CC BY
57
ЭЛЕКТРОННЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «APRЮRI. СЕРИЯ: ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ»
WWW.APRIORI-JOURNAL.RU
УДК 393.05
ЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О СМЕРТИ В РУССКОЙ ПРАЗДНИЧНОЙ КУЛЬТУРЕ
Каравашкина Наталья Евгеньевна
аспирант
Шмелева Наталья Владимировна
канд. филол. наук
Нижегородский государственный педагогический университет им. Козьмы Минина, Нижний Новгород
Аннотация. В статье рассматриваются особенности воплощения феномена смерти в русской народной праздничной культуре, анализируются представления о смерти в обрядовых праздниках, связанных с увяданием и возрождением природы, определяются функциональные особенности «праздничной» смерти. Также внимание уделяется месту феномена смерти в современной российской праздничной культуре, ориентированной, с одной стороны, на официальные представления о празднике и ставящей в центр внимания героическую личность, противостоящую смерти. С другой стороны, рассматривается специфика «заимствованных» праздников, с иным по отношению к русской народной культуре представлением о смерти.
Ключевые слова: народный праздник, народная культура, официальный праздник, заимствованный праздник, феномен смерти, «праздничная» смерть, традиция, обряд.
THE EVOLUTION OF DEATHS IDEAS IN RUSSIAN FESTIVE CULTURE
Karavashkina Natalia Evgenyevna
post-graduate student
Shmeleva Natalia Vladimirovna
сandidate of philological
Minin State Pedagogical University of Nizhny Novgorod, Nizhny Novgorod
Abstract. The article discusses the features of embodiments of death's phenomenon in Russian traditional festive culture, analyzes the ideas about death in ritual festivals associated with decay and rebirth of nature, defined functional features of «festive» death. Special attention is paid to the phenomenon of death in modern Russian festive culture, oriented on the one hand to the official presentation about the festival and concentrated on heroic personality, opposing death; on the other hand it's considered the specificity of «borrowed» holidays, those have another ideas about the death than the Russian culture.
Key words: folk festival, folk culture, the official holiday, borrowed holiday, the death's phenomenon, «festive» death, tradition, ritual.
Народный праздник - явление общественной жизни, затрагивающее реалии жизни и быта народа. В народном празднике сплавляются воедино события, народная рекреация, презентация себя миру (народ посмотреть, себя показать), представления о мироздании и космических циклах, театрализованные шествия, народные традиции.
Народному празднику посвящено множество исследований, однако, в качестве одного из ключевых мы выделим труд М.М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и ренессанса». В данной работе Бахтин акцентирует внимание на смеховой традиции в
народном празднике. Смех по Бахтину выполняет функцию избавления от страха, в том числе страха смерти. Страх преодолевается с помощью его осмеяния. Бахтин пишет о целой смехотерапии, побеждающей смерть. Преодоленная смехом смерть есть новое рождение. У средневекового и ренессансного человека не было в картине мира смерти са-мой-по-себе. Рука об руку со смертью сосуществовали смех и возрождение. Так, Бахтин описывает традиционное пожелание во время карнавала, звучавшее, как «э1а ата22а1о», означавшее «умри - родись сызнова» [1, с. 266].
Смерть в народном празднике, вслед за народом, переодевается в другие одежки, становится не смертью самой-по-себе, а чем-то иным, не идентичным распаду, безвозвратному уходу. Праздничная смерть противостояла представлениям о смерти в официальной культуре, где смертью и судом божьим было принято запугивать обывателей, в то время как народная культура осмеивала смерть, преодолевая и переворачивая представления о преисподне. Например, после смерти бедняки становились богачами, правители - нищими. Так, смерть выполняла функцию справедливости. Идеей «обратности», изнанки, перемещений верха и низа проникнут весь трактат Бахтина.
