CC BY
63
И. И. Елисеева
ЭВОЛЮЦИЯ СТРУКТУРЫ РОССИЙСКИХ ДОМОХОЗЯЙСТВ: ПОПЫТКА ОБЪЯСНЕНИЯ
В статье отмечаются современные тенденции в изменении структуры российских домохозяйств и их негативные последствия с точки зрения воспроизводства населения. Делается попытка объяснения увеличения доля неполных и прочих семей с позиций сохраняющегося гендерного неравенства и усиления внутренней миграции. Статья основана на материалах официальной российской статистики, прежде всего, Всероссийских переписей населения 2002 г. и 2010 г. Ключевые слова: структура домохозяйств, неполная семья, прочие семьи, гендерное неравенство, внутренняя миграция.
Введение
Изменения в структуре российских домохозяйств неоднократно привлекали внимание исследователей (см. например: Волков 1975; Васильева 1975; Демографическая модернизация России 2006). Отмечались такие особенности, как снижение доли семей с полной брачной парой, уменьшение доли семей с детьми до 18 лет, рост доли одиночек, увеличение неполных и прочих семей без родительского ядра. Как правило, объяснение этих тенденций дается в контексте глобального влияния демографического перехода, урбанизации и эмансипации женщин.
В данной статье предпринята попытка объяснения указанных тенденций с позиций гендерного неравенства и внутренней миграции. По мнению автора статьи, эти факторы задают
направление вектора изменений, внося новые аспекты в усиливающуюся индивидуализацию частной жизни.
В первой части статьи рассматривается динамика структуры домохозяйств в России. Во второй части обсуждается проблема «женского перевеса» и его влияния на структуру семей и гендерные отношения в сфере семьи и брака. Третья часть статьи посвящена проблеме разводимости. В четвертой части рассматриваются особенности современной внутренней миграции и ее взаимосвязь с интенсивностью разводов и распространенностью прочих домохозяйств. Заключение содержит выводы по каждой части и их обобщение.
Изменение структуры домохозяйств в России
Исходным состоянием российской семьи в ХХ в. было повсеместное распространение многопоколенной семьи, причем, совместно проживали не только прямые родственники и лица, связанные свойством, но и непрямые родственники, а нередко и те, кто не состоял в родственных отношениях. Данные первой Всесоюзной переписи населения 1926 г. показывают, что на тот период характеристики сложной семьи сохранялись бо-лее,чем у трети городских семей/ домохозяйств, не говоря уже о сельских (табл. 1).
Таблица 1
Структура городских семей по данным переписи населения 1926 г.
Тип семьи %
Брачная пара с детьми и без детей Мать (отец) с детьми 58,0 9,4
Итого простые (нуклеарные) семьи 67,4
Брачная пара с детьми и без детей, с родителями одного из супругов и другими родственниками Мать (отец) с детьми, родителями и другими родственниками 17,3 14,0
Итого сложные семьи 31,3
Продолжение табл. 1
Тип семьи %
Прочие семьи 1,3
Всего: 100,0
Источник: Всесоюзная перепись населения 1926 г., т.56, С.74.
Принятый в 1925 г. курс на индустриализацию страны потребовал притока рабочих, что вызвало массовую миграцию из села в город. Этот процесс раскалывал традиционную семью, тогда как дефицит жилья оказывал обратное воздействие, вынуждая к совместному проживанию молодых семей с семьей прародителей.
Великая отечественная война разрушительно сказалась на российской семье вследствие массовой гибели как военнослужащих, так и гражданского населения, утраты связей с родными в результате эвакуации, бомбежек, нахождения на оккупированной территории, репрессивных действий со стороны государства. По сути, нормальная семейная жизнь начала налаживаться со второй половины 1940-х гг. — начала 1950-х гг. Развертывание массового жилищного строительства в конце 1950-х — 1960-х гг. привело к устойчивой долговременной тенденции нуклеаризации российской семьи (табл. 2).
Таблица 2
Тенденции нуклеаризации и денуклеаризации российских семей
Год Доля нуклеарных семей среди домохозяйств, состоящих из двух и более человек, в % Среднегодовой прирост (сокращение) доли нуклеарных семей, п. п.
1970 75,8 X
1989 81,1 X
2002 70,2 X
Продолжение табл. 2
Год Доля нуклеарных семей среди домохозяйств, состоящих из двух и более человек, в % Среднегодовой прирост (сокращение) доли нуклеарных семей, п. п.
2010 67,5 X
1970-1989 X 0,33
1989 - 2002 X - 0,84
2002 - 2010 X - 0,33
Источник: рассчитано по материалам переписей населения.
Можно утверждать, что процесс нуклеаризации российских семей продолжался до конца 1980-х гг. со среднегодовым приростом доли нуклеарных семей 0,33 п. п. У этой тенденции имеются естественные пределы, коренящиеся в антропологических особенностях россиян. Как показали проведенные нами исследования, примерно 10—11% семей не высказывали стремления к раздельному проживанию с прародителями даже при наличии всех условий (Ружже и др. 1982: 104, 108, 110, 111).
