CC BY
255
B. А. КОШЕЛЕВ
Новгородский государственный университет
ЕВАНГЕЛЬСКИЙ "КАЛЕНДАРЬ" ПУШКИНСКОГО "ОНЕГИНА" (к проблеме внутренней хронологии романа в стихах)
Проблема "календаря" "Евгения Онегина" - далеко не новость в пушкиноведении. Она была поставлена еще восемь десятилетий назад Р.В.Ивановым-Разумником1 и с тех пор многократно уточнялась, развивалась и варьировалась. Она отразилась в комментариях к роману2, в известных работах ГА.Гуковского, ИМ.Семенко,
C.Г.Бочарова, ИМ.Тойбина, M.Лазуковой, ЮМ.Никишова, В.С.Баевского3, во множестве популярных статей. К настоящему времени в решении этой проблемы обнаружились две полярно противоположных позиции.
1 Иванов-Разумник Р.В. "Евгений Онегин"//Иванов-Разумник Р.В. Соч.Т.5. Пг., 1916. С.48-113.
2Бродский Н.Л. Комментарий к роману A.C.Пушкина "Евгений Онегин". 1-5-е изд. M., 1932-1964; Бонди С.М. [Пояснительные статьи] // Пушкин A.C. Евгений Онегин. M.; Л., 1936 (многокр. пере-изд.); Eugene Onegin. A Novel in Verse by Aleksandr Puskin. Translated from Russian with a commentary, by Vladimir Nabokov. Vol.1-4. New York, 1964; Тархов A.E. Судьба Евгения Онегина: Комментарий // Пушкин A.C. Евгений Онегин. M., 1978; Лотман Ю.М. Роман A.C.Пушкина "Евгений. Онегин": Комментарий. Л., 1980.
3 Чуковский Г.А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. M., 1957. С.274-278;
Семенко И.М. Эволюция Онегина // Русская литература. 1960. № 2. С 111-128; Бочаров С.Г. Форма плана // Вопросы литературы. 1967. № 12. С. 115-136; Тойбин И.М. "Евгений Онегин": поэзия и история // Пушкин: Исследования и материалы. IX. Л., 1979. С.83-99; Лазукова M.. Время в романе "Евгений Онегин" // Литература в школе. 1974. № 2; Никишов Ю.М. Пушкин как герой своего стихотворного романа // Вопросы биографии и творчества A.C.Пушкина. Калинин, 1979. С.24-46; Баевский B.C. Время в "Евгении Онегине" // Пушкин: Исследования и материалы. XI. Л., 1983. С. 115-130.130
131
Одна из них наиболее последовательно и тонко представлена в известном комментарии ЮМ.Лотмана: "... точность соотнесенности событий романа с хронологией была сознательно противопоставлена Пушкиным поэтике таких произведений, как "Бахчисарайский фонтан"..."4 Последовательно выстроив "цепь основных дат" линейной хронологии "Онегина" (1795 - год рождения Онегина;
1811-1812 - окончание его "ученья" и выход "в свет"; зима 1819 - весна 1820 - время действия первой главы и т.д.), исследователь как бы "документировал" внутреннюю прикрепленность романа в стихах к истории: "... автор явно рассчитывает на то, что читатель непосредственно знаком с атмосферой эпохи, без пояснений чувствует ее менявшееся не по годам, а по месяцам и неделям дыхание"5. Традиционная линейная схема исчисления романного времени приводила к близким результатам. "Mbi знаем точно даты всех главных событий в романе... - замечал ГА.Гуковский. - Так, например, Ленский был убит утром 14 января 1821 года (по ст. стилю), через день после "Татьянина дня". Онегин уезжает из деревни весной 1821 года, путешествует с 3 июня 1821 года и попадает в Одессу к 1824 году, то есть именно тогда, когда там жил и Пушкин. Поэтому они встретились. A затем они разъехались: Пушкин в Mихайловское (30 июля 1824 года), а Онегин - в Петербург..."6 Кроме того, что эта схема служила объективным доказательством концепции "Онегин - декабрист" (романное время заканчивается весной 1825 года - "Пройдет еще полгода, и Онегин придет на Сенатскую площадь"), она оказывалась важной и для истолкования новаторской поэтики романа в стихах: "Такая хронологическая точность -
своеобразное нововведение Пушкина в литературе... Нет никакого сомнения в том, что этот принцип не причуда, не прихоть писателя: он выражает проясненный до конца и конкретизированный принцип историзма в понимании и изображении
к 7
человека '.
Вторая позиция наиболее последовательно отражена в известной статье В.С.Баевского. Представив серию логических "неувязок" подобного "календаря", дав множество остроумных наблюдений, исследователь пришел к выводу, что в романе существует "многоплановый образ времени", соответствующий пушкинской поэтике "противоречий", что автор воссоздает "динамичный образ эпохи 20-х годов без скрупулезной проработки всех деталей и без ограничения хронологии определенными календарными
4 Лотман Ю. М. Указ. соч. С.18.
5 Там же.
6 Гуковский Г.А. Указ. соч. С.275-276.
7 Там же. С.276-277. 132
датами начала и конца", а "время романа - не столько историческое, сколько культурно-историческое, вопросы же хронологии оказываются на периферии художественного зрения поэта"8.
Работа В.С.Баевского, получившая одобрительный резонанс, как бы "закрывала" эту проблему (отводя ее в обширную сферу популярного, "народного" пушкиноведения). Однако, думается, и в ней акценты расставлены достаточно зыбко. Что представляет собой "многоплановый образ времени"? чем отличается "историческое" время от "культурно-исторического"? стало ли романное время "Онегина" тем "нововведением Пушкина в литературе", которое знаменовало его новый принцип историзма? Пушкинская поэтика, вероятно, все-таки глубже этих аморфных определений.
