CC BY
30УДК 338(571.5)(09)
DOI 10.17150/2308-2588.2017.18(4).693-715
А. М. Курышов
Байкальский государственный университет, г. Иркутск, Российская Федерация
ЭВЕНКИ НИЖНЕГО ИЛИМА В XVII — НАЧАЛЕ ХХ вв.: НАПРАВЛЕННОСТЬ И СОДЕРЖАНИЕ ПРОЦЕССОВ ИЗМЕНЕНИЯ ТРАДИЦИОННОГО ХОЗЯЙСТВА
Аннотация. Исследуются основные этапы изменения традиционного хозяйства эвенков нижнего Илима с позиций системного подхода. Делается вывод о кризисе традиционного хозяйства нижнеилимских эвенков (тунгусов) к началу ХХ века, что привело на сегодняшний день к их ассимиляции русским населением.
Ключевые слова. Традиционное хозяйство, эвенки, тунгусы, нижний Илим, история Сибири.
Keywords. Traditional economy, Evenks, Tunguses, Lower Ilim, history of Siberia.
A. M. Kuryshov
Baikal State University, § Irkutsk, Russian Federation ?
THE EVENKS OF THE LOWER ILIM IN THE 17th — *
EARLY 20th CENTURIES: THE ORIENTATION f
AND CONTENT OF THE TRADITIONAL i
ECONOMY EVOLUTION PROCESSES 5
o
Abstract. The article examines the main stages of tra- si
ditional economy evolution of the Evenks of the Lower |
Ilim from the point of view of system approach. The au- ^
thor concludes that the crisis of the traditional economy ^
of the Evenks of the Lower Ilim (Tunguses) by the early ^ twentieth century that has led to their assimilation with
the Russian population. ®
s
© А. М. Курышов, 2017
693
£2 «в
сз 22 и
2 8
Ц 2 Актуальность исследований процессов изменения
§ | традиционного хозяйства малых народов в истори-ё « ческом аспекте обуславливается широким развитием национального самосознания, что, по-видимому, является закономерной реакцией на процессы экономической (а за ней — и культурной) глобализации, ибо дихотомия «свой-чужой» (понимаемая как противопоставление своего этноса другому) для большинства людей остается значимым жизненным императивом. Нижнеилимские эвенки (тунгусы) в этом смысле представляют особый интерес по нескольким причинам. Во-первых, они — достаточно компактная группа, рано попавшая в сферу влияния русского населения (еще в первой половине XVII в.). Во-вторых, эта группа восточносибирских тунгусов достаточно плотно изучалась этнографами в начале XX столетия, что дает нам материал для анализа.
В настоящем очерке традиционное хозяйство понимается как система, целью существования которой является успешная адаптация общности к внешним условиям (прежде всего — природным, а на ранних этапах развития общества — только к ним), обеспечивающая воспроизводство населения и, в конечном счете, сохранение этноса. Процесс реализации до-£ стижения цели (функционирование системы традиционного хозяйства) заключается в поддержании натурального характера хозяйственной деятельности. Способы достижения указанной цели (т. е. функции, осуществляемые системой традиционного хозяйства) сводятся к обеспечению контроля общности над хозяйственной деятельностью отдельных индивидов, ее составляющих, и следовании экологическим традициям (не от абстрактной любви к природе, а исходя из утилитарных соображений). Элементами системы при § этом выступают хозяйственные традиции (способы, приемы, правила получения материальных благ). За-3 висимость этих традиций от конкретных природных 644
гм
условии характеризует внешние связи системы тра- 2! диционного хозяйства. В соответствии с этой теорией -; изменения традиционного хозяйства могут иметь три 88 < основных направления: 1) под воздействием внешних : условий могут эволюционировать отдельные хозяй- | ственные традиции (например, способы обработки почвы, характерные для богарного земледелия, будут | трансформироваться при изменении климата), при этом система в целом изменяться не будет; 2) изме- | нение внешних условий может приводить к измене- ! нию преобладающих способов природопользования ] (например — к переходу от охоты и собирательства к земледелию), при этом внутренне система традиционного хозяйства остается устойчивой, и, соответственно, будет обеспечиваться достижение цели ее существования (сохранение этноса); 3) изменение внешних условий может привести к трансформации функций и процесса функционирования системы традиционного хозяйства, что вызовет ее сбой и, в конечном итоге, саморазрушение с последующей ассимиляцией эт- ^ носа соседями. Важно понимать, что описанная здесь | «система традиционного хозяйства» используется как ® субъективная модель реальности для исследования ^ процессов хозяйственных трансформаций в контексте Щ влияния последних на судьбы этносов, но само по себе а это не исключает объективного существования такой | системы. |
а
Илимские тунгусы (эвенки) стали известны рус- | ским в 1620-е гг. XVII в., когда из Енисейского острога ^ русские отряды стали продвигаться вверх по Ангаре. | Местные нижнеангарские тунгусы оказали ожесточен- ^ ное сопротивление продвижению русских, поскольку ^ были, по всей вероятности, достаточно многочисленны (собирали отряды в несколько сот человек) и орга- | низованы (упоминается множество имен тунгусских «князьцов»). Русские старались пользоваться противоречиями между бурятскими и тунгусскими князцами,
М
«а ж «
о еч
и г ™ к
а также (далеко не всегда успешно) между отдельными родами тунгусов. Закрепление русских на Илиме ознаменовалось лишь основанием Илимского острога в 1630—1631 гг. Соседями русских на Илиме были тунгу-сы-шамагиры (к северу от острога) и налягиры (к югу от острога).
