CC BY
45
ПЕРВАЯ ПУБЛИКАЦИЯ
Епимахова Т. В.
ЕВРАЗИЙЦЫ: ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ,
ТЕЗИСЫ КОЧЕВНИКОВЕДЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
В начале XX века в российской исторической науке, четко обозначилось направление так называемого «евразийства». Свое наивысшее развитие концепция «евразийства» получила в 20-е годы в Пражском университете, где сосредотачиваются многие русские профессора и преподаватели, покинувшие Россию после революции. Программно движение евразийства оформилось выходом в свет в 1921 году, в Софии, сборника «Исход к Востоку», где были опубликованы статьи людей различных родов деятельности — П. Сувчинскош, П. Савицкого, Н. Трубецкого и Г. Флоровского,— объединившихся единой мыслью. В предисловии к сборнику говорилось, что всякое современное размышление о грядущих судьбах России должно определенным образом ориентироваться, относительно уже сложившихся в прошлом способов решения, или точнее самой постановки русской проблемы»1.
В основе исторических взглядов евразийцев лежала теория, Шпенглера, сформулированная им в книге «Закат Европы», о кризисе европейской культуры и близких ему взглядов Кайзерлинга,— с одной стороны; идеи славянофилов о самобытности развития России,— с другой. Евразийцы считали, что господствовавшая до сих пор на Западе романо-германская культура переживает глубокий кризис и разлагается, на смену ей идет новая культура, носителем которой будет русский народ, объединивший вокруг себя не только восточное славянство, но и ряд неславянских народов, населяющих Евразию.
Современность представлялась евразийцам, как «не переходное, а поворотное время». В будущем предстоит глубокое изменение привычного облика мира. В катастрофичности происходящего они видели значение назревающего, ускоряющегося переселения и перерождения культуры и не сомневались, что «смена Западно-Европейскому миру придет с Востока»2. Убежденные в консервативности и мистицизме Востока, евразийцы надеялись, что по окончании революции, Россия снова станет опорой консерватизма. В этом смысле, по мнению евразийцев,— «Россия становится идеологическим средоточением мира»3.
Евразийцы видели самобытность России именно в исконности русско-азиатских связей. Они считали их более традиционными нежели западные связи, которые появились намного позднее и большей частью были привнесены искусственно сверху.
Евразийство — одно из наиболее известных эмигрантских течений. Оно сохранялось как единое течение на протяжении чуть более десяти лет и сумело захватить фактически всю интеллигентную эмигрантскую молодежь в Софии, Праге, Париже, Берлине, в Югославии и Америке.
Взгляды евразийцев получили дальнейшую интерпретацию в литературе 20-х годов, в «Евразийском временнике», «Евразийской хронике», газете «Евразия», которые издавались в Берлине, Париже, Праге.
Большое внимание евразийцы уделяли православной вере и вообще
' Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждения евразийцев.— София, 1921.— С. V.
2 Исход к Востоку.— С. IV.
3 Там же — С. V.
вопросам богословия, в которых видели ключ к загадкам России, возможность осмыслить русскую историю и уяснить смысл революции. Их называли продолжателями идей Данилевского и Леонтьева, наследниками той традиции, которая связывала национальные особенности России с ее геополитическим положением.
За эту позицию евразийская концепция неоднократно критиковалась в советской историографии. Так, В. В. Комин считает евразийство выражением противоречий, смятений и отчаяния части мелкобуржуазной эмигрантской интеллигенции, тщетно пытавшейся отыскать компромисс между Октябрьской революцией и прежними устоями царской России4. На «синтетический характер» евразийской идеологии указывает И. А. Исаев. Он также говорит о попытках, которые предпринимали евразийцы для того, чтобы примирить действительное и желательное, факт революции и надежду на реставрацию, историческое прошлое России и ее настоящее5. Л., Шка-ренков считает, что концепция евразийства, видимо, «своеобразный эмигрантский комплекс» — желание доказать, что Россия выше Европы и имеет особое великое мессианское призвание6.