Переход к рыночной экономике обернулся еще одним шоком для российской семьи, что отразилось на ее характеристиках. По оценке М. Н. Руткевича, шанс опуститься на дно для одиноких пожилых людей в 1992—1996 гг. составлял 72%, для инвалидов — 63%, многодетных семей — 54%, безработных — 53% ; примерно 2 млн детей и подростков не учились и не работали (Руткевич 1998). В первые годы постперестроечного периода в связи с резким снижением уровня жизни распространились челночничество, вахтовая занятость, многочисленные подработки, что привело к отрыву родителей от детей, перераспределению обязанностей по уходу и воспитанию детей — от родителей к бабушкам-дедушкам, дядям-тетям. Семья в ее классическом определении уступила место домохо-
зяйствам Ч Начался, по сути, процесс денуклеаризации семьи, особенно интенсивно проявившийся в межпереписной период 1989—2002 гг. (см. табл. 2)
Если взять более продолжительное время, то видна все большая распространенность семей без родительского ядра (мать-отец), рост доли неполных и прочих семей (табл. 3).
Таблица 3
Неполные и прочие семьи в России по данным переписей населения, в %
Показатель 1970 1989 2002 2010
Мать (отец) с детьми и другими родственниками или без них 16,0 15,2 24,1 21,0
Прочие семьи 1,9 2,1 6,6 9,6
Особенно поражает быстрое увеличение доли прочих семей: из «осколочного» типа, составлявшего менее 2% семей, этот тип семей/дом ох озяйств стал заметным социально-демографическим явлением.
К этому добавилась еще одна метаморфоза: в условиях роста рождаемости данные последних переписей населения свидетельствуют о снижении доли семей с несовершеннолетними детьми (см. табл. 4).
В качестве первой причины динамики такого рода можно указать то, что устойчивый рост рождаемости не успел отразиться на данных последней переписи, он сформировался лишь после введения федеральной программы экономического стимулирования рождаемости, получившей название «Материнский капитал». Идея этой программы была высказана В. В. Путиным в мае 2006 г., но сама программа оформилась
1 Семья — группа лиц, связанных родством, либо свойством, имеющая общий бюджет и проживание. Домохозяйство — один человек или группа лиц, имеющих общий бюджет (полностью или частично) и проживание.
Таблица 4
Основные характеристики уровня детности российских семей по данным переписей 2002 г. и 2010 г.
Показатель 2002 2010
Доля семей с детьми в возрасте до 18 лет (в %)
среди:
семей с полной брачной парой 53,7 46,4
неполных семей 55,5 44,4
прочих семей 17,2 28,3
всех семей 51,7 44,1
Доля семей, в которых есть брачная пара, среди
всех семей с детьми до 18 лет, в % 74,6 72,7
Доля семей с тремя и более детьми до 18 лет среди всех семей с детьми до 18 лет, в % 6,6 7,0
Источник: Всероссийская перепись населения 2010 г. Т. 2.
и начала реализовываться с конца 2007 — начала 2008 г., так что ее эффект не смог повлиять на выводы сравнительного анализа ВПН 2002 г. и ВПН 2010 г. Причины увеличения дет-ности прочих семей были отмечены выше. Снижение детности остальных типов семей может быть связано с неравномерностью рождений в семьях разных типов, концентрацией рождений в определенных подгруппах семей.
В структуре российских домохозяйств все больший удельный вес занимают домохозяйства, состоящие из одного человека (одиночки): по данным ВПН-2010 такие домохозяйства составили 25,7%, в них проживает 9,8% населения, причем 67% их них — это овдовевшие пожилые женщины. Кроме этой категории численность одиночек пополняют лица, никогда не состоявшие в браке и разведенные. Как отмечает И. И. Бело-бородов, растет процент безбрачия: в 2010 г. эта категория насчитывала 24 млн человек — на 6,2 млн человек больше, чем в 1989 г. (Белобородов, 2014)
Сравнительно новым явлением, безусловно свидетельствующем о коренной модернизации семейно-брачных отношений в России, являются сожительства, не регистрируемые официально как брак. Благодаря тому, что в программе переписей 2002 г. и 2010 г. эта категория семейно-брачного состояния была выделена, можно с уверенностью утверждать, что распространенность незарегистрированных браков растет: если в 2002 г. они составляли 9,8% от общего числа состоящих в браке, то в 2010 г. — уже 13,2%. И. И. Белобородов, А. Карлсон, а еще раньше В. Н. Архангельский оценивают это явление как «антирепродуктивное», снижающее уровень рождаемости (Белобородов 2014; Карлсон 2003; Архангельский 2002; Архангельский 2006). Можно предположить, что статистические данные о сожительстве занижены — часть проживающих в незарегистрированном союзе могла отнести себя к одиночкам. В любом случае, отмеченные тенденции (рост одиночек и незарегистрированных союзов) подтверждают усиление индивидуализации частной жизни на фоне роста экономической независимости индивидов, а также распространения новых форм сексуальных отношений, не связанных с организацией повседневной совместной жизни (например, так называемый «гостевой брак»). Новые тренды существенно коррелируют с уровнем урбанизации и типом городских поселений, в большей мере присутствуя в жизни крупных городов, прежде всего, миллионников.
Женский перевес и тендерное неравенство
Ценность семьи высоко ставится в России, связываясь с национальными традициями, значимостью отношений с родителями и прародителями, поддержанием культа патриархальной многопоколенной семьи. Семья позволяла россиянам выжить в суровых природных условиях, ограждала частную жизнь от внешних вмешательств. Крепость семьи, ее репродуктивный потенциал и экономическое благополучие исторически зависели, прежде всего, от наличия мужчин, что способствовало гендерному неравенству. В той или иной степени, оно было
выражено во всех слоях общества и усилилось в связи с потерями, которые понесла Россия в ХХ в. Первая мировая война унесла жизни почти 2 млн человек (БСЭ 1932), Гражданская война — еще 10 млн человек (Эрлихман 2004). Великая отечественная война стоила СССР, по самым минимальным оценкам, около 27 млн человек (Андреев, Дарский, Харькова 1993). Имеются и более высокие оценки потерь (см., например, расчеты Б. В. Соколова (Соколов 1989)). Л. Л. Рыбаковским предприняты попытки вычленить из общесоюзных цифр потери России, которые, по его расчетам, составили примерно 13 млн человек (Рыбаковский 2010). В подавляющем большинстве в войнах и последующих локальных вооруженных конфликтах погибали мужчины. Сформировавшийся «женский перевес»1 усилил гендерное неравенство не только в сфере социального устройства, но и в области сексуальных отношений. Причем неравенство в сексуальной сфере заняло доминирующие позиции, деформируя отношение к женщине во всех других аспектах. К сожалению, эта тема в истории российской социологии слабо разработана, хотя ее шлейф можно обнаружить и в реалиях и научном осмыслении современной жизни.