О времени появления тунгусов на Илиме судить сложно, но можно утверждать, что к приходу русских | процесс расселения тунгусов на территории между » Енисеем и Байкалом еще не был завершен, — они в это | время только осваивали среднюю и нижнюю Ангару, в том числе ассимилируя остатки местных енисейских » племен (коттов и асанов) [8, с. 130-131]. Всех тунгусов с XVII века исследователи делили на «пеших», «олен-ных», «скотных» и «конных» по типу хозяйства (вари-
2 ант: «пешие», «оленные», «конные», «собачьи»). При Л этом надо иметь в виду, что хозяйство эвенков, вероят-<5 но, никогда не было ориентировано на использование о только оленей, или только коней, или только крупного ^ рогатого скота, — оно всегда было комплексным. Тем
3 не менее, указанное деление тунгусов на хозяйственные типы (по преобладающему способу природо-
^ пользования) существовало, и согласно ему, илимские ^ тунгусы в XVII в. были «пешими» [2, с. 4]. На наличие ^ оленей у илимских тунгусов в частности и у западных ^ тунгусов вообще не указывает ни один источник [1, Ц с. 2]. Г. М. Василевич убедительно доказала, что освоив-^ шие тайгу Предбайкалья тунгусы, которых встретили ^ на Илиме русские землепроходцы, по типу хозяйства ^ были пешими охотниками. «Пешие» тунгусы — это Ц звероловы и рыболовы таежной зоны. И. Г. Георги про-ц тивопоставляет их «оленным» тунгусам (также таеж-^ ным жителям, обитавшим восточнее Байкала и Лены). Если «оленные» тунгусы имели от 20 до 1000 и более
§ оленей, их хозяйство полностью зависело от оленей и
^ было на них ориентировано, то «пешие» тунгусы жили Й за счет охоты зимой и рыбной ловли летом [3, с. 41-42].
Наличие или отсутствие торговых отношений 2 ! тунгусов с соседями (что позволило бы говорить о -; развитии элементов товарности хозяйства) для XVII 88' столетия установить трудно. В. А. Туголуков вслед : за А. П. Окладниковым утверждает, что часть при- | ангарских и прибайкальских эвенков торговала с бурятами, обменивая пушнину на лошадей, крупный рогатый скот, украшения [8, с. 130]. Скорее, это было характерно для эвенкийских групп, постепенно ассимилируемых бурятами на юге Предбайкалья. Часть < тунгусов-охотников на Илиме привлекалась русскими промышленниками как дешевая рабочая сила для боя соболя. В. Н. Шерстобоев отмечает, что еще в XVII в. промышленники добывали соболя в 3,3 раза больше, чем получало государство ясаком и пошлинами [11, с. 537, 539]. Все это говорит о том, что натуральное хозяйство тунгусов начинает испытываться на прочность внешними обстоятельствами, но пока сохраняет свою целостность. Серьезнее обстояло дело с экологическими традициями. Вынужденные платить ясак соболя- ^ ми, завлеченные в сети пушной торговли русскими | промышленниками, тунгусы повыбили к концу XVII I столетия всего соболя и принялись за белку и горно- ^ стая, о чем красноречиво говорят данные по сбору Щ ясака в Нижнеилимском воеводстве, опубликованные а В. Н. Шерстобоевым [11, с. 545-547]. Соболь не являлся | для тунгусов важным ресурсом, т. к. не употреблялся в | пищу и не был основой для изготовления одежды, рез- § кое сокращение его популяции не затрагивало основ ^ натурального тунгусского хозяйства. С другой сторо- | ны, хищническое истребление соболя тунгусами го- ^ ворит об их потребительском отношении к природе, ; о том, что «экологические традиции» коренного насе- I ления не распространялись на природу в целом, а ка- | сались только тех ресурсов, сбережение которых было | важно с точки зрения поддержания устойчивости тра- Х диционных способов природопользования.
28
«о
Ж гт О ^ О 7
¡^ Ей «5 й
с» ««
С9 £2 о
В социально-экономическом отношении тунгусы представляли собой в XVII в. народ, живший уже семьями (т. е. семья, а не род являлась хозяйственной единицей), в той или иной форме подчинявшихся власти местных князцов. Но сохранялись и пережитки родовой организации, которая, по-видимому, отмерла незадолго до знакомства эвенков с русскими. Это выражалось в том, что большая семья имела признаки рода — экзогамию, иногда применялся коллективный труд и др. [2, с. 151].
Численность илимских тунгусов в XVII в. также не может быть точно определена. В. А. Туголуков определял численность тунгусов нижнего и среднего При-ангарья в целом в 1,7 тыс. человек [8, с. 129]. Можно предполагать, что какая-то часть тунгусов (шамагиры) с приходом и утверждением на Илиме русских, уже откочевала на север, к Нижней Тунгуске, и на северо-восток, на Лену [8, с. 136].
Итак, в XVII в. илимские тунгусы по способу природопользования являлись пешими охотниками и рыболовами. Натуральный характер их хозяйства (уже атакованный русскими промышленниками) и коллективные формы организации труда (в условиях почти разложившегося родового строя) все же не подлежат сомнению.
