CC BY
89
ЭВОЛЮЦИОННАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ДЕНТАЛЬНЫХ СУФФИКСОВ ОБЩЕИНДОЕВРОПЕЙСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ ДРЕВНЕГЕРМАНСКИХ АБСТРАКТНЫХ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ
И.В. Новицкая
Аннотация. Рассматривается гипотеза о синкретичности семантики и.-е. словообразовательных суффиксов с дентальным компонентом, послуживших источниками для образования суффиксов абстрактных существительных в древнегерманских языках. Сопоставляются данные о структуре и реконструированных элементах семантики и.-е. суффиксов-источников.
На этой основе определяется возможный объем их содержания.
Ключевые слова: древнегерманские языки; абстрактные существительные; дентальные суффиксы; индоевропейские суффиксы; семантика.
Словообразовательный аспект одного из наиболее обширных лексических пластов словарного состава древнегерманских языков -лексико-грамматического разряда абстрактных существительных (АС) - не раз становился предметом лингвистического анализа (см. обзор в [1. С. 19-29]). Тем не менее проблема семантической обусловленности словообразовательных типов АС в древнегерманских языках только в последнее время становится одной из наиболее обсуждаемых в историческом словообразовании.
Задача настоящей статьи заключается в том, чтобы обозначить сферы - источники семантического наполнения древнегерманских суффиксов АС, сформированных на базе древнейших и.-е. словообразовательных формантов, и на этой основе очертить возможный объем содержания, который «кодировался» данными суффиксами. Поставленная задача решается в рамках исследования, призванного подтвердить рабочую гипотезу о семантической синкретичности древнегерманских комбинированных словообразовательных формантов, которая обусловила специфику функционирования и эмпирическую продуктивность словообразовательных типов, ими оформленных.
Объектом исследования статьи являются древнегерманские словообразовательные суффиксы, этимологически восходящие к словообразовательным элементам общеиндоевропейского происхождения, содержащим дентальный согласный.
К числу и.-е. суффиксов, наиболее активно продуцирующих словообразовательные форманты в древнегерманских языках, относятся *-11-, *-1и-, *4о-/-1:а- и *-ш-. Важным замечанием в отношении данных суффиксов является то, что в древнегерманских языках в самостоятельном употреблении они демонстрируют отсутствие высокой эмпириче-
ской продуктивности, а также морфологическую невычленимость и фонетическую трансформацию, приводящую в результате к их неразличимости с другими суффиксами. Так, например, в процессе фонетического развития и.-е. суффиксы *-ti-, *-tu- и *-фо слились в древнеисландском, древнеанглийском и древневерхненемецком языках в единое -t-, -d-, ф-, -б- и формально практически не различались: двн. chumft «приезд, прибытие» (ti-производное), двн. gesiht «зрение, наблюдение» (фо-
производное), двн. lust «желание» (tu-производное) [2. С. 103]. Созданные на их базе производные древнегерманские суффиксы, напротив, обнаруживают высокую активность.
В меньшем количестве случаев основой для древнегерманских суффиксов АС послужили такие и.-е. словообразовательные элементы, как: *-tlo-, *-tro-, *-men-, *-two-/-twa и *-k-, каждый из которых подвергся определенным фонетическим трансформациям в древнегерманских языках.
Задача выявления объема содержания и.-е. суффиксов - источников АС с дентальным компонентом (и.-е. суффиксов *-ti-, *-tu-, *-to-/ -ta-) требует рассмотрения данных, раскрывающих их этимологические связи и реконструированные компоненты семантики.
И.-е. суффикс Mi-
Среди древнегерманских суффиксов, восходящих к и.-е. прототипам, особое место занимает и.-е. суффикс *-ti- (*4еу-), который в общегерманском представлен формами *-6i-/-^i-/-ti- [3. С. 27; 4. С. 293; 5. С. 139].
Исследователи отмечают, что посредством и.-е. суффикса *-ti-(*-tey-) образовывались первичные и.-е. отглагольные существительные ж. р. со значением действия «объективного, реализованного вне подлежащего, за счет завершенности, заключенной в нем самом, и без непрерывности действия», например *gwem- «приходить» ^ gwem-tey- «факт прихода», вед. gati- «приходить», греч. Ра5шц «хождение, ход», гот. gaqum^s «приход» [6. С. 67], скр. iti «ход, течение», piti «питье» и др. [7. С. 67].