Наконец, в данном случае никуда не уйти от того полушутливого пушкинского замечания, с которого все началось. Это - 17-е примечание к отдельному изданию "Онегина". Комментируя в 4-й строфе третьей главы стихи: "Они дорогой самой краткой / Домой летят во весь опор", Пушкин счел необходимым уточнить: "В прежнем издании, вместо домой летят, было ошибкою напечатано зимой летят (что не имело никакого смысла). Критики, того не разобрав, находили анахронизм в следующих строфах. Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю" (VI, 193)9.
Примечание это толкуется по-разному. Оно является отправным, существенным для представителей первой из указанных выше позиций: Пушкин-де прямо указывает на то, что романное и историческое время совпадают и каждое романное событие приурочено к конкретной дате. Сторонники второй позиции считают его попутным замечанием, в котором "поэт имел в виду не хронологию, а календарь природы, правильную, естественную смену времен года, циклическое движение времени, отражающее вечное обновление жизни"10, - замечание это, дескать, ограничивается указанием на опечатку, представившую зиму вместо лета, а "расчисление" времени "по календарю" ограничивается только "календарем природы". Последнее, впрочем, не отрицалось и в пределах первой позиции. "В романе последовательно,
8Баевский B.C. Указ. соч. С. 129-130.
9 Здесь и далее произведения Пушкина цитируются по изд.: Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Л.; М.: Изд-во АН СССР, 1937-1949. T.I-XVI.
10Баевский B.C. Указ. соч. С. 125. См. также: Тойбин И.М. Указ. соч. С. 91-95.
неукоснительно и точно указываются смены времен года..." - писал Г.А.Гуковский11.
Об "онегинском" "календаре природы" - речь впереди. Вначале присмотримся к существу самой исходной пушкинской формулы: "...время расчислено по календарю". Она не так уж проста и однозначна, как кажется.
В ней два ключевых слова: календарь и время.
Слово "календарь", согласно "Словарю языка Пушкина", употреблено в его сочинениях 14 раз. Во всех случаях имеется в виду только конкретное значение: церковный, светский или литературный "ежегодник": "календарь осьмого года" у дяди Онегина (VI, 32); "придворный календарь" у отца Гринева (VIII, 370); "календарь" Бестужева - альманах "Полярная звезда" (XIII, 51); просьба прислать "всевозможные календари, кроме Придворного и Академического" в письме брату (XIII, 130) и т.д. Пушкин (и - шире - пушкинская эпоха) не знает "абстрактного" употребления этого слова: "календарь природы", календарь событий и т.д. Для него календарь - это просто книга определенного содержания, и только.
Слово "время" употреблено Пушкиным в шести основных и тринадцати оттеночных значениях. Основное, и самое частое, употребление этого слова зафиксировано в значении "длительность и последовательность бытия". Между тем это значение в словоупотреблении XIX века было предельно "размытым" - вот "расшифровка" понятия время в толковом словаре В.И.Даля: "...длительность бытия; пространство в бытии; последовательность существования; продолжение случаев, событий; дни за днями и века за веками, последовательное течение суток за сутками". Даль (в соответствии с представлениями XIX века) явно смешивает разные системы отсчета времени, каждая из которых давала свое, особое представление о временном течении.
Наиболее привычна для нас линейная форма измерения времени: "длительность бытия", "дни за днями и века за веками". Отсчет условных годовых циклов ведется в данном случае от какого-то момента в историческом прошлом (год основания Рима, год первой Олимпиады, год Хиждры у мусульман, Рождество Христово и т.п.). "Линейное" время исходит из представления о необратимости происходящих событий и предполагает некий "арифметический" счет: лет, дней, недель и т.д.
Более древним является циклический счет времени, который учитывает не временную необратимость, а временную повторяемость: повторяются суточный, месячный, годовой циклы;
11 Гуковский Г.А. Указ. Соч. С.276. 134
на Востоке появляются 12-летний и 60-летний циклы и т.д. С представлением о цикличности связано и само русское слово "время" - этимологически однокоренное со словами "вертеть" и "веретено".
Но в человеческом сознании существует и еще более древний способ осознания и отсчета времени - дискретный. Время понимается не только как "длительность бытия", но и как "последовательность существования, продолжение случаев и событий", - естественно, что имеются в виду "случаи и события" конкретной человеческой жизни. Л.Н.Гумилев привел интересный пример такого временного исчисления: "Царевна из южнокитайской династии Чэн, уничтоженной северной династией Суй, попала в плен. Она была отдана в жены тюркскому хану, желавшему породниться с Китаем. Пленница скучала в степях и сочинила стихотворение, в котором показала, что основой времени служит "превратность". Стихотворение звучит так:
Предшествует слава и почесть беде, Ведь мира законы - трава на воде. Со временем блеск и величье умрут, Сравняются, сгладившись, башня и пруд.
Я царскою дочерью прежде была, А ныне в орду кочевую зашла, Скитаясь без крова и ночью одной, Восторг и отчаянье были со мной. Превратность царит на земле искони, Примеры ты встретишь, куда ни взгляни, И песня, что пелась в былые года, Изгнанника сердце тревожит всегда".
"Здесь, - продолжает Л.Н.Гумилев, - время рассматривается как колебательное движение, а определенные отрезки группируются в зависимости от насыщенности событиями. Создаются большие "участки" времени, имеющие свои начала и концы. Китайцы и называли это одним легким словом - "превратность". Каждая "превратность" происходит в тот или иной час исторического времени и, начавшись, неизбежно кончается, сменяясь другой "превратностью". Вот такое-то ощущение дискретности (прерывности) времени помогает излагать и понимать течение исторических событий, их связи и последовательности"12.
