CC BY
147Н.В. Иртенина
ЭВОЛЮЦИИ МАЛОРОССИЙСКОГО КАЗАЧЕСТВА В XVIII — НАЧАЛЕ XX В.
(ИЗ ИСТОРИИ ОДНОГО РОДА)
Создание на берегах Днепра в середине XVII столетия Гетманщины осталось в истории единственной — и неудавшейся — попыткой устроения «казацкой державы», военной демократии, в которой главная, «государствообразующая», роль принадлежала казакам. Зачатая в казацких седлах, выношенная в утробе Хмельничины, вскормленная с сабель и пик, Гетманщина родилась в 1649 г., менее чем через год от начала крупнейшего восстания казаков против Речи Посполитой. Датой ее рождения стал день подписания Зборовского договора между реестровым Войском Запорожским и польской короной, которым очерчивалась территория Гетманщины — Киевское, Черниговское и Брацлавское воеводства, утверждалось ее самоуправление и главенствующей религией признавалось православие. К договору прилагался реестр на 40 тысяч имен — казаков, явившихся таким образом поручителями автономии новосозданного военно-политического образования.
В той «казацкой державе» современная Украина видит истоки своей государственности и национальной идентичности. Полноценного государства, однако, с развитыми структурами власти из Гетманщины не получилось. Копировавшая в своем устройстве, за неимением иных образцов, властные институты уже угасавшей в политическом отношении Речи Посполитой (выборный правитель — гетман, «шляхетский парламент» — казачья рада), Гетманщина, едва родившись, начала умирать. Ее «отцы-основатели» — реестровое казачество не имело достаточно сил, средств и времени для выстраивания собственного государства.
Сразу же после изгнания польской шляхты со своих земель казаки заняли освободившееся место привилегированного сословия. Превращение их в новую шляхту было делом нескольких десятилетий, да и то процесс этот задержала гражданская война, известная под именем Руины. Именно это — следование нравам, правилам и обычаям польского шляхетства и клонившейся к политическому ничтожеству Речи Посполитой
— сыграло с «казацкой державой» злую шутку.
Во-первых, привилегированным сословием с правом вволю «пановать» захотело стать больше половины населения Гетманщины. Если массовое показачивание крестьян и мещан в первые же месяцы и годы Хмельничины объяснялось желанием народа освободиться от польского рабства, то впоследствии запущенный механизм обретения казацких вольностей — и ухода от «мужицкой» тягловой повседневности — было уже не остановить. Сломать его смогли лишь Екатерина II и генерал-губернатор Малороссии граф П.А. Румянцев.
«Порожденный Хмельничиной анархо-разрушительный элемент — массы пока-заченных» становится «социальной базой для взрывов недовольства» (Яковлева, 2006: 40). Руину — гражданскую войну с привлечением крымских татар, турок и поляков в качестве союзников разными группировками, боровшимися за власть в Гетманщине, — подпитывала огоньком мятежная стихия нереестрового казачества. Число этих нереестровых казакующих бывших крестьян доходило до 50 %, а в иных местах и до 80 % населения. «Неуправляемая толпа показачившихся становится, с одной стороны, тормозом на пути завершения государственного строительства в Гетманщине, а с другой
— тем порохом, которым были готовы воспользоваться боровшиеся за власть группировки старшины и иностранные державы» (Яковлева, 2006: 38).
Во-вторых, казачья старшина слишком рьяно начала присваивать себе неограниченные права власти, включая главное — право смещать гетмана и ставить другого по своему выбору. И слишком усердно принялась пользоваться своими привилегиями землевладельцев, закабаляя себе в «подданные» и крестьян, и рядовых казаков, устраивая новое крепостное право взамен прежнего польского, от которого всех поселян Гетманщины избавил Хмельницкий. «Республиканство» быстро привело к территориальному расчленению Гетманщины в годы Руины и, как следствие, потере ею земель по правую сторону Днепра. А новая панщина довольно быстро, за несколько десятков лет, лишила казачью старшину и вместе с ней все гетманское войско былой пассионарности и боеспособности. «Старшин, утративших истый козацкий дух и превратившихся в панов-землевладельцев» (Стороженко, 1898: 17), более заботило улучшение личного и родового благосостояния, чем необходимость проливать кровь за отечество. «Чем более проникались представители козацкой старшины аристократическими тенденциями, тем более развивались у них хищнические инстинкты. Хорошо помня о громадных земельных богатствах, находившихся в распоряжении старой шляхты, права на владение которыми были уничтожены "козацкой саблей", они стремились сравняться с нею в этом. Разнообразны были способы обогащения, но их основными чертами были полный произвол и насилие» (Там же).
Впрочем, в военном отношении, как и в политическом, Гетманщина никогда не была самодостаточна. Все главные победы Хмельницкого над польскими войсками одержаны при поддержке крымского хана и татарской конницы. Но татары — опасный союзник, Хмельницкий не раз имел возможность убедиться в этом, когда хан играл на руку полякам и казаки оказывались без помощи татар прямо во время сражения. Поэтому с первых же месяцев восстания от казаков полетели в Москву просьбы о военной поддержке и покровительстве. Зависимость Гетманщины от поддержки союзников закономерно привела ее в состав России. И вплоть до времен Николая I малороссийское казачество оставалось немалой головной болью для российского правительства. В Русском царстве, затем в Российской империи Гетманщина больше столетия являла собой полуавтономию (права которой со временем всё более урезались) с сильным элементом анархического брожения, потенциальной оппозиционности царскому правительству, с призраком измены, нашедшим свое ярчайшее воплощение в лице гетмана Мазепы. На этот призрак, вновь лишенный плоти, но отнюдь не расточившийся в среде «беспокойного» казачества, российским властям волей-неволей приходилось постоянно оглядываться.
Гетманщина второй половины XVII — первой четверти XVIII в. — это и территория непрестанного брожения в буквальном смысле. Миграционные потоки, «великое переселение народа» исчерчивали ее вдоль и поперек на протяжении более полустолетия, то обезлюживая целые регионы, то вновь заселяя земли, опустевшие из-за войны, татарских набегов и договоров между Россией, Польшей, Турцией о статусе украинского Правобережья. Территориально Гетманщина делилась на крупные военно-административные единицы (полки) и более мелкие (сотни), во главе которых стояли полковники и сотники, исполнявшие роль военных и гражданских чиновников. В реестре 1649 г. числится 16 полков по обеим сторонам Днепра. Как итог военных действий правобережные полки два раза прекращали свое существование. Гетман И. Са-мойлович провел «великий сгон» второй половины 1670-х гг. — организованное переселение правобережных полков на левый берег Днепра и в Слободскую Украйну. Кое-как оживший к началу XVIII в. край, вновь заселенный казаками и крестьянами, был повторно опустошен указом Петра I: Прутский мир с Турцией 1711 г. обязывал все стороны договора оставить эти земли «впусте». А правобережные казаки и мужики еще
долго «утрамбовывались» на и без того нескудной населением Левобережной Украине, искали себе место, свободные пахотные земли и лучшую долю.
Так окончательно сформировалась территория Гетманщины, более-менее стабильно просуществовавшей еще чуть более полувека — до отмены гетманства в 1760-х гг. и замены сотенно-полкового устройства на общероссийский губернский (сперва в виде наместничеств) в начале 1780-х. Концентрация казачества на этих землях — будущих Полтавской и Черниговской губерний, с кусочком Киевской на правом берегу — была огромна. Как уже говорилось, до половины и более от всего населения края. Хотя первый запрет на переход «посполитых», т.е. крестьян, в казаки появился уже в начале правления гетмана И. Мазепы (1680-е гг.), и такие указы периодически возобновлялись позднее (например, в 1743 г.), показачиваться, уходить на казацкие вольности малороссийское «поспольство» не переставало. При том, однако, набирал силу и обратный процесс — возвращение малоимущих, «нищетных и убогих», казаков в исконное крестьянское состояние. Этому способствовали и разорительная для многих тяжесть военной службы, и своя казацкая старшина, нещадно грабившая рядовое «това-риство» и отягощавшая его повинностями без зазрения совести.
