CC BY
70
ЭКОНОМИКА
Вестн. Ом. ун-та. 2011. № 4. С. 251-257.
УДК 331
Г.Л. Гуринский
ЭТНИЧЕСКИЙ ФАКТОР В БИЗНЕС-СООБЩЕСТВЕ ПОСТСОВЕТСКОЙ ЭСТОНИИ
Представлен анализ проблем межэтнических отношений в бизнес-сообществе постсоветской Эстонии. Ключевая идея заключается в том, что этническая сегрегация, имевшая место в Советской Эстонии и базировавшаяся на языковом различии (эстонский и русский), сохраняется и в предпринимательской среде современной Эстонии, несмотря на существующее утверждение, что деньги не знают государственных (этнических) границ. В то же время существуют свидетельства необходимости усиления совместных действий на национальном уровне в защиту интересов всех предпринимателей, вне зависимости от их этнической принадлежности.
Ключевые слова: этничность, предпринимательство, бизнес-сообщество, дискриминация, сегрегация.
В соответствии с неоклассической экономической теорией акторы в развивающихся рыночных экономиках равнодушны к тому, с кем они ведут свои дела, поскольку мыслят абсолютно рационально, будучи заинтересованными исключительно в максимизации прибыли. Однако американский социолог Марк Грановеттер еще в середине 1980-х гг. выступил с утверждением о том, что неоклассический «хомо экономи-кус» является фикцией, поскольку экономические действия своими корнями уходят в социальный контекст человеческих взаимоотношений и не могут быть поняты вне его [11]. Начиная со второй половины 1980-х гг. стали проводиться систематизированные исследования данного аспекта экономического развития как на макроуровне (сравнительные институциональные исследования отношений между государством и обществом), так и на микроуровне (этнический аспект в предпринимательстве) [24].
В последнем варианте в центре внимания находится вопрос о связи между экономической деятельностью и этническими отношениями. Основными проблемами здесь являются:
• степень деловой активности и успешности ведения бизнеса представителями различных этнических групп;
• роль предпринимательства в социально-экономической мобильности иммигрантов;
• влияние этнического или иммигрантского бизнеса на местную и национальную экономику;
• влияние национальной и местной внешней среды на предпринимательскую деятельность иммигрантов или этнических групп.
Для объяснения различий в деловой активности среди иммигрантов и этнических меньшинств используются аргументы структурного и культурного характера. Важность структурных факторов (дискриминация и культурные барьеры) подчеркивается в рамках теории неблагоприятных условий: включение этнических меньшинств в основные сектора национальной экономики блокируется, и это приводит их к необходимости заниматься предпринимательской деятельностью [4; 25].
© Г.Л. Гуринский, 2011
В рамках «культурной» концепции проводится мысль о связях между предпринимательством в среде этнических меньшинств и их специфическими традиционными ценностями и социальнокультурными особенностями [13; 14; 25]. Для обобщения этих двух подходов Роджером Вальдингером и его коллегами была предложена так называемая «интерактивная модель развития этнического бизнеса», в рамках которой дается комплексная трактовка взаимосвязи между структурными возможностями и групповыми характеристиками [26].
Благодаря такого рода аргументации социология этнического предпринимательства стала составной частью новой экономической социологии, целью которой является обоснование того факта, что рынок труда частично формируется под влиянием специфических социокультурных характеристик людей, которые, обладая общностью происхождения, демонстрируют различия в отношениях и менталитете, полагаются на различные сети и ведут себя иначе в отношении друг друга, чем в отношении к чужакам [16].
Соответственно, в рамках данного направления рассматриваются все виды экономической деятельности, в которых играет определенную роль этничность. При этом речь идет не только об «этнической» собственности в экономике, но и об «этнически контролируемой экономике» [5].
Последняя возникает тогда, когда члены этнической группы находят себе работу благодаря основанным на этническом принципе сетям в рамках общего экономического поля. Взаимосвязь экономики и этничности может происходить в виде:
• внутриобщинной интеграции: формирования социального капитала в этнических сообществах (внутренние социальные связи);
• процесса (само-) сегрегации, ограничивающей совместную экономическую деятельность с чужаками;
• создания внеобщинных связей (автономных социальных связей) как необходимого предварительного условия для успеха в рамках более широкого бизнес-сообщества.