Евразийские теоретики действительно пытались разрабатывать свою политическую доктрину. В частности, Н. С. Трубецкой выдвинул понятие идеократии — правления своего рода элиты, нового правящего слоя, руководство которым должно принадлежать евразийской партии. Другой евразийский автор — Н. Н. Алексеев — писал о необходимости использовать в будущей России систему преобразованных Советов. Фактически евразийцы восстанавливали старый лозунг «Советы без коммунистов». Но в то же время они проявляли явно сочувственное отношение к отдельным мероприятиям Советской власти. Можно согласиться с историками, которые считали, что путаница, мешанина, противоречивое переплетение в евразийстве утопических и реалистических тенденций привели к его расколу на три различные группировки. Одна, во главе со Святополк-Мирским признала Октябрьскую революцию, примкнув к движению «Смена вех» и «возвращенчества» в 30-е годы. Большая часть этой группы вернулась в СССР.
Вторая группа, наибольшая по численности во главе с П. Н. Савицким, хотя и оставалась в эмиграции, но ее лидера П. Савицкого «правоверные» эмигранты считали «большевизоном» (т. е. склоняющимся к большевизму). Сильный православный акцент многих евразийцев (прежде всего самого П. Савицкого) не мог приблизить это направление к родине.
И наконец, третья группировка (наиболее правая) склонялась к традиционным эмигрантским установкам.
Собственно евразийцем, по признанию Г. Флоровского, можно было считать только П. Савицкого7, общее же настроение, пронизывающее фактически все евразийские издания, можно характеризовать как антизападничество. «Ни с кого не желая снимать... ответственность,— резко сформулировал эту позицию П. Савицкий,— евразийцы в то же время понимают, что сущность, которая Россией... была воспринята и последовательно проведена в жизнь, в своем истоке, духовном происхождении не есть сущность русская. Коммунистический шабаш наступил в России как
4 Комин В. В. Политический и идейный крах русской мелкобуржуазной контрреволюции за рубежом.— Калинин.— С. 96—98.
5 Исаев И. А. Идейный крах сменовеховства /о политической программе «евразийства» //Буржуазные и мелкобуржуазные партии России в Октябрьской революции и гражданской войне. Материалы конференции. — М., 1980. — С. 14.
11 Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции.— М., 1986.— С. 74.
7 О судьбе Петра Николаевича Савицкого (1895—1968) автор сталкивался с несколькими версиями. О них см. Мейснер Д. И. Миражи и действительность — М., 1966; Соболев А. В. Вступит. ст. «Полюса евразийства». //Новый мир.— 1981, № 1.
завершение более чем 200-летнего периода «европеизации»8.
Обычно возникает вопрос: в чем собственно разница между движением «Смены вех» и евразийством. Действительно, эти движения так близки, что некоторые авторы (например Исаев9) считают евразийство одной из ветвей движения «Смены вех», что не совсем безосновательно (выше уже упоминалось, что одна из группировок евразийства примкнула к устрялов-скому направлению). Попробуем все же коротко сформулировать разницу между двумя этими течениями: если сменовеховцы, обнаружив логическую связь коммунистической идеологии с господствовавшими до революции умонастроениями русской интеллигенции, сделали вывод о необходимости признать практику большевизма, то евразийцы, напротив, сделали из наличия этой связи вывод о глубокой порочности господствовавшего интеллигентского умонастроения, указав на корни его в западничестве. Западничество, по мнению евразийцев,— такая идеологическая установка, которая побуждает видеть в Европе лишь плоды цивилизации и не обращать внимания на скрывающиеся за ними творческие процессы. Это побуждает учиться не творчеству, не искусству оформления органических содержаний, но подражанию готовым формам, а значит, и их фетишизации, что ведет к атрофии творческих потенций, деградации культуры и всплеску утопических настроений.