Парадокс "художественного времени" вообще заключается в том, что оно воплощает все принятые системы отсчета и их нераздельности - как нераздельно существует в нашем бытии единое
12 ГумилевЛ.Н. От Руси до России: Очерки этнической истории. СПб., 1992. С.17-18.
135
абсолютное время. Применение каждой из форм времяисчисления ("линейной", "циклической" или "дискретной") требует некоей абстрагированности от реальности человеческого бытия. Художественный историзм отвергает эту необходимую житейскую абстракцию и представляет в качестве "второй реальности" именно абсолютное время - вне зависимости от того, каким способом оно исчисляется.
"Евгений Онегин" - ярчайший пример именно такого, целостного, осознания абсолютного времени.
Поэтому измерение "линейного" времени романа в стихах, предпринятое Р.В.Ивановым-Разумником и его многочисленными последователями, есть не представление о действительной внутренней хронологии "Онегина", а лишь собрание неких условных "линейных" дат, которые в целом могут и не соответствовать "последовательности существования" романного бытия. С другой стороны, те "противоречия", на которые указал сам Пушкин и которые в изобилии были отмечены В.С.Баевским, никак нельзя оценивать как нечто принципиальное: просто романное (абсолютное) время оказывается шире и сложнее привычного нам хронологического счета. И к этим противоречиям необходимо иное отношение.
"Все украшало кабинет / Философа в осьмнадцать лет..." - это Онегин в первой главе (VI, 14), непосредственно перед отъездом в деревню. "Вот как убил он восемь лет, / Утратя жизни лучший цвет" (VI, 76) - имеется в виду период "светской" жизни Онегина; по расчетам получается, что он вступил "в свет" десяти лет от роду. "Дожив без цели, без трудов / До двадцати шести годов..." (VI, 170) - это Онегин в последней главе, возвратившийся из "странствий". Если исходить из арифметических указаний, посвященных возрасту главного героя, то основное действие романа охватывает восемь лет (26 минус 18). Однако известная линейная схема предполагает, что оно, по крайней мере, в полтора раза короче (конец 1819 -
весна 1825), - и комментаторам пришлось пойти на явные "линейные" ухищрения, чтобы свести концы с концами (дескать, "осьмнадцать лет" - это не возраст героя в первой главе, а время, "когда он покинул родительский кров", а 26 лет - это время, "когда Онегин после дуэли оставил свою деревню"13 - оба утверждения достаточно произвольны). Между тем данные хронологические указания нисколько не нарушают логики "абсолютного" времени, которая отнюдь не предполагает какой-либо изначальной "линейной" жесткости.
13 Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 20, 18. 136
Другой пример. В отличие от возраста Онегина, возраст Ленского достаточно устойчив: "Он пел поблеклый жизни цвет / Без малого в осьмнадцать лет" (VI, 35); "...пускай поэт / Дурачится; в осьмнадцать лет / Оно простительно..." (VI, 121) -последнее указание относится к Ленскому накануне гибели. Но эта устойчивость возрастного указания нисколько не помогает житейской логике устойчивости "линейного" счисления. В самом деле: за свои 18 лет Ленский успел, похоронив родителей (его отец упоминается в романе вместе с отцом Лариных - VI, 40), вступить во владение имениями и стать "помещиком новым" (VI, 33), что было невозможно по закону до исполнения 21 года. Кроме того, он успел поучиться в Геттингене (обыкновенный срок подобного учения был не менее четырех лет), стать "поклонником Канта и поэтом" (VI, 33), а до учебы, в отроческом возрасте, сговориться о женитьбе на Ольге. За несколько месяцев романного действия он успел подружиться с Онегиным, поучаствовать в длительных "спорах" и "размышлениях" и почти повенчаться с невестой после столь же длительных ухаживаний: его свадьба была назначена "чрез две недели" (VI, 94) после последнего разговора с Онегиным, то есть через неделю после именин Татьяны! Множество "нелинейных" событий, пришедшихся на долю бедного Ленского, заставляет усомниться и в однозначно "линейном" представлении об "осьмнадцати летах". И это опять-таки не конкретный пушкинский "недосмотр", а общий закон проявления художественного времени. Ибо гораздо чаще Пушкин обращается в романе именно к дискретному, "колебательному" времени - к нелинейной смене "превратностей", между которыми нет прямой преемственности. Вот два показательных примера.
Если рассматривать события, отраженные в первых главах "Онегина", с точки зрения "линейности" времени, то получается огромное, неправдоподобное нагромождение. Как указал автор в предисловии к первой главе, "она в себе заключает описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 года..." (VI, 638). Следующая "линейная" точка, обычно употребляемая комментаторами, - 5 мая 1820 г. - время, когда Пушкин отбыл из Петербурга в южную ссылку ("Но скоро были мы судьбою / На долгий срок разведены..." - VI, 26). Между этими точками - 5-6 месяцев. "Именно в это время, - замечает В.С.Баевский, - Онегиным овладела хандра, ему надоели друзья и дружба, "причудницы большого света", красотки молодые, он попытался стать литератором и отказался от этого намерения, пристрастился к чтению и оставил его, собрался за границу, похоронил отца, распорядился оставленным им наследством, подружился и расстался с автором. Непосредственные читательские
137
впечатления говорят нам, что этот трудный период жизни Онегина длится не
II14
месяцы, но годы" .
