CC BY
111
УДК 82-1
ЭТНОПОЭТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ В ПОЭЗИИ Ц.-Д. ХАМАЕВА
© А. Б. Ешиева
Бурятский государственный университет Россия, Республика Бурятия, 670000 г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 «а».
Тел.: +7 (3012) 21 3210.
E-mail: arig83@nail.ru
Статья посвящена рассмотрению и изучению этнопоэтических особенностей в бурятской поэзии, в частности, в творчестве известного поэта Ц.—Д. Хамаева, воплощению национальной ментальности в художественном слове.
Ключевые слова: национальная культура, эстетические принципы буддизма, шаманизм, национальная картина мира.
«На стыке двух тысячелетий, большинство народов мира возвращаются к своим корням - духовным, эпическим, обрядовым, эзотерическим, чтобы обогатиться глубинными и сакральными ценностями, изначально хранившими этнос» [1, с. 142]. Но у каждого человека, а у поэта в особенности, складывается свой индивидуальный подход к истокам национальной культуры и ее нравственным нормам.
В творчестве Ц.-Д. Хамаева, известного бурятского поэта, писателя, журналиста, конечно же, нас привлекает отражение этнической самобытности бурятского народа: ее философия и культура, традиции фольклора, эстетические принципы буддизма. Но, как отмечает поэтесса Ц.-Д. Дондогой, «нет специальных работ, посвященных изучению творчества Ц.-Д. Хамаева критиками и литературоведами» [2, с. 3]. За последние годы опубликованы лишь статьи, посвященные юбилейным датам писателя, и библиографические материалы.
О. В. Одоева отмечает: «В современной ситуации культурного плюрализма повышается интерес к национальной картине мира» [1, с. 142]. Эта тенденция объясняется тем, что «национально ориентированная картина мира помогает ему (человеку) идентифицировать себя» [1, с. 142]. В литературе же писатели, отражая национальную специфику и характерные особенности своего народа, естественно, опираются на многовековой уклад жизни. Как известно из истории бурятского народа, буряты длительное время испытывали влияние двух мировых религий (буддизма и христианства), сохраняя при этом такую домонистическую форму религии, как шаманизм.
Кочевой образ жизни бурят, занятие скотоводством требовали взаимосвязи с окружающим миром. Человек в таких условиях полностью зависел от природы и чувствовал себя ее частью. Поэтому сакральная идея шаманизма особого единения человека и природы уже на интуитивном уровне была близка и важна в поэзии Ц.-Д. Хамаева, в связи с этим в его лирике находим элементы шаманистской поэтики, на которые хотелось бы обратить внимание.
Существующие в шаманизме и буддизме культ горы, неба, реки, огня и др. находят свое эстетическое отражение в творчестве поэта. Так, культ гор занимал исключительно важное место в традиционных верованиях бурят, являясь самым распространенным, универсальным и многоплановым культом, охватывающим все сферы повседневной жизни кочевника. Гора являлась не просто
одним из природных объектов, но и олицетворением божественных сил, поэтому требовала трепетного к себе отношения:
Ьайхан Ьанаата XYHYYДэй ЬахюуЬан болоЬон Хайранга, Улаан хада,
Хаана холо газарта,
Хангай тайгадаш -Халууханаар лугшана ЗYрхэндэм.
Величественные горы
Хайранга, Улаан хада -
талисман для людей со светлой душой.
Где бы ни был я:
В далеком краю,
В глухой тайге -В сердце моем они всегда.
(подстрочный перевод наш. - А. Е.)
[3, с. 14]
В стихотворении горы выступают как своеобразный талисман для людей со «светлой душой» -глубоко верующих, нравственно чистых. Именно такое гармоничное состояние позволяет человеку быть ближе к высшим силам, к Богу, где горы выступают своеобразными посредниками между ними, что важно как в шаманистской, так и в буддийской философии. В этом смысле в представлении бурят образ горы использовался в качестве объекта почитания и поклонения. Идея в том, что к покровителям гор, так же, как и к покровителям рек, озер, лесов и т.д., необходимо относиться с чувством благодарности и благоговения. Она становится одним из важных проявлений конфессиональных воззрений поэта. Поэтику гор в творчестве Ц.-Д. Хамаева можно объяснить, таким образом, как философско-эстетическими принципами не только буддизма, но и шаманизма.
Духовные ценности буддизма генетически близки Хамаеву. Они отражают мироощущение и мировоззрение поэта:
Хара Ьанаа Ьаналжа,
Хамагай дунда ябаЬан XYH Шонын араа араалжа,
Шорондо орохо ЗYЙтэй юм.
Человека, затаившего черные мысли, Оскалившегося, как волк,
На весь этот мир,
Страшная кара может постичь.
