Эволюция места в ходе «Производства пространства» Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ТЕМА ВЫПУСКА: СИМВОЛИЧЕСКАЯ

ПОЛИТИКА И СОЦИАЛЬНОЕ КОНСТРУИРОВАНИЕ ПРОСТРАНСТВА

Л.В. Смирнягин

ЭВОЛЮЦИЯ МЕСТА В ХОДЕ «ПРОИЗВОДСТВА ПРОСТРАНСТВА»

Аннотация. Переход развитых стран из индустриальной эпохи в постиндустриальную существенно изменил значение пространства для территориальной организации общества. В недавнем прошлом общественное значение конкретного места пространства определялось его положением относительно других мест. Сегодня решающую роль стали приобретать собственные качества места («место вместо местоположения»). Эти качества зависят прежде всего от смыслов, которые придают им люди в ходе социальных взаимодействий. В этом свете социальное пространство оказывается культурным продуктом («производство пространства» по А. Лефевру). Обсуждение проблемы сопровождается примерами из географии США.

Ключевые слова: географическое положение; место; расстояние; производство пространства; Фуко; Лефевр; местоположение; постиндустриальная эпоха.

L.V. Smirnyagin Evolution of Place in context of the «production of space»

Abstract. Territorial organization of society in developed countries is changing because of their transition from the industrial era to the postindustrial one. In the recent past the very value of each concrete place at Earth's surface has depended on its position among other places, but now it depends first of all on the features and characteristics of this place as such («the place instead geographical position»). In contemporary society the features of the space are products of social interactions between a humans.

* Смирнягин Леонид Викторович, профессор кафедры социально-экономической географии зарубежных стран географического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, доктор географических наук, e-mail: [email protected]

Smirnyagin Leonid, M.V. Lomonosov Moscow State University (Moscow, Russia), e-mail: [email protected]

That's why it is possible to tell about «production of the geographical space» (after H. Lefeuvre). These theses are accompanied with some particular examples from geography of the USA.

Keywords: geographical position; place; distance; production of space; Foucault; Lefebvre; location; post-industrial era.

С легкой руки Мишеля Фуко Пространство стало весьма модной темой в социальных науках. Наступило, по мысли Фуко, некое отрезвление: триста последних лет вся Наука была озабочена лишь изменениями, процессами, динамикой, тенденциями и тому подобными ипостасями Времени, а теперь, дескать, настала пора обратить внимание и на состояния, на статику, на существующее в данный момент, т.е. по большому счету на Пространство. Еще недавно оно сильно уступало Времени как объект исследования, заслуживающий интереса, оно казалось слишком очевидным, банальным, слишком легко доступным для наблюдения. Можно счесть типичной фразу Л. Хённингхаузена: «Пространство осознается реальнее, бытовее, чем время, - как живопись воспринимается реальнее, чем музыка» [Honnighausen, 2005, p. 42]. Этот предрассудок, это принижение значимости Пространства по сравнению с Временем стоил науке немалых искажений и потерь, и для исправления этого предрассудка придется, очевидно, сместить акцент на Пространство.

В этом свете география приобретает роль хранительницы неких сокровенных знаний о Пространстве, поскольку она ориентирована на его изучение почти с той же полнотой, что и геометрия. Надежды на то, что география готова к этой роли, высказывались неоднократно, притом вовсе не самими географами, а далеко за пределами географии. Сошлемся на слова видного российского социолога А. Филиппова, который занимается именно социологией пространства: «Социология пространства на самом деле развивается, но не столько социологами, сколько географами. Здесь, в общем, все логично: если географию понимать как "науку о пространстве", а социальную географию - как науку о человеческом поведении в пространстве, о размещении в пространстве социальных институтов, о планировании пространства, о перемещениях людей, в конце концов, об их представлениях о пространстве, то область социологии пространства будет, кажется, почти исчерпана» [Филиппов, 2000].

Увы, эти надежды не имеют оснований в реальности. География слишком сильно ориентирована на весьма конкретное пространство - земное, ее основу издревле составляли знания о физической географии земной поверхности, будь то рельеф, климат,

воды или живая природа. Поэтому профессиональному географу весьма непросто предаться размышлениям о неком абстрактном пространстве и его свойствах в отрыве от предметов и явлений, это пространство заполняющих. Попытки такого абстрагирования, и весьма успешные, не раз делались немецкими географами прошлого и позапрошлого века. Достаточно назвать такие имена, как Альфред Геттнер, Карл Риттер, Александр фон Гумбольдт. Однако в современной географии они оказались на периферии, а в советской географии «удостоились» (особенно Геттнер) жестокой критики, порой просто заушательской. На мой взгляд, в научном наследии географии не накоплены такие знания о Пространстве, которые можно счесть вкладом общенаучной значимости.

Таково состояние научного багажа географии. Однако если взглянуть на современную географию, то становится очевидным, что она деятельно приступила к исправлению своих эпистемологических промахов, словно во исполнение заветов Фуко. Принято считать, что стартом обращения географов к проблемам Пространства послужили труды И. Валлерстайна, но я склонен думать, что правильнее назвать в этом качестве работы Анри Лефевра и прежде всего его книгу «Производство пространства» [Lefebvre, 1974]. Вышедшая еще в середине 70-х годов, книга была многократно переведена на английский и другие языки; у нас публиковалось краткое изложение сути взглядов Лефевра [Лефевр, 2010]. Суть книги отлично передает само ее название: пространство, окружающее людей, во многом создано ими самими, потому что оно насыщено смыслами, которые люди ему придали и в соответствии с которыми (а не с «реальными свойствами» пространства) люди ведут себя в этом самом пространстве. Из этого следовало, что для правильного понимания действий человека и общества в пространстве нужно изучать не только и даже не столько само это пространство, сколько представления общества о нем.

Целый отряд географов (в основном английских и американских) деятельно откликнулся на идеи Лефевра. В географической научной литературе замелькали слова space (пространство) и place (место) в разных сочетаниях, излюбленными заголовками статей и заглавиями книг стали «Space and place». Уже в 70-х годах появились «лефеврианские» по духу труды американца И-Фу Туана [Tuan, 1997], а в 80-х вышли две книги географов, которые снискали немалый почет в других социальных науках, - британца Дейвида Харви «Истоки постмодерна» [Harvey, 1990] и американца Эдварда Соджи «Постмодерные географии» (именно так, во множественном числе) [Soja, 1989].

