CC BY
59
УДК 141.7:94(4) ББК 87.3(2)61-07:С03
ЕВРОПА И РОССИЯ В ИСТОРИОСОФИИ ВЛАДИМИРА ВЕЙДЛЕ
С.М. УСМАНОВ Ивановский государственный университет ул. Ермака, 39, г. Иваново, 153025, Российская Федерация E-mail: [email protected]
На основе биографического и компаративного методов анализируются историософские идеи одного из наиболее значительных мыслителей русской эмиграции Владимира Вейдле, а также его отношение к социально-историческим реалиям XX века, культуре и будущему Европы и России. Дан анализ концептуальных основ историософской концепции Владимира Вейдле. Показаны особенности его мышления в сравнении с другими направлениями общественной мысли Русской эмиграции. Обращено внимание на проблему поиска путей достижения изначального единства России и Европы (как «возвращение на Родину») в творчестве мыслителя. Прослеживается эволюция историософской концепции Владимира Вейдле. Делается вывод о том, что культурный пессимизм и поздний европеизм Владимира Вейдле приобретают в его творчестве черты нормативизма и субъективизма.
Ключевые слова: русская эмиграция, историософия Владимира Вейдле, Европа, Россия.
EUROPE AND RUSSIA IN VLADIMIR WEIDLE'S HISTORIOSOPHY
S.M. USMANOV Ivanovo State University 39, Ermak str., Ivanovo, 153025, Russia Federation E-mail: [email protected]
Vladimir Weidle is one of most significant thinkers of Russian emigration. Based on the usage of biographical and comparative research methods the author analyzes Vladimir Weidle's historiosophical ideas and his attitude to socio-historical realities of XX century, culture and future of Europe and Russia. The analysis of Vladimir Weidle's historiosophical conception is offered. The article is devoted to Vladimir Weidle's difference from other areas of social thought of Russian emigration. The attention is paid to considerations of Vladimir Weidle'sproblem of finding ways to achieve a primary unity of Europe and Russia (as «Return to Homeland»). The author elucidates the evolution of Vladimir Weidle's historiosophical conception. In conclusion, the author reveals that Vladimir Weidle's cultural pessimism and late Europeanism find certain normative and subjective qualities.
Key words: Russian emigration, Vladimir Weidle's historiosophy, Europe, Russia.
Имя Владимира Васильевича Вейдле (1895-1979) мало известно в современной России. Его наследие даже среди авторов Русского Зарубежья привлекает к себе значительно меньшее внимание, чем творчество других, наиболее известных его представителей. Тем не менее личность В.В. Вейдле весьма интересна, а его труды представляются достаточно значимыми в современных обстоятельствах, ибо многое в них имеет весьма актуальное звучание.
В виду малой известности личности В.В. Вейдле в постсоветской России, следует остановиться на основных вехах его биографии. Владимир Васильевич Вейдле был приемным сыном в семье российских немцев - предпринимателя Вильгельма Генриха Вейдле и его супруги. После окончания историко-филологического факультета Петроградского университета преподавательская деятельность Владимира Вейдле в Советской России продолжалась не очень долго: летом 1924 г. он эмигрировал и почти всю оставшуюся жизнь провел во Франции. С 20-х гг. В. В. Вейдле сотрудничал во многих изданиях русской эмиграции, был профессором парижского православного Свято-Сергиевского богословского института, стал духовным сыном известного богослова и общественного деятеля протоиерея Сергия Булгакова. После Второй мировой войны В.В. Вейдле входит в число «матерых антисоветчиков», являясь многолетним автором, а в течение пяти лет и редактором «Радио Свобода». Кстати, это обстоятельство большая часть наших соотечественников, откликавшихся на творчество В.В. Вейдле, предпочитает не упоминать.
Основные работы Владимира Васильевича Вейдле - а обычно они представляют собой очень насыщенные и образные эссе - собраны в книгах: «Умирание искусства» (1937), «Вечерний день» (1952), «Задача России» (1956), «Безымянная страна» (1968), и в ряде других публикаций, среди которых стоит назвать еще посмертно изданные книги «Эмбриология поэзии» и «Россия. Революция. Религия».
Немногочисленные российские исследователи творчества В.В. Вейдле, как правило, высоко оценивают его наследие. Его называют блестящим литератором, глубоким и тонким критиком, ученым с обширной эрудицией, оригинальным философом, для которого характерны яркие и острые публицистические выступления, «ясная и современная мысль которых всегда опирается на глубокое проникновение в дух и плоть мировой литературы»1. В.В. Вейдле характеризуют как виднейшего представителя «нового русского западничества» и ставят ему в заслугу то, что он «выдвинул ряд оригинальных философско-истори-ческих идей, помогающих лучше понять не только историческое прошлое России, ее место в Европе и мировой цивилизации, но и многие сегодняшние проблемы развития русского самосознания, русской культуры»2.