Половые пропорции смещены в сторону некоторого преобладания женщин во всех странах мира, но в России «женский перевес» усугублен военными потерями и «мужской сверхсмертностью», т. е. более высокой смертностью мужчин по сравнению с женщинами в одних и тех же возрастных группах. В конце XIX в. в России на 1000 мужчин приходилось 1055 женщин. По данным переписи 1926 г. в РСФСР насчитывалось 1094 женщин на 1000 мужчин. По итогам переписи 1959 г. на 1000 мужчин в России приходилось 1243 женщины. Эта цифра, катастрофическая по своей сути, не отражает той глубины диспропорций, с которой Россия закончила Великую отечественную войну и последовавшие военные действия в войне с Японией: ведь первая послевоенная перепись населе-
1 Тендерное неравенство — характеристика социального устройства, согласно которой мужчины и женщины обладают неравными возможностями в обществе.
ния была проведена лишь спустя 15 лет после окончания войны. Диспропорция полов стала постепенно выравниваться по мере вымирания поколений, непосредственно участвовавших в боевых действиях (это, прежде всего, те, кто родились в 1919—1929 гг.). По данным переписи 1989 г. на 1000 мужчин приходилось 1140 женщин, тогда как в 1979 г. этот показатель был равен 1174. Вроде бы ничто не могло помешать выравниванию пропорции по полу. Однако с вхождением в период трансформации, т. е. после 1991 г., смертность мужчин начала расти опережающими темпами. Эффект повышенной смертности мужчин прослеживается в динамике доли женщин среди умерших: если в 1959 г. она составляла 51%, то в 2003 г. — 46%. Сверхсмертность мужчин привела к тому, что процесс последовательного снижения дисбаланса полов, вызванного Великой отечественной войной, сменился возращением роста «женского перевеса»: по данным переписи населения 2002 г. на 1000 мужчин приходилось 1147 женщин, после чего пропорция продолжала ухудшаться : в 2007 г. — 1163 женщины на 1000 мужчин, в 2008—2010 гг. — 1164 женщины на 1000 мужчин. По дванным переписи 2010 г. женщин в России оказалось на 10 млн больше, чем мужчин (Демоскоп, 24 октября — 6 ноября 2005 г.) (Кваша, Харькова, 1—14 апреля, 2013 г.). Некоторое снижение женского перевеса началось с 2012 г. и на 1 января 2016 г. этот показатель составил 1158 женщин на 1000 мужчин. Преобладание женщин начинает проявляться в России, начиная с 34—35 лет, постепенно нарастая с ростом возраста (Елисеева, Клупт 2016). Это результат как высокой смертности от внешних причин, не связанных с заболеваемостью, а также и более высокой смертности мужчин от онкологических заболеваний, болезней органов дыхания, желудочно-кишечного тракта и даже сердечно-сосудистых заболеваний, которым традиционно в большей степени были подвержены женщины (Аганбегян 2012; Стукалин 2015).
Послевоенный дефицит мужчин усилил гендерное неравенство в сфере семьи, брака, сексуальных отношений. Истоки гендерного неравенства коренятся в тьме веков и вряд ли в на-
стоящее время их можно трактовать с позиций положения женщин на брачном рынке, или связывать положение женщины в семье с уровнем образования и заработной платы по сравнению с мужчиной. Несмотря на социальную мобильность женщин и достижение ими более высокого уровня образования (как показали последние переписи населения), положение женщин в сфере сексуальных отношений было и остается унизительным.
После отмены крепостного права в 1861 г. границы брачного рынка расширились: женихи стали находить себе невест не только в родной деревне. Распространенность отхожих промыслов привела к расширению внебрачных сожительств, расшатыванию супружеских отношений и ослаблению семьи. В первые годы после Октябрьского переворота 1917 г. была введена гражданская регистрация браков и разводов, своей простотой и доступностью существенно обесценившая брачные узы. На фоне распространившейся теории «стакана воды», трактовавшей сексуальные отношения как «товарищескую услугу», оказываемую юношам девушками, сформировалась сексуальная распущенность и безответственность. Некоей попыткой регулирования со стороны государства стало официальное разрешение абортов: в 1920 г. Россия впервые в мире узаконила прерывание беременности. Бремя низкой культуры сексуальных отношений легло на женщин (Юсупова 2004). Запрет абортов, введенный в 1936 г. и продолжавшийся до 1 ноября 1955 г., опять-таки был тем актом, который ущемлял права женщин. Эта мера вызвала распространение нелегальных абортов и, как следствие, привела к невиданному росту материнской смертности (Юсупова 2004; Денисов, Сакевич 2014). Несмотря на введение уголовной ответственности за производство аборта, женщины решались на различные нелегальные способы прерывания беременности. Традиционная мораль сохранялась: исключение добрачных половых отношений, рождение детей только в зарегистрированном браке, моногамия. Но эта мораль не выдерживала испытаний реальной жизни. При деформации возрастно-половой структуры,
колоссальном дефиците мужчин в послевоенной России распространились внебрачные связи и нередко официальная моногамия оборачивалась фактической полигамией. Природа брала свое.