Но ведь дальше - больше! Если принять за исходную точку то обстоятельство, что Онегин "расстался" с автором в начале мая 1820 года (каким-то образом успев
погулять с ним по Петербургу во время белых ночей!), то дальнейшие события оказываются и вовсе "спрессованы" в 1-2 месяца. Ибо именно после расставания с автором Онегин похоронил отца и сумел рассчитаться с заимодавцами (что по закону опять-таки было невозможно: он имел право распоряжаться наследством не ранее чем через 40 дней после смерти родственника). Затем он "в пыли на почтовых" (VI, 5) "стремглав по почте поскакал" (VI, 27) в деревню к дяде, но "застал его уж на столе" и похоронил вслед за отцом. Далее он, как водится, стал "сельский житель" (VI, 27) - тоже, между прочим, не менее чем через 40 дней! - и начал проводить серьезные хозяйственные преобразования, учредил "порядок новый" (VI, 32), заменив "ярем барщины" "оброком легким". Это предприятие тоже не могло быть осуществлено мгновенно: требовалось разрешение, по меньшей мере, губернского начальства. Но Онегин-таки провел его - и вызвал неудовольствие соседей, которые "сначала" к нему "езжали" (VI, 33) и лишь через некоторое время "дружбу прекратили с ним..." Он, вероятно, успел получить с крестьян этот самый "легкий" оброк, ибо завел в своем быту много вещей, у дяди отсутствовавших: "донского жеребца" (VI, 33), "свой кофе" и "плохой журнал" (VI, 89), "бильярд в два шара" (VI, 91), "Вдовы Клико или Моэта / Благословенное вино" (VI, 92) и т.д. У него явилась "белянка черноокая" (VI, 89) - вероятно, крепостная любовница. Затем Онегин подружился с Ленским, и споры с поэтом вошли в привычку. Наконец, он посетил вместе с другом Лариных - и Татьяна написала к нему письмо...
Настанет ночь; луна обходит Дозором дальный свод небес, И соловей во мгле древес Напевы звучные заводит (VI, 58).
А соловьи, как известно, прекращают пение в середине июня (по старому стилю). Для перечисленных выше событий (на которые тоже требуются годы) в романе времени не оставлено вовсе, если ограничиваться опять-таки "линейным" счетом, а не игрой "превратностей".
И так называемый "календарь природы" Пушкиным, в общем-то, не очень уж соблюдается. Вот замечание Г.А.Гуковского:
14Баевский B.C. Указ. соч. С. 119. 138
"В романе последовательно, неукоснительно и точно указываются смены времен года, - например, лето во время первого свидания Татьяны (жара, брусничная вода), затем ранняя осень во время их свидания в саду (сбор ягод, и вечером стекла окна уж "хладные")..."15 Но ведь между письмом Татьяны (написанным сразу же после первой встречи) и "свиданием в саду" проходит два дня (VI, 69-70)! В действительности же между прекращением соловьиного пения и созреванием садовой малины - не менее месяца!
Еще более странным с "линейной" точки зрения оказывается порядок событий в конце шестой - начале седьмой глав романа. "Линейное" время определяется датой дуэли Ленского (14 января, через день после Татьянина дня) и началом лета этого же года, когда Татьяна попадает в дом уехавшего Онегина. В финальных строфах шестой главы - картина "простого" памятника на могиле поэта, который навещает и любит все живущее: "Там пахарь любит отдыхать, / И жницы в волны погружать / Приходят звонкие кувшины...", "Пастух, плетя свой пестрый лапоть, / Поет про волжских рыбарей...", "И горожанка молодая, / В деревне лето провождая..." (VI, 134). Общая картина явно "летняя" - некое хронологически близкое лето, последовавшее вслед за гибелью поэта, удостоенного всеобщим сожалением: "... и слеза / Туманит нежные глаза" (VI, 134).
В начале седьмой главы представлена "весенняя" картина того же памятника: "Там соловей, весны любовник, / Всю ночь поет; цветет шиповник..." (VI, 141). И оказывается, что этот "простой" памятник, "камень гробовой" (и когда только успели его поставить - зимой что ли?) - "Забыт. К нему привычный след / Заглох. Венка на ветви нет..." (VI, 142). Но в таком случае как же быть с предшествующей, "летней" картиной всеобщей памяти и сожаления? При "линейном" отношении к событиям оказывается совершенно бессмысленным и следующее указание:
Бывало, в поздние досуги Сюда ходили две подруги, И на могиле при луне, Обнявшись, плакали оне (VI, 142).
Зимой что ли "плакали"? Ведь уже к весне одна из "подруг", бывшая невестой покойного, успела уехать с неким "уланом". А другая "подруга", Татьяна, за эти же несколько месяцев успела отказать, по крайней мере, трем женихам (VI, 150)!
15 Гуковский Г. А. Указ. соч. С.276.
139
Формально - событий здесь опять-таки не на месяцы: на годы! Но ни "месяцев", ни "годов" в данном линейном исчислении попросту не оказывается. Казалось бы, Пушкина эти "годы" просто не интересуют: "превратности" происходят вне хронологического счета.
Но в таком случае как быть с формулой: "...времярасчислено по календарю"?
Календарное "расчисление" - это всегда, по существу, "расчисление" циклическое, рассчитанное на повторяющиеся временные изменения внутри какого-то отрезка бытия, - в данном случае года. Единственной книгой в доме невежественного дяди Онегина оказывается "календарь осьмого года" - устаревший, но тем не менее весьма полезный именно из-за установки этой книги на повторяемость общих знаменательных дат, праздников и т.д.
Эта "календарная", циклическая установка на повторяемость оказывается и основой временной организации романа в стихах "Евгений Онегин". Так, "двумя композиционными опорами произведения" становятся описанный в первой главе "день Онегина" и сопоставимый с ним "день автора", представленный в финале ("Отрывки из путешествия Онегина")16. Но элементы циклической повторяемости видим и на более длительных временных "срезах".