В XVIII столетии хозяйственные процессы, происходившие в тунгусских коллективах Приангарья под влиянием окружающих природных условий и стремительно растущего русского населения, начали приводить к трансформации традиционного хозяйства. И. Г. Георги, исследовавший эвенков в это время, отмечает достаточно условное разделение «лесных» эвенков на «оленных» и «пеших». Некоторые из «пеших» тунгусов имели оленей (до десяти), правда, ис-§ пользовали их исключительно как вьючных животных,
■а
их даже доили редко. Кроме того, если зверолов-тун-Й гус богател, то он заводил оленей, и наоборот — обед-
гм
невший оленевод становился звероловом и рыболовом 2 ! [3, с. 43-44]. Занятие звероловством Георги связывает с -! бедностью эвенкийских семей, а олени позволяли тун- 488 гусам выбраться из нужды. По Г. М. Василевич, в это : время у приангарских (в том числе — нижнеилимских) тунгусов, освоивших таежную зону, формируется «эвенкийский» тип оленеводства, который характеризуется использованием оленя как вьючного животного (мясо оленей употреблялось в пищу только в крайнем случае, если была неудачной охота), небольшими стадами оленей (при этом на зиму оленя отпускали в тайгу), подчинением оленеводства нуждам охоты [1, с. 4]. Однако оленеводами «эвенкийского» типа, надо думать, становились не все тунгусы. Часть илимских и верхнеленских тунгусов начинает оседать в русских селениях. Они заводят коров и лошадей и переходят, зимой охотясь на пушного зверя (чтобы отдать ясак). Некоторые тунгусы вовсе забрасывают охоту, предпочитая выменивать пушнину у своих охотящихся соплеменников [8, с. 138-139]. Еще одной формой торгового ^ взаимодействия русских и тунгусов был обмен послед- | ними у русских на пушнину кузнечного инструмента I и железа [3, с. 45]. ^
В начале XVIII века разложение натурального Щ хозяйства у илимских тунгусов было приостановле- а но действиями правительства. Сокращение добычи | «ясачного» соболя приводило к усилению зависимости | тунгусов от местной администрации, которая жестко § пресекала торговлю тунгусов с промышленниками и ^ их наём как охотников. Но, удерживая от разложения | натуральное хозяйство тунгусов одной рукой, царская ^ администрация другою исподволь способствовала от- ; казу от прежнего способа природопользования, поощряя только промысел пушнины в ущерб звероловству || и рыболовству, вынуждая «ясачных» переходить к домашнему скотоводству и земледелию. «Состояние туземных промыслов есть обратный показатель развития
88 SS во
s ®
Ж гт
О еч 7
« S
туземного земледелия» [11, с. 550]. Кроме того, распространяя на сибирских «инородцев» практику сбора ясака и ограничивая свободную торговлю пушниной, правительство тем самым втягивало их в общероссийскую систему взаимоотношений между народом и государством. В этой системе государство контролировало экономическую активность, брало на себя функции общины. Тем самым правительство исподволь подта-| чивало сами устои традиционного хозяйства, предпо-» лагавшего зависимость хозяйственной деятельности ■ от социальных институтов. Усилия же администрации по пресечению «опромышлевания» тунгусов имели » кратковременный и эпизодический эффект, — купцы все равно проникали в тунгусскую среду.
Численность тунгусов на Илиме в этот пери-
2 од может быть определена только приблизительно. ja В. Н. Шерстобоев считал, что в Илимском воеводстве <5 в первой четверти XVIII в. было около 2000 тунгусов с [11, с. 118]. По переписи 1732 г. «ясачное» население
Илимского уезда составляло 342 человека (все мужское
3 население — 748 человек, все коренное население — J предположительно около 1500 человек), по переписи « 1750 г. — 471 человек (рост к 1732 г. — 37,7 %; все муж-^ ское население — 961 человек) [12, с. 610]. В 1765 г. в g Илимском уезде зафиксировано 911 душ мужского ^ пола «ясачного» населения (в т. ч. — бурят), а рус-| ских — около 13 тыс. душ мужского пола [12, с. 35, ^ 614]. В 1766 г. перепись «ясачных» показала 961 душу ^ мужского пола. Таким образом, население Приили-jj мья было почти сплошь русское и росло очень быстро. Ц Илимский уезд вообще был единственным в Восточ-ц ной Сибири, где «русское население решительно ^ преобладало над коренным населением» [12, с. 609]. ^ Тунгусское же население региона по сравнению с на-§ чалом XVIII столетия почти не выросло. Тунгусы нижнего Илима проживали в Нижнеилимской «ясачной»
ä волости. Точных территориальных границ волость не
имела. По переписи «ясачных» 1732 г. в Нижнеилим- 2 ! ской волости числилось 88 душ мужского пола (обло- 08-женных ясаком — 40) [12, с. 609], по переписи 1750 г. — 488 93 души мужского пола (обложенных ясаком — 38) [12, : с. 610]. В 1778 г. в волости было 28 человек (обоего пола) | новокрещеных [12, с. 638]. Тунгусы, хозяйство которых постепенно изменялось, подстраивалось под русское окружение, что неизбежно должно было привести и к межэтническим связям, в этих условиях оказались в подавляющем меньшинстве. Уже в 1750 г. среди тун- < гусов уезда было 11,2 % новокрещенных [12, с. 635]. ] Новокрещенные порывали не только со своим родом, но и отходили от прежней хозяйственной жизни, либо нанимаясь в работу к крестьянам, либо становясь крестьянами. Тем самым готовилась почва к их ассимиляции русским населением.
По сведениям 1767 г. тунгусы Нижнеилимской волости не занимались земледелием и скотоводством, кочуя по тайге с небольшим количеством оленей [12, с. 614]. Но изменения в традиционном хозяйстве, ха- ^ рактерные для их соплеменников в других волостях | уезда, проявляются и здесь: «Два хозяйства Нижне- I илимской волости имели по 2 лошади и по 8 коров, ^ оба двора пахали и косили сено, по 50 копен на двор, Щ но они еще покупали до 250 копен сена» [12, с. 637]. а Старшины (шуленги) у нижнеилимских тунгусов (в ~ отличие от других «ясачных») менялись ежегодно [12, | с. 622], что косвенно указывает на отсутствие в их среде § устоявшегося неравенства между семьями. ^
Таким образом, в XVIII в. изменяется способ при- | родопользования илимских тунгусов — распростра- ^ няется оленеводство «эвенкийского» типа (по клас- ; сификации Г. М. Василевич). По-видимому, это было связано с тем, что в условиях тайги оленеводство более, || нежели пешее звероловство, отвечало цели традиционного хозяйства — обеспечению воспроизводства населения. Отдельные семьи переходят на полуоседлый
28
— " г-
Ц 3 образ жизни, заводя лошадей и крупный рогатый скот.
