CC BY
84
ФИЛОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
УДК 82-98 ББК 81.2
Атаев Шукур-Али Aюб-Aлиeвич
преподаватель кафедра немецкого языка и методики его преподавания Ташкентский государственный педагогический университет имени Низами
г. Ташкент (Узбекистан)
Ataev Shukur-Ali Ayub-Alievich Lecturer
Chair of the German Language and Language Teaching Methods Tashkent State Pedagogical University named after Nizami Tashkent (Uzbekistan)
Этнокультурные особенности символа в трагедии Гёте «Фауст □ Ethnocultural Symbol Peculiarities in the Tragedy "FaustD by Goethe
В статье рассматриваются этнокультурные особенности символа и его взаимоотношение с образом и образным средством □ метафорой. При выявлении универсальных и дистинктивных свойств исследуемого лингвокультурологического явления был использован иллюстративный материал из трагедии Гёте «Фауст □
In the article ethnocultural peculiarities of symbol and its interrelation with the image and image means □ metaphor are investigated. While revealing the universal and distinctive features of the linguo-culturogical phenomenon being investigated illustrative material from the tragedy "FaustD by Goethe has been used.
Ключевые слова: символ, образ, образные средства, метафора,
художественное произведение, текст и контекст, национально-культурная окраска, интерпретация.
Key words: symbol, image, image means, metaphor, fiction, text and context, national cultural colour, interpretation.
Основной особенностью поэтического текста является своеобразное
подразумевание контекста [4, с. 127-128]. Слово, будучи языковым знаком с
заданной совокупностью значений, в поэтическом же контексте выполняет
иную функцию, несвойственную в прагматическом контексте, становится
репрезентантом смысла, идеи, образа и может при сохранении семантического
механизма обрастать новыми ассоциациями, вызванными эстетическим
восприятием автора. Если слово-метафора фокусирует наше внимание на
характеризуемый предмет и нацелена на изобразительную яркость, становясь
эстетически самоцелью, то слово-символ в отличие от тропа с искусственно
подобранным образом превращает соотносимые объекты и в «фокус» и в
«референт» и в символизируемое, и в символизирующее, высвечивая тем самым некое общее для сопрягаемых явлений. Являясь в поэтическом контексте символом, слово привязано к символу, обозначает общую мысль, общее суждение. Следовательно, образ и значение в поэтическом контексте выступают как означающее и означаемое, взаимоотношение служит обозначением, поднимаясь в концептосфере и до уровня символа, и приобретая тем самым более отвлеченный, сложный и глубокий смысл, т.е. символ обогащается новыми смысловыми ассоциациями и характеризуется надындивидуальной заданностью восприятия и настоятельно требует воображения и интуиции для проникновения в него. Иерархия значений внутри символа всегда детерминирована данной национально-культурной системой, поэтому глубинная система символа, составляющая каркас любого художественного произведения, требует от переводчика помимо сохранения всех метафорических нюансов, авторских образов и конкретной цепи ассоциаций в двух культурах. Обратимся к примерам:
Wie seltsam glimmert durch die Gruende Ein morgenroetlich trueber Schein! [10, S. 157]
Переводчику H. Холодковскому удалось сохранить особенности оригинала, чтобы русский читатель мог адекватно с немецким читателем воспринять эмоциональную тональность текста и динамику проецирования образа света (glimmert □ мерцает):
Как странно мутный свет мерцает Внизу румяною зарей! [11, S. 157]
Немецкий образ Ein morgenroetlich trueber Schein в русском переводе приобретает национально-культурную окраску - румяная заря. Культурная детерминированность символа выражена и в сохранении семантического ядра символа. Грамматически одинаково построенная конструкция усиливает близость восприятия. Тем самым переводчик достиг единство знаковости и образности. Но идея или образ усматривается в символе и через символ, при полном слиянии идеи и символа. Так, символ йветП □ Licht, Schein □ в гётевском учении имеет особый смысл и отождествляется с естественным и
сверхестественным явлением мироздания и представляет собой материальное воплощение смысловых первоначал и служит обязательным фоном для субъективно-психологического восприятия мира.
