CC BY
113
ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ / WORLD HISTORY
2017. Т. 20. С. 63-72
Серия «История»
Иркутского государственного университета
И ЗВЕСТИЯ
Онлайн-доступ к журналу: http://ßvestia_histisu.ru/ru/index.htm1
УДКЩ61.1)
Эволюция панмонголизма в начале XX в.:
от «культурного панмонголизма» к государственной
идеологии*
Л. В. Курас
Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, г. Улан-Удэ
Аннотация. Рассматривается процесс эволюции феномена «панмонголизм» от «культурного панмонголизма» к государственной идеологии как результату Синь-хайской революции 1911-1913 гг. и Кяхтинского тройственного соглашения. При этом особенно подчеркиваются роль Российской империи и усилия ее дипломатической службы. Важное место в работе отводится значению личности в истории современной Монголии - Богдо-гэгэна, ставшего руководителем теократического государства и идеологом панмонголизма.
Ключевые слова: Вл. Соловьев, панмонголизм, VIII Богдо-гэгэн Джебцзундамба-хутухта, монгольский мир, Синьхайская революция, Кяхтинское соглашение.
Введение
Истоки социокультурного феномена, каковым является панмонголизм, и негативного отношения к нему связаны прежде всего с представлениями русского философа Вл. Соловьева о «желтой опасности» [35], имперскими планами России по созданию буферной зоны между Байкалом и Тихим океаном - «Желтороссии» на рубеже Х1Х-ХХ вв., способной защитить европейскую часть империи от «желтого» нашествия [25-27], и, наконец, с поражением России в Русско-японской войне 1904-1905 гг. Кроме того, пристальный интерес к нему был вызван поэзией представителей Серебряного века [31] и произведениями русских символистов [1], которые сформирова-
* Проект № 0338-2015-0001 «Бурятская этничность в политических проектах: от Российской империи до современной России» в рамках Комплексной программы СО РАН № 11.2 «Интеграция и развитие».
Панмонголизм! Хоть имя дико, Но мне ласкает слух оно, Как бы предвестием великой Судьбины Божией полно... Вл. Соловьев «Панмонголизм». 1894 г.
ли в обществе целый набор самых различных идей, фобий и представлений об угрозе с Востока. Тем самым Россия и Восток в начале XX в. составляли главный нерв всей русской культуры, выразителями которой служили представители Серебряного века [28]. И ключевым моментом дискуссии вокруг двухполюсной самоидентификации России стал панмонголизм. Все эти аспекты получили серьезное освещение в современной российской историографии [22].
Дальнейшей эволюцией панмонголизм обязан национальному движению в Забайкалье, появлению идеи культурно-территориальной автономии, возникновению, по словам Б. Барадина, «определенного стремления к национальному объединению и организации, чего раньше в истории бурят-монголов не было» [2, с. 13], и дискуссии о развитии бурятского языка [6; 10; 12], способствовавшим возникновению «культурного панмонголизма» [10, с. 16]. Все это позволило панмонголизму эволюционировать в идеологию монгольского мира, а после победы Синьхайской революции 1911 г. превратиться в государственную идеологию [21].
Панмонголизм в транснациональной истории монгольского мира
Одновременно с вызреванием идеи панмонгольского движения на бурятской почве на рубеже Х1Х-ХХ вв. на территории Монголии, входившей в состав империи маньчжурской династии Цин, возникает тенденция, направленная на объединение кочевников Монголии. Эта тенденция проявилась в панмонгольском движении, вдохновленном идеологией единства монгольских народов, основу которой составляли идеи возрождения монгольской государственности и объединения монгольских народов, подданных династии Цин, во главе с высшим иерархом монгольской буддийской церкви Богдо-гэгэном. Фактически с момента своего зарождения панмон-гольская идеология неизбежно включалась в контекст различных политических и социальных процессов, проходивших в монгольском ареале, вследствие чего возникали неоднозначные коллизии, так или иначе связанные с идеей единства монгольских народов. Сразу же следует отметить, что «под панмонгольской идеологией следует понимать идеологию единства общностей, отождествляющих себя с монгольской историей и культурой, объединенных под термином «монгольские народы» [36]. Однако, если в феномене панисламизма фундаментом этой идеологии, кроме общей истории и культуры, служит язык, то в панмонголизме язык не играл определяющей роли. Наряду с историей Монголии основой идеологии панмонголизма служат буддийская религия и этнорегиональные особенности монгольских народов.