Характерно, например, что каждая перемена в романном действии обозначается неким "моментом перехода" в ежегодном состоянии природы:
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало... (VI, 89)
(формально еще продолжается лето, но оно уже являет некоторые приметы осени);
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа... (VI, 97)
(и далее - развернутый приход зимы и особенно волнующий первый день этой перемены);
Дни мчались; в воздухе нагретом Ужразрешалася зима... (VI, 184) (курсив мой. - В.К.) (опять-таки: уже не зима - но еще не весна!).
16 См.: Чумаков Ю.Н. "Евгений Онегин" и русский стихотворный роман. Новосибирск,
1983. С. 6-34. 140
С этими "моментами перехода" связаны и те основные "узлы" романного действия, которые Пушкин удостаивает подробным описанием. Причем - отметим -сопоставимые события представлены в сопоставимых временах года. Вот подробно описанное праздничное собрание гостей. В романе представлены три бала и один "светский раут". Все они происходят в разгар зимы - в январе: случайно ли это? Почему в одном случае деревенское торжество описывается в двух строках ("Попы и гости ели, пили, / И после важно разошлись... " - VI, 27), а в другом случае в пределах целой главы пятой (хотя по логике вещей в обоих торжествах участвуют одни и те же лица)?
Сопоставимое романное время принято Пушкиным и для описания значимых внутренних переживаний любимой героини - Татьяны. Письмо Татьяны к Онегину сопровождается обилием примет цветущего лета: пение соловья, "вдохновительная луна" (полнолуние), "рожок пастуший", "песня девушек", собирающих ягоды, и т.д. Но теми же приметами сопровождены и раздумья Татьяны, посещающей дом Онегина (седьмая глава):
Был вечер. Небо меркло. Воды Струились тихо. Жук жужжал. Уж расходились хороводы; Уж за рекой, дымясь, пылал Огонь рыбачий. В поле чистом, Луны при свете серебристом, В свои мечты погружена Татьяна долго шла одна (VI, 145).
И здесь циклическая соотнесенность "примет" явно не случайна и связана с интересующим нас "расчислением" по календарю.
В словаре Даля слово "календарь" определено следующим образом: "роспись всех дней в году, с показанием и других, к сему относящихся, сведений; месяцеслов. Святцы составляют часть календаря, а сведения астрономические, по суточному и годовому обращению земли и планет, другую". В XVIII столетии "месяцесловы" включали в себя и справочную часть, содержащую общую роспись чинов Российской империи, - в пушкинские времена "календарь" уже был отделен от "Адрес-календаря" (собственно справочной части) и устойчиво включал следующие элементы:
1) собственно календарь, который в оглавлении именовался так: "Месяцы, содержащие в себе святцы, аспекты, течение солнца, вид луны и прочие небесные явления";
2) четыре дополнительные таблицы: "Церковное счисление", "Роспись господским праздникам и статским торжественным
141
дням", "Таблица некоторых особых праздников, дней и церковных обрядов на текущий год", "Кавалергардские и молебственные дни";
3) дополнительную часть, в которой (с некоторыми вариантами) представлялись "некалендарные" сведения географического характера (восход и заход солнца в разных регионах мира, среднемесячная температура, роспись городам Российской империи и т.д.), статистические данные (численность населения регионов страны, число школ, приходов и т.п.), генеалогические таблицы (в частности, роспись императорского дома) и, наконец, бытовые сведения, относящиеся к данному году: приход и отход почты, такса на почтовые отправления и поездки, отчеты полиции и
др.
В пределах собственно "календарной" росписи важную часть занимали сведения церковные - с ними были связаны и праздники именин (святцы), и выходные дни (прежде всего - две "выходные" недели: на Рождество и на Пасху). Особо указывались "переходящие" церковные даты - праздники, приходившиеся на воскресенье: Троица, Радоница, Икона "Живоносный источник", Вознесение и т.д.
Состояния природы календарь, по понятным причинам, не указывал: год на год не приходится. Но и Пушкина абстрактный "календарь природы", как мы видели, по большому счету не очень-то интересует. Он запросто смещает в одной "картинке" несколько погодных пластов. Вот типичный пример такого смещения - из первой главы, "день Онегина":
Покаместь в утреннем уборе, Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар, И там гуляет на просторе, Пока недремлющий брегет Не прозвонит ему обед.
XVI
Уж темно: в санки он садится "Пади, пади!" раздался крик; Морозной пылью серебрится Его бобровый воротник. К Talon помчался... (VI, 11)
Попробуйте соединить две указанных здесь принадлежности верхней одежды Онегина: "боливар" (легкую широкополую шляпу из плотного шелка) и заиндевевшую бобровую шубу... Действие "дня Онегина", как известно, разворачивается морозной петербургской зимой ("Еще, прозябнув, бьются кони, / Наскуча упряжью своей, / И кучера, вокруг огней, / Бранят господ 142
и бьют в ладони..." - VI, 14); само гуляние по бульвару, да еще "на просторе", да еще в летней бразильской шляпе в это время весьма сомнительно. Но Пушкину важно ввести в повествование "боливар" (символ республиканского вольнолюбия) - и он легко забывает о "календаре природы".