Следующим шагом советского государства, унизившим женщину, явился Указ 8 июня 1944 г. об отмене права женщин на обращение в суд с иском о взыскании алиментов на содержание ребенка от лица, с которым она не состоит в зарегистрированном браке. Этим же Указом устанавливалось: «При регистрации в органах записи актов гражданского состояния рождения ребенка от матери, не состоящей в зарегистрированном браке, ребенок записывается по фамилии матери с присвоением ему отчества по указанию матери». Таким образом, устанавливался порядок, при котором в свидетельствах о рождении детей, родившихся вне брака, отец не был указан (в метрике ребенка в графе отец ставился прочерк).
Низкая культура сексуальных отношений в сочетании с сексуальным неравноправием привели к тому, что основным регулятором рождаемости в России стали аборты. Отечественная статистика абортов не дает возможности выявить масштаб этого явления и проанализировать в полной мере роль абортов: не публиковались группировки абортов по очередности беременности (за исключением первобеременных), отсутствуют группировки по наличию детей у женщины, принявшей решение об аборте (нет детей, один ребенок, два ребенка и т. д.), брачному состоянию, жилищным условиям, доходам и проч. В советское время данные об абортах были доступны лишь для ограниченного круга пользователей («для служебного пользования»). С переходом к политике открытости и началом публикации данных об абортах открылось более чем двухразовое превышение числа абортов над численностью живорожденных: в 1990 г. на 100 живорождений приходилось 206 абортов; пять лет спустя — в 1995 г. число абортов сократилось всего лишь на 1,5%. Исследовать изменения в числе абортов мешают дефекты отечественной статистики: в постперестроечный период, до 2008 г., официальные данные об абортах публиковались толь-
ко по укрупненным возрастным группам женщин: 15—19 лет, 20—34 года, 35 и более лет. В результате невозможно провести сопоставление числа абортов с числом живорождений по пятилетним возрастным группам женщин с наибольшей активностью деторождения: 20—24 года, 25—29 лет, 30—34 года.
Как уже отмечалось, в советский период аборты были главным способом регулирования рождаемости и эта точка зрения общепринята. (Денисов, Сакевич 2014). Но вряд ли этим исчерпывалась роль абортов: это был и способ защиты женщинами права на собственную жизнь и жизнь уже рожденных детей. Анализ исторических данных об абортах свидетельствует о ничтожно малой доле женщин, не имевших детей (Сакевич, Денисов 2014: 191).
С переходом к политике открытости и публикации данных официальной статистики выявилось более чем двухразовое превышение числа абортов над численность живорожденных: в 1990 г. на 100 живорождений приходилось 206 абортов. Мало что изменилось 5 лет спустя: число абортов в 1995 г. по сравнению с 1990 г. снизилось всего лишь на 1,5%. Радикальный перелом произошел в 2007 году, когда впервые зарегистрированное число абортов стало меньше числа живорождений. В последующие годы тенденция снижения абортов подтвердила свою устойчивость (табл. 5).
Таблица 5
Соотношение числа абортов с числом живорождений в России
Год На 100 живорожденных приходилось абортов
2005 115,0
2010 66,3
2014 47,9
Источник: рассчитано по: Демографический ежегодник России. 2015: Стат. сб. М.: Росстат, 2015. С. 58, 72.
Данные табл. 6 свидетельствуют о том, что женщины продолжают расплачиваться абортами за свое невежество и неве-
Таблица 6
Прерывание беременности по возрастным группам
Число абортов на 1000 женщин в возрасте, лет 2010 2014 2014/2010, %
до 15 0,1 0,1 100,0
15-17 9,1 5,1 56,0
18-19 30,4 20,1 66,0
20-24 48,1 36,5 75,9
25-29 53,8 42,0 78,1
30-34 46,5 38,9 83,7
35-39 33,0 28,5 86,4
40-44 12,9 11,4 88,4
Источник: Демографический ежегодник России. 2015: Стат. сб. М.: Рос-стат, 2015. С. 72.
жество своих партнеров, а также за сохраняющееся неравенство в сфере сексуальных отношений. При этом доля женщин, прибегнувших к прерыванию беременности, снизилась в меньшей степени в группах более старших возрастов. Так, в возрасте 35—39 лет доля сделавших аборт снизилась на 13,6 п. п., в возрасте 40—44 года — на 11,6 п. п., тогда как в возрасте 18—19 лет прибегнувших к абортам стало меньше на 33,9 п. п. На этом основании авторы статьи «Аборты в постсоветской России: есть ли основания для оптимизма?» делают заключение, что «быстрое сокращение абортов среди молодежи вселяет оптимизм», «абортная культура, если она и была, для постсоветских поколений остается в прошлом» (Денисов, Сакевич 201: 152). Удивляет не только оговорка авторов, якобы сомневающихся в значимости абортов в советское время, но и их уверенность в преодолении этого способа регулирования жизни российскими женщинами. Новые практики внутрисемейного регулирования рождаемости и предохранения от нежелательной беременности медленно входят в сексуальную жизнь россиян: на это указывает неустойчивость снижения числа абортов у первобеременных — в 2012 г. этот показатель сни-
зился в два раза по сравнению с 2005 г. (80,8 тыс. абортов по сравнению с 161.5 тыс. абортов), в 2013 г. снижение продолжилось (72,2 тыс. абортов), однако, в следующем году число абортов у первобеременных вновь увеличилось и составило 78 тыс. (Демографический ежегодник России 2015: 72).