Данный пример демонстрирует сущность символа как средства семиотической и одновременно образной организации текста, функция которого состоит в иносказании путем имплицитного переосмысления целого высказывания □ строфы. Означаемое символа Schein значительно сложнее, шире и многограннее, чем то обычное содержание, которое закреплено за звукокомплексом Schein с прямым номинативным значением в системе немецкого языка. Entzuendet sich die Felsenwand! нельзя понимать в обычном лингвистическом смысле. Как символ и реальность свет пересекается с образами сияния - Schein и искр □ Funken, олицетворяющих символ света и духа, неделимости их энергии, буйства и вечности.
Ввиду того, что в символе сочетаются различные, часто противоположные аспекты представляемой им идеи (тезис и антитезис), различные уровни действительности (реальное и идеальное), то он постигается эмоциональным сопереживанием, интуицией, внутренним озарением; его интерпретация □ часть интуитивного познания. Поэтому бесконечная множественность интерпретаций есть способ существования символа [5, с. 111]. Эксплицитные значения элементов символического высказывания всегда ассоциируются в процессе восприятия на базе эксплицитных значений в тексте и под влиянием макроконтекста с конкретным образом и индивидуальными ассоциациями:
O dass dem Menschen nichts Vollkommnes wird,
Empfind ich nun! Du gabst zu dieser Wonne,
Die mich den Goettern nah und naeher bringt,
Mit den Gefaehrten, den ich schon nicht mehr Entbehren kann, wenn er gleich, kalt und frech,
Mich vor mir selbst erniedrigt und zu nichts,
Mir einem Worthauch, deine Gaben wandelt.
Er facht in meiner Brust ein wildes Feuer
Nach jenem schoenen Bild geschaeftig an.
So tauml ich von Begierde zu Genuss,
Und im Genuss verschmacht ich nach Begierde [10, S. 129].
Использование хиазма в конце строфы □ So tauml ich von Begierde zu Genuss, Und im Genuss verschmacht ich nach Begierde □ усиливает мотив внутренней борьбы со страстями, символизирующими человеческую натуру с ее неразрешимым напряжением между наслаждением и вожделением.
Значение символа обычно скрыто, но его ассоциативность и культурная детерминированность позволяют определить воплощенный в нем некий конкретный образ, который подразумевается, как один единственный, что скрыто в образе-символе, например, муза в образе тумана «Хватает □ greift in die Streifen
Der leichten Wolken und des Dufts umher;
Wie sie ihn fasste, liess er sich ergreifen,
Er liess sich ziehn, es war kein Nebel mehr [10, S. 124].
Туман через свой метафорический фокус (иносказательность) выражает закономерность явлений природы, которая творит символическую реальность и в языковом аспекте придает характеризуемому предмету изобразительную яркость. Туман и муза, будучи поставлены в символическую связь, создают сходство между этими двумя явлениями. Таким образом, в символе оба соотносимых объекта одинаково являются и «фокусом □ и «референтом» и символизируемым и символизирующим: «Гуман» в той же мере служит означающим для поэта, в какой поэт нуждается в музе. С одной стороны, символическое отношение есть отношение взаимообратимости. С другой стороны, символ как средство семиотической и одновременно образной организации текста художественного произведения □ «Это нечто, являющее собой то, что не есть он сам, большее его и, однако, существенно через него объявляющееся» [8, с. 220].
Символы в трагедии И. В. Гёте «Фауст□ становясь субстратом поэтического преображения, являются смысловым эквивалентом беспокойства поэта (Der Nebel ist das sinnenhafte Aequivalent der Sorge...) [9, S. 113]. Создавая
поэтический образ, они становятся стержнем художественной системы произведения. Энергия его символов заключается в создании бесконечного множества значений. Так, между туманом и беспокойством поэта нет никакой «естественной □ связи, но благодаря имплицитному контекстному приращению, т.е. метафорическому фокусу □ туману, природному явлению, которому приписывается психологическое состояние человека, символ «туман» получает переосмысленное значение.
Таким образом, символ с точки зрения внутренней структуры близок к тропам, имеет иносказательно-метафорическую структуру, но символический смысл строится, в первую очередь, на деятельности воображения и интуиции. Символика Гёте, сплетаясь в языке в органическую целостность, воплощает в композиционно-языковой иерархии его понимания природы, предметного мира, который воплощает тот или иной символический смысл. Перевод художественного произведения олицетворяет процесс межъязыковой и межкультурной коммуникации.