Пожалуй, можно выделить еще одно немаловажное отличие панмонголизма от панисламизма, позиционирующегося как религиозно-политическая идеология, в основе которой лежат представления о вненациональном, внеклассовом единстве всех мусульман, обусловленном равенством их «перед лицом Аллаха», и о необходимости объединения мусульман в рамках единого теократического государства. В этой связи следует показать место и роль ислама в истории России [23; 24]. Это представляется тем более важ-
ным, что в 1880-1890-е гг. российским мусульманским публицистом и общественным деятелем Исмаилом Гаспиринским была выдвинута идея объединения мусульман (преимущественно тюрок) и модернизации традиционного мусульманского общества на основе стратегического сближения исламского мира с Россией. Такое сближение, с его точки зрения, было бы взаимовыгодным как для России, так и для мусульман, и могло бы способствовать их совместному выживанию и конкуренции с Западом [9; 30; 38; 39]. При этом следует отметить, что идеи панисламизма рассматривались российской властью как прямая угроза стабильности православной империи, а следом за ней и всей христианской цивилизации. Эта настороженность усиливалась имевшими место прогнозами о возможности объединения мусульман и Китая, которые должны были смести «просвещенную» европейскую цивилизацию.
Сравнивая же панисламизм с панмонголизмом, стоит упомянуть, что последний возник не как конкурентная среда, стремящаяся противостоять внешним силам, а как стремление к духовному единству, что позволило ему стать объектом транснациональной истории. И здесь немаловажным фактором идеологии панмонголизма было то, что на стадии складывания панмон-гольского движения его неотъемлемой составляющей стал номадизм, который наряду «с кочевым образом жизни» рассматривается современной историографией и как «концепция, согласно которой будущее человечества видится не в национально-территориальной замкнутости и ограниченности, а в свободном передвижении по всей планете людей и их творений; всепланетное кочевничество» [40]. Поэтому не случайно панмонголизм нашел благодатную почву на территории Монголии, включение которой «в состав Цинской империи явилось отправной точкой в национально-освободительной борьбе монгольского народа» [21, с. 88]. То есть в данном случае ситуация в Монголии начала XX в. в некоторых чертах тождественна польскому примеру, который приводит Э. Смит: «Точно так же польское национальное государство, возникшее в 1918 г., не было ни простым «возрождением», ни «изобретением». Польша, которая стала независимым государством в 1918 г., заметно отличалась от государства польской знати, духовенства и дворянства, которое утратило свою независимость во время его разделов в конце восемнадцатого века. Но оно и не было совершенно новым образованием. Во многих отношениях оно было связано с прежним польским государством и не в последнюю очередь общими кодами, ритуалами, мифами, ценностями и символами, которые объединяли поляков на протяжении долгого XIX в. их несвободы» [34]. Так же и в Монголии, исходя из терминологии Э. Смита, возник проект создания государства на «генетическом» уровне.
Таким образом, фактически идея создания государства монгольских народов своими корнями уходила в средневековую историю Центральной Азии и была подготовлена всем ходом исторического развития, получив особый импульс в начале XX в.
VIII Богдо-гэгэн Джебцзундамба-хутухта
Богдо-гэгэн VIII - восьмой Халха Джебцзундамба-хутухта (1869, Лхаса - 17 апреля 1924, Урга) - глава буддистов Монголии, теократический правитель Монголии (1911-1921), монарх Монголии с ограниченными правами (1921-1924) [19]. Официальное признание мальчика новым Богдо-гэгэном состоялось в Потале при участии Далай-ламы XII и Панчен-ламы в 1874 г. В 1875 г. в сопровождении торжественной процессии монгольской знати и духовенства, а также бурятских лам он был привезен в Ургу и возведен на трон Богдо-гэгэна [8]. Ему с детства преподавали тибетский и монгольский языки, буддийскую философию. Он был единственным среди
восьми воплощений Богдо со степенью габджи [3; 29].