Необходимо отметить, что о «новом западничестве» В.В. Вейдле писал его добрый знакомый и собеседник по эмиграции Юрий Павлович Иваск3. Эту оценку поддержал и развил российский исследователь И.А. Доронченков4, вслед за которым таким же образом стали интерпретировать наследие Вейдле и некоторые другие российские историки, литературоведы, философы. Причем И.А. Доронченков не только исследователь, но и публикатор работ Владимира Васильевича Вейдле. Именно он по материалам Бахметевского архива, хранящегося в библиотеке Колумбийского университета (США), опубликовал итоговую книгу Вейдле «Россия. Революция. Религия» и его «Воспоминания»5.
Между тем существует и несколько иной взгляд на творческое наследие В.В. Вейдле. Его очень рельефно выразил один из известных сторонников либерализма в современной России А.А. Кара-Мурза, который именует Вейдле не «новым русским западником», а «европеистом». Казалось бы, здесь нет существенной разницы. Но А.А. Кара-Мурза видит большую заслугу Вейдле в том, что он основательно укрепил фундаментальные основы «русского культурного европеизма», поскольку показал: Россия - европейская страна, неспособная вне Европы достигнуть полноты национального бытия, ибо вне Европы Россия теряет и свою самобытность. Другой существенный аспект историософии Вейдле, который подчеркивает А.А. Кара-Мурза, - это выявление последствий революции в России. А именно, революция в советской ее форме, согласно Вейдле, роковым образом унаследовала два отрицания - отрицание Европы и отрицание самой России6.
1 См.: Гуминский В. Россия действительная и мнимая [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.whoiswho.ru/old_site/politica/22001/vv.htm [1].
2 См.: Некрасов А.П. Философско-эстетические воззрения В.В. Вейдле: автореф. дис. ... канд. филос. наук. М., 2000. 24 с. [2].
3 См.: Иваск Ю. Владимир Васильевич Вейдле // Новый журнал. 1979. Кн. 136. С. 213-218 [3].
4 См.: Доронченков И.А. «Поздний ропот» Владимира Вейдле // Русская литература. 1996. № 1. С. 50 [4].
5 См.: Вейдле В.В. Россия. Революция. Религия (фрагменты книги) // Русская литература. СПб., 1996. № 1. С. 68-128 [5]; Доронченков И.А. Владимир Вейдле. Воспоминания. Публикация и комментарии // Диаспора III. Новые материалы. СПб.: Феникс, 2002. С. 7-159 [6].
6 См.: Кара-Мурза А.А. «Россия так же естественна в европейском целом, как Англия или Италия.» [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.rusliberal.ru/full/ publikatcii_doklad/vladimir_vasilevich_veidle_br_em_rossia_talk_zhe_edinstvenna/ [7].
Стоит упомянуть замечания по историософии В.В. Вейдле, сделанные российским исследователем В.М. Толмачевым, который полагает, что в книгах Вейдле «политические оценки выступали продолжением историософии, основу которой вполне привычно для русской религиозно-философской критики составил литературный, а точнее сказать (в чем и заключается элемент его оригинальности), поэтический материал» [8, с. 415]. В.М. Толмачев также поставил вопрос об эволюции философской и культурно-исторической концепции В.В. Вейдле, отметив, что в 50-е гг. в работах Владимира Васильевича «наметились славянофильские симпатии, свободные в то же время от всякого послевоенного прекраснодушия. Хотя он был горд победой в войне русского народа ..., но как и многие эмигранты, полагал, что стихийный народный подъем был использован тоталитарным режимом для укрепления своей политической мощи, а потому отказывался ставить знак равенства между Россией и СССР» [8, с. 415].
Итак, мы имеем основания для вывода о том, что историософская концепция В.В. Вейдле пока не получила развернутой интерпретации исследователей, сделавших еще только некоторые зарисовки по отдельным существенным ее аспектам. При этом остаются недостаточно проясненными весьма существенные вопросы:
1) насколько цельной была историософская концепция В.В. Вейдле и менялась ли она со временем;
2) был ли В.В. Вейдле «европеистом» или «западником» в более широком смысле (и в какой степени «новым западником»);
3) каковы были особенности трактовки мыслителем-эмигрантом исторических судеб Европы, а в этой связи - и России.
Именно об этих проблемах научного анализа наследия В.В. Вейдле мы и представим наши соображения.
В своей историософии Владимир Васильевич Вейдле предстает прежде всего горячим поклонником и певцом Европы. В этом смысле он - один из наиболее последовательных западников среди всей плеяды авторов Русского Зарубежья. Особенно четко это было выражено Владимиром Васильевичем в статье «Границы Европы», опубликованной в 1936 г. в парижском эмигрантском журнале «Современные записки», а затем переизданной в книге Вейдле «Задача России» (1956).
В этой статье Владимир Вейдле определяет Европу как «сложный исторический организм, подобный организму нации». Этот организм, современная Европа, имеет и свои границы, «но границ ее не может указать ни территория, ни раса, ни какой-либо другой заранее данный ее признак»7. Как дает понять автор, границы Европы задаются ее «духовным единством», а потому в состав Европы нужно включать и Россию, и Америку, которые сами представляют собой ее «составные части».
7 См.: Вейдле В.В. Границы Европы // Вейдле В.В. Задача России. Минск: Белорусская Православная Церковь, 2011. С. 10-11 [9].