В отношении происхождения и.-е. суффикса *-ti- (*Чеу-) существует мнение, что он образован путем агглютинации, т.е. из элемента *-t-, к которому присоединился второй суффикс. В качестве второго компонента суффикса *-ti- (*4еу-) предполагают и.-е. суффикс *-i-/ *-ey-, который образовывал первичные имена действия ж. р. и м. р. [6. С. 63, 72] и передавал значение принадлежности кому-либо или чему-либо [8. С. 284] или значение ближнего расположения объекта [9. С. 243; 10. С. 156]. Точку зрения о составном характере суффикса *-ti-развивает К.Г. Красухин [10. С. 24, 28-29]. Согласно его наблюдени-
ям, суффикс *-t- в и.-е. отглагольных именах последовательно репрезентировал значение агентивности и активности, а формант *-i-, восходящий к дейктической частице *-i-, в зависимости от контекста мог иметь значение собственно дейктическое, анафорическое и эмфатическое [10. С. 92].
Таким образом, можно заключить, что наиболее древнее восстанавливаемое комплексное, синкретичное значение и.-е. суффикса *-ti-(*4еу-) опиралось на значения составляющих его компонентов, к числу которых можно отнести семантику агентивности, активности, ближнего расположения и принадлежности.
И.-е. суффикс *-tu-
Еще одним достаточно распространенным словообразовательным элементом древнегерманских языков являлся дентальный общегерманский суффикс *-tu-/-^u-/-6u-, имеющий своим прототипом и.-е. суффикс *-teu- [3. С. 27; 6. С. 68; 11. С. 169].
В и.-е. языках суф. *-tu- (-teu-) служил, прежде всего, для образования первичных существительных м. р. и ж. р. со значением «действия, исходящего от подлежащего и выполняющего его в качестве внутреннего предназначения или расположения, делая явным возможность или практику личных отношений, всегда направленных на одну цель»: *gwem- «приходить» ^ *gwem-tu «пришедшая», вед. gan-tu «приход», лат. ven-tum «приходить» [6. С. 68]. Кроме того, суф. *-tu- (-teu-) оформлял и.-е. первичные существительные с ударением на суффиксе со значением прохода (лат. portus «гавань», герм. *fur6u «брод»), а также единичные обозначения орудий, функций должностных лиц, животных и глагольных прилагательных [6. С. 69; 12. С. 178]. В дальнейшем и.-е. суф. *-tu- (-teu-) был распространенным средством для образования АС, обозначающих действие, от непроизводных глаголов, например лат. status «состояние», ortus «восход», скр. mantus «совет», gantus «ходьба» и т.д. [6. С. 65-66; 7. С. 69; 12. С. 178; 13. С. 55; 14. С. 349].
Подобно предыдущему суффиксу словообразовательный элемент *-tu- (-teu-) также рассматривается как агглютинативное образование, состоящее из и.-е. суффикса *-t- и второго суффикса *-u- [5. С. 139, 147; 10. С. 28-29, 77; 15. С. 226]. Значение первого элемента в отглагольных именах восстанавливается как значение агентивности и активности. Второй элемент возводится к дейктической частице -u-, которая имеет то же происхождение, что и дальнее указательное местоимение *eu/ou/u [9. С. 243; 10. С. 229].
Некоторые наблюдения
за структурой и семантикой и.-е. суффиксов *-tu- и *-ti-
Исследования К.Г. Красухина показали, что в исторически засвидетельствованных и.-е. языках существовал класс отглагольных имен, маркированный суф. -t-: греч. nlavá® «бродить» и nlav^g «бродяга», др.-инд. smóti «слышать» и devasrút «слышащий бога», в которых формы на -t почти всегда указывают на деятеля [10. С. 24-25]. Данный факт позволил ученому предположить, что и.-е. суф. *-t- изначально подчеркивал агентивность корня, и определять его как совершенно асемантический не вполне корректно (см. иную точку зрения в [8. С. 273], но для праи.-е. периода).