***
16 декабря 1911 г. в результате победы Синьхайской революции и ликвидации маньчжурской династии Цин в Китае был установлен республиканский строй. Более того, Синьхайская революция спровоцировала возникновение на Севере Китая мощного периферийного движения, которое помогло Халхе сломить китайское влияние и получить независимость. На ханский престол был возведен Богдо-гэгэн [16]. Тем самым после свержения власти маньчжурской династии Цин в Монголии установилась теократическая монархия. Приход к власти духовенства на смену светской, пусть даже и иноземной, власти стал уникальнейшим явлением в мировой истории. По мнению Л. Крайновой, имелось несколько факторов, способствовавших установлению буддийской теократической монархии в Монголии:
- огромная численность духовенства, которая составляла, по разным оценкам, от 30 до 44 % мужского населения страны;
- административно-политическая система, сформированная в Монголии цинскими властями, которая поставила буддийское духовенство в привилегированное положение и возвысила над светскими князьями;
- монастырская и административная вертикаль иерархии среди самого духовенства;
- мощная экономическая основа монастырского хозяйства [13].
Следует подчеркнуть, что высшее духовенство наиболее активно поддерживало идею восстановления монгольской государственности. В этих условиях особо важное значение имела агитация в поддержку национального движения со стороны Далай-ламы XIII [15]. Именно его политическая активность способствовала росту национально-освободительного движения в Халхе, а стремление сблизиться с Россией повлияло на внешние ориентиры этого движения. Не исключено, что пример Его Святейшества, который в полной мере использовал «свой огромный авторитет для решения политических задач, натолкнул представителей монгольской элиты на мысль об использовании в освободительной борьбе собственных духовных иерархов» [21].
Все это содействовало переходу панмонголизма в практическую плоскость, проводником которого стало буддийское духовенство.
Сразу же после провозглашения независимости было обнародовано «Возвание ханов, ванов, гунов, дзасаков, и равно хамбо, шанцзодбы и да-
лам всех четырех халхаских аймаков к монголам»: «Мы, монголы, искони составляли особую народность. Теперь, согласно древним порядкам, надлежит установить свое национальное независимое от других, новое государство...» [4, с. 49]. К осени 1912 г. власть правительства Богдо-гэгна VIII распространилась на всю Внешнюю Монголию [7, с. 26]. Его духовный авторитет распространился на все монгольские народы, исповедавшие буддизм. О переходе под власть Богдо-хана Джебцзундамба-хутухты VIII заявило большинство монгольских владений, находившихся раньше под властью маньчжуров. К концу 1912 г. о переходе в его подданство заявили Бар-га (Хулунбуир), 35 из 49 хошунов Внутренней Монголии, 8 чахарских, 16 дэрбэтских, 3 дзахчинских, 7 алтай-урянхайских, 3 торгутских хошуна и монголы Кукунора. Согласно декрету Богдо-гэгэна VIII, адресованному жителям Внутренней Монголии, «наша Монголия должна создать объединенное государство, защитить нашу Желтую веру и избежать страданий и подавления со стороны других держав. Нет другого пути существования, как независимость». Сохранились десятки петиций нойонов Внутренней Монголии о переходе в подданство Богдо-хана. Причем, главным желанием всех слоев монгольского общества (аратов, духовенства и феодалов) было избавиться от власти Китая, колонизации и засилья китайцев. Некоторые подчеркивали необходимость возрождения Великой Монгольской империи» [14, с. 59]. Тем самым, под знаменем Богдо-хана собирались все этнические объединения монгольского мира и вызревали основы полиэтнического государства (!).
Богдо-гэгэн был духовным отцом и бурят, а Пандито Хамбо-лама признавал его несомненное лидерство. Фактически в северном буддизме Богдо-гэгэн стал третьим иерархом после Далай-ламы и Панчен-ламы [17]. Именно поэтому Богдо-гэгэн - глава буддийской церкви - стал не только знаменем и символом возрождения Монгольского государства, но и идеологом панмон-голизма. При этом, по справедливой оценке Е. А. Белова, в этот период панмонголизм не носил реакционного характера, ибо «разделенный народ, находившийся под властью другого государства, естественно стремился к объединению и созданию своего собственного независимого государства» [4, с. 199].