Чтобы крестьянину стать казаком, т. е. записаться в компут (реестр) сотни и полка, нужно было немного — желание бросить «мужиковать» и свой кусок земли, с которой можно «казаковать», т. е. получать доход для боевого снаряжения. Земельный вопрос решался просто: «крестьянское землевладение в Гетманщине (в отличие от Московского государства) со времен Хмельниччины оставалось свободным, базированным на "заиманщине", т. е. занятии пустующих сел или земель. Это положение сохранялось вплоть до второй половины ХУШ в.» (Яковлева, 2006: 43). Иными словами, первоначальный капитал для приобретения земли, чтобы зачислиться в привилегированное казачье сословие, не требовался.
В качестве иллюстрации мы берем село Бирин (совр. Бирино Новгород-Северского района Черниговской области). Расположенное в 10 км от столицы древнего Новгород-Северского княжества, «поселение Бирин на р. Десне впервые упоминается в 1514 году при описании пути московских послов в Крым» (Оверяньский лггопис, 2013: 38). Во времена Гетманщины село входило в Шептаковскую сотню (сотенный центр село Шептаки) Стародубского полка — самого северного и самого крупного из полков Войска Запорожского как по территории, так и по числу населения. Можно предполагать, что в середине XVII в. оно было чисто крестьянским по составу жителей. Из документов за это время мы располагаем лишь присяжными списками 1654 г.: города, села и местечки Малороссии присягали на верность царю Алексею Михайловичу. Казаки Новгородской и будущей Шептаковской сотен даны в этих списках без разбивки на села, так что в нашем распоряжении только список «мещан села Гирина» (так!) из 56 человек. Три фамилии из этого списка (Коптя, Голопуз, Пердун) в первой трети следующего столетия принадлежат уже казакам. (Любопытна пропорция казачьего и «мещанского» населения Новгород-Северской округи в этом документе — к присяге приведено 655 казаков и 311 мещан.)
В первой трети XVIII в. число казацких дворов в Бирине быстро растет. Если в присяжном списке 1718 г. (присягали на верность наследнику престола малолетнему Петру Петровичу) в селе всего 4 главы казацких родов (РГАДА. Ф. 140. Оп. 1. Д. 34. Л. 273 об.), то три года спустя, согласно переписи 1721 г. (АВПРИ: л. 360 об.), в селе уже 18 казацких дворов (казаков конных и пеших). По ревизии Шептаковской сотни 1735 г. в Бирине 29 казачьих семейств (ЦГИАК. Ф. 64. Оп. 1. Д. 692. 10 л.). Там же указано их имущественное положение: казаки среднегрунтовые (среднеземельные), малогрунтовые и «нищетные», которые «кормятся с огородов». Это не только естественный при-
рост населения, но и, надо полагать, пополнение числа жителей села пришлыми людьми, в том числе, вероятно, переселенцами бывших правобережных полков.
По документам 1730-х гг. в Бирине обнаруживаются казак Григорий Ипатченок и его младший брат Семен — первые представители рода, о котором пойдет речь. В присяге 1732 г. на верность императрице Анне Иоанновне в список сотни вписан старший в роду — Грицко Ипаченок (РГАДА. Ф. 248. Оп. 103. Д. 8250. Л. 554 об.). Как давно их предки жили в этом селе и в каких годах показачились, установить не удалось. «Генеральная опись Левобережной Украины», проведенная графом П.А. Румянцевым во второй половине 1760-х гг., сообщает о сыновьях Григория и Семена, что «оные Ипатченки с предков козаки» (ЦГИАК. Ф. 57. Оп. 1. Д. 129. Л. 843 об.), — надо думать, как минимум с деда или прадеда. Из описания их земельных владений в том же документе видно, что помимо купленных в 1730-х — 1760-х гг. они имели «родовые» земли, «на которые крепостей нет», т. е. купчих или жалованных грамот. Это может свидетельствовать о том, что земли были приобретены в давние годы упомянутым выше способом «заиманщины». По ревизиям Шептаковской сотни 1735-1740 гг. Ипатченки — казаки среднегрунтовые, со своего имения «поход дальний служить могут», т. е. доход позволяет снарядиться на долгую и дальнюю службу: иметь двух коней, всю необходимую амуницию, оружие, запас пороха и продуктов. Жили они на одном дворе в двух хатах, а службу несли по очереди, как это было в обычае в семействах, где больше одного казака. В 1739 г. очередь была за Семеном, и он, согласно документу из канцелярии полка, вместе с десятком других казаков Биринского куреня отправляется в «военный поход, в назначенные в указах места» (ЦГИАК. Ф. 64. Оп. 1. Д. 918. Л. 70, 71 об).
Шла очередная Русско-турецкая война (1735-1739), фельдмаршал Миних хотя и оценивал боевые качества малороссийских казаков очень низко (они «в поле весьма неспособны»), но обойтись без них всё же не мог. Как и вообще ни одна война на южных порубежьях России в XVIII столетии. Точно такую же оценку давал гетманским казакам Петр I: «...войско малороссийское нерегулярное и в поле против неприятеля стать не может.». О «неспособности быть в поле» левобережных казаков докладывали и главнокомандующему П.А. Румянцеву во время Русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Такая оценка была бы не столь уничижительна, учитывая, что нерегулярное войско вообще по своей организации не может эффективно противостоять регулярной, профессионально обученной армии, особенно в прямом бою. Однако тот же Миних выше малороссийских по боевым качествам ставил слободских казаков и гораздо выше — донских.
Польза от гетманских казаков была в другом. Со времен Петра I их использовали как вспомогательную силу: для охраны обозов, дозорной службы, в разведывательных отрядах, для конвоирования пленных, для действий в тылу врага, получивших позднее название малой, или партизанской войны, для преследования и рубки бегущего с поля боя противника. Царь-реформатор в годы Северной войны нашел малороссийским казакам и еще одно дело, не слишком приятное для казацкого гонора: фортификационные и земляные работы. «Прежде всего козаками не как войском, а как рабочей силой начал пользоваться Петр I, сначала для возведения во время шведской войны крепостей, а затем и для земляных работ, ничего не имевших общего ни с войнами, ни с Малороссией. Чем дальше, тем меньше в этом отношении церемонились с козаками: после Полтавской битвы козаки редко видели поле сражения, им большею частью приходилось исполнять тяжелую работу рытья каналов, насыпей, валов, устройства ретраншементов, шанцев, засек и т. п. на отдаленном севере, юге и востоке. Известно, скольких тысяч жизней стоили козакам работы на берегах Ладоги, Онеги, Невы...» (Стороженко, 1898: 17).
Падение уровня боеспособности малороссийского казачества было одной из причин лишения Гетманщины остатков автономии при Петре Алексеевиче. В 1707 г. царский указ отдал Киев и левобережные города в прямое подчинение Малороссийскому приказу. А в 1722 г. Петр ликвидировал и гетманат, учредив вместо него Малороссийскую коллегию (пять лет спустя гетманство всё же было восстановлено). Русское правительство нуждалось в казаках как военной силе, пускай и вспомогательной. Но гетманское войско на глазах теряло боевые качества. Дошло до прямого срама: «Во время Войны за польское наследство (1733-1735) на театре военных действий было задействовано 13 000 малороссийских и 5000 слободских казаков. Призванные на войну малороссийские полки опозорили себя, выставив в поход сплошь наемных людей — несовершеннолетних юнцов, стариков и калек, плохо обеспеченных и почти не вооруженных. Эта толпа стала только обузой для армии» (Шпитальов, 2009. Пер. с укр. Н. И.).