Согласно развиваемой К.Г. Красухиным теории аблаутно-акцентной парадигмы, в основе распределения ряда именных суффиксов на показатели имен деятеля и действия в греческом и древнеиндийском лежало противопоставление по акценту и аблауту: баритоны обозначали лицо или предмет, имеющие отношение к действию (деятель, орудие, иногда пациенс), действие как процесс или результат, а оксито-ны - действующее лицо, инструмент: скр. ráda «толчок» и codá «подстрекатель» (= толкающий). При этом в именах полная ступень суффикса была характерна для nomina agentis и нулевая ступень - для nomina actionis (и.-е-. суффиксы *-ti- и *-tu- - это редуцированные формы в номинативе). После формирования такого противопоставления из системы имен деятеля с полной ступенью суффикса произошло их вторичное разделение на абстрактные и конкретные. Такая оппозиция стала возможной при передвижении акцента в АС с суффикса на корень [10. С. 26-27].
Исследованный материал противопоставленности баритонных атематических имен и окситонных тематических имен показал, что баритонные имена тяготели к абстрактным значениям, а окситонные - к большей определенности, однозначности и конкретности. Баритонное имя обозначало некоторое основное качество предмета, т.е. то, без чего он перестает быть самим собой, имманентное и постоянное свойство, а окситонное имя - свойство как одно из составляющих качества, имя функции [10. С. 270]. Следовательно, окситонные и баритонные имена противопоставлялись друг другу как конкретные и абстрактные, цельные и парциальные, обозначающие постоянные качества и временные признаки [Там же. С. 277]. Суффиксация оттягивала на себя ударение, и в этом заключалась ее детерминирующая функция [Там же. С. 350].
Объясняя наличие греческих окситонных имен на -tú^, К.Г. Кра-сухин [10. С. 27] приходит к мнению о функции вторичного перемещения акцента в АС: баритоны обозначали объективного, независящего от ситуации деятеля, а окситоны - субъективного, ситуационного. При
этом ситуационный деятель легко мог преобразоваться в потенциального (тот, кому предназначено, или кто может действовать). Данная точка зрения опирается на классификацию Э. Бенвениста, согласно которой и.-е. имена на *-ti являлись объективными, а на *-tu - субъективными, поскольку именные суффиксы были четко противопоставлены по семантике: *-ti- маркировал объективное действие, в котором субъект не заинтересован, а *-tu- - субъектное [16. С. 112].
По наблюдениям Ф. Бадер, и.-е. суффикс *-tu- имел также следующие значения: а) орудие: рус. бри-тв-а, би-тв-а, б) предикат божественной сущности: др.-инд. Yantu «вдохновение», лат. matu-rus «зрелый», эпитет богини утра Matuta, галл. Matu-rix «добрый царь», др.-ирл. Mad geneir «добрый сын», гот. ma^uwin^o «добрая к своим» [10. С. 35-36]. Суффикс *-ti- принимал активное участие в формировании как АС, так и глагольных композитов по типу близкому к bahuvnhi (греч. MunoiSsog «помнящий о боге» (ср. широкоплечий)). Все эти примеры позволили определить первоначальную семантику суффикса -t-не как абстрактную, а как эмфатическую [Там же. С. 36]. Согласно исследованиям Э. Бенвениста, АС на *-ti в терминах родства (лат. genti-, скр. jati- «рождение») обозначает не только рождение в абстрактном смысле, но и в то же время класс существ, которые объединены между собой «рождением», т.е. «все рожденные одного рода», что выступает как необходимое условие для выделения социальной группы. Производное с суффиксом *-tu- (авест. zantu- «рождение») обозначает крупное социальное подразделение внутри древнеиранского общества, широкую общность людей в пределах племени и территории [17. С. 176, 210].
В хеттском и индоиранском глагольные флексии 3 л. ед. ч. -ti-(дуративный презенс) и -tu- (императив) имели то же происхождение, что и именные суффиксы -ti- (объективное nomen actionis) и -tu- (субъективное nomen actionis) [10. С. 77]. Наблюдения Э. Ларош за хеттскими именами действия с суффиксом -t-, который бесспорно явился основой для суффиксов *-ti-/-tu-, позволили установить, что хеттские имена аniiat «действие» при aniia «действовать», karsat «остановка» при kars «рубить» характеризуют несредний род и значение процесса действия. Поэтому Э. Ларош [10. С. 28] с полным основанием отождествил консонантный элемент суффикса с показателем актива, суффикс реального действия -ti— с окончанием презенса, а суффикс потенциального действия -tu- - с императивным значением [Там же].