§ | Натуральный характер хозяйства тунгусов в целом со-ё « храняется (во многом — благодаря препятствиям, чинимым администрацией их «опромышлеванию»), но одновременно власти исподволь способствовали уничтожению коллективных форм организации труда, ориентируя «ясачных» на индивидуальную охоту на пушного зверя. Сохранение системы традиционного хозяйства обеспечивало тунгусам воспроизводство на-| селения, но соседство с русскими, во много раз числен> но превосходящими тунгусов, в условиях медленно трансформирующегося процесса функционирования » системы традиционного хозяйства, подготавливало кризис самой системы.
В XIX в. процессы трансформации традиционного
2 хозяйства илимских эвенков усилились. Первая группа па изменений касалась способов природопользования. <5 Звероловство, оставаясь основным занятием тунгусов
(все тунгусы Нижнеилимской волости в начале XIX -Ц? столетия числились звероловами1), приобретает раз-
3 личные специализации, зарождение которых началось в предыдущие столетия. После Сибирской реформы
^ 1822 г., когда, согласно «Уставу об управлении инород-
^ цами», все «инородцы» были разделены на «оседлых»
£ (земледельцев), «кочевых» (скотоводов) и «бродячих»
^ (охотников и рыболовов), эти специализации полу-
| чили официальные характеристики. Среди немного-
^ численных «инородцев»-тунгусов созданной на базе £ Нижнеилимской ясачной волости Нижнеилимской
^ инородческой управы были тунгусы и «бродячие» и
Ц «кочевые». «Бродячие» тунгусы имели оленей (в не-
« большом количестве), и занимались звероловством,
^ используя оленей как верховых и вьючных животных.
^ «Кочевые» жили полуоседло, иногда — в русских де-
§ ревнях, имели домашний скот и немного занимались
-
§ 1 Российский государственный исторический архив (РГИА).
^ Ф. 1264. Оп. 1. Д. 265. Л. 285.
702
земледелием, но сезонно занимаясь охотой, т. е. оста- 2! вались звероловами. Почему же они «кочевые»? Дело -! в том, что в отличие от своих «бродячих» соплемен- 488 ников, живших охотой на копытных и пушным про- : мыслом, «кочевые» тунгусы добывали исключительно пушного зверя, которого продавали или обменивали на необходимые вещи и продукты. Между сезонами охоты «кочевые» тунгусы жили немного земледелием, немного скотоводством, нанимались в работники к русским крестьянам. Сравнительно немалое количество скота, имевшееся у этих тунгусов (в т. ч. — крупный рогатый скот (КРС)), а также явное отличие их хозяйства от хозяйства тунгусов-оленеводов при одновременном слабом развитии земледелия, заставляло власти причислять их к «кочевым».
На протяжении всего XIX столетия удельный вес «кочевых» тунгусов увеличивается, а «бродячих» — сокращается. В 1830 г. в Нижнеилимской инородной управе доля «кочевых» — 19,3 %, в 1869 г. — 37,7 %, но в 1883 г. — уже 59,4 %2. По данным переписи 1897 г. из 42 хозяйств Нижнеилимского ведомства лишь 18 хозяйств | принадлежали «бродячим» тунгусам [5, с. 532], лишь I 34,4 % тунгусов ведомства были «бродячими». В 1883 г. ^ в Нижнеилимском инородческом ведомстве эвенки со- Щ держали 158 оленей (на душу мужского пола — 1,2), 53 а лошади (0,4), 64 головы крупного рогатого скота (0,5), * а также 92 овцы и 23 свиньи3. «Кочевые» тунгусы не * разводили оленей вовсе, зато у них приходилось по 2,6 § головы различного другого скота на душу мужского ^ пола4. Кроме того, «кочевые» тунгусы имели пашню и | огороды5. Таким образом, у «кочевых» эвенков наблю- ^ дается переориентации с оленеводства на разведение ;
2 Рассчитано по: Государственный архив Иркутской области | (ГАИО). Ф. 461. Оп. 2. Д. 11. Л. 5—6 ; Д. 13. Л. 14. |
3 Там же. Д. 13. Л. 13. Х
4 Там же. Л. 16 — 19. Щ
5 Там же. Л. 14.
га
28
«а ж «
о еч
и г ™ к
крупного рогатого скота и лошадей. Скотоводство не стало главной отраслью эвенкийского хозяйства, но было важным источником средств к существованию. В хозяйствах тунгусов, практически перешедших к оседлости, количество скота в начале ХХ в. уже сопоставимо с поголовьем скота у русских крестьян. Например, в тунгусской деревне Ясачной на реке Коченге (приток Илима) в 1926 г. на 120 жителей приходилось 53 лошади, 54 головы КРС и 33 овцы [10, с. 22, 24]. Зем-» леделие также почти во всех группах «кочевых» тун-| гусов в XIX в. земледелие было знакомым и обычным, хотя и имеющим подсобный характер родом занятий. » В Нижнеилимском ведомстве уже в 1869 г. было шесть мельниц6. Возможно, что на них перемалывалось не только доморощенное зерно местных тунгусов. В
2 1883 г. у «кочевых» тунгусов ведомства было 108 деся-Л тин под пашней (1,2 дес. на душу мужского пола) и 9 ! дес. под огородами. По выбору сельскохозяйственных
культур инородцы практически ничем не отличались -Ц? от русских крестьян, — ими выращивались рожь, пше-
3 ница, овес, ячмень7. Конечно, хлебопашество тунгусов «очень мало имеет влияния в экономическом отно-
^ шении на благосостояние народа»8, «инородцы» не ^ производили хлеб на продажу, хлеб на пропитание в 5 основном брали у русских крестьян в долг из расчета ^ на год, рассчитываясь потом шкурками пушных зве-| рей, но важен сам факт обращения бывших таежных ^ охотников к земледелию. Разведение крупного рогато-^ го скота и, в особенности, земледелие, требующее по-^ стоянного внимания к обрабатываемым почвам, стали Ц предпосылками перехода части эвенков к оседлому « образу жизни, — сначала «кочующие» тунгусы нача-^ ли заниматься земледелием, а уже потом переходили
В 6 Там же. Д. 11. Л. 9.
