возможных ответов состоит в том, чтобы следовать стратегии изменения отношений с властью США. Это потребует формулирования независимой и самобытной европейской позиции в глобальных делах, и одновременно активного стремления создать европейское политическое пространство, которое было бы лучше
изолировано от внешних влияний» [11, р. 2-3]. По их мнению, растущее внимание Комиссии и лидеров ЕС к «важности достижения стратегической автономии в непредсказуемой глобальной среде» отражает эту ориентацию (Европейская комиссия, 2016). Ответ на вызов конкуренции между США и Китаем привел к растущим призывам к развитию наднациональной инфраструктуры, способной вырастить «европейских чемпионов (игроков)» в масштабах, необходимых для конкуренции на глобальном уровне (Европейская комиссия, 2017). В области геополитики европейские элиты активизировали свои усилия по развитию европейского потенциала в области обороны и безопасности и утверждению единой европейской внешней политики (Европейская комиссия, 2016). В связи с обеспечением европейской финансовой и валютной автономии рынков капитала повестка дня Союза направлена на углубление европейских рынков капитала и содействие интернационализации евро (Европейская комиссия, 2020 г.) [11, р. 14]. Каждый из этих подходов предполагает наращивание наднационального потенциала ЕС для того, чтобы создать относительно независимую сферу действий. Существует, конечно, целый ряд препятствий для обеспечения такой автономии. Среди последних -позиции противников дальнейшего ущемления национального суверенитета, представленных евроскептиками [16], крайне правыми партиями [15], другими националистическими силами, порой призывающими к выходу из Евросоюза. Некоторые усматривают в этом реальную перспективу его распада.
Такая ситуация, когда один из членов ЕС выходит из него, действительно, сложилась не впервые. Еще до того, как Лиссабонский договор ввел положения о регулируемом выходе в 2007 г., подчеркивает Патель, наблюдались случаи выхода (Алжир в 1962 г., Гренландия в 1985 г.) [13, р. 77]. «Но были и другие серьезные кризисы и разногласия, - отмечает директор Института Всеобщей истории М. Липкин. - Например, можно вспомнить середину 1960-х годов, когда Франция бойкотировала принятие многих решений в Европейском сообществе по принципу "пустого стула", отстаивая свои национальные интересы, связанные, прежде всего, с единой сельскохозяйственной политикой. Тем не менее связка Франция - Германия, которая стала мотором послевоенной интеграции, продолжала и продолжает действовать» [3].
Сегодня проект «Евросоюз» переживает далеко не такой триумфальный период, как это было в момент вступления в ЕС восточноевропейских стран, что во многом и привело к нынешнему кризису. Имеется в виду Брекзит, когда из ЕС выходит действительно крупная держава.
Перечислим нарастание центробежных сил в ЕС на протяжении длительного времени: обещания процветания и свободы, ассоциируемые с проектом Европа, не сбылись; вера в то, что основанное на компромиссе международное сотрудничество есть ценность сама по себе, как и аргумент, что «этому нет альтернативы», подвергались сомнению; но в особенности раздражало господство безликих «Еврократов». Мнения, казалось бы, давно преодоленные, вновь вышли на поверхность: утверждение национального суверенитета, харизматичные, противостоящие друг другу лидеры, привлекающие массы последователей. Подобные тренды наблюдаются не только в Европейском Союзе, но лишь последний превратился в удобную мишень для популистских движений левого и правого толка. На этой основе в последнее время усилились дискуссии о дезинтеграции, ярким примером которой служит пресловутый Брекзит. Однако путь выхода из Сообщества, по мнению Пателя, содержит два урока. Первый: во второй половине ХХ в. выход из Сообщества не означает обретение полного суверенитета в глубоко связанном и глобальном мире настоящего. Второй: долговременные отношения с Евросоюзом выходящего государства только отчасти зависят от решений, принятых в момент разделения. Отсюда вывод: «Оставив в стороне в высшей степени символический вопрос выхода, дисфункциональность и дезинтеграция скорее представляют собой аспекты нормальности в истории европейской интеграции, нежели фундаментальный кризис. Следует различать системные и вторичные кризисы. Нет ничего необычного, если некоторые полномочия вернутся к стране-члену, согласно принципу субсидиарности, признанному Маастрихтским договором, или если страна испытывает трудности в применении директив ЕС. Это нормальные явления в рамках ЕС, и их не следует смешивать с дезинтеграцией» [13, р. 281].