В этой связи Вейдле отвергает те «историософские системы», которые резко отделяют западную Европу от Европы восточно-христианской, и называет имена Освальда Шпенглера и Арнольда Джозефа Тойнби. Особенно показательно его возражение А.Дж. Тойнби: «Культура для Тойнби неотрывна от создавшего ее общества и даже тождественна с ним (его книга различает две категории общественных союзов: примитивные общества и культуры). Он забывает, что культура, не будучи в состоянии без своего носителя -общества - возрасти, может, тем не менее, это общество перерасти и тем самым содействовать образованию более широких обществ». И далее: «Единство Запада в наше время есть единство культуры больше, чем единство общества» [9, с. 25].
Единство Европы, как доказывает в своей статье для «Современных записок» В.В. Вейдле, никак не может обойтись без России. А это должно быть понято и в Европе, и в России. Собственно, для достижения данной задачи и была напечатана автором эта статья. Причем он обращается не только к русским эмигрантам, но, по сути, и к европейцам. Вот два главных «послания» статьи «Границы Европы». Первое послание - к европейцам: «Ничто так не нужно Европе (включая, разумеется, в эту Европу и Америку), как понять, что воссоединение ее запада и ее востока столь же насущно для нее, как и для нас, что мы и она - одно, что судьба России неотделима от ее собственной судьбы. Но Европа этого не понимает» [9, с. 21]. Чуть ранее Вейдле уточняет: «Россия за последнее века была сосредоточием всей восточно-христианской, славяновизантийской традиции; утратить ее - это значит для Европы окончательно замкнуться в свое половинчатое, только западное бытие, отказаться навсегда от полноты своей исторической жизни, своего духовного и, в частности религиозного бытия, своего христианства» [9, с. 21].
Другое «послание» обращено к русской эмиграции, а в широком смысле -ко всей российской общественной мысли. В его контексте Вейдле критикует не только приобретшие широкую известность в эмиграции построения евразийцев, но и их предшественников, а в сущности и многих других «теоретиков наших» прошлых времен: «Вместо того, чтобы спросить себя, какое место принадлежит России в общеевропейском культурном пространстве, ее заранее отделяли от него, ему противопоставляли» [9, с. 20].
В конце своей статьи для «Современных записок» В.В. Вейдле делает однозначный вывод о том, что ни Россия без Европы, ни Европа без России обойтись никак не могут: «Будущее Европы не только в Европе. Оно в Америке, оно в России, в этих двух огромных мирах - раньше, чем в мире вообще, раньше, чем во всем человечестве, взятом как целое. Если Европа погибнет в Америке и в России, она погибнет и для всего человечества. Если она погибнет в России, то погибнет и Россия» [9, с. 26].
Прошло три десятилетия, и в книге «Безымянная страна» (1968) Владимир Васильевич вновь воспроизводит ту же самую историософскую концепцию, лишь добавляя к ней некоторые дополнительные пояснения. Это особенно наглядно видно из помещенного в книге эссе «Возвращение на Родину» (впервые опубликовано в 1963 г. в альманахе «Воздушные пути»).
«Восток и Запад - не географические, а исторические понятия. <...> Для истории Восток - это Азия. Азия создала великие культуры, но русская не их отпрыск, а отпрыск культуры европейской, вне которой она непонятна, исторически немыслима», - отмечал В.В. Вейдле [10, с. 157]. И хотя Россия была в допетровскую эпоху на время разлучена с «европейской семьей народов», продолжал мыслитель, другой она не обзавелась: «.этому помешал греко-римский стержень ее духовной жизни. Европейское будущее было ей предначертано самым давним ее прошлым. Вот почему так грубо ошибаются западные историки, приравнивающие этот ее возврат к европеизации Индии или Японии. Эти страны сохраняют своеобразие вопреки европеизации и ровно в той мере, в какой она не завершена. Россия заложенное в ней своеобразие только вернувшись в Европу и смогла полностью осуществить» [10, с. 161]. Вот почему, опять подчеркивал В.В. Вейдле, «воссоединившись с Западом, Россия расцвела, и она вновь расцветет, только если снова - не как часть Западной Европы, а как часть Европы - с ним соединится» [10, с. 163].
Принципиально не изменились концептуальные основы историософской концепции Владимира Васильевича Вейдле и в его последних статьях 70-х гг. XX века. Свою концепцию он вновь собирался выразить в книге «Россия. Революция. Религия». Открывает книгу глава «Европейское отечество», где речь вновь идет о двойственности России, о ее «двойном паспорте» - собственно российском и европейском8.
Все же в этой главе Владимир Васильевич дал некоторые интересные аргументы в пользу своей концепции. Здесь он уже более определенно разделяет «мир Европы» на две части - собственно Европу и «колониальную Европу», в которую Вейдле включает Америку, Австралию и Россию. Вообще-то, замечает Владимир Васильевич, «.весь мир Европою колонизован или завоеван, но не ее греко-латино-христианской культурой, а ее научно-технической цивилизацией». Однако весь этот мир слиться с Европой в культурном, духовном своем измерении не может: «С точки зрения культуры есть полное основание называть Европой Америку и Австралию, а для отличия от Европы - колониальною Европой. Тогда как Японию этим именем назвать нельзя, хоть она и успешней усвоила европейскую науку и технику, чем, пожалуй, даже еще и в наши дни Испания, Греция, Сицилия» [5, с. 72-73]. Кроме того, добавляет В.В. Вейдле, «есть достаточно культурно-исторических оснований, чтобы считать Россию колониальною Европой» [5, с. 73].