Другое дело - "устойчивый" календарь христианских праздников. Для православного человека пушкинского времени понятие "календарь" включало в себя непременное представление о церковном, евангельском годе:
Они хранили в жизни мирной Привычки милой старины; У них на масленице жирной Водились русские блины; Два раза в год они говели; Любили русские качели, Подблюдны песни, хоровод; В день Троицын, когда народ Зевая слушает молебен, Умильно на пучок зари Они роняли слезки три... (VI, 47)
В нескольких строках, посвященных "привычкам милой старины", воссозданы важнейшие вехи повседневного бытия православного русского человека, охватывающие почти весь его годовой "цикл". Здесь и "масленая неделя" (начинавшаяся в промежутке от 26 января до 1 марта17), и говение дважды в год,
связанное с двумя основными годичными постами (Великий пост начинался сразу же после "масленицы жирной" - от 2 февраля до 8 марта - и продолжался семь недель, до Пасхи; Филиппов пост, длившийся с 15 ноября до Сочельника 24 декабря). "Русские качели" были непременной принадлежностью празднования Пасхи (переходящий праздник: от 22 марта до 24 апреля); "день Троицын" - 49-й день после Пасхи, непременной принадлежностью этого дня являлся "хоровод" (хороводы обыкновенно начинали в Троицу и оканчивали в "русалкино заговенье" перед Петровым днем, 29 июня). Наконец, "подблюдны песни" Пушкин подробно опишет в пятой главе "Онегина" как принадлежность святок - времени от Рождества (25 декабря) до Крещения (6 января).
Подобное представление о евангельском годе было не только церковным, но и светским. Своеобразное философское обоснование его выражено в одной из заметок К.С.Аксакова, оставшейся неопубликованной. Заметка эта датируется серединой 1850-х годов, но тоже ориентирована на "милую старину" и
17 Здесь и далее все даты приводятся по старому стилю.
143
вполне выражает мировосприятие человека пушкинского времени. "Церковь, -пишет К.Аксаков, - имеет также свою историю года, но вечную, непреходящую среди сменяющихся мирских явлений, историю, необходимую для человека, для души его и для всего христианского общества. Над ходом истории мира, гибнущей ежеминутно, совершается вечный круг негибнущих святых воспоминаний Веры, -год церковный, с празднествами и постными днями. - К этим-то великим воспоминаниям Церкви должна примыкать вся деятельность человека. Благотворны они для души его. Пусть человек, покорствуя тоже воле Божией, идет в мир на историческое поприще - но да проживет он вполне священную историю года, соглашая с нею образ своей жизни"18.
Священное писание, отраженное в "истории года", давало особую эстетическую модель времени. Она базировалась на двух этапах жизни Спасителя: Рождестве Христовом и Светлом Христовом Воскресении. В соответствии с этими двумя датами (одна - непереходящая, другая - переходящая) строился и весь "порядок" народного евангельского календаря: не случайно указание о том, что "два раза в год они говели" (накануне Рождества и перед Пасхой), предваряет перечисление всех ежегодных "привычек милой старины" у супругов Лариных. Святки от Рождества до Крещения; Великий пост от Прощеного воскресенья масленицы до Пасхи (предполагавший отказ от всяких увеселений, в том числе и общественных); пасхальные празднества, Радоница (в период с 31 марта по 3 мая), Вознесение (в период с 1 мая по 3 июня), Троица. Летние праздники, наступавшие после Троицы, осложнялись постами - Петровым (оканчивался в день Петра и Павла) и Успенским (от 1 августа (день происхождения честных древ, Первый Спас) до Успения, 15 августа); с ними связывались и природные изменения: "Петр и Павел - час убавил; Илья-пророк - два уволок..." (Ильин день, 20 июля) - ср. у Пушкина: "Короче становился день... " Осенние праздники завершались "непереходящим" Филипповым (или Рождественским) постом, начинавшимся 15 ноября и продолжавшимся 40 дней - до Рождества. На эту ежегодную годичную модель накладывались и праздники, имевшие "языческие" истоки: весенний Юрьев день (23 апреля), Аграфена-купальница (23 июня), Иван Купала (24 июня) и т.д., и праздники "личные", именины, тоже связанные с календарем.
18 Аксаков К. С. Великий пост. - РГАЛИ. Ф.10, оп.4, ед.хр.7, л.30. Эта популярная статья предполагалась к публикации в газете "Молва" 1857 года.
144
Поэтому не случайно, что именно в этот, евангельский, календарь оказываются включены основные события романа "Евгений Онегин". Вот упомянутые уже четыре "массовых сцены" "Онегина" - балы. Наше "школьное" представление о том, будто петербургские дворяне "гуляли" на балах всю долгую зиму, нуждается в уточнении. По крайней мере, любое официально заявленное общественное увеселение (на которое "записочки несут", VI, 10; украшают дом "плошками", а кареты "двойными фонарями", VI, 16, и т.д.) не могло происходить во время постов. Невозможен был во время постов и бал в Дворянском собрании в Москве, представленный в седьмой главе (VI, 161-163). Подобного рода мероприятия ограничивались временем от Рождества (25 декабря) до Прощеного воскресенья масленицы (самая ранняя дата которого - 1 февраля). В пределах этого месяца-двух и шли балы; их время поневоле приходилось на разгар морозов, поэтому Пушкину, которому хотелось одновременно и "бал петербургский описать", и подчеркнуть республиканский "боливар" Онегина, пришлось совместить две противоречивые данности в нелепом наряде главного героя.
Пределы эти можно несколько уточнить. Деревенский "бал" в доме Лариных происходит в точно определенный день: 12 января (именины Татьяны); этот день, связанный с "законом лунного полугодия", был праздником, традиционно отмечавшимся еще с языческих времен. Петербургский бал в первой главе лишен примет "маскерада", следовательно, происходит уже после Святок (после 6 января), но еще во время сильных морозов, то есть опять-таки "около" Татьянина дня. Около этого же времени происходит и бал в Дворянском собрании в Москве: незадолго до приезда Лариных в первопрестольную был Сочельник (24 декабря - VI, 157); потом начались святочные "родственные обеды" (VI, 158); наконец - "ее привозят и в Собранье..." (VI, 161). "Светский раут" в последней главе, в отличие от бала, мог происходить и во время Поста (ср. примечание Пушкина: "Rout, вечернее собрание без танцев, собственно значит толпа" - VI, 195), но логически он может быть приурочен к тому же времени: не случайно в черновых вариантах на этом "рауте" присутствуют царь и "Лалла-Рук" (VI, 637), лица официальные и зависимые от "календарных" установлений.