Поскольку считается, что суффиксы *-tu- и *-ti- структурированы дейктическими частицами -i- и -u- [10. С. 77], было высказано мнение о том, что именно форманты -i- и -u- несли глагольное значение «реальности / виртуальности». В древнейший период дейктическая частица не была прочно привязана к определенному слову, а относилась к высказыванию в целом. В таких случаях эта частица функционировала как
указательная частица в эмфатической функции: рус. Смотри там / тут у меня! Эти частицы, как правило, помещали действие вблизи или вдали от субъекта [Там же. С. 79]. Поэтому частица -1-, имевшая ближнее значение, маркировала у глаголов презенс, у имен - обозначение объективного действия, а частица -и-, имевшая дальнее значение, входила в состав форманта императива и именного показателя обозначения субъект(ив)ного действия.
Таким образом, передвижение акцента, разделявшее конкретную и абстрактную семантику, было в и.-е. языковом состоянии весьма продуктивным грамматическим способом, релевантным в периоды, когда смещение ударения меняло количество гласного, затем - когда менялся тембр гласного, и - как реликт - когда передвижение ударения уже не вызывало редукцию [10. С. 28-29]. Первоначально АС являлись баритонными отглагольными производными с редуцированной формой суффикса. В дальнейшем из системы окситонных имен деятеля также выделились АС, возникшие в результате перемещения ударения на корень. Оставшийся при этом агентивный суффикс -1> был дополнен дейктическими показателями близости / удаленности, объективности / субъектности -1- и -и-.
Однако перемещение ударения было не единственным грамматическим показателем, различавшим конкретные и АС, имена сущностей и имена свойств. В древнегреческом, например, показателем конкретных имен являлась исконная ступень -е-, абстрактных - ступень -о-. При образовании новых АС, обозначавших не недифференцированное действие-деятеля, а только действие, большое значение имел средний род, нередко переводивший конкретные имена в абстрактные [10. С. 295-296]. Это позволило К.Г. Красухину предположить, что тематическое словообразование и формирование генитива были связаны общностью происхождения, и реконструировать схему развития и.-е. морфологии: недифференцированная баритонная атематическая форма > окситонное тематическое конкретное имя > баритонное тематическое абстрактное имя [Там же. С. 296-297]. По мнению ученого, формирование АС происходило в относительно позднее время, когда ударение во многом утратило свой силовой характер. В тот период асемантического передвижения акцента, вторичная баритонеза сопровождалась использованием перехода слов в ср. р. и образованием форм ж. р. (как, например, в греческом формы на -а- < *-еН- с абстрактным значением). Морфологически они представляли собой формы ж. р. от конкретных окситонных тематических имен: греч. así5ю «петь» - аог5о^ «певец» -ао1_5^ «песнь». Такие имена по значению мало отличались от баритонных тематических: y6vo^ - уоу^ «рождение». Данные формы образовывались путем присоединения ларингала как самостоятельной фонемы к тематической основе. Таким образом, ж. р. формировался уже не на
суперсегментном, а на сегментном уровне. К корневым именам присоединялись и другие сегментные единицы, придающие лексеме различные семантические оттенки. Тем самым тип тоцо^ - тоцо^ стал ядром, вокруг которого формировалась система именного словообразования, а сегментные аффиксы имели менее расплывчатые значения, чем бари-тонеза и окситонеза. Это и обеспечило им продуктивность.