Внутренние социально-политические факторы обусловили изменение обстановки и во Внутренней Монголии, которая после Синьхайской революции была иной, чем в Халхе. Действия национально-патриотического движения не были там столь же успешными, как во Внешней Монголии. Это обусловливалось наличием следующих причин:
1) Внутренняя Монголия не представляла собой единого целого ни в хозяйственном (часть монголов уже стала земледельцами), ни в политико-административном отношениях, потому что территория Внутренней Монголии была поделена на шесть аймаков (сеймов): Чжирим, Чжоуда, Чжосот, Силингол, Уланцаб и Ихэчжоу. Более того, существовали многочисленные хошуны, которые не входили в состав аймаков [7, с. 26]. При таком административном делении региона консолидировать политические силы было достаточно проблематично;
2) на территории Внутренней Монголии продолжали службу китайские военные командиры, которые подавляли любые попытки восстания и поддерживали ханьское население;
3) во Внешней Монголии сохранилось больше черт традиционного монгольского общества, чем во Внутренней Монголии. Во Внутренней Монголии в городах торговля заменила кочевой образ жизни. Она стала основой социальных отношений и в нее были включены не только князья, но и ламаистское духовенство;
4) южномонгольские князья были глубже включены в систему коррупционных отношений с цинской администрацией, чем князья Халхи. Это позволило Китаю манипулировать политически зависимыми элитами Внутренней Монголии и не допустить политического объединения князей;
5) Внутренняя Монголия «защищала» Халху от китайской колонизации, которая началась примерно с середины XIX в. Поэтому общество Внешней Монголии подверглось меньшей трансформации, чем общество Внутренней Монголии.
Таким образом, все факторы сформировали определенный тип общественно-политических отношений во Внутренней Монголии, при котором политическое влияние Пекина было достаточно сильным, а земледелие, развитое китайской иммиграцией, стало доминировать над кочевым образом жизни и оказывать на него существенное воздействие. Такая ситуация привела к новому витку национализма во Внутренней Монголии, который затем стал основой повстанческого движения. Это, в конечно итоге, привело к выделению особого административного района в составе Китая. К началу XX в. Внутренняя Монголия играла достаточно весомую роль в политической и торговой жизни севера китайской империи. Китайская политика в этот период существенно менялась от умиротворения северного соседа до полного подчинения Внутренней Монголии китайскому правительству: на протяжении веков Внутренняя Монголия сохраняла свою политическую зависимость для Китая. Все это мало способствовало нарастанию панмон-гольского движения и распространению идеологии панмонголизма.
Кяхтинское тройственное соглашение 1915 г.
Движение за независимость Монголии и основание национальной государственности в 1911-1915 гг. вызвало неоднозначную реакцию со стороны Санкт-Петербурга, Пекина и Токио. Российская империя стремилась использовать панмонгольское движение для создания монгольской автономии, которая послужила бы буфером между Россией и Китаем [33]. Пекин по-прежнему считал Монголию свой провинцией и не признавал никакой государственности в принципе. Что касается Японии, то она поддерживала национальное движение во Внутренней Монголии как средство давления на Китай.
26 августа 1914 г. в Кяхте, на территории этнической Бурятии, начались русско-китайско-монгольские трехсторонние переговоры, завершившиеся 7 июня 1915 г. подписанием договора об автономии Внешней Монго-
лии во главе с Богдо-гэгэном VIII Джебцзундамба-хутухтой, определившего территорию современной Монголии, ее государственность и независимость. Этому важнейшему политическому событию в мировой истории предшествовали четыре года дипломатических баталий, завершившихся победой российской дипломатии.
Конечно, Внешняя Монголия не добилась на трехсторонних переговорах гарантий независимости, провозглашенной в 1911 г., и присоединения к себе Внутренней Монголии и Барги. Но при этом следует иметь в виду, что Монгольское государство образца 1911 г. не получило международного признания и находилось в довольно пикантном положении: непризнанное, хотя и независимое, суверенное государство. При этом Монголия могла осуществлять самостоятельную внешнюю и внутреннюю политику и де-факто выступать субъектом международного права. В этих условиях Монголия находилась в экономической и политической зависимости от Российской империи.
Что же дало Кяхтинское соглашение Монголии?
Во-первых, международный акт определил территорию современной Монголии в контексте истории XX в.
Во-вторых, соглашение стало базовым документом государственности, независимости и международного признания Монголии.