Пересмотр фундаментальных понятий

В свете этого начался и пересмотр фундаментальных понятий географической науки. Речь идет о понятиях, составляющих ядро этой науки вне зависимости от смены парадигм. Число таких понятий обычно невелико - на то они и фундаментальные, а не расхожие. Смена парадигм не отменяет эти понятия, но приводит лишь к пересмотру их толкования. Те, кто исследует развитие географической науки, обычно насчитывают смену десятка парадигм на протяжении только лишь XX в.: географический детерминизм - area studies - количественная география - поведенческая география - прикладная география - структурализм и неомарксизм - постмодернизм - постструктурализм [Mattews, 2008]. И сквозь все эти парадигмы прошли в неизменном составе около дюжины понятий, которые составляют каркас географии как науки. Тем не менее толкование каждого из них постоянно подвергалось пересмотру. Его провоцировали, разумеется, не только философические усилия географов, но прежде всего перемены в самом социуме и в технических средствах освоения пространства.

Представляется, что есть среди этих понятий два, которые служат аксиоматическим основанием для многих других. Эти понятия - Место и Расстояние. Так, Расстояние непосредственно порождает такие важные понятия из числа фундаментальных, как близость и трение пространства. Близость (nearness) была буквально воспета Вильямом Бунге [Бунге, 1967] именно в качестве базового понятия. Хотелось бы в связи c этим помянуть и популярный на Западе (но неизвестный у нас) полушутливый закон Тоблера: все влияет на все, но то, что ближе, влияет сильнее1.

Отдельного анализа заслуживает понятие трения пространства (distance decay). Трение отражается здесь степенью при параметре расстояния, который в гравитационной формуле и в формуле потенциалов стоит в знаменателе. Гравитационное уравнение применяется в географии по аналогии с ньютоновской формой, где расстояние берется в квадрате, но у Ньютона это обозначает всего

1 Уолдо Тоблер высказал эту идею в августе 1969 г. в Анн-Арборе (шт. Мичиган) на съезде по количественной географии, притом в следующих словах: «Я изобрел первый закон географии: все имеет отношение ко всему, но ближние вещи влияют сильнее, чем отдаленные» [цит. по: Barnes, 2004, p. 278]. Кстати, этот номер «Анналов» был почти полностью посвящен обширным комментариям к «закону Тоблера».

лишь, что действие равно противодействию, а в географии эта степень имеет совсем иной смысл, обозначая именно трение пространства. Поэтому ее величина нуждается в особом обосновании и может принимать, в теории, любые значения.

М = к Лф-,

Лц

где М - сила взаимодействия между точками 7 и ], Р - мера значимости объекта, размещенного в одной из этих точек, а Л -расстояние между точками. По сути, это уравнение в географии обозначает лишь то, что величина взаимодействия объектов прямо пропорциональна их размерам и обратно пропорциональна разделяющему их расстоянию. Скажем, взаимодействие двух городов (например, валовая миграция между ними) тем сильнее, чем больше численность населения этих городов, и тем меньше, чем больше расстояние между ними. Примерно таков же и смысл модели потенциалов, которая суть производное от гравитационной модели. Присвоение расстоянию степени равносильно тому, что Расстоянию приписывается некое особое свойство.

Оба исходных фундаментальных понятия - Место и Расстояние - порождают проблему, которая получает сегодня едва ли не первостепенное значение для дальнейшего развития географии. Это проблема восприятия пространства человеком в ходе его практической деятельности. Подобное восприятие может разительно отличаться от «природной» геометрии поверхности Земли, но трактовать эти отличия как простую социальную патологию и потому игнорировать их - значит впадать в тягостную ошибку. Ведь общество живет согласно своим представлениям, а не пресловутой «объективной геометрии». На этой базе сложилась особая и весьма авторитетная (не у нас, конечно) субдисциплина - поведенческая география, однако надо заметить, что она лишь частично покрывает данную тематику, подавая различия между «первой» и «второй» реальностями пространства в основном как некую небезынтересную особенность человеческого поведения.

Немало важнейших экспликаций имеет и понятие Места. Главная из них, наверное, место само по себе, как таковое, - его характеристики, свойства, особенности, а также координаты положения на земной поверхности. Особого внимания географов удостаивается восприятие места человеком и местным сообществом.

Во-вторых, это район и большая группа связанных с ним понятий -ареал, иерархия районов, районирование и т.п., а также, разумеется, региональная идентичность [см.: Смирнягин, 2005]. С районом и местом тесно связано еще одно фундаментальное понятие, которое вполне сравнимо с двумя «главными», - это Граница. Его можно субординировать Месту только в том смысле, что граница кладет пределы месту, оконтуривает районы, вообще упорядочивает систему мест. Важность границы самой по себе, в отрыве от места, возникает существенно реже - будь то барьер или зона контакта (хотя случаи эти весьма интересны и примечательны).

Есть в географической науке понятие, которое можно счесть ключевым, поскольку оно связывает собой почти все остальные фундаментальные понятия нашей науки. Это Географическое положение (ГП). Можно утверждать, что каждый элемент пары Расстояние и Место обретает подлинный смысл только при опосредовании другим элементом этой пары. Расстояние - это всегда от одного места до другого, и одно из главных качеств Места (если не самое главное) есть расстояние от него до других мест, существенных для него. В понятии ГП выражена квинтэссенция географического мышления, придающая ему сугубо системный характер, потому что совокупность географических объектов видится здесь в своей взаимосвязи, во взаимовлиянии, а не как груда разрозненных данностей. Я склонен думать, что именно ГП является объектом наибольшего внимания российской и советской школы географии. Разработка ГП - не менее яркая визитная карточка этой школы, нежели теория территориально-производственного комплекса (ТПК) или районирование. Могу заверить как американист, что эта тема в американской географии далеко не так популярна.

«Смерть пространства»?