7 Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. 461. Оп. 2. Д. 13. Л. 4 — 5, 14.
3 8 Там же. Л. 9.
В 1
к оседлости. Во всяком случае, именно с оседлостью 2! связываются перспективы развития тунгусского хле- 08-бопашества руководством ведомства9. В 1883 г. в Ниж- 88' неилимском ведомстве из 62 юрт 28 (почти половина) были деревянными, сверх того, учтено 49 нежилых деревянных зданий (амбары, помещения для скота и т. д.)10. Этот факт указывает на то, что т. н. «кочевые» | тунгусы ведомства, скорее всего значительную часть года жили оседло. Земледелие и скотоводство, получившие широкое распространение у тунгусов, тем не менее, для абсолютного их большинства оставались вспомогательными занятиями. Причина этого заключена, опять-таки, в природных условиях проживания. Как заметил Я. Н. Ходукин, говоря о нижнеилимских тунгусах, недостаток лугов и покосов, ранние заморозки, и, вместе с тем, постоянное сокращение промыслового зверя «заставляет насельников Илима довольствоваться смешанной формой хозяйства: немного пашни, скота в меру возможности, охота и, уже совсем немного, рыболовство» [10, с. 13]. ^
«Бродячие» тунгусы Нижнеилимского ведомства в | 1883 г. имели исключительно одних оленей, которых у I них было 158 голов на 49 мужчин и 63 женщины, или ^ 3,2 головы на душу11. Для илимских тунгусов это не- Щ мало, поэтому нужно признать правоту М. Г. Турова, а который отмечает, что транспортная функция оленя у * «бродячих» эвенков именно к концу XIX столетия при- * обретает все большее значение в связи с увеличением § территории, на которой производятся перекочевки. а Причем увеличение промысловых площадей проис- | ходит не в связи с охотой на копытных, а по причине ^ активизации пушной охоты [9, с. 53, 123, 162]. ;
Постепенное перетекание нижнеилимских тунгу- I сов из разряда «бродячих» в разряд «кочевых» (как и ||
__а
9 Там же. Л. 8. Х
10 Там же. Л. 13. Щ
11 Там же. Л. 16 — 19.
Ц 3 увеличение поголовья оленей у тех тунгусов, которые § | остались «бродячими»), связано с изменениями в их ё « хозяйстве, которые, в свою очередь, были инициированы переходом тунгусов от потребительской охоты к охоте товарной (на пушного зверя). До начала XIX в. у таежных сибирских народов была распространена почти исключительно потребительская охота на копытных. Пушная охота в основном осуществлялась для уплаты ясака. С разрешением в начале XIX столетия свободной торговли пушниной ситуация коренным > образом изменилась. Пушной промысел в конце XIX в.
был основным занятием тунгусов Нижнеилимско-» го ведомства: «Народное продовольствие инородцев здешней управы обеспечивается покупкою, то есть: зажиточные крестьяне Нижнеилимской и Киренской
2 волостей снабжают инородцев хлебом на годовое про-Л довольствие и рассчитываются с ними по окончании <5 звериных промыслов — получают за хлеб пушными с звериными шкурами... Главный промысел инородцев -Ц? составляет звероловство, от которого и зависит благо-
3 состояние их, посредством продажи пушнины оплачиваются подати и приобретается все необходимое для
^ пропитания»12. Для эвенков промысел был, как пра-^ вило, не способом обогащения, а источником средств 5 к существованию, более надежным и рациональным, ^ чем традиционная потребительская охота. Причины ц перехода эвенков к товарному хозяйству разнообраз-^ ны. Первая из них — экономическая рациональность ^ пушной охоты, возможность получить больше, за-^ трачивая меньше ресурсов. Вторая причина связана Ц с ясачной политикой правительства. Взимание ясака « пушниной стимулировало пушной промысел, а пе-^ реход на денежный ясак на рубеже XIX—XX вв. делал ^ его едва ли не единственным источником получения
§ денег для «бродячих инородцев». Само по себе взи-
-
§ 12 Государственный архив Иркутской области (ГАИО).
И Ф. 461. Оп. 2. Д. 13. Л. 10—11.