В русских народных праздниках можно заметить множество сходств с европейскими карнавалами. Праздники восточных славян содержат целый комплекс дуальных представлений, среди которых не маловажное значение занимает оппозиция жизнь-смерть. Эти представления наиболее ярко воплощаются в аграрных праздниках. А.Н. Афанасьев пишет: «в естественной смене времен года: зимы и лета древний человек видел борьбу двух противоположных, взаимно-враждебных сил и свое воззрение запечатлел в символических обрядах, до сих пор совершаемых при начале весны» [2, с. 691]. Пороговым моментом аграрного цикла выступал мотив смерти природы зимой и ее возрождения весной. С этим периодом был связан обряд крещения и похорон кукушки.
В.К. Соколова отмечает, что в празднествах похорон кукушки «исполнялся обряд, когда нужно было стимулировать рост растительности, и акцент, естественно, делался на оживлении» [3, с. 202]. П.Г. Мартысюк допускает, что в данном обряде прослеживаются отголоски верований в умирающее и воскресающее божество, предполагающих различные варианты убиения божеств [4, с. 54], дабы пережить рождение, которое повлечет возрождение природы.
Использование такого материала как солома имеет глубокое символическое значение для русской народной культуры. Солома была связана с зерном, хлебом, урожаем, плодородием, и поэтому сжигание соломы означало возврат к земле и выступало гарантом будущего урожая. Здесь так же читается идея круговорота жизни и смерти, их невозможности друг без друга [5, 126]. Показательно, что процесс уничтожения обычно происходил за пределами обжитого пространства (за селом).
В.Я. Пропп, говоря об аграрных праздниках, отмечает: «тело божества не воскресает или, во всяком случае, не это составляет предмет празднования. Божество воскресает не во плоти, оно воскресает в растительности» [6, с. 112-113]. Таким образом, тема жизни и смерти прочно сплетается с темой весны и обновления. Празднование Масленицы вбирает в себя представления о жизни и смерти как круговороте, бесконечном перемещении по этажам мироздания и незавершенности бытия. После праздника простые люди переживали некое одухотворение, подъем сил и радость, при этом чувствовалось единение с природой благодаря ощущению совпадения ритмов природы с человеческими ритмами. По мнению Т.А. Агапкиной, Масленица «полностью соответствует амбивалентности карнавального символа. С одной стороны, это символ изжившего себя, состарившегося времени (сезона), ассоциирующегося, прежде всего, с зимой (старая одежда и солома как материал для чучела), с другой - символ карнавала с характерной для него избы-
точностью во всех сферах жизни (обжорство, гиперсексуальность и пр.)» [7, с. 588].
Весенняя обрядность восточных славян была наполнена поминальной тематикой. Это тесно связано с верой в то, что пробуждение природы ведет и к пробуждению душ умерших предков. С пасхально-троицкой обрядностью связаны представления о возвращении предков на землю и их уходе в определенное время, когда мир предков может открываться и возвращение после смерти полностью согласуется с идеей цикличности. И изгнание было обязательным условием возрождения и обновления природы. В этой связи интересен обычай «гонять собак» на там-бовщине, описанный в «Тамбовских епархиальных ведомостях» [8, с. 239-249] и, возможно, сохранившийся в настоящее время. Описание обычая следующее: «толпа ребятишек и подростков-женихов с палками и кнутами бегают за измученной собакой и перегоняют ее от одного дома к другому, с одного огорода на другой... погонять свою собаку на масленицу считалось за великое дело, особенно, если собака была черная да лохматая, и за это дело принимались и большие, и малые» [8, с. 246].
Семантически собака связывалась с потусторонним миром. В.С. Бу-зин пишет: «в дни «великих солнечных праздников» «нашими предками-славянами» поминались умершие, которые выходили из могил, среди мертвецов были и злые, которые вселялись в собак, их-то и изгоняли жители селения» [9, с. 147]. Из-за связи с миром мертвых собака использовалась в гаданиях для смертельно больных.