Из всех евразийцев Г. Флоровский больше всего сделал для выяснения философских основ утопизма и показал, что такой основой является органическое миросозерцание, триумфальное шествие которого в Европе он видел прежде всего в мышлении романтиков и Гегеля. Дело здесь не в противопоставлении организма механизму, а в том, что дух понимается не как сверхприродный Абсолют, а как органическое взаимосвязанное целое, развивающееся по собственным «природным» законам. Достаточно назвать этот дух Богом — и суть христианства разрушится, и путь к абсолютизму будет пролегать только через слияние с потусторонним «целым».
Не борьба Бога и дьявола в сердцах людей, а борьба «нового» со «старым» станет определять ход истории. И как отдаленное следствие — проблемы истины, добра и красоты будут вытеснены проблемами политическими. Г. Флоровский всячески старается отвлечь евразийцев от бесплодной, по его мнению, захваченное™ текущей политикой, обратить их взор к миру культуры. «От грохота вселенской бури,— предупреждал он,— не подобает преждевременно и малодушно впадать в апокалиптический транс. Это еще не последние времена. Метафизическая буря бушует издревле, и чуткий слух во все времена и сроки слышит ее сквозь пелену благополучия. Хронологический предел не любопытен для углубленного духа»10.
Но не каждому дано было сохранить взгляд на события с точки зрения вечности и не быть захваченным злобой дня. Тем более когда эта злоба ежечасно перемалывает твоих родных и близких, твою страну и культуру. Впав в отчаяние от утраты русской культурой волевого начала под воздействием идеологии европоцентризма, некоторые евразийцы вместо трудной и долгой работы по просветлению и укреплению религиозных основ русской культуры в видах будущего возрождения России принялись за сочинение идеологических систем, чтобы ими вооружить новых людей, выброшенных на поверхность революционными событиями. Этатизм и «органическое миросозерцание» и послужили тем полем, на котором начались уступки марксистской идеологии. Флоровский же уже в 1923 году
8 «Евразийский временник» (Берлин) — 1925, N6 4.— С. 16.
9 Исаев И. А. Идейный крах зарубежного сменовеховства...
10 Флоровский Г. Метафизические предпосылки утопизма//«Путь»/Париж/.— 1926, № 4.— С. 31.
увидел опасность мировоззренческого сдвига и разошелся с бывшими друзьями. Для его же собственного творчества евразийский период оказался чрезвычайно плодотворным. Именно тогда он продумал свои главные идеи и предпринял пересмотр истории русской культуры в свете случившейся катастрофы. В этом смысле его фундаментальный труд «Пути русского богословия» является главным творческим итогом раннего евразийства.
К середине 20-х годов одним из главных идеологов становится Л. Карсавин. Его очень настойчиво вводил в евразийскую среду П. П. Сувчинский, преодолевая сопротивление Н. С. Трубецкого. «Все недостатки Карсавина,— уговаривал Трубецкого Сувчинский в апреле 1924 года,— я очень хорошо знаю. Но знаю и то, что в будущем придется еще страшно бороться с латинством. И в этом отношении он ни с кем не сравним. Мне кажется, что ради этой цели — можно многое «попустить»...» 1 «Я думаю,— привлечь Карсавина только как спеца...»12
Несмотря на то, что Карсавина принимали небезоговорочно и только на роль высококвалифицированного исполнителя, он в глазах многих скоро превратился в главного выразителя духа евразийства. Это произошло потому, что переломилась ситуация.
В том самом апреле 1924 года, когда решался вопрос о подключении Карсавина к евразийству, началась активная работа по подключению самого евразийства к более могущественному «целому», и идеи «тотализации», «индивидуальности как момента симфонической личности», «индивидуальной личности как личности социальной», «воли народа» и т. п. оказались более ко двору. Речь идет о втягивании евразийства в известную чекистскую организацию «Трест». ГПУ через подставных лиц фактически субсидировала достаточно большие денежные суммы. Эти деньги, (о происхождении которых евразийцы не догадывались) ослепили. Других, догадывающихся о реальном положении дел, они соблазнили надеждой «переиграть» ГПУ. «Я думаю, что он,— писал, например, о Савицком его прежний сотрудник,— не ошибается в своих российских сотрудниках, но он уверен в том, что не они, а он их поведет... Ему нужны штыки, которые поддержат его идеологию при крушении идеологии марксистов. Эти штыки он видит в руках беспринципной чекистской армии, которая сможет стать проводником евразийства... Сменить идеологию без смены лиц,— вот к чему стремится честолюбивый кормчий корабля»13.