Четыре бала - это знаки четырех временных циклов, вместившихся в роман. Два из них связаны с двумя главными персонажами "вместе" ("Татьяны именины" и "светский раут"); два - предоставлены персонажам "по отдельности": Онегин без Татьяны на петербургском бале и Татьяна без Онегина в Московском "собранье". Это признаки той же "зеркальной" композиции романа, что и два письма друг другу тех же героев, соотнесенность
145
"дня Онегина" и "дня автора" и т.д. Признаки этой "зеркальности" находим и в соответствии порядка описаний (Онегин в первой главе сначала попадает на обед, затем в театр и, наконец, на бал; Татьяна после "родственных обедов" сначала оказывается "там, где Мельпомены бурной / Протяжный раздается вой" - VI, 160; а только потом - на бале), и в похожести ощущений:
"Татьяны именины" Бал "в Собранье"
...В ней страстный жар; ей душно, дурно; ...Татьяна смотрит и не видит,
Она приветствий двух друзей Волненье света ненавидит;
Не слышит... (VI, 110-111) Ей душно здесь...(У1, 162)
Поэтому особенно примечательно, что все четыре бала привязаны к одному и тому же "календарному" времени.
Вот два другие повторенные цикла, представляющие Татьяну в мыслях об Онегине: жаркое лето, полнолуние и некое условное время "между" пением соловья
и созреванием ягод... В качестве значимой "календарной" приметы выступают летние девичьи песни, и "хороводы", и "костер". Все это - приметы апогея летних праздников, связанных с "купальной" или "русальной" неделей:
Как у нас в году три праздника: Первый праздник - семик честной, Другой праздник - Троицын день, А третий праздник - Купальница.
День Аграфены-купальницы (23 июня) и непосредственно следующие за ним Иван Купала, Петр и Феврония (25 июня; счастливый день для любви), Давид-земляничник (26 июня; с этого дня начинали собирать ягоды) и т.д. - вплоть до "Петров-Павлов" (29 июня) сливались в русском сознании в один большой праздник "купальницы", наполненный огромным смыслом и включающий множество обрядовых действий, песен, приговоров, гаданий, примет, поверий. В эти дни открывалось купание в реке (продолжавшееся до Ильина дня, 20 июля); тогда же собирали "приворожные травы", а девушки гадали по ним; ночами и на заре девушки пускались на поиски любовной травы Иван-да-Марья или цветка папоротника; звучали "купальные" песни (типа "Вышла Дуня на дорогу..." (VI, 329) или "Девицы, красавицы..." (VI, 71-72)), разжигались очищающие костры и т.д. Все это были реликты знаменитого языческого "праздника любви", которые порождали особого рода "волшебную" атмосферу, подобную той, какая возникала во время святок.
Не случайно именно в это время Татьяну охватывает "тоска любви" (VI, 58), предстающая как "неизъяснимая отрада"; это 146
время рождает и сочувственный отклик няни на неуместный вопрос: "Была ль ты влюблена тогда?" (VI, 59); да и сами детали представления Татьяны ориентированы на "Иванову ночь": "Приподнялася грудь, ланиты / Мгновенным пламенем покрыты..." (VI, 58); "Татьяны бледные красы, / И распущенные власы..." (VI, 60); "Сорочка легкая спустилась / С ее прелестного плеча..." (VI, 68). И непременная полная луна, становящаяся лейтмотивом этих описаний, - тоже признак "купальницы".
Своеобразным итогом ощущений героини становится ее письмо к Онегину - в определенном смысле "языческий" акт, связанный с "календарным" переживанием любви: "Душа ждала... кого-нибудь..." (VI, 54).
В результате подобного же "календарного" переживания бродящая "без цели" (VI, 144) Татьяна "вдруг" оказалась возле дома уехавшего Онегина.
"Календарные" переклички подобного типа вовсе не случайны. Более того: именно в "расчислении" по евангельскому календарю приоткрывается существо романной композиции.
К.Ясперс разделял человеческую историю на три "неизбежные данности": доистория, история и грядущая постистория19. В соответствии с этими тремя временными данностями строится и роман "Евгений Онегин".
Собственно "история" в нем представлена подробно описанными событиями, происшедшими между двумя "купальными" (языческими) состояниями героини, развернутыми в главах третьей и седьмой. Эта центральная композиционная "данность" романа действительно "расчислена" по календарю и сюжетно сгруппирована вокруг единственного события, которое представляет реальные следствия, - дуэли и смерти Ленского. Это событие приходится на середину земледельческого Года: дуэль происходит 14 января, а 16 января отмечался день "Петра-Половинника" ("Петра-Полукорма", на который должно быть съедено не
более половины зимних запасов: этот день считался "переломом" зимы). Все остальное в "истории" - только некая видимость "событий": даже письмо Татьяны не приводит к каким-либо реальным изменениям в жизни героев.
Финалом этой собственно "истории" становится момент узнавания Татьяной Онегина:
Уж не пародия ли он?
XXV
Ужель загадку разрешила?
Ужели слово найдено? (VI, 149)
19Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С.28-287.
147
Слово в библейской традиции, как известно, суть и начало, и конец. В начале же "истории" Онегин тоже нашел слово, заявив Ленскому о том, что из двух сестер Лариных предпочел бы Татьяну (VI, 53 - кстати, именно с этим заявлением связано и примечание Пушкина о "календаре").