706 2017, уо1. 18, по. 4, рр. 693-715
мание ясака не рассматривалось правительством как 2! элемент вовлечения «инородцев» в систему товарных -! отношений. Не являлся ясак таковым и по форме. Но 88 < свободная торговля пушниной и высокие ставки ясака делали более выгодным осуществление торговых операций со скупщиками мехов. Третья причина связана с сокращением популяции животных, которые явля- | лись объектами потребительской охоты. Сама природа ограничивала потребительскую охоту и делала в принципе невозможным, при неразвитых земледе- ! лии и животноводстве, исключительно натуральный характер эвенкийского хозяйства. Пушная охота тунгусов, хотя и осуществляемая с целью обмена, имеет черты присваивающего хозяйства. Предметы сбыта инородческой охоты, а это практически исключительно шкуры зверей, перед тем как превратиться в товар, подвергались лишь первичной, самой примитивной обработке, и не были готовы к непосредственному употреблению, фактически представляя собой природное сырье. Таким образом, товарный характер эко- ^ номической деятельности эвенков представляет собой | не товарное производство как таковое, а присвоение I природных богатств с целью сбыта. Такая специфика ^ товарности тунгусского хозяйства свидетельствует о Щ тесной ее взаимосвязи с традиционным способом при- а родопользования. Сам прежний способ (охота) остался ~ господствующим, но изменилась его форма, — если | ранее охота была только потребительской, то есть | натуральной, то теперь она приобрела товарный ха- ^ рактер. |
Результаты перехода эвенков к товарной охоте не- ^ однозначны. Несмотря на то, что произошло измене- ; ние формы, но не содержания традиционного способа I природопользования, видоизменилось целеполагание | экономической деятельности. По-прежнему охота служила только целям удовлетворения насущной потребности человека в пище. И все же если раньше продук-
£2 «в
С9 £2 О
— ^
Ц 3 ция охоты непосредственно употреблялась в пищу,
§ Я то теперь она обменивалась. В конце 1920-х гг. во всех ™ к
региональных группах иркутских эвенков в структуре балансов жизнеобеспечения мясо диких животных уже значительно уступало покупному продовольствию (в среднем 34,7 % против 80 % от потребностей группы в год). Более того, при сопоставлении показателей по отдельным группам выясняется, что с обеспечением продовольствием дело лучше обстоит в тех группах, в которых покупные продукты питания составляют большую часть всего продовольствия, а охота на пушного зверя более масштабна [6, с. 106.]. Специализация «бродячих» эвенков на пушной охоте стала еще и причиной расширения площадей, на которых осуществлялся промысел и, соответственно, перекочевки, и возрастание роли оленя как транспортного средства.
В XIX столетии у тунгусов заканчивается разложение родовой организации, сменившейся территориальными образованиями [8, с. 147]. Так называемый род XIX в., иногда упоминающийся источниками, фактически представлял собой патронимию (большую семью), не существовало общественных институтов выше семьи, контролирующих соотношение имущественных статусов отдельных хозяйств. Такой порядок £ сложился потому, что главным богатством для кочевых охотников после перехода к оленеводству являлись олени, а не земля. В ходе Сибирской реформы 1822 г. у нижнеилимских тунгусов была образована инородческая управа, а не родовое управление (родовые управления включали один род, тогда как управы состояли из представителей разных родов). То есть уже в начале XIX столетия как такового рода у тунгусов, судя по всему, не существовало. По крайней мере, идентификация по родовому признаку была затруднена. При § переписи 1897 г. никто из нижнеилимских тунгусов не показал свой род [5, с. 536]. Раньше род, как социаль-¡3 ный институт, контролировал экономическую актив-
гч
ность своих членов, например, с помощью перераспре- 2! деления охотничьих угодий, добычи, мест кочевий. 8-Род не был экономической структурой в том смысле, 488 что сами экономические отношения были подчинены социальным интересам, хозяйственная деятельность осуществлялась как бы внутри общины, и не выходила за ее рамки. С переходом к товарному промыслу мало того, что возросла роль отдельной семьи или отдельного охотника, — экономическая деятельность теперь была направлена за пределы общины, и оттуда же — извне — она регулировалась. Торговля с частными лицами, «покрута», необходимость выплаты ясака — все эти явления, имевшие конечной целью личную выгоду, повышали значимость индивидуального труда и сводили на нет контрольную функцию рода.
В связи с развитием пушного промысла подвергаются дальнейшей трансформации экологические традиции коренного населения. Необходимость расширения пушного промысла и активные контакты с русским и бурятским населением приводили к расши- ^ рению ассортимента огнестрельного оружия. Исполь- | зование этого «достижения» цивилизации позволяло I человеку осознать относительность зависимости от ^ природы. Восточно-Сибирский генерал-губернатор Щ Н. П. Синельников (в Иркутске — с 1871 по 1874 гг.) а писал: «Промышленная охота не регламентируется * особыми инструкциями для каждого района, произ- * водится по обычаю предков и носит хищнический ха- § рактер»13. В начале ХХ в. на Ербогаченской ярмарке, а где происходило выменивание у тунгусов пушнины | и шкур копытных животных, ежегодно фиксирова- ^ лось поступление в продажу лосиных шкур, добытых ; в весенне-летний период, что всегда было запрещено14. I
Хищническая добыча соболя вынудила губернские ||
|
--ь
13 Всеподданнейший отчет Иркутского генерал-губернатора Х
за 1906 — 1907 гг. Иркутск, 1908. С. 33. I
14 Сибирь. 1911. № 294. С. 3.
га
М
«а ж «
о еч
и г ™ к
власти в 1910 г. принять правила охоты на соболя в новой редакции, которая, в частности, запрещала соболиную охоту в период с 1 января по 1 октября каждого года, а также употребление сетей и самоловных при-способлений15. Однако применение этих весьма полезных правил фактически было невозможно проконтролировать. С сокращением соболя связано увеличение добычи белки и других животных.
Параллельно с изменениями в хозяйстве эвенков » шел процесс их ассимиляции соседними народами. ■ Ассимиляции подвергались в большей степени те группы тунгусов, которые обнаруживают признаки » трансформации традиционного хозяйства и перехода к оседлости, поскольку именно они и вступали в контакт с русскими и бурятами. При этом естественный
2 прирост в этих группах мог быть положительным, но Л за счет смешанных браков, перехода в крестьянское со-<5 словие (случаи перехода тунгусов в крестьяне на Или-о ме отмечаются с первой половины XIX в.16), изменения -Ц? хозяйственного быта общая численность эвенков не-
3 уклонно уменьшалась. Другими причинами вымирания являлись распространение болезней, алкоголизма.
^ Динамика численности тунгусского населения крас-^ норечиво говорит о вымирании этого народа на ниж-£ нем Илиме. По материалам седьмой ревизии (1815 г.) ^ в Нижнеилимской ясачной волости обитало 349 душ обоего пола17, в 1830 г. — 374 человека18, в 1861 г. — 330 ^ человек [4, ], в 1869 — 289 человек19, в 1883 г. — 276 че-? ловек20, в 1897 г. — 274 человека [4,]. В 1900 г. в Ниж-
о
^ неилимском ведомстве числилось 137 оседлых тунгуса
« 15 Всеподданнейший отчет Иркутского генерал-губернатора
^ за 1910—1911 гг. Иркутск, 1912. С. 25.