Существовал еще один обряд, подтверждающий мысль о неразрывности в представлениях восточных славян смерти и возрождения. По верованиям, на Радуницу на северо-востоке России и некоторых областях Белоруссии готовили баню для мертвых, оставляя для них воду, веник и чистое белье. Утром пытались на золе отыскать следы умерших предков. С этими воззрениями связана идея «открытия земли» в весенне-летний период. В этот короткий миг, по верованиям, как бы соприка-
сались крайние слои этого и того света, усиливая мысль о бесконечности бытия, о «вечно настоящем прошлом» [6, с. 56]. До Радуницы необходимым считалось сначала помянуть предков, навести порядок на их могилах, затем начинать сельскохозяйственные работы. Нарушение этих правил, по поверьям, могло повлечь неурожай, засуху или смерть родственника. Пропп описывает это представление: «надо обеспечить им не только жизнь, но и бессмертие. Надо приобщить их к круговороту «жизнь - смерть - жизнь», которым живет природа, и который нужен земледельцу, надо, чтобы они и сами способствовали круговороту» [6. с. 29].
В исследовании ритуального смеха Пропп отмечает, что «смех должен был обеспечивать убиваемому возвращение к жизни, столь важное, как полагали, для обеспечения нового урожая. Смех имеет целью обеспечить убиваемому существу новую жизнь и новое воплощение. Он показывает, что смерть есть смерть, приводящая к новой жизни» [6, с. 122].
Наиболее сильно переплетался мир живых и мертвых на праздник Ивана Купалы. В этот период сверхъестественные существа вплетаются в канву обыденной жизни, с которыми человек мог общаться и даже о чем-то просить. Животные и растения в этот праздник могли говорить с человеком или излечивать от болезней, вплоть до дарования ему бессмертия. Особой символикой обладал папоротник. На Русалии же (Троицу) человек символически изолировался от земного и небесного существования. Находясь на качелях, человек занимал серединную нишу между миром живых и мертвых и при этом не принадлежал ни одному из них. Бытие и небытие сталкивалось своими крайними слоями, перемешивалось, одно продолжало другое, смерть переходила в жизнь и наоборот, вовлекая всех празднующих в свой круговорот, даря надежду и чувство обновления.
В эволюции народного праздника обновляюще-возрождающее начало постепенно уходит. Начиная с эпохи Просвещения, официальная культура вытесняет народную, и к XIX веку от праздников, традиционных
для средневековья и ренессанса, мало что остается. Большая роль при этом отводится развитию светской культуры, вносящей в философию праздника идею приоритета развлекательного начала и антропоцентризма.
С XIX в. коренным образом изменяется сама природа праздника. Истончается, а потом практически исчезает дух обновления и переживания горечи умирания и радости возрождения. Вместо этого пришли официальные, профессиональные, индивидуальные праздники, которые не имели ничего общего с прежними праздниками и служили цели выделить ключевую роль человека в мире.
В советское время постепенно трансформируется пространство и смысловое наполнение праздника. Это связано с изменением жизненной среды человека. Все больше жителей деревень и сел переезжает в крупные города, где праздник становится культурной витриной. Кроме того, происходит отчуждение человека от земли и перенос его жизненного пространства с поля на себя, в квартиру или на завод. Разрывая связь с традиционным крестьянским жизненным миром, человек теряет связь со смыслами и символами этого мира, в том числе праздниками, выстраивая связи с городским миром, живущим по другой логике. Советские праздники также служили инструментами конструирования и леги-митации нового советского режима. Через них в народном сознании закреплялись значимые даты для новой власти. Буржуазная и мещанская культура подлежали ликвидации, а им на смену приходила пролетарская идеология, что выражалось в изменении праздничных дат. Более того менялся и сам календарь (переход с юлианского на грегорианский). В 1918 году декретом Совнаркома были установлены следующие праздники: 1 января (новый год), 22 (9) января - день «кровавого воскресенья», 12 марта - низвержение самодержавия, 18 марта - день Парижской коммуны, 1 мая - день Интернационала, 7 ноября - день пролетарской революции. Эти праздники стали основой советского календаря.
В культуре XX в. особое положение заняли заимствованные праздники (Международный женский день, Хэллоуин, Холи, День Святого Патрика), подчеркивающие важность межкультурных взаимодействий и стремление обогатить свою культуру привлекательными образами других культур. С развитием СМИ праздник проникает в квартиры обывателей уже и через экран телевизора, который аморфно объединяет людей в праздничное пространство. Человеку не обязательно участвовать непосредственно в праздничном действии, чтобы приобщиться к нему, а достаточно включить телевизор и посмотреть Парад Победы. В условиях современной действительности праздник также активно развивается, сохраняя традиционную форму, но утрачивая специфическое содержание.