В заключение следует отметить, что связь языка с мышлением, выполняя коммуникативную, кумулятивную и когнитивную функции, служит тем кодом, которым пользуется человек, чтобы обозначить предметы, образы, явления или идеи, с которыми он сталкивается в окружающем его «символическом универсуме культуры» [7, с. 78]. Используя разнообразные репрезентативные средства в общении, язык, с одной стороны, «лишь символизирует □, т. е. назывные слова являются символами предметов» [2, с. 137], т. е. вещей. В своё время Карл Бюлер подчеркивал, что выражение и репрезентация реалий суть разные структуры. Но, с другой стороны, «символ вещи есть ее отражение в сознании и мышлении, хотя и не всякое отражение есть обязательно символ» [6, с. 37]. Следовательно, символ вещи есть отражение вещи. Зная название какой-либо вещи, мы получаем представление о ее роли и функциях. Слово □ это результат вербализации людьми окружающей их внеязыковой действительности, «Эстетически оформленная и художественно локализованная единица речи в составе поэтического произведения» [3, с. 373-374]. Это и «лексема, привязанная к определенным группам словесных ассоциаций, среди которых она узнается как
воплощение единого смысла» [3, с. 372]. Его составляющая выявляется в процессе осмысления, классификации и оценки явлений окружающего мира. Созданию слова всегда предшествует долгий опыт осмысления действительности и классифицирующая работа человеческого ума. Психологические ассоциации, лежащие в основе номинирования реалии, по своей природе разнообразны, а часто и случайны. Вследствие этого их реализация не поддается строгому языковому программированию. Это означает, что не язык «образует мысль □ но мысль ведет за собой язык» [2, с. 25].
Библиографический список
1. Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка □ М.: Прогресс, 2000. □
502 с.
2. Васильева В.Ф. «Языковая картина мира»] миф и реальность (полемические заметки)// Вестник МГУ. Серия 19. Филология. 2009. № 3. □ С. 22-31.
3. Виноградов В.В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. □ М.: Наука, 1976. □ 511 с.
4. Губер А. Художественная форма. □ М.: Издательство ГАХН, 1927. П159 с.
5. Лагутина И. Символическая реальность Гёте. □ М.: Наследие, 2000. □ 277 с.
6. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. □ М.: Искусство, 1976.
□ 368 с.
7. Филиппова М. М. Взаимосвязь языка и мышления и изучение иностранного языка// Филологические науки, 2010, № 1. □ С. 78-86.
8. Флоренский П. А. Детям моим. Воспоминания прошлых дней. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. □ М., 1992. □ 494 с.
9. Keller Werner: Goethes Dichterische Bildlichkeit. Eine Grundlegung. Wilhelm Fink Verlag, Berlin. 1972. □ 316 S.
10. Goethe J.W. Faust. Aufbau-Verlag Berlin und Weimar. 1977. □ 780 S.
11. Гете И.В. Фауст. Пер. Н.А. Холодковского. □ Мн.: Народная асвета, 1971. □ 288 с.
Bibliography
1. BChler, K. Language Theory. Representational Function of the Language. □ M.: Progress, 2000. □ 502 p.
2. Filipova, M.M. Correlation of Language and Thinking and Foreign Language Studying // Philological Science. - 2010. - № 1. □ P. 78-86.
3. Florensky, P.A. For My Children. The Memoirs of the Past. Genealogical research. □ M., 1992. - 494 p.
4. Goethe, J.W. Faust. Aufbau-Verlag Berlin und Weimar. 1977. □ 780 p.
5. Goethe, J.W. Faust. Translation by N.A. Kholodkovsky. DMn.: Narodnaya Asveta, 1971. □ 288 p.
6. Guber, A. The Artistic Form. □ M.: Publishing House of SAHN, 1927. - 159 p.
7. Keller, Werner: Goethes Dichterische Bildlichkeit. Eine Grundlegung. Wilhelm Fink Verlag, Berlin. 1972. □ 316 p.
8. Lagutina, I. GoetheS Symbolic Reality. □ M.: Nasledie, 2000. □ 277 p.
9. Losev, A.F.The problem of Symbol and Realistic Art. □ M.: Iskusstvo, 1976. □ 368 p.
10. Vasilieva, V.F. „Linguistic Picture of the WorldD Myth and Reality (Polemical Notes) // Bulletin of Moscow University. Series 19. Philology. - 2009. - № 3 □ P. 22-31.
11. Vinogradov, V.V. Selected Works. Poetics of the Russian Literature. □ M.: Nauka, 1976.
□ 511 p.