Модель этнического предпринимательства может трактоваться в более широком смысле как форма социального капитала на «корневом» уровне и тип экономического развития «снизу вверх». Это развитие обычно происходит благодаря глубоко укоренившимся социальным от-
ношениям с высокой степенью социальной интеграции. Наличие такого рода связей является необходимым, но не единственным условием скоординированного долгосрочного развития. Для того чтобы преодолеть проблемы, связанные с организацией коллективных действий, справиться с неспособностью сотрудничать ради взаимного блага, экономические акторы должны быть способны не только поддерживать внутренние, но и формировать автономные социальные связи.
В то же время внутренняя динамика и внутриобщинное развитие не происходят в изолированном пространстве, а в значительной степени определяются соответствующим историческим контекстом и правовыми рамками, которые сами могут усиливать или ослаблять способность отдельных групп в гражданском обществе к самоорганизации для отстаивания своих коллективных интересов. Такие группы, в свою очередь, могут играть важную роль в определении государственной политики и ее реализации. Взаимовыгодные отношения между этими сообществами и внешними институтами рассматриваются в качестве важного условия успешного экономического развития, что указывает на значимость развития «сверху вниз» в системе отношений между государством и обществом.
Предложенный Ричардом Клостерма-ном смешанный подход представляет собой, на наш взгляд, еще один шаг вперед, поскольку позволяет анализировать этнические отношения в бизнес-сообществе как взаимодействие двух типов развития: «снизу вверх» и «сверху вниз». Этот подход учитывает включенность этнических предпринимателей в социальные сети внутри своих сообществ. Однако он принимает во внимание и более широкие связи с социально-экономическим и политико-институциональным внешним окружением на национальном уровне, формируемым законами, правилами, институтами и практиками, которые определяют параметры функционирования рынков [16]. Именно этот подход представляется нам наиболее плодотворным для исследования взаимосвязи этничности и экономики в постсоветской Эстонии, трансформация основ политической и экономической жизни которой не могла не привести к изменению роли и значения этнического измерения эстонской экономики.
Эстонию часто характеризуют как страну, где общество расколото по этническим линиям. В связи с этим возникает закономерный вопрос о том, насколько предприниматели в силу рационального характера своей деятельности способны играть роль связующего звена между общинами, способствуя интеграции путем создания кросс-этнических экономических связей.
В начале 1990-х гг. Эстония, как и другие бывшие республики Советского Союза, начала одновременную трансформацию политического режима и системы собственности в рамках восстановления эстонской государственности. Все это сыграло ключевую роль в процессе изменений «этнического измерения» эстонского бизнес-сообщества, поскольку коренным образом повлияло на трансформацию статуса неэстонцев. Не получив эстонского гражданства, большая часть русскоязычного населения оказалась изолирована от политического сообщества
[18]. Несмотря на то, что каких-либо программных мер по поддержке исключительно эстонцев и дискриминации не-эстонцев со стороны государственной власти не осуществлялось, тем не менее недостаток политических ресурсов способствовал формированию зависимости неэстонцев от эстонцев в социальноэкономической сфере, разочарованию и неуверенности русскоязычной части населения [9; 10; 21].
Введение собственной эстонской валюты в 1992 г. создало совершенно иную внешнюю среду для бизнеса. Структурные изменения были значительными: падение уровня производства в сельском хозяйстве (традиционно «эстонский» сегмент экономики) и промышленности («русский» сегмент) при быстром росте сферы услуг. Для неэстонцев в массовом порядке стала характерна социальная мобильность с доминирующей тенденцией к снижению социального статуса и сокращением возможностей на рынке труда. В качестве подтверждения достаточно сказать, что в 1989 г. безработицы не было как таковой, в 2001 г. безработица среди неэстонцев составляла 16,8 % в то время как среди эстонцев - 10,4 %. В 1989 г. 26 % работавших эстонцев и 22 % неэстонцев были государственными служащими, менеджерами и профессионалами с высшим образованием, в 2001 г. они соответственно составляли 29 и 15 % [17].
Сокращение возможностей на рынке труда для неэстонцев обычно объясняют наследием прошлого: концентрацией русскоязычных работников в определенных сферах экономики и на крупных (всесоюзных) предприятиях, на определенных территориях [8; 15; 20] нехваткой соответствующего культурного или человеческого капитала [8; 15]; нехваткой социального капитала [7; 15]. Эти объяснения могут рассматриваться как производные от тезиса об укорененности бюрократических отношений в эстонской экономике, наличии своего рода водораздела между союзным и местным (эстонским) секторами.