Пересмотр содержания фундаментальных понятий неизбежно вызывает Потрясение всего здания науки. Сегодня подобное начинает происходить с ГП. Причин несколько. Наиболее очевидная - это стремительный технический прогресс в области транспорта и связи. Он не просто сокращает расходы на перемещение как составную часть издержек любого производства, но и порождает, в том числе и у широкой публики, иллюзию того, что расстояния вообще перестают играть существенную роль в жизни общества (по крайней мере в странах благополучного Запада).

Журналисты начинают писать книги под броскими названиями «Смерть пространства» (так названа нашумевшая книга сотрудницы журнала «Экономист» Френсис Кейрнкросс [Са1гпсго88, 1997]).

Ф. Кейрнкросс воспроизвела заимствованный у Мирового банка график, на котором показано, сколь сильно упали издержки транспорта и связи за ХХ в. - с момента внедрения конкретного средства в практику и до 1990 г. Падение издержек - в десятки раз! И это даже с учетом того, что после 1980 г. трансокеанский фрахт и авиаперевозки несколько подорожали. Любому экономи-ко-географу ясно, что это в корне меняет факторы размещения производства и оказывает огромное влияние на всю территориальную структуру общества.

Наиболее впечатляющим свидетельством «смерти пространства» стало для многих внедрение Интернета. Воспринимавшийся в 90-х годах как причуда или удел немногих, он превратился в нечто обыденное, общедоступное.

Неудивительно в свете этого, что даже специалистам, географам и экономистам-«размещенцам», начинает казаться, что другие, более важные факторы уже заслонили собой ГП при выборе места для нового предприятия или организации: современные средства коммуникации легко, дешево и надежно свяжут его с рынками сбыта или источниками сырья, а потому при выборе места нужно сосредоточивать внимание на свойствах самого этого места - на уровне налогообложения, на особенностях делового законодательства, на качестве местной рабочей силы, на политической стабильности, на качестве окружающей среды, наконец. Иными словами, прежнюю роль местоположения начинает занимать само место; отсюда и возникает своего рода лозунг - «место вместо местоположения».

Представление о ключевом значении ГП для объекта экономической географии выглядит сегодня анахронизмом из-за коренных сдвигов в структуре современного хозяйства. Ведь это представление сложилось в ходе изучения географами материального производства. Рассуждения и расчеты, касающиеся близости к рынкам сбыта, сырья или топлива, о расположении на транспортных путях и т.п., - все это типичный для экономической географии дискурс, и посвящен он был практически полностью именно материальному производству. Между тем в течение полувека доля сферы материального производства - и в структуре занятости населения, и в структуре валового продукта - неуклонно сокращалась, притом как в развитых, так и в развивающихся странах, хотя

в первых гораздо быстрее. В США, например, доля промышленности в структуре валового продукта страны уже ниже 10%, а сельского хозяйства - ниже 1%, хотя оба эти сектора экономики никак не назовешь депрессивными - настолько полно обеспечивают они нужды населения страны.

Основная часть экономической деятельности связана теперь со сферой, которую принято называть (весьма неточно) сферой услуг, но эта сфера гораздо меньше зависит от средств транспорта. Для нее характерна некая инверсия: потребитель ее продукции сам, как правило, перемещается к месту, где эта продукция производится, при этом он использует по большей части собственный транспорт в виде частного автомобиля и тем самым берет расходы по перемещению в пространстве на себя. Неудивительно, что факторы размещения производства услуг сильно отличаются от тех, которые предопределяют географию материального производства. ГП, конечно, сохраняет свое значение и в этих условиях; более того, у нас есть даже специальные модели, вроде теории центральных мест, которые словно специально придуманы именно для географии сферы услуг. Однако эта география так сильно связана с расселением людей, что оптимизация ГП становится в подобном контексте значительно менее автономной задачей, и значение ее в глазах исследователей поневоле снижается, порой приближаясь к нулю.

Важно учесть, что работа сферы услуг в громадной степени зависит от состояния информации разного рода - о характере сервиса, о возможностях его усвоения, о его местоположении, и сама сфера производства информации развивается в особую и весьма крупную отрасль хозяйства. Основанная на средствах коммуникации, эта отрасль зависит от транспортировки не материального продукта, а информационного, который преодолевает земное пространство, почти не испытывая трения. Поэтому предприятия сферы информации могут размещаться, казалось бы, где угодно. Известно много случаев, когда так называемые колл-центры, обслуживающие заказы американских потребителей через Интернет, размещаются далеко за пределами США, в частности в индийском Бангалоре, где зарплата операторов на порядок ниже, чем в США, хотя и гораздо выше, чем за рутинную работу в самой Индии.

Снижению роли пространства в общественной жизни способствует, казалось бы, и то, что урбанизация почти во всех странах мира переходит в новую стадию, следующую за разрастанием крупнейших городов в агломерации. Речь идет об образовании так называемых мегарегионов - целых созвездий как бы слипшихся

агломераций, взаимодействующих друг с другом и объединенных мощной транспортной инфраструктурой. Провозвестником появления подобных образований стал американский Мегалополис, описанный Жаном Готтманом в его бестселлере 1961 г. [Gottman, 1961]. Прошло полвека, и эта форма, выглядевшая причудой урбанизации, стала отчетливо проявляться по всему миру, но прежде всего в самых развитых странах. Канадский социолог-географ Ричард Флорида обнаружил на нашей планете по меньшей мере 40 мегарегионов с размером годового валового продукта не менее 100 млрд долл. По расчетам Флориды, в этих 40 мегарегионах в 2000 г. проживали всего 18% населения планеты, но тут производились две трети ее валового продукта, здесь жили 88% ученых с наивысшим показателем цитируемости и в 2001 г. было выдано 86% всех патентов на изобретения [Florida, 2007].

Подобный процесс выглядит своего рода парадоксом: технический прогресс открывает перед человечеством широкие возможности размещать свою деятельность как ему заблагорассудится, руководствуясь не нуждами хозяйства или географии природных ресурсов, а собственными интересами, однако на деле мы наблюдаем, как эта деятельность, наоборот, все более стягивается в ограниченное число мегарегионов - ареалов, сравнительно небольших по размерам своей территории1.