В другой своей статье, опубликованной первоначально в 1975 г. в «Вестнике русского христианского движения», но тоже предназначавшейся для книги «Россия. Революция. Религия», Владимир Васильевич употребляет также понятия «малая Европа» (для Европы в узком смысле этого слова) и «большая Европа». Последняя включает еще и Америку, Австралию, а также - по контексту - конечно, и Россию (когда она «вернется» в Европу)9.
8 См.: Вейдле В.В. Россия. Революция. Религия. С. 69.
9 См.: Вейдле В.В. Только в Россию и можно верить: о сборнике «Из-под глыб» // Вестник русского христианского движения. 1974. № 114. С. 254 [11].
Из всего изложенного очевидно, что западником в обычном смысле этого слова В.В. Вейдле назвать, пожалуй, можно. Но точнее его было бы определять как «русского европейца» или «европеиста», ибо весь пафос его историософии вовсе не в апологетике Запада как такового (Европы и Северной Америки), а в европейской культуре. И только в этом смысле и в апологетике Европы - как «малой», так и «большой». Тем не менее требует более основательного осмысления содержательная сторона «русского европеизма» Владимира Вейдле, в том числе его эволюция в творчестве мыслителя.
Сразу хотелось бы отметить, что «европеизм» в истолковании самого Владимира Васильевича отнюдь не идентичен тому европеизму русской интеллигенции XIX - начала XX столетия, который увлекался только Европой и для которого были неинтересны не только вся Америка, Африка, но даже в большой степени и Восток10. Владимир Васильевич Вейдле об остальном неевропейском мире знал, размышлял, а то и лично его посещал. Бывал он и в Северной Америке, и в Южной. Но и здесь оставался именно «культурным европейцем», что особенно отразилось в его впечатлениях о пребывании в Бразилии.
Как раз с бразильских впечатлений начинается книга Владимира Вейдле «Эмбриология поэзии»11. «Странный город Сан-Пауло» описан очень саркастично. Все тут не нравится автору - и архитектура, и флора, и фауна («страна до роскоши богата всевозможными змеями, скорпионами и ядовитыми пауками»), и название бразильской столицы («если бы Петр назвал Петербург Россией, как бы нынче назывался его город?»). И только вернувшись в порт на свой корабль, автор вдруг получил утешение, рассматривая расстилавшийся перед ним пейзаж: «Покойно стало у меня на душе»12. Оказывается, он уже видел раньше пейзаж Сан-Пауло на картине в амстердамском музее. А изобразил вид на Сан-Пауло Франс Пост, «скромный, но милый живописец великого века»13. Так через европейское искусство и культурный европеец Владимир Вейдле примирился в душе с чуждой экзотикой южного полушария.
Все-таки для Владимира Вейдле главное не география, а культура. И об этом определеннее всего он высказался в итоговой книге «Россия. Революция. Религия». «Во все европейское, христианское и греко-языческое мы еще можем войти внутрь - от Парфенона до Реймского собора и от Айя-Софии до У1ег/еЬпЬе1%еп (И.А. Доронченков отмечает, что Вейдле пишет о шедевре немецкого барокко, церкви XVIII в. в окрестностях Бамберга. - С.У.). Но Анк-горский храм (правильно - Ангкорский, храм XII в. в Камбодже. - С. У.) заперт для меня навеки, и китайская изумительная живопись восхищает меня, но вглубь ее я не могу проникнуть: любуюсь, но настоящей захватывающей любви в этом
10 См.: Усманов С.М. Безысходные мечтания: Русская интеллигенция между Востоком и Западом во второй половине XIX - начале ХХ века. Иваново: Ивановский государственный университет, 1998. 184 с. [12].
11 См.: Вейдле В.В. Эмбриология поэзии: статьи по поэтике и теории искусства. М.: Языки славянской культуры, 2002. 456 с. [13].
12 Там же. С. 10-12.
13 Там же. С. 12.
любованье нет» [5, с. 75], - так раскрывает Вейдле суть своего противопоставления Европы остальному миру. Там где еще есть любовь к данной культуре, значит, там еще действует «европейское культурное пространство», а где нет ее, обозначаются «границы Европы». Можно добавить, что еще в начале 50-х гг. в книге «Вечерний день»14 Владимир Васильевич выразил это кратко и выразительно. Для него все то, что за пределами христианской Европы, есть «страшный мир чужой веры и чужих искусств»15.