В качестве верификации гипотезы Э. Бенвениста об объективном / субъективном характере противопоставления семантики суффиксов *4і-, *-1и-, Н.Б. Пименова [1. С. 196-217] провела анализ словообразовательных типов АС с указанными формантами в древневерхненемецком языке. Разработанная авторская методика анализа позволила исследовательнице сделать вывод о том, что древневерхненемецкий словообразовательный тип отглагольных существительных ж. р. на *4і-был ориентирован в словообразовательной системе на выражение значений, ассоциирующихся с «объектным» полюсом, т.е. значения результативного объекта действия, эффицированного внешнего объекта, локатива. Данная специализация сближала этот словообразовательный тип с типом отглагольных существительных ж. р. о-основ, что вызывало конкурентные отношения типов и появление однокоренных словообразовательных синонимов. Однако выявленная синхронная продуктивность типа ж. р. на *4і- в древневерхненемецком языке все же не может трактоваться как исконная продуктивность типа-источника в связи с древностью изучаемого словообразовательного типа и существующими в словообразовательной системе конкурентными отношениями [Там же. С. 196-217].
Словообразовательный тип отглагольных существительных м. р. на *4и- в древневерхненемецком языке уже не представлен, поскольку исконные и-основы перешли в древневерхненемецком в тип м. р. на *4і-/4а-, который, в свою очередь, несмотря на общие истоки с типом ж. р. на *4і-, обнаруживал центр своей продуктивности в обозначении отвлеченных состояний, неконтролируемых процессов и безобъектных действий, т.е. в фиксации глагольного признака на субъекте. Установленный спектр значений словообразовательного типа существительных м. р. на *4і-/4а- сближал его с древневерхненемецкими типами м. р. на -оёа-/-б& (гот. -о^и-/-о^-) и -ап.
Таким образом Н.Б. Пименовой удалось найти доказательства в поддержку предположения Э. Бенвениста, что вызвало необходимость уточнить понятия «объект» и «субъект» в установленной оппозиции для синхронного состояния древневерхненемецких словообразовательных типов. В методике исследовательницы эти понятия привязаны к таким словообразовательным параметрам, как семантический класс мотивирующих глаголов, тип конкретного значения производного; они приписываются всему словообразовательному типу, а не отдельному суф-
фиксу, не носят абсолютный характер. В уточненной трактовке «субъектный полюс» означает, что действия, которые выражаются мотивирующим глаголами, не затрагивают никаких объектов либо затрагивают их в минимальной степени и не направлены на изменение этих объектов, а процессы и состояния развиваются в сфере субъекта, не выходя за его пределы [1. С. 130]. «Объектный полюс», напротив, воплощает максимальное отдаление объекта от действия, отчуждение его по отношению к действию, что представлено значением эффицированного объекта, локатива [Там же. С. 180].
И.-е. суффиксы *-to-, *-ta-
В индоевропейских языках и.-е. суффикс *-to- служил для образования первичных окситонных производных форм от корня с нулевой ступенью огласовки: прилагательных, которые вели себя как страдательные причастия прошедшего времени или (реже) как действительные причастия («причастия на -to» [5. С. 76]): скр. syutah «сшитый», uktah «сказанный», греч. А^ктод «избранный», лат. factus «сделанный», ornatus «украшенный», лит. girtas «пьяный» [6. С. 65-66; 12. С. 184]. Подобные прилагательные были изначально посессивными производными формами от корневых имен: *klu- «слава» > *klu-to «обладающий славой», лат. scelestus «преступный», onustus «нагруженный», barbatus «бородатый», греч. кариютод «орехообразный», др.-инд. anapta- «безводный» [18. С. 242]. Этот же суффикс мог образовывать и отглагольные существительные: лат. status «стояние, поза», auditus «слушание», греч. фортод «ноша», иоатод «возвращение», слав. животъ, длато. По мнению К. Бругмана [14. С. 343], суффиксы *-to-, -ta- образовывали в индоевропейских языках такие формы, которые могли выступать и как АС, и как прилагательные: др.-инд. manita-m «почтение» - manita-s «уважаемый, почитаемый».
Считается, что в славянских языках и.-е. суффикс *-to употреблялся первоначально для формирования откорневых прилагательных (слав. *zBltb, лит. geltas «желтый») и отсубстантивных прилагательных (богатый от бог) [19. С. 284]. Вторичное словопроизводство включало производные существительные от прилагательных, при этом лексемы оформлялись вариантом суффикса с огласовкой -а- и относились к ж. р.: доброта от добрый, чистота от чистый.