Украинские историки склонны по крайней мере часть ответственности за плачевное состояние гетманского войска возлагать на российскую власть: «...причина низкого уровня малороссийских полков крылась в политике российской власти на Украине, направленной на то, чтобы сделать казацкую службу непривлекательной для населения края. И правда, как может привлекать служба, за которую не получаешь плату и не имеешь возможности получать военную добычу?» (Там же.)
Истинные причины, конечно, в ином. Прежде всего, казачье население края, особенно старшинская элита, неплохо себя чувствовали под защитой российской армии и военно-политической мощи Империи. Времена «военной демократии» и постоянной военной опасности остались в прошлом. Социально-имущественное расслоение шло полным ходом. Казачья старшина превращалась в помещиков-домоседов, занятых приращением землицы и числа «подданных» — крепостных, и под любым предлогом уклонялась от военных походов. Основная же масса рядовых казаков нищала, продавала свои пахотные нивки казачьей «шляхте» и не могла уже нести службу со своего достатка, предпочитая «мужицкую тяглость», нанимаясь в «подсоседки» к казачьим панам и нередко оказываясь у тех в закрепощении. В 1730-х гг. в Шептаковской сотне почти треть казачьих семейств не имела земель. В Исповедной ведомости за 1758 г. в Бирине значится лишь 19 казачьих дворов (ЦГИАК. Ф. 127. Оп. 1015. Д. 28а). Существенная убыль в сравнении с 1735 г. — минус десяток. Российская власть, нуждаясь в казаках, предпринимала меры, чтобы остановить это разорение «рядового товариства», отпадение казаков от службы и обращение их в крестьян. Так, при Анне Иоанновне была запрещена купля-продажа казацких земель. Другой мерой было разделение в 1735 г. казачьего населения Малороссии на две категории: выборных и подпомощников. Целью было — облегчить последним службу, освободив от необходимости снаряжаться в походы. Обязанность непосредственной войсковой службы целиком легла на выборных — зажиточных казаков. В 20-тысячный реестр выборных были зачислены те, кто имел со своей земли не менее 10 четвертей хлеба и 50 возов сена либо иной соразмерный доход. Все прочие, менее состоятельные, отныне лишь помогали выборным служить: обеспечивали одеждой, провиантом, фуражом, обрабатывали их земли, пока хозяева находились в походе. Это разделение просуществовало до административной реформы Малороссии 1782 г.
Среднегрунтовые казаки попадали в категорию выборных. В Бирине в 1740 г. таковых было записано 9 (глав домохозяйств), в их числе Григорий Ипатченок.
Тем не менее, эти меры не повышали боеспособность малороссийского воинства и не возгревали охоту к казачьей службе (в отличие от непреходящего стремления к казацким вольностям). В Семилетней войне (1756-1762) Малороссия должна была выставить 5 тыс. выборных казаков для вспомогательной службы при регулярной россий-
ской армии. Но гетманские казаки вновь показали свое «вольнолюбие»: на войну попросту не явились. В итоге вместо них Гетманщина отправила к армии тысячу компа-нейцев, т. е. казаков из компанейских полков — гетманской гвардии. И лишь в завершающие годы войны смогла наскрести еще тысячу выборных. «В военном отношении малороссийские казаки зарекомендовали себя не лучшим образом. В начале правления Екатерины II перед российской властью встали неотложные вопросы. Если Малороссия войсковая область, то где ее собственное войско? Если в Малороссии существуют казацкие полки, то какая от них государству польза? Российский генералитет считал малороссийских выборных казаков дармоедами, которые не платили пошлины и обеспечивали себя за счет подпомощников, уклоняясь при этом от своих войсковых обязанностей» (Шпитальов, 2009).
О реформировании гетманского воинства, придании ему более регулярного войскового вида задумывался еще Петр I. Но всерьез за дело взялся полвека спустя граф П.А. Румянцев, генерал-губернатор Малороссии и президент второй Малороссийской коллегии (Екатерина II, последовав Петру Великому, также отменила гетманство в 1764 г.). Для начала он распорядился о проведении генеральной описи Левобережной Украины, всех 10 полков. По сути, это была тщательная ревизия человеческих, материальных и экономических ресурсов Малороссии. Одной из целей описи было точное определение численности и имущественного состояния казачьего населения края. Проведенная во второй половине 1760-х гг. опись «замкнула» казачье сословие Украины. С одной стороны, все записанные в ней выборными казаками уже не могли уклоняться от службы, в том числе посредством вольного или невольного перехода в иные сословия. С другой, «искание» казачества людьми других сословий отныне прекращалось: «чтоб от сего времени никого более в козаки не писать», — резюмировал Румянцев.
В Румянцевскую опись попали выборные казаки села Бирин Иван и Гаврила Григорьевичи Ипатченки с женами и детьми, а также их двоюродные братья Максим и Емельян Семеновичи. Жили они все пока что совместно, в двух хатах на одном дворе. Отцы их к тому времени умерли, старший сын Григория Никита тоже ушел из жизни, оставив потомство. Казачью службу на момент проведения описи нес Гаврила, который «одним глазом не видит». Тщательно описаны все строения на дворе, пахотные нивы, находящиеся во владении рода (23 участка с указанием размеров и объема посевов при трехпольной системе земледелия), покосы, огороды с посевами «конопели», винокурня, ульи и борти с дикими пчелами. Точно зафиксировано количество скота: «Лошадей рабочих 6, нерабочих 1, быков рабочих 4, нерабочих 5, коров старых 6, молодых 4, овец старых 20, молодых 10, свиней старых 6, молодых 16» (ЦГИАК. Ф. 57. Оп. 1. Д. 129. Л. 846).
Другой мерой Румянцева стало введение армейского кавалерийского устава в малороссийском казачьем войске. Была организована боевая подготовка на сборах в лагерях под управлением армейских офицеров. Кроме того, из лучших выборных казаков был сформирован 12-тысячный Малороссийский корпус, состоявший из 24 пятисотенных отрядов под командой гусарских офицеров (Шпитальов, 2009). Это было уже некое подобие регулярных частей.
И всё же. В начале Русско-турецкой войны, в 1769 г., казаки этого корпуса были включены в состав 1 -й и 2-й действующих армий. Вскоре командир легкоконного корпуса генерал-майор Исаков докладывает Румянцеву о казацкой «неспособности быть в поле». Увы, снова «в продолжение Русско-турецкой войны 1768—1774 гг. левобережное казачество, будучи наименее боеспособной частью действующей армии, вынуждено было выполнять второстепенные задачи и не имело возможности отличиться в заметных военных акциях» (Шпитальов, 2006: Эл. ресурс). И снова украинский историк видит в этом вину российской власти и командования: «Причиной тому была не
только недостаточная боевая подготовка в предвоенные годы, а прежде всего отказ российской стороны от давних боевых традиций левобережного казачества и полное подчинение его внутренней жизни и организации службы общевойсковому уставу» (Там же.) Что ж, плохому танцору и ноги мешают. «Боевые традиции левобережного казачества» к тому времени давно растворились в небытии.
К концу войны необходимость коренной реформы военно-административного устройства бывшей Гетманщины назрела и едва ли не перезрела. Новое военное столкновение с Турцией было не за горами, и кавалерийский потенциал малороссийского казачества мог пригодиться, если направить его в нужное русло и придать ему правильную форму. В 1782 г. Екатерина II наконец отменяет архаичный сотенно-полковой устрой Малороссии и создает на территории Украины три наместничества (Киевское, Черниговское, Новгород-Северское; в скором будущем наместничества сменятся губерниями). «Казачья держава», еще державшаяся на рудиментах своей былой военно-политической организации, окончательно была ликвидирована. Казачья старшина, дабы пресечь всплески ее недовольства и занять службой отечеству, получает имя и права российского дворянства. С этих пор идет ее активная инкорпорация в имперскую элиту и чиновничество, в том числе на высших уровнях власти. Бывшие же казаки, не попавшие в румянцевский реестр, ставшие крестьянами, оказались «в крепости» у государства.