Флорида дал один из вариантов определения мегарегиона, который особенно важен для нашей темы: «Мегарегионы - это интегрированные сети городов и окружающих пригородных хин-терландов, в пределах которых труд и капитал могут перемещаться при очень низких издержках» [Florida et al., 2007, p. 3]. Это ясно указывает на то, что в пределах такого мегарегиона конкретное размещение предприятия или организации уже не заслуживает особых размышлений, потому что до всех смежников и потребителей как бы одинаково близко.

Сплетение всех этих причин и мотивов о «смерти пространства» ведет, казалось бы, к «концу географии» - в полном соответ-

1 Этот парадокс настолько очевиден, что его отмечают повсеместно. Свидетельство тому - почти буквальное совпадение высказываний на этот счет российских и американских ученых. Вот что пишут наши географы А. Курасов и А. Трейвиш: «Вот и постиндустриальный парадокс: информационно-деловые акторы мыслят и действуют глобально, вроде бы стирая дистанции и границы, но сами вместе со своим сектором устроены иерархично и весьма избирательно, локально» [Курасов, Трейвиш, 2009, с. 36].

ствии с той модой на «концы» всех наук и традиций, которую породила знаменитая книга Ф. Фукуямы «Конец истории» [Fuku-yama, 1995]. В свое время М. Десаи сделал некий иронический обзор сочинений, в названии которых содержался этот самый «Конец», и насчитал 18 таких пророчеств: конец экономики, конец физики, конец науки, конец архитектуры и т.д. [Desai, 1996]. В свете вышесказанного остается лишь удивляться, что в этом списке нет книжки под названием «Конец географии».

Перелом в настроениях наступил во второй половине нулевых годов благодаря реакции на книгу колумниста «Нью-Йорк Таймс» Томаса Фридмена «А мир-то плоский» [Friedman, 2005]. Своими красочными описаниями того, насколько уютно чувствует себя автор в самых разных уголках планеты, книга наделала много шуму, порождая у широкой публики впечатление, что мир и вправду стал однообразным. Столь сильное (к тому же талантливо сделанное) заявление получило резкий отпор со стороны экспертов самого разного профиля. «Мир не плоский!» - под такими заголовками выступили в солидных журналах нобелевский лауреат по экономике Стиглиц [Stiglitz, 2006] и профессор Гарвардской школы бизнеса П. Гемават [Ghemawat, 2009]. «Мир не плоский» -заявил и Р. Флорида [Florida, Schulte, 2008]. Пожалуй, лишь Ф. Кейрнкросс, автор упоминавшейся книги «Смерть пространства», встала на защиту Фридмена [Cairncross, 2007].

Эта полемика совпала с примечательным событием: в анг-лофонных странах Запада резко возросла репутация географии как науки, причем и в сугубо научной среде, и в глазах широкой публики. Это заслуживает специального исследования, так как значит слишком много для истории нашей науки, сейчас же отметим лишь три главных направления, в рамках которых проявились факторы подобного подъема. Это публикация нескольких научно-популярных книг, которые с помощью идей географического детерминизма как бы заново пересмотрели историю человечества [Diamond, 1998] и его нынешнее социокультурное состояние [Landes, 1998]. Во-вторых, это «реабилитация» географии в экономических науках благодаря деятельности Пола Кругмана, создавшего целое научное течение под названием «новая экономическая география» [Krugman, 1997]. Наконец, в-третьих, это серия блестящих публикаций географов-методологов - прежде всего Д. Харвея [Harvey, 1990] и Р. Соджи [Soja, 1989]. После этих публикаций многие ученые в социальных науках Запада стали воспринимать гуманитарную географию (human geography) как своего

рода купол над другими частными науками, позволяющий объединить их усилия в познании человечества.

Такая обстановка благоприятствовала развороту в сторону исследований важности расстояния, границы и близости в постиндустриальную эпоху. Прежде всего, было показано, что их роль в мировой торговле все еще очень и очень велика, если судить об этом по структуре издержек производства и реализации товара. Вот примечательные расчеты Дж. Андерсона и Э. ванн Винкоопа [Anderson, Wincoop, 2004]. Усредняя ситуацию в мировой торговле, пишут эти авторы, можно представить себе издержки производства некоего товара в 1 долл. Тогда транспортировка его в страну-потребитель составит в среднем около 21 цента. Еще 44 цента придется потратить на государственной границе для преодоления таможенных барьеров и еще 55 центов составят издержки оптовой и розничной торговли. Таким образом, потребитель получит товар по цене 2,7 долл. Здесь учтено не только расстояние, но и время передвижения; только на преодоление расстояний между странами нужно в среднем от одних суток воздушным транспортом до 20 дней морским, а это тоже стоит затрат. Так что о «смерти расстояний», пишут авторы, не может быть и речи, по крайней мере если речь идет о мире материального производства.

Калифорнийские географы Э. Лимер и М. Сторпер показали, что и в нематериальном производстве «смерть расстояний» - лишь иллюзия [Leamer, Storper, 2001]. Об этом убедительно пишут не только географы, но и социологи, антропологи, даже специалисты в области Интернета. Возьмем, к примеру, так называемые деловые услуги, доля которых в издержках производства товаров неуклонно растет. Есть мнение, что такие услуги как бы «любят» работать поодаль от самого производства, максимально приспосабливая свои особенности к условиям конкретного места (например, продукт конструируется в Детройте, рекламируется из Нью-Йорка, в то время как стратегия фирмы разрабатывается в Чикаго. Но чем глубже такое территориальное разделение труда, тем сложнее проблема координации. Инновации связаны обычно с обменом идеями, которые не могут быть кодифицированы и переданы Интернетом, им нужна физическая близость производителя и потребителя такой информации. Беда Интернета в том, что он - всего лишь посредник, который стоит между контактирующими, но не дает им возможности личного общения. Э. Лимер и М. Сторпер [Leamer, Storper, 2001] писали о том, что отгрузка особо сложной некодифицируемой (uncodifiable) информации все еще нуждается в таких «контейне-

рах», как человеческие существа. Затраты времени на отгрузку этих контейнеров постоянно растут из-за пробок на дорогах и в аэропортах, причем финансовые издержки по таким отгрузкам тоже нарастают по мере того, как растут реальные зарплаты этих человеческих контейнеров, т.е. работников, обладающих знаниями. Отсюда и стремление производств, порождающих инновации, к территориальной концентрации, обеспечивающей личный контакт вместо «отгрузок» этих «контейнеров [ibid., p. 645].