^ 16 РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 265. Л. 2.
^ 17 ГАИО. Ф. 461. Оп. 1. Д. 265. Л. 285.
| 18 Там же. Д. 1. Л. 65.
19 Там же. Оп. 2. Д. 11. Л. 5 — 6.
а "
^ 20 Там же. Д. 13. Л. 8.
(данных по «бродячим» нет)21. В 1926 г. Я. Н. Ходукин, 2 < проводя исследование хозяйства илимских тунгусов, 08-нашел лишь 120 человек в деревне Ясачной (все гово- 488 рили только по-русски) [10, с. 22]. Значительная часть : илимских тунгусов в годы Гражданской войны бежала на север от притеснений со стороны белогвардейских отрядов. В том числе этим, вероятно, объясняется | рост численности курейских и кондогирских эвенков в 1920-е гг. (с 303 человек в 1897 г. до 651, и с 293 до 629 : соответственно) [7, с. 48, 51, 52]. В. А. Туголуков считал, « что эвенки уходили на север, не желая менять традиционный образ жизни [8, с. 140]. «
Итак, в XIX — начале ХХ вв. традиционное хозяйство тунгусов нижнего Илима претерпевает серьезные изменения. На протяжении всего периода неуклонно сокращается количество оленеводческих хозяйств и растет число хозяйств земледельческо-скотоводческих, т. е. изменяется основной способ природопользования тунгусов. Интенсификация скотоводства и земледелия была тесно связана с переходом к оседлости. ^ Оседлость «кочевых» эвенков имела сезонный харак- | тер, приспособленный под земледельческий цикл ра- I бот и охотничий промысел. Означенные изменения ^ стали не только и не столько результатом истощения Щ источников традиционного потребительского про- а мысла, то есть реакцией на «вызов» природы, сколько * следствием тесных контактов с русским населением и * переходом к товарной охоте на пушного зверя. Если § распространение животноводства и земледелия в не- а которой степени делали эвенкийское хозяйство более | защищенным от воздействий и изменений природной ^ среды, то товарный промысел, напротив, способство- ; вал углублению имущественной и социальной дифференциации, снижению общего уровня жизни и ак- | тивизации контактов с внешним миром, что в итоге
ж
21 РГИА. Ф. 1291. Оп. 84. Д. 15в. Л. 133.
а Х
I щ
228 ЁЯ
«о
Ж гт О ^ О 7
¡^ Ей «5 й
с»
«в
С9 £2 и
посредством увеличения смертности и ассимиляции, приводило к сокращению населения. Таким образом, широкое распространение товарного промысла приводило к постепенному поглощению традиционных хозяйственных форм рыночными отношениями, а впоследствии — к культурной и физической ассимиляции эвенков. Специализация эвенков на пушном промысле знаменовала крах натурального хозяйства. В результате традиционное хозяйство эвенков потеряло свою этническую специфику и перестало существовать как самоорганизующаяся система.
Список использованной литературы
1. Василевич Г. М. Типы оленеводства у тунгусоязыч-ных народов (в связи с проблемой расселения по Сибири) / Г. М. Василевич. — М. : Наука, 1964. — 12 с.
2. Василевич Г. М. Эвенки. Историко-этнографические очерки (XVIII — начало ХХ в.) / Г. М. Василевич. — Л. : Наука, 1969. — 304 с.
3. Георги И. Г. Тунгузы / И. Г. Георги // Описание всех в Российском государстве обитающих народов, также их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих
I достопамятностей. — СПб., 1777. — Ч. 3 : Семоядские, Ман-джурские и Восточно-Сибирские народы. — С. 34-55.
4. Патканов С. К. О приросте инородческого населения Сибири : стат. материалы для освещения вопр. о вымирании
.§ первобыт. племен: (представлено в заседание Ист.-филол. отд. 10 марта 1910 г.) / С. К. Патканов. — СПб. : Имп. Акад. наук, 1911. — 210 с.
5. Патканов С. К. Статистические данные, показывающие племенной состав населения Сибири, язык и роды инородцев (на основании данных специальной разработки материала переписи 1897 г.). В 3 т. / С. К. Патканов. — СПб. : Тип. «Ш. Бус-сель», 1912. — Т. 3 : Иркутская губ., Забайкальская, Амурская, Якутская, Приморская обл. и о. Сахалин. — С. 433-999. — (Записки императорского Русского географического общества по отделению статистики. Вып. 3).
6. Рагулина М. В. Коренные этносы сибирской тайги: мо-„¡е тивация и структура природопользования (на примере тофа-^ ларов и эвенков Иркутской области) / М. В. Рагулина. — НоЙ восибирск : Изд-во СО РАН, 2000. — 163 с.
7112
гч
7. Сирина А. А. Катангские эвенки в ХХ веке: расселение, 2 ■ организация среды жизнедеятельности / А. А. Сирина. — М. : 8 ; Оттиск, 2002. — 284 с. 8 j
8. Туголуков В. А. Эвенки / В. А. Туголуков // Этническая °° ( история народов Севера / под ред. И. С. Гурвича. — М. : Нау- i ка, 1982. — С. 129-154. j
9. Туров М. Г. Хозяйство эвенков таежной зоны Средней Сибири в конце XIX — начале ХХ вв. (принципы освоения ! угодий) / М. Г. Туров. — Иркутск : Изд-во Иркут. гос. ун-та, : 1990. — 176 с. j
10. Ходукин Я. Н. Тунгусы реки Коченги / Я. Н. Ходу- ! кин. — Иркутск : Власть труда, 1927. — 29 с.