[4, с. 9]
188К 1998-4812 Вестник Башкирского университета. 2008. Т. 13. №4
1037
Таким образом, человек, следующий канонам буддизма, должен заниматься накоплением заслуг -служить интересам других людей, быть милосердным, щедрым, по мере сил помогать всем живым, воздерживаться от совершения грехов, иначе его «страшная кара может постичь». Эта ключевая фраза заставляет человека вспомнить о том, что необходимо на неправедные «черные» дела человека отвечать добром, положительными мыслями и чувствами подавлять отрицательные эмоции:
Харыень шараар даруулха -Нэгэ арга.
Есть способ один -Черное белым подавить.
[4, с. 9]
Непричинение вреда живому было устоем жизни и поведения бурятского народа, причем оно было характерно и для шаманистических воззрений, и для сменявших их - буддийских. В стихотворении «Ьойрой наадан» («Игра глухаря») Хама-ев без морализаторства показывает, как человек может спокойно оборвать течение жизни мирного существа:
Дээрэ дээрэЬээ наярЬан Бугай абяан мэгдэхээжэ,
Дэбхэрхыень болюулба Дэгдэн заримань ниидэбэ.
Наада эхилЬэн Ьойрной Дуран дундаа нэнгэжэ,
Налгай шэлэЬэн гансынгаа ХYл доронь Ьэхэрбэ.
Прогремевшие звуки ружья Привели всех в смятение,
Остановилась игра!
Птицы поднялись ввысь.
А глухарь, начинавший игру,
Прислонился у ног своей милой.
[4, с. 8]
Начало стихотворения не предвещает беду, а игра глухаря - это танец любви. Ясно, что начинается время поиска своей половины, время зарождения новой жизни. А «прогремевшие звуки ружья» останавливают игру птиц, и танец любви не удается довести до конца. В последней строке «Налгай шэлэЬэн гансынгаа / ХYл доронь Ьэхэрбэ» («Прислонился у ног своей милой»), несмотря на внешне спокойное действие, скрыта вся истинная трагедия жизни.
Тема взаимоотношения человека и природы трагично звучит и в стихотворении «Любовь турпана». В стихотворении поэт обращается к известному мифу: если турпан теряет любимую, он остается навсегда одиноким. Поэтому с давних времен считается: уничтожение птиц - тяжкий грех. Это обращение к мифу получило свое развитие и в прозе писателя, в повести «Тоска турпана». Как известно, использование писателем легенд, преданий, мифов обогащает произведение, наполняет его новым смыслом. «Их (древних легенд и мифов) этнически образное содержание должно было придать и
придавало стилистике прозы национальную выразительность, открывая все новые возможности сущностных приемов и принципов художественного освоения жизни»,- пишет С. И. Гармаева [5, с. 39].
Бусалгынгаа урда тээ Замай утада таЬараагуй,
Залуу хонгор эжэлээ НаЬан соогоо мартаагуй НаЬан соогоо бэдэрээ.
Перед возвращением В долгом пути вместе были они;
И юную подругу свою Он не забудет никогда И искать ее будет всегда.
[4, с. 8]
Душевные страдания автора и лирического героя отнесены к живой, ранимой природе, которая страдает от жестокости и бессердечности людей. Поэт провозглошает основную идею буддизма -все одинаково достойны жизни и сострадания.
У кочевых народов издавна понятие пространства занимало главенствующее место:
В глухих степях,
Подальше от людей Мне часто приходилось Жарким летом Пасти под звездным небом
лошадей.
[6, с. 3]
Как отметил автор, степь бескрайна, бесконечна - и в этой «глухой степи, подальше от людей» - человек остается один на один со всем миром. «Ландшафт, как известно, взаимообусловлено накладывает свое специфическое на живущее в нем» [5, с. 28]. Отсюда и углубление кочевника в себя, его созерцательность. Разумеется, с понятием пространства у кочевого народа связано и такое понятие, как коновязь:
... ХуЬан модон сэргэдээ ХYлэг мориео уяад ...
... На березовую коновязь Привязал своего коня .
[7, с. 3]
По мнению С. И. Гармаевой, «это характерная реалия быта, перешедшая затем в художественную деталь, определившую роль и место в жизни степняка, его друга и помощника - коня, тоже реалия быта, ставшего образным средством» [5, с. 36]:
... В степи сгущался мрак ...
Почуя мглу, похрапывали кони .
[6, с. 3]
Согласно древним верованиям, конь - символ добра и счастья. Именно с конем была связана жизнь кочевника, путь, который он проходил, поступки, которые он совершал. В поэзии Хамаева этот образ занимает особое место.
Г. Гачев в своей работе «Национальные образы мира» [8, с. 445] приходит к выводу, что для определения национального образа мира необходимо принимать во внимание целостность национальной жизни: природу, быт, фольклор, язык. В лирике Хамаева находим обращение к традициям народно-поэтического творчества. Это обусловлено и тем, что поэт с детских лет интересовался устной народной поэзией. Поэтому во многих его стихотворениях слышатся отзвуки юреелов, уреэлов (благопо-желаний). Мудрые юреелы произносят новорожденному, выражают почтение к родителям, сопровождают свадебный обряд, ими благословляют матери своих сыновей, отправляя в долгий и трудный путь.