Следовательно, Интернет не только не приводит к рассредоточению производительных сил, но, напротив, порождает стимулы к территориальной концентрации как раз тех видов человеческой деятельности, которые, казалось бы, получили развитие именно в эпоху Интернета и должны испытывать его сильнейшее воздействие. Речь идет о наиболее творческих видах деятельности, которые как раз и порождают инновации.

Таким образом, Интернет и современные виды транспорта отнюдь не лишают географическую близость всякого смысла. Защищая этот дорогой для географов фактор, Лимер и Сторпер позволяют себе пойти гораздо дальше рассуждений о географических последствиях внедрения Интернета: «Исследование исторических сведений о торговле продуктами между странами показывает, что широкомасштабное и неуклонное улучшение технологий преодоления пространства не может совладать с мощной ролью географической близости. Это означает, что современный или будущий прогресс в технологиях коммуникаций, таких как Интернет, тоже не сможет снизить роль близости» [Learner, Storper, 2001, p. 645].

В западной экономической литературе уже почти полвека принято различать два вида использования товаров - «найти товар» и «опробовать товар» («search» goods and «experience» goods). В первом случае речь идет о получении сведений о товаре, которые очевидны, что называется, с первого взгляда, но это только часть его ценности. На этом этапе товар можно перемещать между безликим продавцом и анонимным потребителем, и все это легко поддается кодификации в силу простоты свойств, снятых «с первого взгляда»; сведения об этой части ценности товара можно легко кодифицировать и передать, скажем, по Интернету. Другая же часть ценности товара может быть понята только после некоторого периода его использования, она неочевидна и сильно зависит от свойств самого потребителя - его вкусов, способностей освоить этот товар и т.п. Именно эти свойства потребителя формируют «смысл» товара, на это можно повлиять рекламой, но в ограничен-

ном диапазоне. Информацию такого рода вряд ли возможно кодифицировать, ее передача нуждается в личностных связях, в доверии, опыте взаимного общения и т.п. Здесь Интернет вряд ли сможет помочь. Недаром Лимер и Сторпер отмечают, что расцветший было бизнес B2B («би-ту-би», т.е. от бизнеса к бизнесу) испытывает ныне большие трудности, поскольку он чисто интернетный бизнес [ibid., p. 653].

Обобщая, можно утверждать, что в антропологическом смысле тезис о «смерти пространства» выглядит чистой воды иллюзией. Он обусловлен, как это ни парадоксально, именно тем, что технический прогресс транспорта и связи открыл человеку неслыханные возможности для того, чтобы преодолевать географическое пространство. Человек стал, по выражению многих западных авторов, «утонченным потребителем пространства», его вкусы при восприятии неравномерности географической среды стали гораздо тоньше и сложнее, притом именно потому, что в его повседневном распоряжении оказалось теперь гораздо больше весьма контрастных мест - по крайней мере, в богатых странах Запада с их высокой автомобилизацией граждан. Еще полвека назад в США стали выделять так называемые «суточные городские системы» (daily urban systems) в виде весьма обширных ареалов вокруг крупных городов, где замыкался жизненный цикл горожан, регулярно перемещающихся между местами своего проживания, работы, развлечений или отдыха на природе. Постепенно, с развитием транспортной сети и совершенствованием средств транспорта, радиус этих систем становился все больше и больше. Тем самым оказывалось, что современный человек в развитых странах мира нуждался в своем быту во все более обширной части географического пространства, и хотя освоение последнего становилось все менее затруднительным, сама по себе зависимость человека от пространства явно увеличивалась. Какая уж тут «смерть пространства»! Как бы не наоборот... Еще недавно человеку приходилось пробиваться сквозь пространство с немалым трудом, и человек был закован расстояниями в свой небольшой ареал обитания. Теперь человек научился преодолевать его гораздо свободнее, ареал обитания сильно расширился, и владение географическим пространством стало бытовой необходимостью современной жизни, притом настолько бытовой, что оно превратилось в привычку и потому почти не заметно. Отсюда и иллюзия смерти пространства. Оно просто ушло на второй план, притом именно из-за того, что чело-

век его уже как бы «приручил» и его с первого плана общественного внимания оттеснили более трудные задачи.

Интересную с этой точки зрения попытку реабилитировать географию предпринял американский журналист-популяризатор Джоэл Коткин, издавший книгу «Новая география: как компьютерная революция преображает американский ландшафт», которая сразу стала очень популярной в англоязычном мире [Kotkin, 2000]. Написание этой книги было спровоцировано, по-видимому, той широкой кампанией по поводу «смерти» пространства, о которой говорилось выше и которая влекла за собой, казалось бы, смерть самой географии, новое «безместье» (placelesness), где все места равнозначны, одинаково достижимы и вообще одинаковы. Нет, заверяет Коткин, все как раз наоборот: революция в средствах связи и транспорта позволила человеку по-иному строить и использовать пространство -более свободно от внешних обстоятельств и более ориентированно на нужды самого человека. Поэтому человек стал гораздо внимательнее относиться к качеству и свойствам самого места, а не к его расположению относительно других мест. Эти свойства важны не производительным силам, а прежде всего самому человеку - удобная среда обитания, историческое наследие, благоустройство местности, красота, добротный социум с низкой преступностью и благожелательными традициями и т.п. В своей рецензии (весьма благосклонной) на книгу Коткина английский журнал «Экономист» писал: «Освободившись от прежних пут местоположения - близости к сырью, рынкам или скоплениям дешевой рабочей силы, - новые типы бизнеса пойдут туда, где, как им кажется, их - высокообразованных и хорошо оплачиваемых работников - будет сильнее всего привлекать качество жизни. В результате такие люди станут изощренными потребителями пространства» [Place matters, 2000]. Сам же Коткин выражает эту мысль еще резче: «Компании и люди все больше размещаются не там, где должны, а там, где им хочется» [Kotkin, 2000, p. 26].