В древнегерманских языках данные суффиксы выступали в формах гот. ф-, ди. -d-, -t-, -6-, двн. -d-, -t-, да. -d-, -t- и образовывали существительные, прилагательные и причастия [20. С. 142].
Происхождение суффиксов *-to-, -ta- выяснено не до конца, однако существует мнение, что они являлись тематическими вариантами суффикса *-t- [6. С. 65], первоначальное значение которого связано с
выражением агентивности [10. С. 25]. Подобно и.-е. суффиксам *4и- и *4і-, и.-е. суффиксы *4о- и 4а- имели агглютинативный принцип образования [10. С. 39; 15. С. 225], и гласные элементы суффикса - вторичные форманты, связанные с тематизацией суффикса и позднее в именах - с выражением грамматического рода [5. С. 76, 81]. Первоначально в окситонных 1о-основах в корне был гласный в нулевой ступени, а в баритонных - ступень -о или -е гласного корня.
К.Г. Красухин [10. С. 29-30] высказал мнение о том, что именной и.-е. суффикс *Чо- имел сходную семантику с аналогичным глагольным окончанием и поэтому служил для образования медиопас-сивных отглагольных прилагательных. Однако пассивное значение суффикса являлось вторичным, а первичным было обозначение субъективного, центростремительного действия. Цитируя Ж. Одри, К.Г. Красухин поддерживает мнение о том, что этот суффикс первоначально имел посессивное значение, затем в рамках глагола он сформировал сначала посессивный медий, а затем всю систему медия и соответствующих причастий. Он мог также обозначать просто факт действия без дополнительных характеристик. Исследование многочисленных конструкций с причастиями также показало, что, по-видимому, они изначально не были пассивными и в их основе лежало отглагольное существительное на *-1;о- со значением имени действия: греч. потод «попойка» при потод «годный для питья». Отглагольные прилагательные на -1о- присоединялись к наиболее простой глагольной основе, внедрились в систему аориста и претерита, и их первичным значением было выражение принадлежности к действию, поэтому они легко переходили в статив или пассив, обозначая при этом воздействие на предмет или его состояние в результате действия. Из этого развилась вторичная функция перфективности (завершенности) в германских языках [10. С. 31]. На этой основе ученый представил общую тенденцию семантики окситонной морфемы -1о- следующим образом: субъективность, самонаправленность > продленность действия > завершенность > перфективность > стативность (пассивность) [Там же. С. 34].
Кроме того, при исследовании и.-е. терминов родства Э. Бенве-нист установил, что во вторичных образованиях, в которых суффикс *4о- присоединялся к корню на *-!-, *-а-, *-и- (латинские производные на -Ии8, -а!ш, -иш), он передавал значение «снабженный или владеющий тем, что обозначено корнем»: лат. агтаїи «вооруженный», сотШш «рогатый», аигїїш «длинноухий» и тагїіи «муж», т.е. букв. «владеющий тай-» [17. С. 169].
Задача интерпретации семантики и.-е. суффиксов с дентальным компонентом, послуживших основой для древнегерманских словообразовательных формантов абстрактности, не может быть выполнена без
обращения к этимологии данных формантов и характеристики состава производных. В кратком виде компонентный состав и реконструируемая семантика анализируемых и.-е. суффиксов представлены в табл. 1.
Т а б л и ц а 1
Компоненты семантики и.-е. суффиксов
Суффикс Структура суффикса Реконструированные компонента: семантики
*-ti- (*-tey-) - О - Ж i-/ -i * + t- -t * агентивность, активность; процесс действия, ближнее расположение, принадлежность, дейктическое, анафорическое и эмфатическое значения; объективное действие, в котором субъект не заинтересован
*-tu-/*-teu- *-t- + *-u-/*-eu- агентивность, активность; субъектное действие, которое выполняется в качестве внутреннего предназначения или расположения; дальнее расположение
*-to-, *-ta- *-t- + *-e-/-o-; *-t- + *-e-/-o- + *H агентивность, активность; субъективность, центростремительность, самонаправлен-ность; посессивность; продленность действия; грамматический род; завершенность; пассивность
Таким образом, ряд древнегерманских суффиксов, маркировавших значение абстрактности в древнегерманских языках, этимологически связаны с и.-е. словообразовательными элементами, каждый из которых, как предполагается, имел комплексную природу: и.-е. суффиксы *-ti-, *-tu-, *-to-, *-ta- содержат согласный элемент, расширенный за счет гласного элемента - показателя типа основ. Если гласные элементы восходят к дейктическим частицам (*-i-, *-u-, тематический гласный е/о > и.-е. *-о-; и.-е. *-a- < *-e/o- + ларингал *H), то для согласного форманта *-t- реконструируется и.-е. местоименный корень, который также может быть соотнесен с дейктическим элементом. Так, К. Шилдз [21. С. 148] указывает на существование дейктических частиц *(e/o)-t, *1-, представленных в др.-ирл. tall, лат. ollus «тот, он», «упомянутый», лидийской морфеме локатива -l.