В целом прогресс налицо и в этом мы согласны с авторами цитированной статьи.
Разводимость
Известный социолог С. И. Голод определил развод «как атрибут современного брака» (Голод 1998: 76). Он же отметил повсеместность волны разводов, захвативших все европейские страны после 1960-х гг., а также очевидную связь модернизации матримониального поведения и частоты официальных разводов (Голод 1998: 77). С. И. Голодом отмечена тенденция роста разводимости в СССР с середины 1960-х гг. После распада СССР в России кривая разводимости пошла вверх с 1991 г. и к 1994 г. впервые уровень разводимости превысил половину от общего числа браков (51 развод на 100 браков). Россия уступала по уровню разводимости лишь США, где на тысячу населения в 1980-е гг. приходилось 5 разводов. Впоследствии оказалось, что высокая разводимость характерна для постсоветских стран Восточной и Центральной Европы. Волна разводов захватила Венгрию, Украину, Беларусь. При дисбалансе в половой структуре населения, женщине трудно надеяться вступить в новый брак после развода. По расчетам А. Г. Волкова, в Москве в 1978—1979 гг. вероятность повторного брака для разведенного мужчины была втрое выше, чем для разведенной женщины. Заметим, что уже тогда в полной мере проявилась сверхсмертность мужчин: ожидаемая продолжительность жизни городского населения составляла у мужчин 62,3 года, у женщин 73,1 года, то есть разница практически равнялась 11 годам. Наличие совместных детей не снижает интенсивности разводов. Высокая разводимость приводит к тому, что в структуре семьи всегда имеются неполные семьи. Конечно, неполную семью порождают не только разводы, но и решения женщины завести ребенка вне брака. «Материнские
семьи» имеют свой генезис — «изначальное безбрачие» (Голод 1998: 76). Распространение таких семей связано с изменением социальных норм. Сейчас брачное состояние женщины в общем в целом не сказывается на отношение социума к её детям. С. И. Голод обобщил это в краткой формуле: «то, что было пороками, стало нормами» (имея в виду прежде всего сожительства и внебрачные рождения) (Голод, 2005). Исследуя проблему одинокого материнства, С. В. Захаров подчеркивает, что при постоянстве тенденции увеличения неполных семей внимание общества к этой проблеме в разные исторические периоды то возрастает, то снижается в связи с массовым сиротством, внебрачными рождениями, или же повышением разводимости (Захаров 2013). В советское время были периоды, когда неполные семьи имели определенные преференции, например при устройстве ребенка в детское дошкольное учреждение. В постсоветский период неполные семьи имели льготы по размеру социальной поддержки местных властей при наличии несовершеннолетних детей. Это породило фиктивные разводы (и наоборот, если было выгодно, то регистрировались фиктивные браки).
Внутренняя миграция
В отличие от статистики семьи, данные о миграции собираются в процессе текущего учета. Но так как семейная структура представлена по данным переписи населения, то и данные о внутренней миграции рассматривались нами за переписные годы. Несмотря на мнение ряда исследователей, прежде всего В. И. Переведенцева, о том, что в СССР происходила в основном неорганизованная миграция с преобладанием направлений переселений, «невыгодных с народнохозяйственной точки зрения» (Переведенцев 1966: 116), мы считаем, что доля организованной миграции была велика. Этому способствовали используемые экономические стимулы, которые обеспечивали приток населения в отдаленные регионы (выплаты «северных», «год за два года» при начислении стажа работы и т. д.). В постсоветский период миграционные потоки стали
формироваться в соответствии с желаниями самих граждан, что привело к движению населения в крупные города, прежде всего, в Москву и Санкт-Петербург; оттоку из сибирских и дальневосточных регионов. Последнее проявляется все более определенно (ср. табл. 7 и 8).
Таблица 7
География миграционного оборота в России по группам федеральных округов в 2002 г.
Миграционный оборот
Группы федеральных на 1000 человек населения, чел.
округов 34
до 24 24-34 и более Итого
ЦФО + СЗФО 8 10 10 28
ЮФО + СКФО + ПФО 6 3 17 26
УрФО + СФО + ДВФО 0 15 8 23
Итого 14 28 35 77
По данным табл. 7 значение статистики хи-квадрат составило х2 = 19,3, что в два с лишним раза превышает критическое значение, равное 9,94 при числе степеней свободы df = 4, на 5%-м уровне значимости.
Таблица 8
География миграционного оборота в России по группам федеральных округов в 2010 г.
Миграционный оборот
Группы федеральных на 1000 человек населения, чел.
округов 34
до 24 24-34 и более Итого
ЦФО + СЗФО 4 20 4 28
ЮФО + СКФО + ПФО 7 15 4 26
УрФО + СФО + ДВФО 0 9 14 23
Итого 11 44 22 77
По данным табл. 8 значение статистики хи-квадрат составило х2 = 20,5, что в 2,2 раза превосходит критическое значение. При этом уральские, сибирские и дальневосточные регионы в 2010 г. в большей степени сконцентрировались в группе наивысшего миграционного оборота, нежели в 2002 г.Более высокое присутствие мигрантов в этих регионах подтверждают и данные табл. 9. В удаленных регионах выше доля мужчин, состоявших в незарегистрированном браке, а также доля детей, родившихся у женщин, не состоявших в зарегистрированном браке (табл. 9).