Одним из важнейших следствий этого процесса стало своего рода «разведение» места жилья и места работы. Могучие автострады и миллионы личных автомобилей дали возможность этим местам разойтись в пространстве на большие расстояния. И эта возможность была быстро реализована, потому что у жилья и производства оказались весьма разные факторы размещения. Для производства, как и встарь, огромную роль играло ГП, а для жилья важнее всего были качества самого места, причем эти качества оказывались совсем иными по сравнению с теми, которые нужны, как правило, производству.

Согласно Коткину, умирает не пространство, не география, не место - снижается общественное значение географического положения, и на этом фоне вырастает значимость самого места как такового. Перефразируя центральную мысль Коткина, можно сформулировать так: место вместо местоположения. В свое время К. Маркс сказал, что в будущем вся история человечества до победы коммунизма будет сочтена предысторией, а настоящая история начнется только после этой победы. То же можно метафорически сказать о центральной идее Коткина: пока человек столь сильно зависел от внешних факторов в своем размещении на Земле, мы имели дело с «протогеографией», а вот теперь, когда во главу угла встало разнообразие условий проживания человека в мириадах особенных мест нашей планеты, настоящая география только начинается...

Этот сдвиг от местоположения к месту можно отследить и даже параметризовать с помощью анализа так называемого брендинга городов - рекламных кампаний, которые проводят власти различных городов ради привлечения новых жителей и новых инвестиций (а заодно и для повышения уровня оптимизма у местных жителей). Беглое ознакомление с подобными материалами по США позволяет заметить, что еще недавно реклама упирала на близость к различным «важным» местам (глобальному городу, крупному национальному парку, автостраде) или на принадлежность к «хорошему» району («Джексонвилл - ворота во Флориду»). Однако теперь все явственнее акцентируются качества самого города (историческое наследие, красивые виды, здоровая среда, гостеприимство жителей, низкая преступность и т.п.). Среди наших географов уже есть ученые, которые исследуют этот феномен профессионально, и не только потому, что это сулит хороший заработок (ведь в России брендинг городов и регионов развивается стремительно), но и в чисто научных целях. Здесь особенно успешно работал безвременно ушедший от нас Денис Валерьевич Визгалов.

Общественное бытие человечества быстро и решительно меняется, и географии придется отвечать на эти перемены переменами в своих парадигмах. Как и в остальных общественных науках, история гуманитарной географической мысли не есть самосовершенствование по мере накопления знаний и углубления анализа или простое восхождение науки по ступеням неких «прозрений» с отбрасыванием прежних парадигм, словно каких-то заблуждений типа «флогистона». Нет, можно утверждать, что на каждой стадии развития общества географии удавалось, хотя и

не сразу, адекватно отразить его состояние, а со сменой стадии -сменить и парадигмальную основу на другую, более соответствующую новой реальности. Во времена К.И. Арсеньева, в середине XIX в., при полном господстве сельского хозяйства в структуре производительных сил, при огромной зависимости общества от сил Природы, представление о территориальной структуре общества сводилось к природному районированию. К началу ХХ в. вызрело представление об аграрном районировании, которое отразило существенное освобождение сельского хозяйства, все еще господствующей формы производительных сил, от природных сил. Бурное развитие промышленности в ХХ в. заставило создать экономическую географию, и территориальная структура общества предстала в виде системы экономических районов, территориально-производственных комплексов или промышленных узлов и центров [Смирнягин, 2005].

Наступает постиндустриальная эра, и в географии общества появляется все больше совершенно новых черт, новых факторов развития, которые вынуждают приступить к новому пересмотру теоретических основ нашей науки. Подобный кризис переживают практически все общественные науки (за исключением, может быть, самых молодых, еще не успевших нажить историю). Географам все чаще приходится признавать, что в своем общественном поведении человек руководствуется не только и не столько пресловутыми объективными свойствами объективного мира, сколько своим представлением об этих свойствах, а поскольку оно, это представление, в сильнейшей мере опосредовано социокультурными факторами, нужно наращивать способность географии изучать этот феномен, притом не как факт социальной патологии (к этому была склонна поведенческая география), а в качестве «второй», вполне полноправной реальности.

Как сложится при этом судьба фундаментальных понятий географии? Можно с уверенностью сказать, что, как и раньше, они не исчезнут, но изменятся как их содержание (хотя бы частично), так и соотношение их друг с другом по важности.

Противоположны ли «место» и «местоположение»?

Противопоставление места и местоположения чревато появлением парадокса. Местоположение - это зависимость от контекста, это широкий взгляд на пространство с упором на взаимоотно-

шения объектов, и на этом фоне Место выглядит чем-то нарочито замкнутым, неким самоограничением в пространстве. Разрешением этого парадокса может послужить компромиссный взгляд: Место само по себе как бы контекстуально, но раньше контекстом было Местоположение, а теперь - некие общепринятые (договорные) принципы отношения к Месту, на фоне которых осознаются его качества. В этом смысле Место может меняться, не меняясь физически, потому что изменилось представление о его качествах. Если перефразировать этот тезис словами Клиффорда Гирца, основателя символической (интерпретативной) антропологии (мы, географы, обязаны ему слоганом «Никто не живет в мире как бы вообще»), то конкретные места, столь дорогие сердцу практиков вроде планировщиков, предстанут как «дискурсивные места», по поводу которых пересекаются (и переписываются) различные толкования и тексты, и новые места есть переписанные старые [Ноп^Иашеп, 2005].

Отличной подтверждением справедливости такого взгляда может служить конкретное место под названием Сент-Луис, штат Миссури. Он расположен в самом центре страны и обладает на редкость удачным местоположением: он стоит на Миссисипи, величайшей реке Северной Америки, притом у того места, с которого выше по реке начинаются пороги. Здесь или неподалеку в Миссисипи впадают два главных ее притока - реки Огайо и Миссури (которая длиннее, чем Миссисипи, до места слияния - случай, аналогичный Волге и Каме); три эти реки образуют как бы крест, крылья которого распростерты на добрую половину территории «смежных» США. Вдобавок неподалеку в Миссисипи впадает река Иллинойс, верховья которой находятся совсем близко к истокам реки Чикаго, впадающей в оз. Мичиган. Еще в XIX в. эти реки были соединены каналом, и тем самым бассейн Миссисипи был соединен с бассейном Великих озер. Сам город образовался тут задолго до того, как к Миссисипи вышли американцы: он был основан французами в 1763 г., и к моменту покупки французских владений в 1803 г. тут насчитывалось около 2 тыс. жителей, а это по тем временам немало. Более того, именно тут, напротив будущего Сент-Луиса, задолго до прихода европейцев возникло самое крупное в Северной Америке поселение индейцев Кахокия, от которого остались лишь курганы.