При всем том, что внешние контуры историософской концепции Владимира Васильевича Вейдле до конца его жизни оставались неизменными, она оказалась крайне уязвимой в самой своей основе: мыслитель потерял почти всякие надежды именно на то, на что он всегда так уповал - на будущее Европы, на сохранение и возрождение ее христианской культуры. Правда, по меткому выражению германского критика Франца Роха, для Вейдле всегда был характерен «культурный пессимизм»16. В этом отношении показательна его книга «Вечерний день: отклики и очерки на западные темы» (1952). Название очень точно передает всю ее тональность. В предисловии автор так оценивает современную ему эпоху: «Обветшали все лозунги и программы, набил оскомину политический жаргон, и ценности, оторвавшиеся от своего подлинного корня, наскоро реквизированные для узких и преходящих нужд, ныне возвращаются к нему, и мы начинаем понимать, что единственное место их реального бытия -вера, правда и преемственность христианской Европы» [14, с. 9]. И вся книга Вейдле - о красоте старой Европы, сохранившейся от прежних эпох, о чем особенно поэтично повествуется в вошедшем в книгу эссе «Древний Запад»: «...встань, повернись назад: ты увидишь прямо перед собой грустное, и такое прекрасное еще, постаревшее лицо Европы» [14, с. 102].
Но надежды на «преемственность христианской Европы» почти умерли для Вейдле к концу его жизни, что для него было настоящим потрясением, чем-то скорбным и мучительным. Легко заметить, с какой горечью пишет о Европе Владимир Васильевич в своих статьях 70-х гг. Подчас это получается настолько резко и мрачно, что не годится не только для перевода «на другие европейские языки» (как не раз было с прежними сочинениями Владимира Вейдле), но едва-едва попадает в русскую эмигрантскую печать (хотя И.А. До-ронченков сообщает об отказах княгини З. Шаховской печатать некоторые его статьи в парижской газете «Русская мысль»17).
Пожалуй, самой показательной в данном контексте является статья В.В. Вейдле «Из архивов Страшного Суда», напечатанная в 1975 г. в нью-йоркском «Новом журнале». Ее квинтэссенцией можно считать следующий фрагмент под названием «Разительная истина»: «"Из глубин" Петропавловской кре-
14 См.: Вейдле В.В. Вечерний день: Отклики и очерки на западные темы. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1952. 222 с. [14].
15 Там же. С. 94.
16 См.: Roh Ii Kritische gedanken zum kulturpessimismus Vladimir Weidles // Neue Deutsche Hefte. Beitrage zur europaischen Gegenwart. 1959. Heft 59. Gr. 8. S. 240-247 [15].
17 См.: Доронченков И.А. «Поздний ропот» Владимира Вейдле. С. 59.
пости Бакунин вещал: "В Западной Европе, куда не обернешься, везде видишь дряхлость, слабость, безверие и разврат, происходящий из безверия'.' Едва ли он был вполне искренен, да и, верно, это было тогда лишь его многими оговорками, в аксиомы не годилось. Зато теперь мы с чистой совестью можем, дочитав до этих слов представленную императору Николаю исповедь, написать на полях, как это сделал он: "Разительная истина'. Только горше это нам будет, потому что мы помним в Европе, даже и лучше современника их обоих Хомякова, что она была "страной святых чудес"» [16, с. 83].
Вся статья Вейдле наполнена горечью и скорбью в связи с таким «падением» Европы, она насыщена наблюдениями и впечатлениями автора, подтверждающими «разительную истину» о капитуляции всей европейской культуры и общественной морали перед нагло распоясавшимся злом. Причем русский мыслитель не видит ничего отрадного в данном отношении не только в элитарных слоях общества, среди деятелей науки и культуры, но и у самих европейских народов: «Нынче не то что насилием не сопротивляются злу, но и добрым словом. Никакому не сопротивляются злу, ни тому, которое гниением можно назвать, ни тому, которое иначе и не назовешь, как именно насилием» [16, с. 80]. Заодно Владимир Васильевич порицает на Западе тех, кто в обеих мировых войнах «не жалел русской крови». Мало того: «И до сих пор "Россия, нищая Россия" отождествляется (в Европе. - С.У.) с теми, кто ее держит в тюрьмах, лагерях и психиатрических лечебницах.» [16, с. 76].
Выводов в этой статье Вейдле делать не стал, но они были сделаны им чуть ранее, в 1974 г., когда он откликнулся в «Вестнике Русского христианского движения» на выход в СССР бесцензурного сборника «Из-под глыб» с участием Александра Солженицына, Игоря Шафаревича и нескольких их сподвижников. В конце статьи-отклика с характерным названием «Только в Россию и можно верить» Владимир Васильевич опять вернулся к своей излюбленной «европейской идее»: «Что-то в сборнике прямой мысли о Европе я не повстречал. Разучилась Россия - под кнутом разучилась - мыслить себя Европой, а все-таки, если спасет она из-под кнута, если вернет себе свою историю, она воссоединится с Западом и будет снова не только христианской, но и европей-ско-христианскою страной. Возражения насчет осуществимости такой мечты очевидны: Запад сам на наших глазах перестает быть христианско-европейс-ким Западом, а уж мы.» [11, с. 254].
Что же может ответить на эти «очевидные возражения» Владимир Васильевич Вейдле? Ничего, кроме выражения своих личных чаяний и надежд: «Но если Россия отделение (от Запада. - С.У.) и оскудение, им вызванное, превозможет, станет вновь Россией, русскою Европой, тогда и Запад, тогда и вся Европа, малая и большая. Другой надежды нет» [11, с. 254].