Эта "история" описана детально; именно в нее включены и знаменитые описания времен года в их "моментах перехода", которые тоже оказываются привязанными к евангельским праздникам. "Уж небо осенью дышало..." и т.д. (VI, 89-91) -последовательно отражены такие осенне-зимние вехи, как Ильин день, Преображение, Воздвиженье (14 сентября), Покров (1 октября), Филиппов день (14 ноября), Никола Зимний (6 декабря); перечислены приметы, приуроченные к этим дням (сокращение дня, "дыхание" осени, облетание листьев, отлет гусей, первые морозы). "Зима! Крестьянин торжествуя..." и т.д. (VI, 97-98) - 2 января, день Сильвестра Печерского (по евангельскому календарю, самый "несчастный" день в году) - и его "природное" преодоление "на третье в ночь". "Гонимы вешними лучами..." и т.д. (VI, 139-140) - Благовещение (26 марта; день "перелома" во всех житейских порядках). В соответствии с евангельской традицией в романе рисуются две зимы: одна в четвертой главе (VI, 90-91), другая - в начале пятой (VI, 97-98). Одна - зима грустная, "постная" (ноябрь-декабрь); другая - светлая, "святочная".
Типичный евангельский прием той же "истории" - отсутствие какого бы то ни было "наказания" Онегина, убившего на дуэли своего друга. В данном случае юридическое наказание заменено нравственным "самонаказанием" (так же, как нравственно наказывается Иуда-предатель, апостол Петр, трижды отрекшийся от Иисуса, или Фома неверный). И автор, и читатель в данном случае вполне удовлетворены этой нравственной мотивировкой.
Все события "доистории" сконцентрированы вокруг "дня Онегина" и первого в романе бала. Здесь, в отличие от "истории", множество событий и персонажей, - но представлены они в дискретном, "колебательном" времени, которое заставляет воспринимать их как неизбежные "превратности": кончина отца, смерть дяди, кончины отцов Ленского и сестер Лариных, "заимодавцев жадный полк", неожиданная перемена социального положения Онегина, его хозяйственные новации и т.д. и т.п. - все эти "превратности" даны вне логической и хронологической мотивировки, как то и положено в "доистории". Здесь уже у читателя в принципе не должно возникать досужих вопросов, вроде того, куда девалась мать Онегина? были ли у него братья и сестры? почему Ленский остался верен "странному" уговору 148
своего покойного отца и отца Ольги Лариной? и т.п. Автору это неважно, - точно так же, как евангелистам неважны братья и сестры Иисуса Христа: если они и являются в сюжете евангелий, то лишь по "второму плану". Да и сами общие вопросы "доистории" не предполагают однозначного толкования: был ли Онегин недоучкой
или, напротив, широко образован? как могло получиться, что Татьяна, воспитываясь в русской деревне у русской няни, смогла так хорошо освоить французский язык? и т.д.
"Постистория" начинается тогда, когда "слово найдено", и, в соответствии с основной установкой, набросана весьма избирательно. Единственное событие в ней - замужество Татьяны - изображено "мимоходом" и без какой-либо детализации. Что представляет собой "толстый этот генерал"? Сколько лет Татьяне (согласно принятой хронологии, ей в финале романа 20 лет, но столь юный возраст невозможен для "законодательницы зал")? Есть ли у нее дети (у хозяйки салона пушкинского времени дети, как правило, были)? Тут же весьма "разбросанно" и неустойчиво описанный салон Татьяны20 и "светский раут". И, наконец, "зеркальное" повторение события, с которого начинается "история": письмо Онегина (такой же "языческий" акт, как и письмо Татьяны) и христианская "проповедь" ("урок") Татьяны (подобная "проповеди" Онегина).
Но если "языческий" акт Татьяны был отражением языческого мироощущения календарной "купальницы", то онегинское письмо неприемлемо именно с "календарной" точки зрения. Вспомним обстановку финальных сцен романа: "...в воздухе нагретом / Уж разрешалася зима...", "На синих иссеченных льдах / Играет солнце; грязно тает / На улицах разрытый снег" (VI, 184-185). Ранняя весна - Онегин устремился к Татьяне:
Идет, на мертвеца похожий. Нет ни одной души в прихожей. Он в залу; дальше: никого. Дверь отворил он. Что ж его С такою силой поражает? Княгиня перед ним, одна, Сидит, не убрана, бледна, Письмо какое-то читает И тихо слезы льет рекой, Опершись на руку щекой (VI, 185).
20 См.: Кошелев В.А. Татьяна Ларина и "русская традиция" (К постановке вопроса) // Проблемы современного пушкиноведения, Псков, 1991. С.31-40.
149
Время действия дано намеком - но намек абсолютно прозрачен: в доме Татьяны он является "ясным утром" на Страстной неделе перед Пасхой - во время принятого богослуженья и говенья. Он не находит "ни одной души" именно потому, что вся прислуга - на заутрени в церкви; Татьяна читает его письмо - несомненно, готовясь к исповеди и причастию; да и сам он, соответственно времени, "на мертвеца похожий". Предшествовавшее время онегинского уединения "в молчаливом кабинете" приходилось на Великий пост (когда прекращались увеселения), а еще ранее, в разгар этих увеселений, было время, когда Онегин "каждый день" искал встречи с Татьяной "дома" и "в гостях"...
Финальное объяснение Татьяны построено как раз по канонам "страстной" исповедальной проповеди, не допускающей многозначностей и недомолвок:
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна (VI, 188).
Это - первое в романе - введение "страстных" мотивов, по существу, и становится его завершением. Дальше - Светлое Воскресение, неизбежное обновление и, соответственно, новый роман... 150