Одним словом, трудно найти на территории США место, которое больше Сент-Луиса подходило для создания там столицы этой громадной страны. И действительно, подобные мечтания были весь-

ма распространены здесь во второй половине XIX в. Ведь в Сент-Луисе органично сочетались черты всех трех главных регионов США - Востока, откуда пришли главные отряды поселенцев, Юга, влияние которого шло вверх по Миссисипи, и Запада, колонизация которого долгое время имела своей главной базой именно Сент-Луис (в ознаменование этого в 1963-1965 гг. в Сент-Луис была построена громадная арка «Ворота на Запад»). Сент-Луис одолел Цинциннати в борьбе за первенство в зааппалачской части страны, и хотя потом он проиграл это соревнование Чикаго, тем не менее долгое время оставался крупным городом. Недаром в 1904 г. в Сент-Луисе состоялись грандиозная Всемирная выставка и летние Олимпийские игры.

Однако затем начался упадок Сент-Луиса. Его трудно объяснить, потому что в физическом облике города и его окружения ничего, казалось бы, не изменилось: все тот же высокий обрыв над рекой (большая редкость в миссисипской долине), по-прежнему полноводны реки, неподалеку, чуть к северу, находится «центр населения» США, вычисленный так называемым центрографиче-ским методом. Главная причина упадка - перемена в общественной жизни страны, и упадку социально-экономическому предшествовал упадок Сент-Луиса во мнении американцев. Превосходное местоположение оказалось невостребованным, в оценках Сент-Луиса оно отошло на второй и даже третий план. Канал Иллинойс - Чикаго, который мог сделать из Сент-Луиса перекресток важнейших внутренний водных путей (в широтном направлении по рекам Огайо и Миссури, в меридиональном - по Миссисипи и Великим озерам), используется лишь как сток нечистот из Чикаго в Миссисипи, долина которой гораздо ниже уровня Великих озер; и благодаря прорытому каналу река Чикаго потекла вспять, ее устье превратилось в исток; там пришлось соорудить шлюз, чтобы озеро Мичиган не «утекло» в Мексиканский залив...

Так в течение века был «переписан текст» Сент-Луиса, хотя в физическом отношении его местоположение осталось неизменным. Корень перемен лежит, по-видимому, в том, что представление человека о пространстве сильно усложнилось со времен Канта, который утверждал, что чувство пространства заложено в человеке априори. Со времен Фуко и Лефевра пространство и Место перегружены человеческим отношением к ним, это уже поле пересечений разных смыслов и текстов. Их приходится переписывать со временем почти безотносительно к тому, как меняется само место.

Это усложнение позволяет предполагать, что современному человеку уже по силам воспринимать и место, и местоположение

без особого противопоставления одного другому. Освободив представление о своем месте от окружающего контекста, он получил возможность смотреть на мир гораздо шире и независимее. За околицей его Места начинается Внешний мир, который как бы однообразен по отношению к Месту. Он по-прежнему сильно влияет на Место, но, пожалуй, уже не по закону Тоблера, а по другим, более сложным соображениям. Тем самым оказываются правы (хотя бы отчасти) те, кто утверждает, что расстояние теряет свою значимость. Похоже, прав и Т. Фридман, который написал, что мир плоский. Позволю себе высказать по этому поводу следующую гипотезу: в сознании современного «лефебрианского» человека пространство начинает выступать не столько в своей метрике, сколько в топологическом облике.

В заключение одно замечание а ргоро. Место и местоположение как понятия связаны настолько тесно, что раздельное их рассмотрение (и тем более противопоставление) может показаться делом сомнительным с методологической точки зрения. Между тем подобная операция - обычное дело в науке, и чтобы не ходить далеко за примерами, укажем на традицию рассматривать Время и Пространство порознь. В теоретической географии постоянно используется прием игнорирования вариации «посторонних» переменных, чтобы посвятить исследование главному для нашей науки параметру - расстоянию. Именно так поступил в своем «Изолированном государстве» И. Тюнен: он предлагал представить себе бескрайнюю совершенно плоскую равнину с монотонным уровнем плодородия, в центре которой стоит некий Город как рынок продукции, производимой на этой равнине сельским хозяйством (при этом Город сведен к точке). Тем самым он мысленно представил себе объект, в котором все свойства географически монотонны, чего, разумеется, не бывает в реальности. Это было нужно Тюнену только для одного - чтобы расстояние до Города оказалось единственным параметром, вариация которого приводит к строгой упорядоченности сельского хозяйства, окружающего Город. Это был типичный «мысленный эксперимент»; подробнее об этой традиции см.: [Филатов, 2015]. Следуя именно этой традиции, автор позволил себе противопоставление, казалось бы, неразделимых понятий.

Литература

Бунге В. Теоретическая география. - М.: Прогресс, 1967. - 279 с.

Голд Дж. Психология и география: основы поведенческой географии. - М.: Прогресс, 1990. - 304 с.

Курасов А.И., Трейвиш А.В. Мировые города в постиндустриальной экономике: термины, теоретические конструкции и реальность // Мир России. - 2009. -№ 1. - С. 34-46.

Лефевр А. Социальное пространство // Неприкосновенный запас. - М., 2010. -№ 2(70). - Режим доступа: http://mag.russ.ru/nz/2010/2/le1.html (Дата посещения: 13.03.2016.)

Смирнягин Л.В. Место вместо местоположения? (О сдвигах в фундаментальных понятиях географии) // Географическое положение и территориальные структуры / Под ред. А.А. Агирречу. - Социальное пространство. - Москва: Новый хронограф, 2012. - С. 421-456.