Таблица 9
Распространенность внебрачных союзов и внебрачных рождений в некоторых регионах России по данным переписи 2010 г.
Доля (%) лиц, проживающих в регионе не с рождения (по данным переписи 2010 г.) Доля мужчин, состоявших в незарегистрированном браке, среди всех мужчин, состоявших браке, в 2010 г., % Доля детей, родившихся у женщин, не состоявших в зарегистрированном браке, в % к общей численности родившихся
Возраст (лет) 2010 2015
от 16 и старше 20-24 30-34
Москва 41,8 8,2 27,2 12,7 21,4 18,6
Санкт-Петербург 43,8 11,3 38,8 16,4 22,3 17,8
Сибирский ФО 57,3 12,0 41,2 22,1 31,9 27,9
Дальневосточный
ФО 57,8 19,3 42,5 24,3 34,7 30,0
Источники: Всероссийская перепись населения 2010. Т. 2, табл. 5; Т. 8, табл. 1 http://www.gks.ru/free_doc/new_site/perepis2010/croc/ perepis_itogi1612.htm
Столь отчетливо выраженный характер изменения показателей стимулировал более детальное изучение связей между
интенсивностью миграции,уровнем разводимости и распространенностью неполных и прочих семей, который был проведен по данным 77 регионов России за переписные годы — 2002 г. и 2010 г.
В табл. 10 представлены показатели описательной статистики за 2002 и 2010 гг.
Таблица 10
Описательная статистика
Показатель Миграционный оборот Разводы на 1000 чел. Доля неполных семей Доля прочих семей
А. По данным ВПН-2002
Среднее 34,3 5,7 0,2 0,1
Стандартная ошибка 1,4 0,2 0,0 0,0
Медиана 32,0 5,9 0,1 0,1
Мода #Н/Д 6,1 #Н/Д #Н/Д
Стандартное отклонение 12,1 1,4 0,0 0,0
Дисперсия выборки 146,0 2,1 0,0 0,0
Эксцесс 4,7 3,5 1,8 16,4
Асимметрия 1,6 - 0,5 - 0,4 2,9
Размах вариации 76,9 10,1 0,1 0,1
Минимум 11,1 (Москва) 0,5 (Республика Ингушетия) 0,1 (Республика Дагестан) 0,03 (Республика Ингушетия)
Максимум 88,0 (Магаданская обл.) 10,6 (Магаданская обл.) 0,2 (Санкт-Петербург) 0,1 (Москва)
Продолжение табл. 10
Показатель Миграционный оборот Разводы на 1000 чел. Доля неполных семей Доля прочих семей
Б. По данным ВПН-2010
Среднее 31,2 4,5 0,2 0,1
Стандартная ошибка 1,0 0,1 0,0 0,0
Медиана 28,4 4,6 0,2 0,1
Мода #Н/Д 4,7 #Н/Д #Н/Д
Стандартное отклонение 9,1 1,0 0,0 0,0
Дисперсия выборки 83,1 0,9 0,0 0,0
Эксцесс 0,7 3,6 2,8 2,8
Асимметрия 1,0 - 1,0 - 0,7 1,3
Размах вариации 43,5 6,1 0,1 0,1
Минимум 14,4 (Москва) 0,9 Республика Ингушетия) 0,1 (Республика Дагестан) 0,04 (Республика Ингушетия)
Максимум 57,9 (Республика Тыва) 7 (Камчатский край) 0,2 (Магаданская обл.) 0,2 (Санкт-Петербург)
Число регионов 77 77 77 77
Сопоставление данных двух переписных лет показывает усиление однородности регионов по интенсивности миграционного оборота : если в 2002 г. коэффициент вариации был равен 35%, то в 2010 г. — 24%; снизилась вариация и уровень разводимости: с 29% в 2002 г. до 22% в 2010 г. Деформирован-ность семей (доля неполных семей) минимальная в регионах Северного Кавказа, максимальная — на Камчатке, в Магадан-
ской области. Проявились особенности столичных городов: минимальное значение показателя миграции для Москвы свидетельствует о неудачном выборе индикатора миграции: использование показателя иммиграции не дало бы такого результата. Другой особенностью оказалось максимальное присутствие прочих домохозяйств в структуре семей Санкт-Петербурга. Объяснение этого феномена мы видим в значительной эмиграции в начале 1990-х гг., присущей, в первую очередь, крупным городам и приведшей к распространенности в них прочих семей.
В табл. 11 приведены значения коэффициентов парной корреляции между исследуемыми переменными по данным 2002г. и 2010 г.
Таблица 11
Коэффициенты парной корреляции
2002 2010
Разводы на 1000 чел. Доля неполных семей Миграционный оборот Доля прочих семей Разводы на 1000 чел. Доля неполных семей Миграционный оборот Доля прочих семей
х1 х2 х3 х4 х1 х2 х3 х4
х1 1 1
х2 0,527 1 0,542 1
х3 0,135 0,071 1 0,229 0,092 1
х4 0,28 0,508 0,131 1 0,216 0,380 0,125 1
Распространенность неполных семей статистически значимо коррелирует с уровнем разводимости, что подтверждает преобладание разводов как фактора формирования данного типа семей. Корреляция с миграционным оборотом несравненно слабее и не является статистически значимой, однако она становится более заметной (табл. 12).
Таблица 12
Корреляции с переменной «доля неполных семей»
Миграционный оборот Разводы
2002 2010 0,071 0,092 0,527 0,542
Для одновременного учета нескольких переменных с целью объяснения распространенности неполных семей были построены уравнения множественной регрессии, приведенные в табл. 13.