Можно предполагать, что формирование самих суффиксальных комплексов, а также их функционирование и степень продуктивности были обусловлены не только фономорфологическими факторами, но и заключенной в них семантикой. Общим компонентом для всех суффиксов является элемент -t-, для которого на материале и.-е. языков постулируются агентивная и активная семантика, а также способность маркировать процессуальность, продленность, иногда прерывность действия у существительных, производных от глагольных корней. Гласные элементы, в свою очередь, комбинировались с дентальным согласным
для детализации обозначаемых действий с точки зрения как их расположения (близость / отдаленность), так и их направленности (субъект-ность / объектность) и соотнесенности (принадлежность, посессив-ность, отношение к). Резюмировать сказанное можно в виде следующей табл. 2.
Т а б л и ц а 2
Характеристика семантики и.-е. суффиксов с дентальным согласным
Суффикс Характеристика
Расположение Направленность Отнесенность
*-И- Ближнее Объектная Принадлежность
*-1и- Дальнее Субъектная Отношение к
* 1 0 1 * 1 а і - Субъектная Посессивность
Для последующего анализа словообразовательных типов с анализируемыми формантами важными являются следующие замечания, сформулированные на основе табл. 2: 1) гласный элемент, который располагается после согласного, т.е. является более поздним структурным наслоением, следует признать элементом, уточняющим, детализирующим значение всего суффиксального комплекса в целом; 2) наиболее древние значения гласных элементов следует рассматривать как базовые, опорные для суффиксальных комплексов, «цементирующие» их стабильность и устойчивость.
На основе представленных выше рассуждений о семантике и.-е. дентальных суффиксов можно также предполагать, что базовые значения суффиксальных комплексов могут модифицироваться под влиянием сопутствующих факторов, но сохранять при этом «память» об исконной семантике. Базовые значения суффиксов могут по-разному модифицироваться в отдельных языках, при этом степень родства языков не является решающим аргументом в пользу сходства или расхождения их семантики. Степень удаленности семантики суффикса от базовой при модифицировании может отражаться на продуктивности словообразовательного типа с данным суффиксом в словообразовательной системе каждого языка.
Исходя из сформулированных выше положений, можно обозначить направления дальнейшего исследования словообразовательных типов в древнегерманских языках. Засвидетельствованная вариативность значений словообразовательных типов с производными вариан-тами-потомками от указанных суффиксов (например, в древневерхненемецком языке - см. [1]) обращает внимание на то, что в различные периоды своего существования типы могли продолжать исконные семантические основания, консервировать их, а также модифицировать под давлением словообразовательных систем каждого языка или под влиянием контактов с другими языками. Исследование словообразователь-
ных типов по методике, разработанной отечественным лингвистом
H.Б. Пименовой [1], может способствовать получению данных для сравнительного анализа родственных словообразовательных типов в древнегерманских языках и выявить общие тенденции в развитии типов. Так, согласно результатам наблюдений ученого, в древневерхненемецком языке словообразовательный тип отглагольных существительных ж. р. i-основ с суффиксом *-ti- обнаружил свою специализацию: для производных этого типа характерно заполнение объектного полюса значений. Словообразовательный тип существительных м. р. с суффиксами *-ti-/ -ta-, напротив, выявил свое предпочтение к заполнению субъектного полюса значений [1. С. 204]. Очевидно, что установленные закономерности древневерхненемецких словообразовательных типов не противоречат идее о семантической специализации словообразовательных типов и косвенно подтверждают потенциальную полезность реконструкции и интерпретации комплексной семантики словообразовательных формантов.