Другими словами, хотя проект «Евроинтеграция» переживает сейчас не лучшие времена, едва ли следует предрекать ей распад при очередном кризисе. В условиях меняющегося и глобали-
зирующегося мира, при одновременном падении политического влияния США, оценки Европейского Союза как сильного глобального игрока достаточно высоки. При этом принимаются во внимание особенности Евросоюза, существенно отличающие его от США. Известно, что Европа формирует собственную лидерскую стратегию, основанную на так называемом принципе soft power, или «мягкой силы» как более сдержанной и дипломатичной в противовес силовому и агрессивному американскому напору. «Правда, сильные стороны ЕС в области "мягкой силы" и предпочтение многосторонности плохо подходят для многополярного мира, в котором доминирует политика силы», считает исследователь Европейского ун-та во Флоренции Б. Лаффан [10, p. 308]. Тем не менее она приводит в статье слова из выступления о состоянии Союза в сентябре 2018 г. председателя Еврокомиссии Жан-Клода Юнкера, который утверждал, что в сложившейся геополитической ситуации «Час Европы пробил: настало время для европейского суверенитета, пора Европе взять свою судьбу в свои руки. Необходимо развивать то, что я назвал бы "Weltpolitikfahigkeit" - способность играть определенную роль, в качестве Союза, в формировании мировой политики. Европа должна стать более суверенным игроком в международных отношениях» [цит. по 10, p. 14]. Использование словосочетания «европейский суверенитет» призвано подчеркнуть стремление Европы быть активным, а не пассивным участником событий в международной системе. Дважды менее чем за 20 лет ЕС пытался наметить свои стратегические приоритеты: сначала с помощью Европейской стратегии безопасности 2003 г., а затем Глобальной стратегии 2016 г., отмечает Лаффан, но критически заключает: «Оба документа были сильны в стремлении, но слабы в том, чтобы перевести стратегию в политику... Однако неблагоприятная внешняя среда подталкивает Европу к дальнейшим согласованным действиям» [10, p. 309]. Другими словами, изменчивость, неустойчивость и неопределенность современной международной среды заставляют по-новому оценить достоинства и слабости европейской модели лидерства. Стратегия «мягкого лидерства» вызывает гораздо меньшее сопротивление среды и связана с меньшими рисками от попыток ему противостоять. В этом одновременно заключается как ее слабость, так и преимущество.
Список литературы
1. Борко Ю.А. Расширение и углубление европейской интеграции // Мировая экономика и международные отношения. - 2004. - № 7. - С. 15-29.
2. Иванов И.Д. Единый внутренний рынок ЕС: Свет, тени, историческая перспектива // Современная Европа. - 2004. - № 2. - С. 19-34.
3. Липкин М.А. Кризис Европейской интеграции - ценный опыт для новых политиков Европы : интервью. - URL: :Ahttps://eadaily.com/ru/news/2017/06/03/ krizis-evrointegracii-cennyy-opyt-dlya-novyh-politikov-evropy-intervyu
4. Сиджански Д. Федералистское будущее Европы: от Европейского сообщества до Европейского Союза : пер. с франц. - Москва : Рос. гос. гуманитар. ун-т, 1998. - 420 с.
5. Фадеева Т.М. Единая Европа: Идея и реальность. Концепции культурной идентичности / НАО. - Москва : ИНИОН. РАН, 1997. - 48 с.
6. Фадеева Т.М. Федералистская модель Европы: концепции и практика. // Мировая экономика и международные отношения. - 2000. - № 6. - С. 24-33.
7. Шейнис В. Европейская интеграция вчера и сегодня // Мировая экономика и международные отношения. - 2017. - № 1. - С. 33-66.
8. Bradford A. The Brussels effect: How the European Union rules the world. -Oxford : Oxford univ. press, 2020. - 424 p.
9. Glawe L., Wagner H. Divergence tendencies in the European integration process: a danger for the sustainability of the E (M)U? // J. of risk and financial management. -2021. - Vol. 14, N 3. - URL: https://www.mdpi.com/1911-8074/14/3/104/htm
10. Laffan B. 'The Next European Century? Europe in Global Politics in the Twenty-First Century' // J. of Contemporary European Research. - 2018. - Vol. 14, N. 4. -Р. 303-309. - URL: https://doi.org/10.30950/jcer.v14i4.1037
11. Lavery, S., Schmid, D. European Integration and the New Global Disorder. // J. of Common Market Studies. - 2021. - February. - Р. 1-17. - URL: https://doi.org/ 10.1111/jcms.13184.
12. Neyer J., Wiener A. Political theory of the European Union. - New York : Oxford univ.press, 2011. - 248 р.
13. Patel K.K. Project Europe: A History. - Cambridge : Cambridge University Press, 2020. - 379 р.
14. Rosato S. Power politics and the making of the European Community. - Ithaca ; New York : Cornell univ. press, 2012. - 280 p.
15. Twist K.A. Partnering with extremists: coalitions between mainstream and far-right parties in Western Europe. - Ann Arbor : Univ. of Michigan Press, 2020. - 355 p.
16. Vries C.E. de. Euroscepticism and the Future of European Integration. - Oxford : Oxford University Press, 2018. - 249 p.