Таблица 13
Зависимость доли неполных семей от разводимости и миграционного оборота
Коэффициент детерминации Коэффициенты Стандартная ошибка ¿-ста-тистика Р-зна-чение
2002
^-квадрат 0,28 У-пер. 0,116 0,008 14,988 0,000
разводы 0,006 0,001 5,288 0,000
МО 0,000 0,000 0,001 1,000
2010
^-квадрат 0,34 У-пер. 0,121 0,008 15,077 0,000
разводы 0,010 0,002 6,136 0,000
МО 0,000 0,000 2,357 0,021
Значения ¿-статистики для коэффициента регрессии при переменной «разводимость» подтверждает сделанный вывод о преобладании этого фактора в формировании неполных семей. Роль миграции в 2002 г. не прослеживалась, тогда как в 2010 г. она проявилась как статистически значимая. Проблема воздействия миграции на состав семьи малоизученна. Нам известно лишь одно исследование, посвященное данной теме: это диссертация В. И. Лаптева (Лаптев 1972). Очевидно, что
изменение места жительства может быть связано с вступлением в брак, то же можно сказать и о влиянии развода. Выделение детей из родительской семьи и переезд для получения профессионального образования так же является распространенной причиной миграции и изменения в составе семьи. Решение о переезде может быть принято в результате возможностей трудоустройства, карьерного роста и проч., что также может повлиять на состав семьи. В. И. Лаптевым сделан вывод о распространенности «поэтапной» трудовой миграции: первым едет самый мотивированный член семьи (инициатор переезда), а переезд остальных членов семьи совершается позже (Лаптев, 1972).
Нужны специальные исследования, которые позволили бы выявить роль усиливающейся подвижности населения на семью.
Нами была предпринята попытка объяснения доли прочих семей с помощью уравнений множественной регрессии. Результаты расчетов представлены в табл. 14.
Таблица 14
Зависимости доли прочих семей от разводимости, миграционного оборота и доли неполных семей
Коэффициент детерминации Коэффициенты Стандартная ошибка ¿-статистика Р-зна-чение
2002
^-квадрат 0,29 У-пер. 0,007 0,012 0,549 0,585
разводы 0,383 0,089 4,289 0,000
МО 0,000 0,001 0,345 0,731
неполные 0,000 0,000 - 1,730 0,088
2010
^-квадрат 0,15 У-пер. 0,011 0,029 0,377 0,708
разводы 0,529 0,206 2,565 0,012
МО 0,001 0,004 0,409 0,684
неполные 0,000 0,000 - 0,925 0,358
Разводимость оказывала статистически значимое воздействие на формирование прочих семей как в 2002 г., так и в 2010 г. Воздействие миграции не доказано, так же как и зависимость доли прочих семей от распространенности неполных семей в структуре домохозяйств регионов России. По-видимому, эти два типа семей формируются под влиянием различных процессов, сущность которых не удается выявить при столь ограниченном круге переменных и высокой агрегированности используемых данных.
Заключение
Проведенный анализ свидетельствует о продолжающемся процессе модернизации российской семьи, для которого характерно переплетение разнонаправленных тенденций. Их совокупное действие приводит к снижению воспроизводственного потенциала российской семьи. Все большее распространение одиночек, увеличение доли неполных семей (любого генезиса), так же как и рост прочих семей не способствуют воспроизводству населения. Программа «материнский капитал» выявила готовность семей с полной брачной парой к рождению второго ребенка, но дискутируемые проекты, нацеленные на стимулирование появления третьего ребенка, проблематичны: семьи не готовы к этому шагу. На это указывает разрыв в частоте рождений — частости рождений первого и второго ребенка сближаются, тогда как второго и третьего различаются все в большей степени.
Структура российских семей подвержена деформации из-за сохраняющегося дисбаланса мужчин и женщин. В современной России «женский перевес» не исчезает, а растет, перемещаясь в группы трудоспособного возраста под влиянием сверхсмертности мужчин. Лишь в последние два года наметилось некоторое снижение «женского перевеса», но говорить об устойчивости этой тенденции преждевременно.
Длительное существование «женского перевеса» привело к привычной дискриминации женщин: гендерное неравенство
проявляется в трудоустройстве, социальной мобильности, заработной плате. Квинтэссенцией всех этих аспектов, их общей «узловой точкой» является отсутствие равноправия в сфере сексуальных отношений. В свою очередь, это приводит к медленному распространению средств контрацепции и сохранению «абортной культуры», по терминологии Б. Денисова, В. Сакевич, как бы ни хотелось нам верить в обратное.
Признание семьи как «системообразующей ценности» (Ди-висенко 2015: 495—496) парадоксальным образом сочетается в России с высокой разводимостью. Можно выдвинуть предположение, что повышение возраста вступления в первый регистрируемый брак, а также распространение так называемых «пробных браков» (нерегистрируемых сожительств) будут способствовать более обдуманному созданию союзов и повышению их прочности. Но это всего лишь предположение, подтвердить или опровергнуть которое могут лишь эмпирические исследования, причем проведенные многократно на ряде выборок.
Усилившееся перемещение внутри страны, многократно превосходящее внешнюю миграцию, провоцирует еще одно испытание брачного союза на прочность. Союз мужчины и женщины и формирование семьи предполагают взаимную ответственность. Проведенный анализ подтвердил возникновение статистически значимой связи между интенсивностью миграции и разводимостью, а также распространенностью неполных семей. Выявлены локализации этих связей в сибирских и дальневосточных регионах, где миграционный оборот максимален, а доля живущих в данной местности не с рождения — минимальна, к тому же наиболее распространена внебрачная рождаемость.