Литература
I. Пименова Н.Б. Древневерхненемецкие словообразовательные типы отвлеченных
имен (реконструкция системных отношений). М. : Языки славянских культур, 2011. 504 с.
2. Логутенкова Т. Г. Историко-типологическое исследование германских литератур-
ных языков донационального периода (на материале древнеанглийского, древневерхненемецкого и древнеисландского языков). Тверь : Твер. гос. ун-т, 1993. 170 с.
3. Логутенкова Т. Г. О способах разграничения словообразовательных моделей с сино-
нимичными суффиксами в древних германских языках // Вопросы германского языкознания. М., 1984. С. 26-32.
4. Ringe D. A Linguistic History of English. Oxford : Oxford University Press, 2006. Vol. 1:
From Proto-Indo-European to Proto-Germanic. 355 p.
5. Bammesberger A. Die Morphologie des urgermanischen Nomens. Heidelberg : Carl Win-
ter Universitätsverlag, 1990. 290 s.
6. Одри Ж. Индоевропейский язык // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1988. С. 24-121.
7. Kluge F. Nominale Stammbildungslehre der altgermanischen Dialekte. 2 Aufl. Halle :
M. Niemeyer, 1926. 155 s.
8. Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч.Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы : в 2 ч.
Тбилиси : Изд-во Тбилис. ун-та, 1984. Ч. 1, 2. 1328 с.
9. Красухин К. Г. Дейктические показатели в категориях времени и наклонения (на ма-
териале древних и.-е. языков) // Человеческий фактор в языке. Коммуникация. Модальность. Дейксис. М., 1992. С. 243-266.
10. Красухин К.Г. Аспекты индоевропейской реконструкции. Акцентология. Морфология. Синтаксис. М. : Языки славянской культуры, 2004. 456 с.
11. JellinekM.H. Geschichte der Gotischen Sprache. Berlin ; Leipzig, 1926. Vol. 9. 209 s.
12. Савченко А.Н. Сравнительная грамматика индоевропейских языков. М. : Высш. шк., 1974. 410 с.
13. Дорский С.Л. Словообразование отвлеченных имен существительных в древнеанглийском языке. Минск : Изд-во Белорус. гос. ун-та, 1960. 161 с.
14. Brugmann K. Kurze vergleichende Grammatik der Indogermanischen Sprachen. Berlin ; Leipzig, 1922. 774 s.
15. Откупщиков Ю.В. Из истории индоевропейского словообразования. Л. : Изд-во Ленингр. ун-та, 1967. 322 с.
16. Benveniste E. Noms d’agent et noms d’action en indo-européen. P. : Adrien-Maisonneuve, 1948. 174 p.
17. Бенвениист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М. : Прогресс-Универс, 1995. 456 с.
18. Герценберг Л.Г. Морфологическая структура слова в древних индоиранских языках. Л. : Наука, 1972. 274 с.
19. Мейе А. Общеславянский язык. М. : Изд-во иностр. лит., 1951. 491 с.
20. Meid W. Germanische Sprachwissenschaft von Krahe H. III Wortbildungslehre. 7. Auflage bearbeitet von W. Meid. Berlin ; New York, 1969.
21. Shields K. Jr. Indo European o-Stem Genitives in *-ï // Lingua Posnaniensis. Poznan, 2000. T. 42. P. 145-150.
A DEVELOPMENTAL INTERPRETATION OF THE OLD GERMANIC ABSTRACT NOUNS DENTAL SUFFIXES OF THE INDOEUROPEAN ORIGIN Novitskaya I.V.
Summary. The article addresses the «sincretism issue» of the meaning of the indo-european word-formation suffixes with the dental sound that gave rise to the Old Germanic word-formation suffixes of abstract nouns. The structure and meaning components of the i.-e. suffixes are considered and compared which made it possible to determine the scope of their original semantic content.
Key words: Old Germanic languages; abstract nouns; dental suffixes; indo-european suffixes; meaning.