Вместо 10 левобережных полков тогда же формируются 10 легкоконных регулярных полков, вскоре получивших статус карабинерных. Это была реализация идеи Румянцева почти двадцатилетней давности: «Выделяя малороссийских козаков в особую сословную единицу и обязывая ее неуклонным исполнением воинской повинности, Румянцев на первых же порах старался приучить их по возможности к регулярной службе, но при этом встречал со стороны козаков, представлявших себе свои обязанности в отношении военной службы по понятиям старого "вольного козачества", сильное противодействие. Находя военную службу козаков, согласно их взглядам, "столь без-стройной, столь ни к чему не удобной и ненадежной", он уже в своей записке 1766 года предлагает императрице Екатерине II "сию милицию привесть в настоящий порядок воинских людей"» (Стороженко, 1898: 26).
Часть офицерских должностей в этих регулярных полках занимали все те же казацкие старшины, на первых порах сохраняя и кое-какие старые казачьи звания. В Исповедной ведомости новообразованного Стародубовского карабинерного полка за 1786 г. числятся в шестом эскадроне «неперейменованные армейскими чинами» войсковой товарищ, бунчуковый товарищ, сотник (ГАЧО. Ф. 712. Оп. 1. Д. 255. Л. 59).
Среди рядовых карабинеров шестого эскадрона этого полка значится Емельян Никифоров(ич) Ипатка — один из внуков Григория Ипатченка. (В 1780-х гг. уменьшительный суффикс, обозначавший младших членов семейства, отпал от фамилии.) Рядом с ним записан еще один казак из Бирина — Емельян Коптев. Историю Стародубовского карабинерного, впоследствии драгунского полка, включая участие в боевых операциях, подробно изложил в своей книжке полковой офицер ротмистр Мартынов. В начале очередной Русско-турецкой войны (1787-1791) полк действовал в составе Украинской армии фельдмаршала П.А. Румянцева. В мае 1789 г. он вошел в 3-ю дивизию, которой командовал А.В. Суворов. «В кампании 1789 года кавалерийские полки под общим начальством князя Потемкина имели дни своей славы и с честью разделяли труды своей армии; но наиболее завидная доля досталась, без сомнения, находившимся весь этот год в отряде Суворова трем карабинерным полкам под командою бригадира Бурнаше-ва, а именно: Рязанскому, Черниговскому и нашему Стародубовскому» (Мартынов, 1908: 11). Полк участвовал в громких и славных победах Суворова: в разгроме турок при Фокшанах 21 июля, в сражении 11 сентября при реке Рымник, где небольшими си-
лами была разбита 100-тысячная турецкая армия. «В одно мгновение стройные эскадроны летят со всех сторон на неприятеля; невысокий вал его укреплений не может остановить их порыва; полковник Миклашевский со своим Стародубовским полком врубается первый и начинает сечу, отбивает 4 орудия.» (Мартынов, 1908: 30). Послужной список командира полка, потомственного казака, внука стародубского полковника, сообщает: Михаил Миклашевский «находился в действительных с неприятелем сражениях 1789 г. июля 20-го обще с соединенными союзными императорскими (австрийскими. — Н. И.) войсками при Путне; 21-го при взятии Фокшан на баталии в штурме ретраншемента и главного там Каменного монастыря, как и в завоевании неприятельского лагеря и пушек сентября 11 -го, тако с союзным императорским войском при Тургокуколи, Крынгумейлоре и речке Рымник на генеральной баталии, продолжавшейся целый день. При поражении главной турецкой армии и совершенном разбитии верховного визиря при взятии их ретраншемента, в завоевании трех лагерей и всей их полевой посадной артиллерии» (РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 2930. Л. 3).
В мае 1790 г. шестой эскадрон Стародубовского полка был направлен в формирующийся Киевский конно-егерский полк. Судьба карабинера Емельяна Ипатки осталась нам неизвестна.
Создавая регулярные полки вместо прежних казачьих формирований, правительство предусмотрело довольно быструю ротацию их личного состава. Полки должны были полностью обновляться за шесть лет как за счет командирований части офицеров и нижних чинов на пополнение других конных полков, так и за счет выбывания людей в отставку. К середине 1790-х гг. в карабинерных полках едва ли оставались казаки, служившие по старому территориальному принципу. Тем не менее вовсе упразднять малороссийскую казачью корпорацию, хотя и лишенную своей войсковой организации, правительство не думало. Во-первых, это было и невозможно: «.сразу лишить прав столь своенравную, хотя внешне и миролюбивую категорию населения царская власть не рискнула, помня, чем это обернулось в свое время для Польши» (Лисниченко, Шило, 2010). Казаки еще помнили времена Хмельницкого и свои былые победы на полях сражений. Как сказал в 1821 г. генерал-губернатор Малороссии князь Н.Г. Репнин-Волконский, «сохранился в них доныне воинственный дух». Во-вторых, именно этот воинственный дух правительство имело в виду, желая сохранить украинское казачество как сословие, дабы при необходимости, в случае новых войн на юге России, «извлечь из них пользу для военных надобностей, в качестве иррегулярного войска» (Сторожен-ко, 1898: 4). Иными словами, желая иметь под рукой потенциальную военную силу, быстро мобилизуемую в случае надобности и так же быстро распускаемую по домам, на крестьянские борщи, по прошествии военной угрозы.
Павел I даже вернул казакам некоторые былые привилегии, издав в 1796 г. указ «о восстановлении в Малороссии правления и судопроизводства сообразно малороссийским правам и прежним обрядам». Реакция населения края на этот указ была несколько неожиданной для властей: массы подневольного, крепостного люда принялись «искать казачества» — подавать просьбы о восстановлении их в казачьих правах, которыми когда-то обладали их отцы и деды. Тогдашний генерал-губернатор Малороссии князь А.Б. Куракин писал в Сенат: «.малороссийский народ, будучи подстрекаем тамошними юриспрудентами, целыми селениями поднялся на подачу просьб об отыскании козачества, и многие из них вообразили, что, подав просьбу, можно уже и не слушаться помещиков» (Стороженко, 1898: 38). Количество исков значительно сократилось лишь после того, как было разъяснено: свободными казаками считать тех, кто был записан в этом качестве в ревизии 1782 г., и только позднее был несправедливо закрепощен. По сути, это была отсылка к реформе П. А. Румянцева, оставившего казачье звание лишь за выборными казаками.
Так к началу XIX столетия казачье население Малороссии оформилось в особое военное сословие без своего войска и войсковой администрации. От войсковых казачьих областей, существовавших и создававшихся вновь на граничных землях России, его отличала рекрутская повинность, подати наравне с крестьянскими, право личной собственности на землю, а также «права и привилегии, уходящие своими корнями в литовское право и отчасти сходные с шляхетскими», как, например, право на винокурение и торговлю вином. В остальном малороссийские казаки чем далее, тем более походили на обычных поселян, по своему образу жизни почти ничем не отличаясь от крестьян. Единственной существенной разницей была личная свобода, коей обладало казачество.
Довольства таким положением украинские казаки не выказывали. Напротив, Малороссия оставалась территорией немалого социального напряжения. Растущее как на дрожжах в благоприятном климате население Полтавской и Черниговской губерний страдало от малоземелья и тесноты, было недовольно размером податей и рекрутчиной и мечтало о восстановлении своего казачьего войска, о поновлении былой казачьей славы днепровского «рыцарства».