Смирнягин Л.В. О региональной идентичности // Вопросы экономической и политической географии зарубежных стран. - М., Смоленск, 2007. - Вып. 17. -С. 21-49.

Смирнягин Л.В. Предисловие // Книпович В.Н. О методологии районирования. -М.: Трилобит, 2003. - С. 4-6.

Смирнягин Л.В. Узловые вопросы районирования // Известия Российской академии наук. Серия географическая. - М., 2005. - № 1. - С. 5-16.

Стрелецкий В.Н. Парадигмы геопространства и методология культурной географии // Гуманитарная география: Научный и культурно-просветительский альманах. - М.: Институт наследия, 2004. - Вып. 1. - С. 95-104.

Торопов В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура / Отв. ред. Т.В. Цивьян. - М.: Наука, 1983. - С. 227-284.

Трейвиш А.И., Курасов А.В. Мировые города в постиндустриальной экономике: термины, теоретические конструкции и реальность // Мир России. Социология. Этнология. - М., 2009. - Т. 16, № 1. - С. 34-46.

Филатов В.П. Мысленные эксперименты в науке: природа и функции // Х Сократические чтения. Реальность как социальные эстафеты: Сб. докладов / Под ред. В .А. Шупера. - М.: Эслан, 2015. - Архив Л .В. Смирнягина.

Филиппов А. Гетеротопия родных просторов // Отечественные записки. - М., 2002. - № 6-7. - С. 48-62.

Филиппов А. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы // Логос. - М., 2000. - № 5. - http://www.ruthenia.ru/logos/number/ 2000_2/09.html (Дата посещения: 02.01.2015.)

Anderson J.E., Wincoop E., van. Trade costs // Journal of economic literature. - Nashville, 2004. - Vol. 42, N 3. - P. 691-751.

Barnes T.J. A Paper related to everything but more related to local things // Annals of the Association of American geographers. - Washington, DC, 2004. - Vol. 94, N 2. -P. 278-283.

Berdichevsky N. In defence of geography // Contemporary review. - L.; N.Y., 1998. -Vol. 273, Is. 1594. - P. 248.

Cairncross F. Is the world flat? (Letter to the editor) // Foreign policy. - Washington, DC, 2007. - N 160, May 1. - P. 4.

Cairncross F. The death of distance: How the communications revolution will change our lives. - Boston, Mass.: Harvard Business School Press, 1997. - 303 p.

Desai M. Cycle and the Hayek, Marx and demise of official keynesianism // Inflation and unemployment: Contributions to a new macroeconomic approach. - L.: Routledge, 1996. - P. 137-150.

Diamond J. Guns, germs, and steel: The fates of human societies. - N.Y.: W.W. Norton & Co., 1998. - 480 p.

Distance isn't dead // The Wilson quarterly. - Washington, DC, 2005. - Vol. 29, Is. 1. - P. 91.

Florida R. The flight of the creative class: The new global competition for talent. -N.Y.: Collins, 2007. - 326 p.

Florida R., Gulden T., Mellander C. The rise ofthe mega-region. - Toronto, Ont.: Martin Prosperity Institute, 2007. - 31 p. - Mode of access: http://www.creativeclass. com/rfcgdb/articles/Florida,%20Gulden,%20Mellander_Mega-Regions.pdf (Дата посещения: 13.03.2016.)

Florida R., Schulte B. Choosing a place to live: Why it's as important as picking a spouse // U.S. news & World report. - 2008. - February 14. - Mode of access: http://www.usnews.com/news/national/articles/2008/02/14/qa-richard-florida (Дата посещения: 13.03.2016.)

Friedman T.L. The world is flat: A brief history of the twenty-first century. - N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 2005. - 488 p.

Fukuyama F. The end of history and the last man. - N.Y.: Free press, 1995. - 418 p.

Ghemawat P. Why the world isn't flat // Foreign policy. - Washington, DC, 2009. -N 159, October 14. - Mode of access: http://foreignpolicy.com/2009/10/14/why-the-world-isnt-flat/ (Дата посещения: 13.03.2016.)

Gottmann J. Megalopolis: the urbanized north-eastern seaboard of the United States. -L., etc.: M.I.T., 1961. - 814 p.

Harvey D. The condition of postmodernity: An enquiry into the origins of cultural change. - Cambridge, Mass.: Blackwell, 1990. - 378 p.

Honnighausen L. Where are we? Some methodological reflections on space, place, and postmodern reality // Space in America: Theory history culture / Benesch K., Schmidt K.K (eds). - Amsterdam; N.Y.: Rodopi, 2005. - P. 41-52.

Kotkin J. The new geography: How the digital revolution is reshaping the American landscape. - N.Y.: Random House, 2000. - 242 p.

Krugman P. Development, geography, and economic theory. - Cambridge, Mass.: MIT Press, 1997. - 117 p.

Landes D. The wealth and poverty of nations: Why some are so rich and some so poor. - N.Y.: W.W. Norton & Company, 1998. - 658 p.

Leamer E.E., Storper M. The economic geography of the Internet age // Journal of international business studies. - Atlanta, Ga., 2001. - Vol. 32, N 4. - P. 641-665.

Lefebvre H. La production de l'espace. - Paris: Anthropos, 1974. - 485 p.

Lefebvre H. The production of space. - Oxford, OX, UK; Cambridge, Mass.: Blackwell, 1991. - 454 p.

Mattews J., Herbert D. Geography - very short introduction. - Oxford: Oxford univ. press, 2008. - 181 p.

Place matters // The economist. - 2010. - November 9. - Mode of access: http://www. economist.com/node/418391(Дата посещения: 13.03.2016.)

Soja E. Postmodern geographies: the reassertion of space in critical social theory. - L.; N.Y., 1989. - 266 p.

Stiglitz E. The world is not flat // U.S. news & World report. - 2006. - September 18. -Mode of access: http://www.usnews.com/usnews/news/articles/060910/18qa.htm (Дата посещения: 12.04.2009.) Tuan Y.-F. Space and place: The perspective of experience. - Minneapolis - Minn: Univ. of Minnesota press, 1977. - 235 p.