Если вдуматься в приведенные соображения В.В. Вейдле, то здесь может быть, видимо, только одно из двух. Либо уповать на то, что падение коммунизма в России может вдохнуть жизнь в умирающую (в духовном и культурном смысле) Европу, как-то возродить ее творческий потенциал. Либо посткоммунистическая Россия, став «русской Европой», будет в своей созидательной работе тащить сразу две ноши - и свою, и европейскую. Во всяком случае, про-
шедшие после появления данной статьи Владимира Вейдле четыре десятилетия никак не подтверждают обоснованности подобных упований.
Вероятно, и сам Владимир Васильевич чувствовал уязвимость своих размышлений о будущем, но отказываться от них явно не хотел, в том числе, и от излюбленного им «европеизма», которым он был столь глубоко напитан. Очевидно, из такого противоречия проистекала и резко усилившаяся к концу творческого пути Владимира Вейдле тенденция к субъективизму в его историософских исканиях. Это настроение наглядно ощущается в последней, итоговой книге мыслителя «Россия. Революция. Религия», где немало такого рода фраз: «Мне достаточно того человечества - и той человечности - что звались, зовутся или зваться способны Европа»; «Для меня все же лучшее в петербургской России и многое в до-петербургской вполне европейским представляется...»; «Не только все русское, но и все европейское для меня - родное»; «Флоренция во много раз мне роднее, чем Калуга.» и т. д. (курсив наш. - С.У.)18.
Так что к концу творческого пути у Владимира Васильевича Вейдле сложилась весьма субъективная историософская концепция позднего европеизма. Поздним его стоило бы назвать, прежде всего, потому, что он заметно отличается от мировоззрения «русских европейцев» XIX - начала XX столетия. Правда, с русскими западниками позапрошлого века у Владимира Вейдле есть и немало общего в мировидении: восхищение Европой, ее культурой и богатым историческим прошлым, стремление сблизить Россию с Европой как можно больше, чтобы обеспечить и Европе и России единое светлое будущее. Но Владимир Вейдле - мыслитель христианский. Он не согласен удовлетвориться, как русские европейцы XIX столетия, только научным прогрессом, политической свободой и культурным расцветом. А потому чем дольше, тем больше желал он «возвращения» России не в ту реальную Европу, какой она стала сначала после первой, а потом и после второй мировой войны, а в ту, которая бы сумела восстановить свое славное христианское наследие. Вот это чаяние синтеза «малой» и «большой» Европы - когда и сама первоначальная («малая») Европа, и Россия (об Америке и Австралии в этом контексте - необходимости рехристианизации -Владимир Васильевич специально не упоминает) должны возвратиться к своим христианским первоосновам и тем самым духовно слиться в прежнем (а в чем-то и новом) плодотворном единстве - и составляет специфику историософии Владимира Вейдле, выделяющую ее среди исканий и открытий других мыслителей Русского Зарубежья. Добавим, что очень привлекательной и выигрышной стороной историософских размышлений Владимира Васильевича Вейдле предстает та форма, в которую он облекал свои надежды и прозрения. Здесь невольно обращает на себя внимание широкая эрудиция мыслителя, его все более яркий и выразительный язык (в последних статьях и книгах тяготеющий к афористичности), устойчивая самостоятельность мышления, ориентированная на приори-
"19
теты культуры перед политикой19.
18 См.: Вейдле В.В. Россия. Революция. Религия. С. 72-76.
19 См.: Вейдле В.В. Россия. Революция. Религия. С. 73.
Вместе с тем историософские построения В.В. Вейдле представляются нам весьма спорными и уязвимыми в своих существенных основах.
Пожалуй, можно утверждать, что Владимир Васильевич Вейдле значительно переоценил духовные, культурные и политические возможности Европы ХХ столетия. И лишь к концу своей жизни стал это отчетливо осознавать. Что и излилось в его горьких признаниях и скорбных обличениях многих явлений европейской политической, общественной и духовной реальности 60-70-х гг. ХХ столетия. Но это уже не привело к концептуальным изменениям в сложившихся ранее основах историософии Владимира Вейдле.
Между тем добрый знакомый Вейдле Георгий Петрович Федотов сразу после второй мировой войны сумел куда более точно и реалистично оценить ситуацию в мире, в том числе в России и на Западе, - исходя из очень близких самому В.В. Вейдле мировоззренческих основ. Как считал Г.П. Федотов, альтернативы развития послевоенного мира - это либо распространение коммунистической системы по всему земному шару, либо «Pax Atlantica, или лучше Pax Americana»20. Владимир Вейдле имел еще три десятилетия, чтобы оценить точность и обоснованность предвидений своего коллеги по эмиграции Георгия Федотова, умершего в 1951 г. Так, еще во время подготовки Владимиром Васильевичем Вейдле его книги «Россия. Революция. Религия», а именно в 1973 г., западная политическая элита, не удовлетворяясь атлантизмом, создала новую политическую структуру -Трехстороннюю комиссию, где представители истеблишмента Европы и Северной Америки отнюдь не были полностью слиты воедино, но к ним прибавились еще и представители правящих кругов Японии. Заметим, что Трехсторонняя комиссия, как и другие «мондиалистские» образования - Совет по международным отношениям и Бильдербергский клуб, была создана вовсе не на христианских духовных, нравственных и культурных основах.