Правительство думало, что делать с воинственным населением Малороссии. Но даже на сторожевой пограничной службе казаков использовать было нельзя: границы отодвинуты Екатериной II весьма далеко, а подолгу держать казачьи отряды вдали от их земель и домов значило разорять их и провоцировать еще большее недовольство. Выход был найден еще князем Г. А. Потемкиным, инициировавшим в начале 1790-х гг. переселение низовых запорожских казаков с Буга и Днестра на присоединенную Россией Кубань. Расселившись своими куренями (впоследствии превратившимися в станицы) на землях от Тамани до пограничной реки Кубань, запорожцы составили основу Черноморского казачьего войска, в будущем Кубанского. Александр I пошел тем же путем, решив заселять всё еще пустынную, скудную людьми Черноморию казаками Полтавской и Черниговской губерний. В 1808 г. последовал указ: «Двадцати пяти тысячам малороссийских козаков, по недостаточному количеству у них земли, переселиться на земли, войску Черноморскому пожалованные в Таманском полуострове и за Боспорским проливом, между Азовским морем, до границ Кавказской губернии, и от Ейского укрепления в губернии Екатеринославской по Кубани до самого ее устья» (Стороженко, 1898: 42). В 1809-1811 гг. в Черноморию переселилось почти 50 тыс. человек обоего пола: казачьи семьи с детьми. Среди этих новых поселенцев полуденного края России числилось семейство Тимофея Ивановича Ипатки, внука Григория Ипат-ченка, обосновавшееся в Кущевском курене (позднее — Кущевская станица). Сам он был уже в преклонных годах, и осваивать службу черноморских казаков принялись его сыновья.
Служба оказалась нелегка. Вряд ли, оставляя свой дом и землю в Бирине, они представляли, с насколько воинственными горскими племенами им придется соседствовать в Черномории. И повоевать сыновьям Тимофея Ивановича довелось немало: годы их молодости и зрелости пришлись на начало и пик Кавказской войны (1817— 1864). Постоянные мелкие и крупные, набеги из-за реки Кубань черкесов, грабивших русские селения и похищавших людей для обращения в рабство, приходилось отражать едва ли не каждый год.
Старший, Максим Тимофеевич, начал службу в ноябре 1812 г., как сообщает его послужной список (Лысенко, 2010: 135-136). Отдельные части казаков-черноморцев участвовали в боевых действиях против армии Наполеона и в Заграничном походе. А летом 1815-го несколько полков черноморцев были отправлены в Варшавское герцогство, но последний всплеск военных действий Наполеона был подавлен без их участия, и полки повернули обратно. В этом польском походе участвовал Максим Епатка (так трансформировалась фамилия на Кубани).
В дальнейшем он нес службу на Черноморской кордонной линии, на участке Елизаветинского и Александровского постов. В 1820, 1823, 1825 гг. черкесы переправлялись через реку Кубань в этих местах большими отрядами по нескольку тысяч человек. И не всегда казакам удавалось отбить их грабительские набеги. 24 января 1820 г. «прорыв был сделан в дистанции Елизаветинского поста, и горцы ударили на хутора Осечки, находившиеся верстах в шестидесяти пяти от Екатеринодара и в пятнадцати верстах от Кубани. Восемьдесят казаков, предводимых подполковником Ляшенко и войсковым старшиной Порохней, выскакали наперерез скопищу и стали на отбой. Черкесы одним натиском семитысячной массы смяли казаков, а через час одни обгорелые головни показывали место, где жили хуторяне» (Потто, 2006). По другим сведениям, казаков было 300, но сути это не меняет — против такой орды они не могли устоять. Среди этой горстки казаков был Максим Епатка, о чем также сообщает его послужной список.
Вожаком горцев в эти годы был знаменитый Казбич. 23 января 1825 г. под его командованием через замерзшую Кубань переправился отряд в две с половиной тысячи человек. «Главные силы его шли на Елизаветинское селение, правое крыло ударило на Александровский пост. Сильный ружейный и пушечный огонь и отчаянная вылазка с последнего поста остановили неприятеля. Это расстроило Казбичу весь план нападения, и горцы. поспешно отошли за Кубань. Не прошло и недели, как Власов, в отместку Казбичу, был уже за Кубанью и первого февраля громил абадзехские аулы» (Потто, 2006). И в том бою, и в последовавших закубанских экспедициях для усмирения горцев участвовал Максим Тимофеевич Епатка.
В годы Русско-персидской войны 1826-1828 гг. он служил в 4-м конном полку. Осенью 1826-го часть черноморских полков, в том числе 4-й конный, отправилась в Закавказье «для действия противу персиян, где они отличными своими подвигами приобрели честь и славу» (Туренко, Кухаренко, 1887: 140). Сразу после заключения мира с побежденной Персией казаки двинулись на Тифлис для действий против турок, тоже начавших войну с Россией. В составе войск генерала И.Ф. Паскевича 4-й конный черноморский полк участвовал в осаде и взятии нескольких крепостей. За участие в обеих войнах казак Максим Епатка получил две серебряные медали.
Его младший брат Анисим, вероятно, также участвовал в войнах с персами и турками. В 1831 г. он был произведен в урядники, служил и в конных, и в пеших полках. В 1838 г. был выбран на годовой срок атаманом Кущевского куреня (Кубанская генеалогия: Эл. портал).
От Максима и Анисима Тимофеевичей произошли все многочисленные казаки Епатка станицы Кущевской.
Казачий дух Малороссии пришелся весьма кстати в 1812 г. С подачи генерал-губернатора Я.И. Лобанова-Ростовского император Александр издает рескрипт о формировании казачьих полков в Полтавской и Черниговской губерниях. В докладе П.И. Багратиона, который подал царю аналогичную идею, говорилось о 10 конных полках по тысяче казаков в каждом. Но воодушевление казаков Малороссии превзошло любые ожидания властей и армейского командования. В Черниговской губернии к сентябрю было сформировано шесть конно-казачьих полков, в Полтавской — девять, общей численностью около 18 тыс. казаков. Воспрянувшие духом, они исполнились мечтой о возрождении своего казачьего войска, об отмене рекрутчины и даровании им иных привилегий, тем более что всё это обещал казакам князь Лобанов-Ростовский. Обнадеженные казачьи общины щедро жертвовали деньги на вооружение и обмундирование полков. «Например, в Черниговской губернии для этого было собрано 2233 тыс. руб. Каждый казак обязан был иметь коня, конскую сбрую и мундирную одежду по образцу, три рубахи, две пары сапог, две пары онуч (полотняные и суконные), шапку "из реше-
тиловских смушек", бурку, нагайку и два пояса» (Лисниченко, Шило, 2010: Эл. ресурс).
Казаки села Бирина записывались во 2-й Черниговский конный полк, который формировал в Новозыбковском уезде полковник Потрисов. В именных списках этого полка за 1812—1814 гг. значатся девять биринских казаков, среди них — Степан Ипатка (РГВИА. Ф. 395. Оп. 311. Д. 28. Л. 117). Это Степан Васильевич Ипатка, правнук Григория Ипатченка. Казачьи полки Малороссии, наряду с полками земского ополчения, были задействованы в кордонной цепи, прикрывавшей Украину от проникновения врага, участвовали в боевых операциях вместе с регулярными частями и в многочисленных стычках с отступающими частями неприятеля в Могилевской губернии. Так, в ноябре казаки 2-го Черниговского конного полка достойно выдержали напряженный бой, точнее, несколько столкновений с французами под Пинском, несмотря на превосходство сил противника. Во время Заграничного похода этот полк в составе корпуса генерал-лейтенанта С.Л. Радта принимал участие в осаде крепости За-мостье.