С ноября 1928 года, на деньги ГПУ, начинает выходить газета «Евразия», от которой сразу же отшатнулись основоположники евразийства П. Н. Савицкий и Н. С. Трубецкой — настолько проболыдевистской, почти проста-линской эта газета им казалась. Еще в сентябре 1925 года ничего не подозревавший о связях с ГПУ Н. С. Трубецкой писал П. П. Сувчинскому и П. Н. Савицкому о глубоком неблагополучии в евразийском движении: «Меня просто пугает, что с нами происходит. Я чувствую, что мы забрались в трясину, которая с каждым шагом всасывает нас все больше и больше. О чем мы переписываемся? О чем говорим? О чем думаем? — только о политике. Надо назвать вещи своими именами: мы становимся политиканами и живем под знаком примата политики. Это — смерть»14. Карсавин же быстро стал главным идеологом газеты «Евразия», в которой по сообщению сначала включенного в ее редакцию, но быстро порвавшего с ней К. А. Чхеидзе, «евразийство рассматривалось как особый вид марксистского ревизионизма»15.
11 ЦГАОР. Ф. 5783. Оп. 1. ед. хр. 359, л. 81. об.
12 Там же — л. 84. об.
13 А. Б. Евразийцы и «Трест»//«Возрождение» (Париж).— 1953. № 30. — С. 126.
14 ЦГАОР, Ф. 5783, Оп. 1. ед. хр. 390, л. 26.
15 Там же.—ед. хр. 310, л. 5.
Вйжнб пбдчеркнуть одной сотрудничество в газете «Евразия» не СФало случайным эпизодом в творчестве JI. Карсавина. Никаких серьезных философских и мировоззренческих сдвигов в этот период у него не произошло. В газете он защищает «органическое миросозерцание», восклицает, «что нечего бояться обвинений в утопизме»16, и, демонстрируя свои гегельянские корни, утверждает, что «коммунисты сильны практически — как бессознательные орудия и активные носители Хитрого Духа истории»17.
Для подтверждения основной философской теории евразийства работали и виднейшие ученые-историки эмиграции: Г. В. Вернадский, М. И. Ростовцев, П. Н. Савицкий, Н. П. Толль, Д. А. Расовский. Все они объединились вокруг семинария Н. П. Кондакова, академика Петербургской Академии наук, крупного ученого, специалиста в области истории искусства и византиеведе-ния, служившего науке почти 60 лет; он умер в 1925 году, но семинар продолжал свою деятельность еще ряд лет. «Труды» семинара составили 12 томов. После смерти Н. П. Кондакова его семинар получил название Института Кондакова. Президентом института стал А. А. Васильев (Висконсин, ÇUIA); вице-президентом — Н. П. Толль (Прага), В редакцию «Анналов» института вошли: Г. А. Острогорский (Белград), А. Н. Грабер (Париж), В. А. Мазин (Белград), Д. А. Расовский (Прага), кроме того, существовал комитет американской помощи где активную роль играли: М. И. Ростовцев (Нью-Хавен), Г. В. Вернадский (Нью-Хавен).
Семинар оказал весьма серьезное влияние на российских историков-эмигрантов, особенно же в том, что касалось исследования проблемы кочевниковедения. В рамках традиции кочевниковедения и в связи с основной концепцией евразийцы очень много внимания уделяют развитию общества номадов на Евразийском Хингано-Карпатском прямоугольнике степей18, при этом внутри этого прямоугольника выделены еще три больших региона: Восточные степи, Средняя Арало-Каспийская степь, Западная или Причерноморская степь19.
Исследователи указывают на различие в группах памятников, расположенных в этих регионах, и объясняют это как природным фактором, так и влиянием древних очагов культуры — Китая, Индии, Персии, Греции20.