Правда, в своей последней книге Владимир Васильевич Вейдле, рассматривая вопрос «в чем гибель Европы?», упоминает и атлантизм как «соперника европеизации». Он выражал беспокойство тем, что «атлантизм этот был построением практически-политическим скорей, чем идейным и сердечным», а также и тем, что «его (атлантизм. - С.У.) слишком легко в себе растворило то, что легло в основу ООНа и ЮНЕСКО и что ныне во Франции получило прозвище "мондиализм"»21. Однако, только обозначив данную духовную и политическую проблему современного мира, Владимир Вейдле на этом останавливается и никаких уроков не извлекает.
Еще один существенный изъян в историософских построениях Владимира Васильевича Вейдле - его недооценка глубоких различий, которые разделили средневековую Европу на латинский Запад и православный Восток. Впрочем, он эту проблему не обходит и ясно формулирует еще в 30-е гг., в том числе, в своей программной статье «Границы Европы». Однако ее решение,
20 См.: Федотов Г.П. Судьба империй // Федотов Г.П. Судьба и грехи России: (избр. ст. по философии русской истории и культуры): в 2 т. СПб.: София, 1992. Т. 2. С. 312-313 [17].
21 См.: Вейдле В.В. Россия. Революция. Религия. С. 79.
предлагавшееся Вейдле, слишком уж отличалось нормативизмом: «Противоположности нет там, где нет единства, и она отнюдь не означает полной разобщенности. Если запад и восток Европы хотят считать себя совершенно разными культурами, им нужно окончательно разделить Грецию от Рима, вопреки их подлинной судьбе, одним взять Вергилия, другим - Гомера, одним присвоить себе философию, другим - юристов, и затем точно так же разделить христианство на две отдельные религии, т. е. раздвоить Христа, а на все это не может согласиться христианин». Поэтому Владимир Вейдле предлагал отказаться от «привычных предрассудков» и увидеть в противоположностях «самое глубинное выражение великого духовного богатства общей ... родины» [9, с. 16].
Эти добрые пожелания слишком расходятся с реальным многовековым опытом России и Европы. Конечно, Россия имеет глубокие исторические и духовные связи с Европой. У нее есть и общие с Европой интересы. Но все это не означает, что Россия может слиться с Европой, даже если бы и того очень желала. Хотя бы потому, что просто не поместится в этом «общеевропейском доме». Недаром же сами европейцы столь склонны к унижению, дискриминации, оттеснению и отторжению России. Сам Вейдле замечал и высказывал кое-что в этом роде (главным образом в своих поздних статьях). Но сделать из этого соответствующие выводы и изменить ценностные установки своей историософской модели он не пожелал. А потому и вынужден был во все большей степени усиливать «европейские» надежды. Иначе говоря, делать свою историософию все более субъективной, а значит, и уязвимой, по меньшей мере -сомнительной в своих итогах и выводах.
Вот почему изучение историософских исканий Владимира Васильевича Вейдле представляется столь актуальным в нынешней России. Их итоги оказываются не столько источником вдохновения для наших нынешних европейцев, западников и глобалистов, сколько предостережением и поучительным комментарием к слишком оптимистическим надеждам, ожиданиям и порывам.
Список литературы
1. Гуминский В. Россия действительная и мнимая [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.whoiswho.ru/old_site/politica/22001/vv.htm
2. Некрасов А.П. Философско-эстетические воззрения В.В. Вейдле: автореф. дис. ... канд. филос. наук. М., 2000. 24 с.
3. Иваск Ю. Владимир Васильевич Вейдле // Новый журнал. 1979. Кн. 136. С. 213-218.
4. Доронченков И.А. «Поздний ропот» Владимира Вейдле // Русская литература. 1996. № 1. С. 45-68.
5. Вейдле В.В. Россия. Революция. Религия (фрагменты книги) // Русская литература. СПб., 1996. № 1. С. 68-128.
6. Доронченков И.А. Владимир Вейдле. Воспоминания. Публикация и комментарии // Диаспора III. Новые материалы. СПб.: Феникс, 2002. С. 7-159.
7. Кара-Мурза А.А. «Россия так же естественна в европейском целом, как Англия или Италия.» [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.rusliberal.ru/full/ publikatcii_doklad/vladimir_vasilevich_veidle_br_em_rossia_talk_zhe_edinstvenna/
8. Толмачев В.М. Петербургская эстетика // Вейдле В.В. Умирание искусства / сост. и авт. послесл. В.М. Толмачев. М.: Республика, 2001. С. 412-423.
9. Вейдле В.В. Границы Европы // Вейдле В.В. Задача России. Минск: Белорусская Православная Церковь, 2011. С. 10-26.
10. Вейдле В.В. Возвращение на Родину // Вейдле В.В. Задача России. Минск: Белорусская Православная Церковь, 2011. С. 155-167
11. Вейдле В.В. Только в Россию и можно верить: о сборнике «Из-под глыб» // Вестник русского христианского движения. 1974. № 114. С. 240-254.