Однако, несмотря на то что казаки Малороссии в войне с Наполеоном показали себя с лучшей стороны, мечтам их о возрождении украинского казачьего войска не суждено было сбыться (подробнее см.: Лисниченко, Шило, 2010). Обрести свою войсковую организацию, вновь получить традиционную для них роль служилых казаков они могли единственным способом — переселением в казачьи области на границах России, где таковая организация существовала и где имелась острая необходимость в обороне рубежных земель от воинственных соседей. Новый «черноморский набор» из казаков малороссийских губерний проходил в первой половине 1820-х гг. опять же по указу Александра I. Кубанское казачье население вновь пополнилось полусотней тысяч человек обоего пола, спасавшихся от малоземелья на родине.
Разросшийся клан казаков Ипатка дал Черноморскому войску еще пучок своих представителей. В поселении, которое позднее стало именоваться станицей Новолеуш-ковской, обосновались 5 семей родственников: Кирилл и Герасим Ефимовичи, Федор Емельянович, Василий Карпович, Семен Самойлович Ипатки с женами и детьми (как и в Кущевской, фамилия изменилась на Епатка).
Этим пришлось труднее. Адаптация к местным условиям, климатическим и военным, очевидно, проходила тяжело. За тридцать лет, к началу 1850-х, выжило мужское потомство только двух семейств Епатка Новолеушковской станицы. И не просто выжило, а дало достойных представителей Черноморского, затем Кубанского казачьего войска. Василий Федорович, попавший на Кубань ребенком, три года подряд в 1850-х избирался атаманом станицы (Кубанская генеалогия: Эл. портал). Служил урядником в 9-м конном полку ЧКВ. В 1859 г. был награжден знаком отличия военного ордена Святого Георгия (Георгиевским крестом) 4-й степени (№ 7312) с формулировкой «за отличие против горцев за Кубанью 23.04-04.12.1858 года» (РГИА. Ф. 496. Оп. 3. Д. 801).
С переселением этой партии казаков Ипатка из Бирина на Кубань связана любопытная судебная тяжба за участок родовой земли (РГИА. Ф. 383. Оп. 1. Д. 638). Переселявшиеся сначала продали его остающейся в селе родне, а затем, не вникая в бумажные формальности, подарили тот же участок биринской Георгиевской церкви. Пять лет спустя староста храма, местный помещик и городовой секретарь С. Кривицкий, предъявил претензию на землю, которой пользовались как собственностью казаки Ипатки. Дело рассматривалось больше 10 лет. Поочередно: в уездном земском суде, губернским прокурором, Главной хозяйственной конторой для малороссийских казаков, затем ушло в Петербург и внимательно изучалось Сенатом, Синодом и министром государственных имуществ графом П.Д. Киселевым. Разные инстанции выносили решение то в пользу «казаков Ипатков», то в пользу церкви. В конце концов чиновники департамен-
та Сената нашли пункт закона, согласно которому земля по справедливости должна принадлежать казакам. Окончательный вердикт последовал в 1842 г.: «спорную землю оставить за покупщиками Ипатками».
Остроту проблемы малоземелья казаков украинских губерний хорошо понимали в Петербурге. Еще в 1832 г. указ Николая I запретил под каким бы то ни было видом отчуждать наследственные земли казаков-малоросов. В бытность наследником престола Николай Павлович лично убедился в «расстроенном положении их, происходящем от недостатка земель и неимения промыслов». А кроме того — от разорения 1812 г.: снаряжение огромного ополчения без всякой финансовой помощи государства значительно и надолго подорвало имущественное положение казачьих общин Малороссии. Меж тем военный потенциал их, тот самый «воинственный дух», еще не был исчерпан. На протяжении более чем половины XIX столетия правительство не раз прибегало к этому ресурсу.
Казачьи полки как резервная сила формировались в 1831 г. во время польского мятежа (восемь полков); шесть — во время Крымской войны (1853-1856); наконец, еще три полка — при подавлении очередного польского бунта (1863-1864). Поучаствовать в боевых действиях им не пришлось. И если в первых двух случаях казаки с огоньком шли в ополчение, то напоследок от былого воодушевления «службой царской» не осталось и следа.
О зачислении в эти полки казаков села Бирина сведений у нас нет. Известно лишь, что один из представителей рода Ипатка в 1840-х гг. служил унтер-офицером в Волынском уланском полку.
Земли катастрофически не хватало. Весь XIX в. и в начале XX-го из Малороссии выплескивались одна за другой волны переселенцев, инициируемые царскими указами, — на Кубань, Северный Кавказ, Урал, в Сибирь, на Алтай, Дальний Восток и в Приморье. В 1830-х—1850-х гг. Кавказская война, острая нехватка в горских областях русского населения для освоения края, особенно казачьего населения на кавказской кордонной линии, направили переселенческие потоки в этот регион. В 1848-1849 гг. сюда пришла уже третья миграционная волна из Левобережной Украины. За эти два года на Северный Кавказ и в Черноморию (Кубань) прибыло около 12 тыс. человек обоего пола из казачьего сословия. Местами выхода, как и прежде, были Черниговская, Полтавская, Харьковская губернии. Причем Черниговская в тот раз дала более половины переселенцев.
С этой волной на пограничную реку Терек, в станицу Александрийскую прибыло семейство биринского казака Андрея Емельяновича Ипатки. Стоит заметить, что покидали родное село в поисках казачьей службы и лучшей доли исключительно представители младших ветвей рода. Старшая ветвь, происходящая от первого сына Григория Ипатченка Никиты, прочно укоренилась в Бирине.
Все водворившиеся в станицу Александрийскую казаки — в количестве 93 семейств — были зачислены в Кизлярский полк Кавказского линейного казачьего войска. Тотчас было роздано оружие, доставленное из Тулы: по одному ружью, шашке и кинжалу на семью. Архивное дело сообщает подробности: вместо отца оружие получил младший сын Игнат Ипатка, которому в тот год было 15 лет. За этот оружейный комплект с каждой семьи взыскивалось по 1 руб. 50 коп. серебром (РГВИА. Ф. 5205. Оп. 1. Д. 222). В 1870 г. после реформы Кавказского линейного казачьего войска Кизлярский полк стал 1 -м Кизлярско-Гребенским полком Терского казачьего войска. Игнат Андреевич Ипатка в 1895 г. был утвержден на трехлетие одним из пяти почетных судей станицы Александрийской (Гребенские казаки: Эл. портал).
Крестьянская реформа 1861 г. лишила малороссийских казаков того единственного преимущества, которое отличало их от крестьян. В праве личной свободы те и
другие сравнялись. И хотя казачьи органы самоуправления сохранялись в Малороссии вплоть до 1917 г., а сами казаки чтили и хранили свои былые обычаи (в числе которых бритая голова с оселедцем на макушке оставалась самым колоритным), происходило размывание и смешивание казачества с крестьянской средой. Казаки женились на крестьянках, крестьяне брали жен из казачьих семей, те и другие охотно становились крестными детей друг у друга. В последние десятилетия XIX в. малороссийские казаки «не неся каких-либо особенных обязанностей. различаются от крестьян больше лишь по одному названию» и в сословном плане являются уже «некоторым анахронизмом» (Стороженко, 1898: 3).
В Межевом отделе РГАДА хранится дело со списками жителей села Бирина 1880-х гг. Более десятка записанных глав семейств — казаки Ипатка. Представитель старшей ветви — Капитон Павлович Ипатка зафиксирован в этом деле как один из трех поверенных от общества казаков села Бирина (РГАДА. Ф. 1350. Оп. 1. Д. 10797. Лл. 39—39 об., 92 об.). Капитону Павловичу Бог даровал долгую жизнь — он родился в пушкинские времена, где-то во второй половине 1830-х, а дожил до раскулачиваний и коллективизации, окончательного разорения и уничтожения крепких хозяйств на селе, обнищания собственного рода, уже не казачьего, а колхозного.