Когорты мигрантов неоднородны с социальных позиций, несомненно присутствие среди них прекариата — лиц наиболее уязвимых, незащищенных, менее надежных и выносливых в трудовой сфере (Сизова 2015: 122—158). Эти же качества мешают и их устойчивости в сфере личностных отношений. Растущая миграционная активность, размывая территориальные общности, вовлекает в свой оборот такие профессионально
неинтегрированные группы. Миграция создает опорные точки для внедрения иных культурных традиций, включая традиции в сфере сексуальных, брачных и семейных отношений.
Каждый из вопросов, поднятых в данной статье, затрагивает интимную сторону жизни мужчин и женщин, требуя развития методологии социологического исследования, адаптированной к изменениям характеристик как индивидов, так и социума. Проведенный анализ — это попытка представить мир будущего, новых тенденций, которые возникают не одномоментно, а в результате длительных процессов, взаимосвязанных между собой.
Источники
Аганбегян А. Г. Как жить долго и оставаться здоровым / Цикл современных семинаров «Актуальные вопросы медицины». М., 2011. Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Население Советского Союза, 1922—1991. М., 1993. С. 73—79. Архангельский В. Н. Детерминанта репродуктивного поведения и ее учет при разработке демографической политики // Материалы научной конференции «Ломоносовские чтения-2002». М.: ТЕИС, 2002.
Архангельский В. Н. Факторы рождаемости. М.: ТЕИС, 2006. Белобородое И. И. Трансформация семейно-брачного поведения в России//Демографические исследования. №14 http:// www.demographia.net/transformaciya-semeyno-brachnogo-povedeniya-v-rossii Голод С. И. Семья и брак: историко-социологический анализ. СПб.:
ТОО ТК «Петрополис», 1998. С. 76. Голод С. И. Что было пороками, стало нормами. Лекции по социологии сексуальности. М.: Ладомир, 2005. Демографическая модернизация России. 1990—2000 / Под ред.
А. Г. Вишневского. М.: Новое издательство, 2006. Денисов Борис, Сакевич Виктория. Аборты в постсоветской России: есть ли основания для оптимизма? // Демографическое обозрение. 2014. Т. 1. № 1. С. 152. Дивисенко К. С. Воспитание детей в семье и образование // Семья в России и Китае. Процесс модернизации. СПб.: Нестор-история, 2015. С. 495—496.
Елисеева И. И., Васильева Э. К. Основные направления исследования домохозяйств по материалам всероссийских переписей населения //Вопросы статистики. 2014. № 4. С. 32—40.
Елисеева И. И., Клупт М. А. Трансформация семьи в России и Китае: сравнительный анализ // Вопросы статистики. 2016. № 8. С. 53— 65.
Женщин в России на 10 миллионов больше, чем мужчин // Демо-скоп. 2005. 24 октября — 6 ноября. № 219—220.
Карлсон А. Общество — Семья — Личность; Социальный кризис Америки. Альтернативный социологический подход / Под ред. проф. А. И. Антонова. М.: 2003. С. 205.
Кваша Е., Харькова Т. Население России сквозь призму возраста и пола. Женский перевес снова нарастает//Демоскоп. 2013. 01—14 апреля. № 549—550 (http://demoskope.ru/weekly/2013/ 0549Деша02^р)
Захаров С. В. Одинокое материнство в России//Демоскоп. 2013. 01—19 мая. № 553—554.
Захаров С. В. Браки и разводы в современной России // Демоскоп. 2015. 1—25 января. № 625—626.
Лаптев В. И. К вопросу о посемейном анализе миграции населения (опыт статистического исследования по материалам переписи городского населения 1970 г. Карельской АССР): Дисс. ... канд. экон. наук. Л.: ЛФЭИ, 1972.
Лежина Ю. Н. Семья в ценностных ориентациях // Социологические исследования. 2009. № 12. С. 69—77.
Нечаева Н. А. Гендерные роли // Семья в России и в Китае. Процесс модернизации. СПб., 2015. С. 327—351.
Переведенцев В. И. Миграция населения и трудовые проблемы Сибири. Новосибирск: СО «Наука», 1966. С. 116.
Ружже В. Л., Елисеева И. И., Кадибур Т. С. Структура и функции семейных групп. М., 1982.
Рыбаковский Л. Л. Людские потери СССР и России в Великой Отечественной войне. М.: ИСПИ РАН, 2010.
Сакевич В. Что было после запрета аборта в 1936 г.//Демоскоп. 2005. 07—20 ноября. № 221—222.
Сакевич В. И., Денисов Б. П. Очерк истории контроля рождаемости в России: блуждающая демографическая политика // Развитие населения и демографическая политика. Памяти А. Я. Кваши / Под общ. ред. М. Б. Денисенко, В. В. Елизарова. Вып. 2—3. М.: МАКС пресс, 2014. С. 186—208.
Сизова И. Л. Прекаризация в трудовой сфере России // Петербургская социология сегодня: Сб. научных трудов Социологического института РАН. 2015. СПб.: Нестор-история, 2015. С. 122-158.
Соколов Б. В. Правда о Великой Отечественной войне: Сб. статей. СПб.: Алетейя, 1998.
Стукалин Е. Б. Гендерная асимметрия в здоровье россиян: Автореф. дисс. ... канд. экон. наук. СПб., 2014.
Эрлихман В. В. Потери народонаселения в ХХ в. М., 2004.
Юсупова А. Н. Аборты в России / Под ред. В. Ю. Альбицкого. М.: ГЭОТАР-МЕД, 2004.