В-третьих, успех трехсторонней встречи показал профессионализм российской дипломатии, серьезность и ответственность намерений России по отношению к «монгольскому вопросу», которая стала гарантом монгольской государственности.
Заключение
По справедливому мнению Ю. В. Кузьмина, благодаря гибкой и профессиональной политике российской дипломатии удалось создать автономную, а фактически самостоятельную и независимую Монголию [18]. В этой связи нельзя согласиться с точкой зрения Е. А. Белова о том, что панмон-гольское движение периода 1911-1915 гг. потерпело поражение, обусловленное отсутствием мощной поддержки извне и всенародной борьбы снизу [5, с. 179]. Благодаря Кяхтинскому соглашению окончательно сформировалась идеология панмонголизма, превратившаяся в государственную идеологию (!), способную объединить весь монгольский мир и способствовавшую «формированию мировоззрения монгольских народов» [20]. И если во внешней политике Российской империи понятие «автономия» рассматривалось как деструктивное и дезинтегрирующее [37, с. 124], то в ходе Синьхай-ской революции оно стало важнейшей составляющей в «сибирско-монгольском пограничье» [32, с. 138] на пути к монгольской государственности. Тем самым 1915 год стал водоразделом в истории Монголии, которая вступила в XX в. как субъект международных отношений, оказавшись «на самом острие основного конфликта XX в. - раскола мира на два полюса» [11]. 1915-й год ознаменован апогеем эволюции идеологии панмонголизма в первой четверти XX в. Об этом красноречиво свидетельствует участие бу-
рятских демократов в создании автономной Монголии. Так, идеолог «культурного панмонголизма» Ц. Жамцарано стал советником российского консульства в Урге и советником правительства Богдо-гэгэна. Панмонголизм явился реальным выражением общемонгольской этничности в целом и бурятской этничности в частности.
Таким образом, Кяхтинское соглашение стало определяющим фактором всей политической жизни Внутренней Азии до революции в России 1917 г. Поэтому все последующие попытки монголов Внешней и Внутренней Монголии добиться объединения и независимости наталкивались на сопротивление не только Китая, но и России и Японии.
Список литературы
1. Андрей Белый. Петербург [роман] / А. Белый. - СПб. : Кристалл, 1999. -
976 с.
2. Барадин Б. Бурят--монголы. Краткий исторический очерк. Формирование бурят-монгольской народности / Б. Барадин. - Верхнеудинск, 1927.
3. Батсайхан О. VIII Богдо Жавзандамба-хутухта - руководитель и отец монгольской национальной революции 1911 г. // Вестн. Бурят. науч. центра Сиб. отд. Рос. акад. наук. - 2013. - № 3 (11). - С. 121-137.
4. Белов Е. А. Россия и Монголия (1911-1919 гг.) / отв. ред. С. Л. Тихвинский. - М. : ИВ РАН, 1999. - 238 с.
5. Белов Е. А. Россия и панмонгольское движение 1911-1919 гг. // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. - Челябинск, 1995. - Ч. 1. - С. 175-179.
6. Богданов М. Н. Бурятское «возрождение» // Сиб. вопр. : период. сб. - СПб. : Изд. В. П. Сукачев, 1907. - № 3. - С. 38-49.
7. Богословский В. А. Национальный вопрос в Китае (1911-1949) / В. А. Богословский, А, А. Москалев. - М. : Наука, 1984. - 263 с.
8. Ванникова Ц. П. Об одном списке намтара Джебзундамба-хутухты Занаба-зара из монгольского фонда ЦВРК ИМБТ СО РАН // Культура Центральной Азии: письменные источники. Вып. 8. Сб. ст. ИМБиТ. - Улан-Удэ : Изд-во Бурят. гос. с.-х. акад. им. В. Р. Филиппова, 2014. - С. 188-189.
9. Волъпер О. В. Православие и ислам в контексте государственности России // Вестн. Забайкал. гос. ун-та. - 2016. - Т. 22, № 5. - С. 48-59.
10. Жамцарано Ц. Бурятское народническое движение и его критик // Сибирские вопросы: периодический сборник. - СПб. : Изд. В. П. Сукачев, 1907. -№ 21. - С. 16-21; № 23. - С. 17-20; № 24. - С. 15-20; № 25. - С. 15-21.