Меж тем как в Бирине казаки жили совершенно по-крестьянски и лишь вспоминали о былом, кубанские и кавказские ветви рода тянули служебную лямку, продолжая славные традиции черноморского и терского казачества. Как минимум одному из них выпала огромная честь служить в Собственном Его Императорского Величества Конвое, куда набирали лучших из лучших кубанских и терских казаков. В СЕИВК Михаил (Сергеевич?) Епатка из кубанской Новолеушковской станицы проходил срочную службу в 1894-1898 гг. Был уволен, по конвойскому обычаю, с производством в урядники, сохранением гвардейского мундира и награждением (лично императором) Знаком за службу в Конвое Его Величества. О другом гвардейце-конвойце из Новолеушковской сообщает краевед В. К. Панфилец: «Епатко Александр Елисеевич. действительную службу (1903—1907 гг.) служил в гвардейских казачьих войсках Его Императорского Величества» (Панфилец, 1993: 103). Подтвердить эту информацию пока не удалось.
Еще один новолеушковский Елисеевич — Даниил Епатка. В марте 1911 г. «вследствие ходатайства российского императорского чрезвычайного посланника и полномочного министра в Персии» казак 1-го Уманского полка Даниил Епатка произведен в приказные, что соответствовало армейскому званию ефрейтора (Лысенко, 2010: 146). Служил он в «консульских конвоях» в Персии. В 1909 г. Россия ввела в Иран, охваченный революционными беспорядками и насилиями, экспедиционный корпус для охраны своих и европейских консульств, дорог, торговых караванов, в том числе российских купцов. Казаки 1-го Уманского и еще из двух полков — всего около 40 человек — несли охрану генерального консульства России в Тавризе. Насколько напряженной была обстановка, свидетельствует описание боев декабря 1911 г. в книге П. Н. Стрелянова (Калабухова) «Казаки в Персии. 1909—1918 гг.». Казаки и армейские части больше 10 дней отбивали вооруженное нападение на Тавриз орды персов-фидаев, поддержанных городским населением. Едва не каждый дом в городе становился крепостью. Однако участвовал ли приказной Даниил Епатка в этих боях, неизвестно. Возможно, после окончания срочной службы он еще весной отбыл из Персии.
Казак 1-го Кизлярско-Гребенского полка Петр Ипатко на рубеже XIX—XX вв., вероятно, служил в составе казачьих войск в Бухарском эмирате, являвшемся протекторатом России. Из 8 тыс. военнослужащих на территории эмирата, охранявших границу Бухары с Афганистаном, большую часть составляли казаки. Более того, российская власть проявляла заинтересованность, чтобы армия бухарского эмира и его личная гвардия были организованы по казачьему принципу. А инкорпорация бухарской дина-
стии в сановно-аристократическую элиту Российской империи в числе высоких чинов и наград дала эмиру еще и звание наказного атамана Терского казачьего войска (Почека-ев, 2016: 206—207). В 1904 г. казаку Петру Ипатко, в числе других терцев, было высочайше разрешено носить на груди серебряную медаль Бухарского эмирата на красной ленте «За службу и усердие» (Гребенские казаки: Эл. портал).
Его близкий родственник и одностаничник Георгий Ипатко в 1904 г. отправился со своим полком на Русско-японскую войну. В составе Сводного кавалерийского корпуса под командованием генерал-адъютанта П. И. Мищенко 1 -й Кизлярско-Гребенский полк участвовал в мае 1905 г. в громком набеге на тылы японской армии. Казаки блестяще выполнили задачу, подняв большой переполох у японцев и оттянув на себя с фронта значительные силы неприятеля.
В начале XX столетия российское правительство активизировало колонизацию Сибири и Туркестана силами русского крестьянства. И коль скоро казаки Малороссии почти утратили свою казачью особость, они легко смешивались с крестьянскими переселенческими потоками, направленными на далекий восток империи. В «столыпинских вагонах» до красноярских краев и Киргизской степи добрались два семейства бирин-ского клана Ипатка. Одно обосновалось в селе Кускун под Красноярском, другое в поселке Преображенка Семипалатинской области. Этот поселок был основан в конце XIX в. духовной миссией для новокрещеных казахов и киргизов. «В планах Киргизской миссии было поселить в Преображенском поселке определенное количество русских крестьянских семейств для укрепления новокрещеных киргизов в догматах и традициях Православия. Поэтому территория вокруг новокрещенского поселка стала одним из мест водворения переселенцев» из густонаселенных губерний империи, более всего из Черниговской и Полтавской (Андриенко: Эл. ресурс). Интересно, что на Алтае, в одном из таких же миссионерских селений для новокрещеных туземцев, основанных Алтайской духовной миссией (отделением которой была Киргизская миссия), в документе начала 1880-х гг. тоже присутствует фамилия Ипатка. Редкая по происхождению, эндемичная биринская фамилия, несомненно, принадлежала кому-то из этого казачьего рода.
Великая война 1914-1918 гг. коснулась всех ветвей рода. Самый многочисленный «отряд» казаков Епатка дала Кубань — не меньше дюжины их воевало в конных и пластунских частях Кубанского казачьего войска. В первые же месяцы войны полным георгиевским кавалером стал 27-летний казак станицы Кущевской, старший урядник 2-го Уманского казачьего полка Андрей Васильевич Епатка. Справочник С.Б. Патрикеева по георгиевским кавалерам дает краткое описание его геройств. Крест IV степени (№ 192334) присвоен за «безукоризненную храбрость, мужество и распорядительность при разведке в боях под Яблоновом и Делятином 22-го, 23-го и 24.10.1914». Крест III степени (№ 63740) дан за то, что «в бою 11.01.1915 при атаке Борника, идя в цепи, первым бросился на противника, под его сильным огнем, увлекая за собой товарищей, чем и способствовал успеху атаки». Крест II степени (№ 9517) присвоен за «отличия, оказанные в делах против неприятеля». Наконец, крестом I степени (№ 3948) А.В. Епатка награжден за то, что «в бою 8.02.1915 под г. Станиславовом неоднократно был посылаем с донесениями и приказаниями под сильным огнем противника, каковые исполнял с полным успехом». Кроме того, была у казака-лихача еще и Георгиевская медаль IV степени (№ 67375). В бою под Станиславовом (ныне Ивано-Франковск) он получил ранение и выбыл с фронта в госпиталь в Галиче. Дальнейшая его судьба неизвестна.
Еще один георгиевский кавалер из Кущевской — родной брат Андрея Васильевича, Филипп, тоже старший урядник. Воевал на Кавказе, в 1-м Уманском полку. Награжден Георгиевским крестом IV степени с формулировкой «лично из рук Его Императорского Величества Государя Императора в селении Верхний Меджингерт». Во
время поездки в войска на Кавказе император Николай II 1 декабря 1914 г. побывал в горах на русско-турецкой границе, где проходил фронт. Около трех сотен крестов государь вручил лично храбрецам, собранным из всех воюющих частей. Еще пятьсот крестов по Высочайшему повелению были переданы командованию для вручения отличившимся в боях нижним чинам. Награждали ими 12 января, после успешно завершенной Сарыкамышской операции. Среди этих пятисот был и Ф.В. Епатка. Вскоре 1-й Уманский полк в составе Экспедиционного корпуса был отправлен в Персию для противостояния турецко-германским оккупационным войскам. В конце года Филипп Епатка оказался в плену, попал в лагерь военнопленных Афьон-Карахисар в Турции. Видимо, там, в лагере под «Черной крепостью», он и погиб.