С народно-поэтическими юреелами перекликаются и строки Ц.-Д. Хамаева, где мать благословляет, наставляет сына:
Хонгор зунай YглеегYYP Хухын дуунай YглеегYYP Эрэ боложо Ьагсайбаб гээд Турэл гэрЬээ гарахадам ТурэЬэн эхэм хэлээЬэн «Г утаха сагай болоо Ьаа, гуламтаяа Ьанаарайш даа!»
Солнечным летним утром,
Утром, когда пела кукушка,
Подумал тщеславно: стал я мужчиной.
Нужно попробовать силы.
Вышел из отчего дома,
А мать благословила:
«Если не повезет в твоей жизни, вспомни родной очаг!»
[7, с. 17]
Словесное повторение в конце строк (саЬан гэлсэнэ - байна гэлсэнэ) придает стихотворным строкам особую мелодичность, напевность.
Использование богатства устного народного творчества автором не ограничивается лишь благо-пожеланиями, народными песнями. Привлекаются поэтом и такие фольклорные жанры, как пословицы и поговорки:
Эжымни, эжым, намдаа хэлыш,
Энээхэн дэлхэйдэ шамдам юун хэрэгтэйб! ?
Эд зеери гэхэдэм, XYба-ан, ши Эдлэл хошол бY гээрэй гээ хамнайш.
... Эрдэмээр бэеэ шэмэхээл бодо гэнэш даа.
Мама, моя мама, прошу, скажи,
В этом мире, что тебе нужно Может, богатства!?
А слышу в ответ:
Сынок, не нужно богатства.
. Не вещами украшай себя, а знаниями!
[7, с. 17]
Народное изречение, данное в прозаической форме: «Эрэ XYH бэеэ шэмэнхаар, эрдэмээр шэмэЬ-эниинь дээрэ» («Чем наряжать себя, лучше украшать себя знаниями»), делает стихотворение более художественным, народным по языку, наполняет глубоким смыслом.
Размышления о прошлом и будущем своего народа, о судьбе человека, о том, что же такое счастье, и, в конечном итоге, в чем же смысл человеческого существования, составляют предмет поисков, исследований поэта. И Хамаев приходит к выводу, который и становится его жизненной позицией, принципом:
Дэлхэйдэ ши дэмы туреегуйш, хун,
Дээрээ ахатай, дороо дуутэй дэнэзэлэнэш. Дэлхэйдэ ши дэмы туреегуйш, хун,
Дэнхыгшэ огторгойн одод тээшэ тэгуулнэш.
В этом мире не напрасно живешь, человек,
Если старшим братом и младшим его украшаешь.
В этом мире не напрасно живешь, человек,
Если стремишься к далеким звездам небесным. [7, с. 16]
Раздумья Ц.-Д. Хамаева о сути Вселенной и человеческой жизни в ней тесно связаны с буддийским видением мира автором: смысл жизни - в отрешении от материального блага, наслаждений, стремлении к духовному совершенству.
«Специфическое понимается не только как изображение, но как совокупность признаков той или иной картины мира, как особый взгляд на мир, присущий индивидуальному автору, творящему в искусстве «внутри» определенной картины» [1, с. 143]. В статье мы попытались дать краткую характеристику особенностей национальной картины мира в поэзии Ц.-Д. Хамаева, пытаясь определить позицию поэта «... «внутри» определенной картины» [1, с. 143]. И пришли к выводу, что религиозные устои шаманизма и буддизма, освоенные поэтом на уровне подсознания, интуитивно и генетически близко находят отражение в его поэзии, творчестве, мироощущении и мировосприятии. Позднее нравственные ориентиры приведут Ц.-Д. Хамаева к расширению этнопоэтиче-ских истоков своего творчества за счет эстетических факторов народно-поэтического.
ЛИТЕРАТУРА
1. Одоева О. В. // Россия - Азия: проблемы интерпретации текстов русской и восточной культур: мат-лы межд. науч. конф. (1-5 июля 2002 г.). Улан-Удэ, 2002. С. 142-143.
2. Дондогой Ц.-Д. // Буряад унэн. 1997. Мартын 20. -3 н.
3. Хамаев Ц.-Д. // Буряад залуушуул. 1977. Декабриин 29. -14 н.
4. Хамаев Ц.-Д. // Буряад Yнэн. 1987. Августын 22. Н. 9-11.
5. Гармаева С. И. Типология художественных традиций в прозе Бурятии XX в. Улан-Удэ, 1997. -175 с.
6. Хамаев Ц.-Д. // Правда Бурятии. 1972. С. 3.
7. Хамаев Ц.-Д. Дуушын сэдьхэл. Улан-Удэ, 1973. -41 н.
8. Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Общие вопросы: русский, болгарский, киргизский, грузинский, армянский. М., 1988. -445 с.
Поступила в редакцию 12.05.2007 г. После доработки —19.04.2008 г.