11. История Монголии. XX век. - М. : ИВ РАН, 2007. - 448 с.
12. Клеменц Д. Пессимизм на бурятской почве // Сиб. вопр. : период. сб. -СПб. : Изд. В. П. Сукачев, 1907. - № 10. - С. 7-28.
13. Крайнова Л. Экономические основы буддийской церкви и монастырей Монголии в конце XIX - начале XX в. // Россия и Монголия в начале XX в.: дипломатия, экономика, наука. Кн. 3, ч. 1. Статьи участников III Междунар. науч.-практ. конф. сб. науч. тр. - Иркутск ; Улан-Батор : Изд-во БГУЭП, 2014. - С. 80-86.
14. Кузьмин С. Л. Легатимация теократической власти и восстановления монгольской государственности в начале XX в. // Россия и Монголия в начале XX: дипломатия, экономика, наука. Кн. 3, ч. 1. Статьи участников III Междунар. науч.-практ. конф. : сб. науч. тр. - Иркутск ; Улан-Батор : Изд-во БГУЭП, 2014. - С. 49-67.
15. Кузьмин С. Л. Пребывание Далай-ламы XIII в Монголии и планы провозглашения независимости // Россия и Монголия в начале XX в.: дипломатия,
экономика, наука. Кн. 3, ч. 1. Статьи участников Междунар. науч.-практ. конф. : сб. науч. тр. - Иркутск ; Улан-Батор : Изд-во БГУЭП, 2014. - С. 86-92.
16. Кузьмин С. Л. Теократическая государственность и буддийская церковь Монголии в начале XX в. - М. : Товарищество науч. изд. КМК, 2016. - С. 34-58.
17. Кузьмин С. Л. Последний великий хан Монголии / С. Л. Кузьмин, Ж. Оюунчимэг // Азия и Африка сегодня. - 2009. - № 1. - С. 59-64.
18. Кузьмин Ю. В. Российская историография XX в. российско-монгольских отношений (1900-1921) // Россия и Монголия в первой половине XX ве.: концептуальные вопросы российско -монгольских отношений (дипломатия, экономика, наука) : сб. науч. тр. - Улан-Батор ; Иркутск : Изд-во Байкал. гос. ун-та, 2015. - С. 46-62.
19. Курас Л. В. VIII Богдо-гэгэн Джэбдцзундамба-хутухта и Уполномоченный Российского императорского правительства в Монголии И. Я. Коростовец: роль личности в транснациональной истории монгольского мира в начале XX в. // Вестн. Вост.-Сиб. гос. акад. культуры и искусств. - 2016. - № 2 (11). - С. 21-30.
20. Курас Л. В. Монгольский мир в начале XX в. (К 100-летию подписания Кяхтинского тройственного соглашения) // На границе народов, культур и миров», посвященной 125-летию Кяхтинского краеведческого музея: материалы науч.-практ. конф. Тр. Кяхт. краевед. музея им. акад. В. А. Обручева. Кяхта, 9-10 сент. 2015 г. - Улан-Удэ : Изд-во БГУ, 2015. - С. 149-165.
21. Курас Л. В. Транснациональная история монгольского мира в условиях революционного подъема: первая четверть XX в. [монография] / Л. В. Курас / отв. ред. Б. В. Базаров ; науч. ред. М. Н. Балдано. - Иркутск : Оттиск, 2016. - 252 с.
22. Курас Л. В. У истоков панмонголизма // Вестн. Бурят. науч. центра СО РАН. - 2017. - № 2.
23. Ланда Р. Г. Ислам в истории России / Р. Г. Ланда. - М. : Вост. лит., 1995. -168 с.
24. Ланда Р. Г. Россия и мир российского ислама / Р. Г. Ланда. - М. :Медина, 2011. - 508 с.
25. Левитов И. С. Желтая раса / И. С. Левитов. - СПб. : Тип. Г. А. Бернштейна, 1900. - 40 с.
26. Левитов И. С. Желтая Россия. Доклад И. Левитова / И. С. Левитов. - СПб. : Тип. Г. А. Бернштейна, 1901. - 53 с.
27. Левитов И. С. Желтороссия, как буферная колония (Доклад, прочитанный в общем собрании общества для содействия русской промышленности и торговле 16 мая 1905 г.) / И. С. Левитов. - СПб. : Тип. Г. А. Бернштейна, 1905. - 120 с.