На интернет-портале Министерства обороны «Памяти героев Великой войны. 1914-1918» размещены документы по потерям личного состава — списки и карточки погибших, выбывших по ранению или болезни. Помимо кубанских казаков Епатка в этих документах значатся: Ипатко Андрей Дмитриевич, казак станицы Александрийской, 1-й Кизлярско-Гребенский полк, болен; Ипатко Авраам Петрович, с. Кускун, рядовой 13-го пехотного Белозерского полка, ранен; Ипатко Тимофей Платонович, Красноярский уезд, ефрейтор 44-го пехотного Камчатского полка, умер от ран; Ипатка Семен Федорович, Новгород-Северск, рядовой 304-го пехотного Новгород-Северского полка, пропал без вести; Ипатка Павел Ларионович, с. Бирин, рядовой 206-го пехотного Сальянского полка, ранен; Ипатка Лука Демьянович, с. Бирин, рядовой 125-го пехотного Курского полка, ранен и контужен. Лука Демьянович, родной прадед автора этих строк, ушел воевать ополченцем в 35 лет, обремененный семейством, выбыл в госпиталь после боя под Черновицами (совр. Черновцы) на Юго-западном фронте.
Последним всплеском казачьего самосознания в Бирине, наверное, следует считать явление в годы распада страны и Гражданской войны такого «государственного» образования, как Биринская, или Задеснянская, республика. Весной 1918 г. Десна, как обычно, широко разлилась, надолго отрезав Бирин и соседние заречные села от остальной территории губернии. С другой стороны, к северо-востоку, проходила нейтральная полоса между большевистской Россией и самостийной Украиной, новой Гетманщиной. Биринцы, объявив независимость и от советов, и от гетмана, навели в селе и ближайшей округе порядок, по-свойски решили земельный вопрос, наладили печатание собственных денег. По воспоминаниям старожилов, во главе «республики» стояли «местные атаманы» (Павленко: Эл. ресурс). В 1919 г. наступление красных войск упразднило «республику». Этот исторический факт выглядел бы курьезом, если бы не трагический контекст происходившего в те годы.
Было, конечно, и сопротивление большевистским идеологическим фантомам, подкрепленным кровавой политикой массового террора и ограбления народа под видом продразверстки, расказачивания, раскулачивания, коллективизации и пр. Список представителей рода Ипатко/Епатко — жертв советского террора — не столь обширен лишь потому, что автор не располагает полнотой информации по всем ветвям рода, особенно кубанской и терской. Вот этот список. 1. Епатко Андрей Кузьмич, казак Кущевской ст., участник 1-й Мировой войны, расстрелян в 1922 г. 2. Епатко Игнат Федорович, Кущев-ская ст., осужден на 5 лет лагеря в 1930 г. 3. Епатко Александр Григорьевич, Кущев-ская ст., репрессирован в 1930-х гг. 4. Епатко Александр Елисеевич, Новолеушковская ст., репрессирован в 1930-х гг. 5. Ипатко Авраам Петрович, крестьянин с. Кускун, участник 1-й Мировой войны, раскулачен в 1932 г., выслан со всей семьей. 6. Ипатко Петр Демьянович, колхозник с. Бирина, расстрелян в 1938 г. 7. Ипатко Михей Демьянович, колхозник с. Бирина, расстрелян в 1938 г. 8. Сюда же, очевидно, следует отнести Епатко Василия Спиридоновича из Кущевской, служившего в штабе 1 -й Кубанской казачьей дивизии Добровольческой армии и Вооруженных силах Юга России в чине хо-
рунжего (по данным С. В. Волкова в его базе «Участники Белого движения в России»). Попал в плен к красным. В 1922 г. он был еще «на особом учете», в дальнейшем, скорее всего, репрессирован.
АРХИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ Российский государственный архив древних актов. Ф. 1350. Оп. 1. Д. 10797. Ф. 248. Оп. 103. Д. 8250.
Архив внешней политики Российской империи МИД РФ. Ф. Малороссийские дела. Оп. 124/1. Д. 62.
Центральный государственный исторический архив Украины (ЦГИАК). Ф. 64. Оп. 1. Дд. 692, 837, 918, 959. Ф. 57. Оп. 1. Д. 129. Лл. 842—847. Государственный архив Черниговской области. Ф. 712. Оп. 1. Д. 255. Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 395. Оп. 311. Д. 28. Ф. 5205. Оп. 1. Д. 222.
Российский государственный исторический архив. Ф. 383. Оп. 1. Д. 638. Ф. 496. Оп. 3.
Д. 801.
БИБЛИОГРАФИЯ
Абалихин Б.С. Украинское ополчение в войне 1812 года // Исторические записки. Т. 72. М., 1962. С. 87—118.
Андриенко С.Е. История Преображенского стана Киргизской духовной миссии с. Пре-ображенка. URL: http://pravsobor.kz/Blagoch/Prihody/Preobrazhenka.html Лисниченко А.И., Шило Н.И. Малороссийские казаки в войнах XIX в. // Вестник Ростовского генеалогического общества. Вып. 2. 2010. URL: http://old.mglin-krai.ru/IzbrannieStranici/1812/Kazaki_XIX_vek.htm
Лысенко В.В., Лысенко Г.И. Поколенная роспись казачьего рода Епатко (Ипатка) станицы Кущевской Кубанского казачьего войска // Вестник Ростовского генеалогического общества. Вып. 2. 2010.
Мартынов, ротмистр. История 12-го драгунского Стародубовского полка. СПб, 1908. Павленко С. Было такое государство. URL: http://www.golos.com.ua/rus/article/154361 Панфилец В.К. Кубанская станица. Краснодар, 1993.
Патрикеев С.Б. Сводные списки кавалеров Георгиевского креста 1914—1922 гг. В 14 тт. М., 2012-2015.
Потто В.А. Кавказская война. Т. 2. М., 2008. URL: https://statehistory.ru/books/ Kavkazskaya-voyna-Tom-2-Ermolovskoe-vremya/
Почекаев Р.Ю. Казачьи «мотивы» в военном деле Бухары и Хивы под российским протекторатом // Средневековые тюрко-татарские государства. 2016. № 8. Казань. Присяжш книги 1654 р. Бшоцерювський та Ижинський полки. Кшв, 2003. Оверяньский лгтопис. 2013. № 3. Чернигов.
Стороженко Н.В. Очерк из истории малороссийских казаков в конце XVII и в начале XIX века. Киев, 1898.
Стрелянов (Калабухов) П.Н. Казаки в Персии. 1909—1918 гг. М., 2007.
Туренко А.М., Кухаренко Я.Г. Исторические записки о войске Черноморском. Киев,
1887.
Шпитальов Г.Г. Лiвобережне козацтво в росшсько-турецькш вшш 1768-1774 рр. // Записки юторичного факультету Одеського нацюнального ушверситету. Вип. 17. Одеса, 2006. С. 133—139. URL: http://www.cossackdom.com/articles/s/shpitaliov_levkozak.htm Шпитальов Г.Г. Украшське козацтво в Семил^нш вшш (1756-1763) // Вюник Запорiзь-кого юридичного шституту Дншропетровського державного ушверситету внутршшх
справ. № 1. Запорiжжя, 2009. С. 215—224. URL: http://www. cossackdom. com/articles/s/shpitaliov_7voina.pdf
Эсадзе Б.С. Памятка гребенца. Очерк многовековой доблестной службы престолу и отечеству 1-го Кизлярско-Гребенского генерала Ермолова полка Терского казачьего войска. Пг., 1916.
Яковлева Т.Г. Гетманщина и ее инкорпорация в Российскую империю // Западные окраины Российской империи. М., 2006. С. 35—49.
ИСПОЛЬЗОВАНЫ МАТЕРИАЛЫ САЙТОВ Гребенские казаки https://combcossack.0pk.me Кубанская генеалогия http://kubangenealogy.ucoz.ru Памяти героев Великой войны. 1914—1918 https://gwar.mil.ru