Праздники, оторванные от природных циклов, утратили не только традиционную обрядность, но и переживание увядания-обновления. Привязанность праздника к идеологии, а не традиции уничтожила сам стержень праздника - идею жизни и смерти с обязательным обновлением, мистическим действием, причастности к космосу и т.д. Но осталась некая карнавальная форма, выражающаяся в ярких цветах, шарах, лентах, которые могут нас перенести в атмосферу праздника, но чисто условно.
Праздники, ставящие в центр внимания героическую или важную для культуры личность, существенным образом повлияли на воплощение феномена смерти в праздничной культуре XX в. Вместо идеи умирания-возрождения антропологические праздники ориентированы на преодоление смерти и бессмертие, а также увековечивания героизма как отдельного человека, так и целого народа.
Однако идеи жизни и смерти, выраженные иносказательным языком, слишком укоренены в культуре, чтобы просто так исчезнуть, они хотя и покинули праздник, но перешли в сферу искусства, растеряв часть традиционных установок и обретя несколько иной окрас. Так, ежегодно в литературе и кинематографе тиражируются мистические сюжеты, пере-
полненные идеями ухода и возвращения, но из них ушла некая позитивная направленность. Умерев, человек возвращается в виде полтергейста, вампира, оборотня, зомби, мстящего духа, демона и т.д.
Из традиционной праздничной культуры сейчас осталась лишь часть картины мироздания, где смерть воспринимается без идеи возвращения в виде чего-то положительного. Такая трансформация картины мира усилила страх смерти и неврозы, связанные с ней. Сами праздники никуда не исчезли, продолжая существовать в реалиях действительности деревенской культуры, но осовременились и впитали в себя идеологию массовой культуры. В условиях городского пространства многие праздники эволюционировали в симулякры народных праздников, став возможностью нарядиться в традиционные одежды и поиграть в народные игры без приобщения к сакральным смыслам. Из-за вымывания основы народного праздника, современный человек нередко обращается к чужим праздникам, пытаясь в них найти ту основу, которой не хватает современной российской праздничной культуре.
Так мы можем прийти к выводу о том, что в ходе эволюции народных праздников, особенно после смены государственного режима в XX веке, из них ушел сам дух праздника, идея единения народа, идеология увядания-возрождения, приобщения к космическому порядку, но осталась привлекательная форма, нуждающаяся в традиционном наполнении. В реалиях современной действительности, когда культура активно развивается, традиция не успевает устояться, а потому каждый повторяющийся праздник впитывает в себя новые веяния. В результате получается праздник без праздника, выходной день или возможность повеселиться. В нашем мире, переполненном технологиями и экономическими интересами, ориентированном на прогресс, видимо, уже невозможно возвращение к истинной культуре и смыслам праздника, пока не устоится новая традиция, которая «обрастет» своим особым культурным ореолом.
Список использованных источников
1. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса // Бахтин М.М. Собрание сочинений в 4-х т. Т. 4(2). М., 2010. 752 с.
2. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М.: Индрик, 1994. Т. 3. 840 с.
3. Соколова В.К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М.: Наука, 1979. С. 286 с.
4. Мартысюк П.Г. Аграрные праздники восточных славян // Вопросы культурологии. 2007. № 12. С. 54-58.
5. Каравашкина М.Е. Народная игрушка как отражение идеального мира // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия: Социальные науки. 2012. № 2 (26). С. 125-129.
6. Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. М., 2000. 192 с.
7. Агапкина Т. А. Мифопоэтические основы славянского календаря. Весенне-летний цикл. М., 2002. 816 с.
8. Милованов М. Масленица. Рассказ из сельского быта // Тамбовские епархиальные ведомости. 1900. № 8. С. 239-249.
9. Бузин В.С. Идиоматика и обряд «гонять собак» на Тамбовщине // Вестник ТГУ. 2015. Вып. 2. С. 147-153.