Н. П. Толль отмечал, однако, что эти отличия между памятниками не столь существенны, чтобы можно было усомниться в единстве культуры на всей протяженности степей, которая определяется не только общим укладом жизни, но и общим характером быта, общественного строя, художественным вкусом, политическими формами и религиозными представлениями21. Можно отметить в этом отношении большое внимание евразийцев к природному фактору в историческом развитии народов: географическому единству и целостности «прямоугольника степей» соответствует, в историческом смысле — единство и целостность кочевой культуры. Более того, при больших степных пространствах и сухом климате степей скотоводство более экономически выгодно, чем земледелие и более обеспечено22.
Второй важный фактор существования кочевой культуры, евразийцы видят в существовании земледельческой округи. Хотя, по их мнению, в экономическом отношении кочевой мир был сравнительно независим от
16 «Евразия» (Париж), 1929, 16 февраля.
17 Там же. 1929, 30 марта.
18 Савицкий П. Н. О задачах кочевниковедения (или Почему скифы и гунны должны быть интересны для русского). //Скифы и гунны.— Евразийское издательство. 1928.
19 Толль Н. П. Скифы и гунны. //Скифы и гунны.— Евразийское издательство, 1928.— С. 3,4.
20 Там же.— С. 3.
21 Там же.— С. 5.
22 Савицкий П. Н. О задачах кочевниковедения... — С. 185.
6 Зак.г477^
древних культурных стран Азии и Греции, связи эти существовали всегда, естественно в двух видах: торговля и война. П. Н. Савицкий подчеркивал, что срединное положение кочевого мира толкало его к тому, что: «В историческом смысле, прямоугольник степей — это как бы Средиземное море континентальных пространств»23.
Сегодня, вероятно, центр тяжести теоретического анализа должен быть перенесен на иные вопросы, показывающие, что природа является фактором в системе развития общества.
В плане взаимоотношений кочевого и оседлого миров нам представляется основная концепция евразийцев, выделение ими двух наиболее встречаемых видов этих отношений — торговля и война (причем, война необязательно против цивилизации, но и, как показывает пример печенегов или половцев, на стороне некоторых оседлых цивилизаций, где кочевники выполняли роль наемной пограничной армии).
В исторической науке долгое время существует традиция — противопоставлять общество скотоводов-кочевников как варваров по отношению к городской цивилизации. Такой подход усматривает в номадах только носителей разрушения и дикости. В этом и сегодня проявляется необъективность, связанная с применением одних и тех же критериев при оценке двух различных миров. Так, общепризнанные критерии уровня развития цивилизации — наличие письменности, ремесел и др., которые позволяют понять состояние земледельческой культуры, принципиально не применимы при характеристике уровня культуры, достигнутого различными обществами неоседлых скотоводов.
Рассматривая культурный процесс на протяжении многотысячелетней истории, нетрудно обнаружить, что в развитии цивилизации Евразии номады играли и прогрессивную роль.
В некоторых сферах деятельности неоседлые скотоводы выработали более совершенные культурные средства по сравнению с земледельцами. Кочевники создали более совершенную систему культурной адаптации к экстремальным условиям природной среды. В эпохи аридизации климата, когда ирригационное земледелие переживало застой или упадок, различные типы хозяйства кочевников позволяли эффективно использовать ограниченные природные ресурсы.
Экстенсивное скотоводство основывалось на интенсификации индивидуального труда. Доминирующий пастушеский труд позволял освободить от производительного труда многих мужчин, что с точки зрения экономии трудовых ресурсов позволяет считать кочевые общества более прогрессивными, нежели земледельческими цивилизациями. Именно это высвобождение мужской силы при образе жизни кочевников явилось основой становления специфических форм военной организации, которая неоднократно доказывала свои преимущества перед военной организацией земледельцев, стала одной из главных причин мощи крупнейших кочевых цивилизаций.
23 Савицкий П. Н. О задачах кочевниковедения... — С. 83.