11. Шерстобоев В. Н. Илимская пашня. В 2 т. / В. Н. Шер- 1 стобоев. — Иркутск : Иркут. ОГИЗ, 1949. — Т. 1 : Пашня Илимского воеводства XVII и начала XVIII века. — 596 с.
12. Шерстобоев В. Н. Илимская пашня. В 2 т. / В. Н. Шерстобоев. — Иркутск : Ирк. кн. изд-во, 1957. — Т. 2 : Илимский край во II—IV четвертях XVIII века. — 673 с.
References
1. Vasilevich G. M. Tipy olenevodstva u tungusoyazychnykh naro-dov (v svyazi s problemoi rasseleniya po Sibiri) [The Types of reindeer herding have of tungusian peoples (in connection with the prob- ^ lem of resettlement in Siberia)]. Moscow, Nauka Publ., 1964. 12 p.
2. Vasilevich G. M. Evenki. Istoriko-etnograficheskie ocherki | (XVIII — nachalo XX v.) [Evenks. Historical and ethnographic es- ^ says (18th — early 20th centuries)]. Leningrad, Nauka Publ., 1969. ^ 304 p. Щ
3. Georgi I. G. Beschreibung aller Nationen des Russischen Re- ^ ichs, ihrer Lebensart, Religion, Gebräuche, Wohnungen, Kleidung und I übrigen Merkwürdigkeiten. Sankt Petersburg, 1777. (Russ. ed.: Geor- 1 gi I. G. Opisanie vsekh v Rossiiskom gosudarstve obitayushchikh naro- | dov, takzhe ikh zhiteiskikh obryadov, ver, obyknovenii, zhilishch, ode- I zhd i prochikh dostopamyatnostei. Saint Petersburg, 1777. Vol'naya ^ tipografiya Veitbrekhta i Shnora, ss. 34-55.). I
4. Patkanov S. K. O priroste inorodcheskogo naseleniya Sibiri [Growth of the aboriginal population of Siberia]. Saint Petersburg, V Imperatorskaya Akademiya nauk Publ., 1911. 210 p. 1
5. Patkanov S. K. Statisticheskie dannye, pokazyvayushchie ple- ^ mennoi sostav naseleniya Sibiri, yazyk i rody inorodtsev (na osnovanii ® dannykh spetsial'noi razrabotki materiala perepisi 1897 g.). [Statistic | data showing the tribal composition of the population of Siberia, ^ language and birth of foreigners (based on the special develop- щ
M
SS «о
s ®
Ж гт о еч U z ïï ® «5 £
о
ев
C9 £2 о
ÎN
S-
if ¡3 714
ment of the material to the 1897 census)]. Saint Petersburg, Bussel' Publ.,1912, vol. 3, pp. 433-999. (In Russian).
6. Ragulina M. V. Korennye etnosy sibirskoi taigi: motivatsiya i struktura prirodopol'zovaniya (na primere tofalarov i evenkov Irkutskoi oblasti) [Indigenous ethnic groups of the Siberian taiga: motivation and structure of environmental management (in the context of Tofalars and Evenks of the Irkutsk region)]. Novosibirsk, Publishing House of Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences Publ., 2000. 163 p.
7. Sirina A. A. Katangskie evenki v KhKh veke: rasselenie, organi-zatsiya sredy zhiznedeyatel'nosti [Katanga Evenks in the 20th century: resettlement, organization of life-sustaining activity]. Moscow, Ottisk Publ., 2002. 284 p.
8. Tugolukov V. A. The Evenks. In Gurvich I. S. (ed.). Et-nicheskaya istoriya narodov Severa [Ethnic history of the peoples of the North]. Moscow, Nauka Publ., 1982, pp. 129-154. (In Russian).
9. Turov M. G. Khozyaistvo evenkov taezhnoi zony Srednei Sibiri v kontse XIX — nachale KhKh vv. (printsipy osvoeniya ugodii) [Economy of the Evenks in the taiga zone of Central Siberia in the late 19th — early 20th centuries (principles of land development)]. Irkutsk State University Publ., 1990. 176 p.
10. Khodukin Ya. N. Tungusy reki Kochengi [The Kokenge river Tunguses]. Irkutsk, Vlast' truda Publ., 1927. 29 p.
11. Sherstoboev V. N. Ilimskaya pashnya [Ilim arable land]. Irkutsk, Irkutskoe oblastnoe izdatel'stvo Publ., 1949, vol. 1. 596 p.
12. Sherstoboev V. N. Ilimskaya pashnya [Ilim arable land]. Irkutsk, Irkutskoe oblastnoe izdatel'stvo Publ., 1957, vol. 2. 673 p.
J Информация об авторе
Курышов Андрей Михайлович — кандидат исторических наук, доцент, кафедра истории и международных отношений, Байкальский государственный университет, Российская Федерация, 664003, г. Иркутск, ул. Ленина, 11, e-mail: [email protected].
Author
Andrey M. Kuryshov — PhD in History, Associate Professor, Department of History and International Relations, Baikal State University, 11, Lenin Str., Irkutsk, 664003, Russian Fed-eration, e-mail: [email protected].
Для цитирования
Курышов А. М. Эвенки нижнего Илима в XVII — начале ХХ вв.: направленность и содержание процессов изменения традиционного хозяйства / А. М. Курыышов // Исто-рико-экономические исследования. — 2017. — Т. 18, № 4. — С. 693-715. — DOI: 10.17150/2308-2588.2017.18(4).693-715.
For Citation
Kuryshov A. M. The Evenks of the Lower Ilim in the 17th — Early 20th Centuries: the Orientation and Content of the Traditional Economy Evolution Processes. Istoriko-ekonomicheskie issledovaniya = Journal of Economic History & History of Economics, 2017, vol. 18, no. 4, pp. 693-715. DOI: 10.17150/2308-2588.2017.18(4).693-715. (In Russian).