12. Усманов С.М. Безысходные мечтания: Русская интеллигенция между Востоком и Западом во второй половине XIX - начале ХХ века. Иваново: Ивановский государственный университет, 1998. 184 с.
13. Вейдле В.В. Эмбриология поэзии: статьи по поэтике и теории искусства. М.: Языки славянской культуры, 2002. 456 с.
14. Вейдле В.В. Вечерний день: Отклики и очерки на западные темы. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1952. 222 с.
15. Roh F Kritische gedanken zum kulturpessimismus Vladimir Weidles // Neue Deutsche Hefte. Beitrage zur europaischen Gegenwart. 1959. Heft 59. Gr. 8. S. 240-247.
16. Вейдле В.В. Из архивов Страшного Суда // Новый журнал. 1975. Кн. 119. С. 68-90.
17. Федотов Г.П. Судьба империй // Федотов Г.П. Судьба и грехи России: (избр. ст. по философии русской истории и культуры): в 2 т. СПб.: София, 1992. Т. 2. С. 304-327
References
1. Guminskiy, V Rossiya deystvitel'naya i mnimaya [Russia real and imaginary]. Available at: http://www.whoiswho.ru/old_site/politica/22001/vv.htm
2. Nekrasov, AP Filosofsko-esteticheskie vozzreniya VV Veydle. Avtoref. diss. kand. filos. nauk [Philosophic and Aesthetic Views of VV Weidle. Abstract сand. of philosophy diss.], Mosoow, 2000, 24 p.
3. Ivask, Yu. Novyy zhurnal, 1976, no. 136, pp. 213-218.
4. Doronchenkov, I.A «Pozdniy ropot» Vladimira Veydle [«The Late Murmur» by Vladimir Weidle], in Russkaya literaturа, 1996, no. 1, pp. 45-68.
5. Veydle,'VV Rossiya. Revolyutsiya Religiya [Russia. Revolution. Religion], in Russkaya literatum, 1996, no. 1, pp. 68-128.
6. Doronchenkov, I.A. Vladimir Veydle. Vospominaniya Publikatsiya i kommentarii [Vladimir Weidle. Memories. Publications and Commentaries], in Diaspora III. Novye materialy [Diaspora III. New Materials], Saint-Petersburg: Feniks, 2002, pp. 7-159.
7. Kara-Murza, AA «Rossiya tak zhe estestvenna v evropeyskom tselom, kakAngliya ili Italiya...» [«Russia is as natural in the europian whole as England or Italy»]. Available at: http://www.rusliberal.ru/ full/publikatcii_doklad/vladimir_vasilevich_veidle_br_em_rossia_talk_zhe_edinstvenna/
8. Tolmachev, VM. Peterburgskaya estetika [Petersburgian Aesthetics], in Veydle, VV Umiranie iskusstva [The Dying Art], Mosraw: Respublica, 2001, pp. 412-423.
9. Veydle, VV Granitsy Evropy [Frontiers of Europe], in Veydle, VV Zadacha Rossii [The Task for Russia], Minsk: Belorusskaya Pravoslavnaya Tserkov', 2011, pp. 10-26.
10. Veydle, VV Vozvrashchenie na Rodinu [Return to Homeland], in Veydle, VV Zadacha Rossii [The Task for Russia], Minsk: Belorusskaya Pravoslavnaya Tserkov, 2011, pp. 155-167.
11. Veydle, VV Tol'ko v Rossiyu i mozhno verit': O sbornike «Iz-pod glyb» [Only in Russia one can believe: in the Collection 'From under the blocks'], in Vestnik russkogo khristianskogo dvizheniya, 1974, no. 114, pp. 240-254.
12. Usmanov, S.M. Bezyskhodnye mechtaniya: Russkaya intelligentsiya mezhdu Vostokom i Zapadom vo vtoroy polovine XIX- nachale ХХveka [Vain Dreams: Russian Intelligentsia between East and West in the second half of XIX - beginning XX centuries], Ivanovo: Ivanovskiy gosudarstvennyy universitet, 1998, 184 p.
13. Veydle, VV Embriologiya poezii: stat'i po poetike i teorii iskusstva [Embriology of Poetry: Articles about Poetics and Theory of Art], Moscow: Yazyki slavyanskoy kul'tury, 2002, 456 p.
14. Veydle, VV Vecherniy den':Otkliki i ocherkina zapadnye temy [The Evening Day. Responses and Essays on western topics], New York: Isdatel'stvo imeni Chekhova, 1952, 222 p.
15. Roh, F Kritische gedanken zum kulturpessimismus Vladimir Weidles in Neue Deutsche Hefte. Beitrage zur europaischen Gegenwart, 1959, Heft 59, Gr. 8, pp. 240-247
16. Veydle, VV Iz arkhivov Strashnogo Suda [From Archivs of Final Judgement], in Novyy Zhurnal, 1975, no. 119, pp. 68-90.
17. Fedotov, G.P Sud'ba imperiy [The Fate of Empires], in Fedotov, G.P Sud'ba i grekhi Rossii, v2 t., t. 2 [The Fate and Sins of Russia, in 2 vol., vol. 2], Saint-Petersburg: Sofiya, 1992, pp. 304-327