28. Молодяков В. Э. Концепция двух Востоков и русская культура Серебряного века // Изв. АН СССР. Сер. Лит. и яз. - 1990. - Т. 49, № 6. - С. 504-514.
29. Поздеев А. М. Очерки быта буддийских монастырей и буддийского духовенства в Монголии в связи с отношениями сего последнего к народу. - СПб. : ИАН, 1887. - С. 198-199.
30. Полонская Л. Р. Влияние религии на общественную мысль народов Востока / Л. Р. Полонская, А. Д. Литман // Народы Азии и Африки. - 1996. - № 4. -С. 3-15.
31. Поэзия серебряного века. 1880-1925 [Сборник] / сост. и авт. вступ. ст. Е. И. Осетров. - М. : Худож. лит., 1991. - 574 с.
32. Саблин И. В. «Вильсоновский момент» на Восточном фронте: война, национализм и буддизм в Сибири и Монголии // Первая мировая война в «восточном измерении» : сб. ст. - М. : ИВ РАН, 2014. - С. 135-155.
33. Синьхайская революция 1911-1913 гг. : сб. док. и материалов / отв. ред. С. Л. Тихвинский. - М. : Наука, 1968. - 249 с.
34. Смит Э. Национализм и модернизм: Критический обзор современных теорий наций и национализма / иер. с англ. А. В. Смирнова, Ю. М. Филиппова, Э. С. Закашвили, И. Окуневой / общ. ред. А. В. Смирнова. - М. : Проксис, 2004. -464 с.
35. Соловьёв В. С. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории с включением краткой повести об антихристе с приложениями / В. С. Соловьев// Соловьёв В. С. Сочинения. В 2 т. / общ. ред. и сост. А. В. Гулыга, А. Ф. Лосев. - М. : Мысль, 1988. - Т. 2. - 822 с.
36. Халудоров Т. В. Политические аспекты идеологии панмонголизма : авто-реф. дис. ... канд. ист. наук / Т. В. Халудоров. - М., 2005. - 23 с.
37. Храпченко Т. И. Понятия «федерация», «децентрализация», «автономия» в социалистическом и либеральном дискурсах Российской империи (конец XIX -начало XX в.) // Понятия о России: к исторической семантике имперской России / ред. А. Миллер, Д. Санжиков, И. Ширле. - М. : Нов. лит. обозрение, 2012. - С. 99-144.
38. Червонная С. М. Пантюркизм и панисламизм в российской истории // Отеч. зап. - 2003. - № 5. - С. 245-280.
39. Червонная С. М. И. Гаспринский - выдающийся крымско-татарский просветитель и гуманист // Этнограф. обозрение. - 1992. - № 1. - С. 158-166.
40. Яценко Н. Е. Толковый словарь обществоведческих терминов / Н. Е. Яценко. -СПб. : Лань, 1999. - 524 с.
Evolution of Mongolism in the Early XXth Century from «Cultural Pan-Mongolism» to State Ideology
L. V. Kuras
Institute for Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies of SB RAS
Abstract. The article concerns the evolution process of Pan-Mongolism as a phenomenon from "cultural Pan-Mongolism" to state ideology as a result of the Xinhai Revolution of 1911-1913 and Kyakhta tri-partite agreement. The role of the Russian Empire and efforts of Russian diplomatic service are specifically highlighted. A significant issue of the research is the role of Bogdo-gegen in the history of contemporary Mongolia. Bodgo-gegen became a leader of the Mongolian theocratic state and an ideologist of Pan-Mongolism.
Keywords: Vl. Solovyov, Pan-Mongolism, the Vlllth Bogdo-gegen Dzhebzundamba-khutukhta, Mongolian world, Xinhai Revolution, Kyakhta agreement.
Курас Леонид Владимирович
доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН 670047, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6 тел.: 8(3012)65-51-37 e-mail: [email protected]
Kuras Leonid Vladimirovich
Doctor of Sciences (History), Professor, Senior Research Associate Institute for Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies SB RAS 6, Sakhyanova st., Ulan-Ude, 670047 tel.: 8(3012)65-51-37 e-mail: kuraslv@yandex. ru