Действительно, в Эстонии риск стать безработным варьировался в зависимости от сегмента экономики: наиболее высокий уровень риска - в сельском хозяйстве, наиболее низкий - в сфере услуг, но при этом этничность также имела значение [23]. И здесь мы видим связь между проблемами неэстонцев на рынке труда и двумя ключевыми этнополитическими изменениями, инициированными эстонским правительством - гражданство и/или растущие требования к владению эстонским языком.
Что касается гражданства, то единственная сфера занятости, закрытая для неграждан, - это государственная служба. Однако тем, кто уже являлись государственными служащими, было предоставлено определенное время для прохождения процедуры натурализации. Закон о языке, в котором эстонский язык был провозглашен государственным, был принят еще в советский период в 1989 г. Начиная с 1995 г. в него стали вноситься изменения, ужесточающие требования к владению языком. По мнению датского исследователя Эрика Андерсена, стартовавшая в Эстонии в начале 1990-х гг. реформа собственности была направлена на дискриминацию неграждан [3]. Таким образом, можно говорить о том, что и наследие советского прошлого и этнополитические изменения в независимой Эстонии привели к формированию этнического контекста эстонской экономики.
Хотя первые шаги в сторону частного предпринимательства в форме кооперативов были сделаны еще в середине 1980-х гг., основной фундамент был заложен в период 1989-1991 гг. В странах Балтии стать частным собственником можно было тремя путями:
1) инвестированием в создание новой компании;
2) в результате приватизации;
3) в результате реституции государственной собственности [28, с. 13].
На практике реституция собственности началась в 1992 г., набор доступной собственности и потенциальных владельцев был очень широк и компенсация, в основном, предоставлялась посредством ваучеров. Старт процессу приватизации предприятий был дан в 1991 г. и разворачивался постепенно. Поскольку новые политические силы, пришедшие к власти, были намерены воспрепятствовать широкомасштабному переходу предприятий в руки топ-менеджеров, значительная часть средних и крупных предприятий были проданы внешним покупателям [12, с. 107]. Это ограничило возможности бывших советских директоров воспользоваться преимуществами своего руководящего положения. К 2000 г. в Эстонии число зарегистрированных фирм перевалило за 47 000, а индивидуальных предпринимателей насчитывалось около 15 500 [22, с. 392].
Однако в соответствии с данными Эстонского налогового комитета число активно работающих структур было около 30 600. Из них 75 % были малыми предприятиями, в высокой степени сконцентрированными в Таллинне и его округе. При этом занимались они, главным образом, оптовой торговлей и посредничеством. С самого начала неэстонцы в пропорциональном отношении были недо-представлены в этом процессе [15]. Как показала перепись населения 2000 г., если в целом по стране 34 % работоспособного населения занялось предпринимательством, среди русскоязычной его части лишь 24 % позиционировали себя в качестве предпринимателей [19].
Никаких правовых ограничений на занятия бизнесом для русских в Эстонии не существовало. Все они могли создавать собственные предприятия или брать их в аренду, и все обладали правом на частную собственность. В то же время в законодательстве существовал ряд моментов, которые потенциально ограничивали возможности русского бизнеса. В первую очередь это выражалось в ограничении имущественных прав лиц, не получивших эстонского гражданства [2]. Таким образом, приватизация характеризовалась как «более благоприятная для эстонцев, чем для русских», поскольку «низкий уровень правового регулирования первого этапа содержал различного рода ограни-
чения для участия русских» [2]. Действительно, сам процесс состоял в перераспределении экономических ресурсов в пользу эстонцев и представлял собой сдвиг в социально-экономической зависимости между эстонцами и неэстонцами [1B].
Этот сдвиг в секториальном распределении «русского» бизнеса помогает лучше понять проблемы его становления в Эстонии. Он вначале развивался во вторичном секторе, т. е. секторе экономики, связанном с производством товаров, где при советской власти наблюдался наиболее высокий уровень концентрации русских и других неэстонцев. Позднее «русский» бизнес переместился в третий сектор, т. е. сектор услуг [1; 15]. В соответствии с переписью населения 2GGG г., один из четырех работодателей - неэстонцев действовал в производственном секторе, больше половины же занималось оптовой и розничной торговлей. Если учитывать, что перед произошедшими структурными изменениями неэстонцы не были в пропорциональном отношении излишне представленными в торговле, можно предположить, что концентрация «русского» бизнеса в этом секторе предпринимательской деятельности не связана с их культурными предпочтениями, а оказалась скорее вынужденным выбором. Несмотря на то, что, в принципе, сфера оптовой и розничной торговли является традиционной экономической нишей этнических меньшинств, путь русских в Эстонии в эту нишу носил специфический характер. Таким образом, становление русского бизнеса в этой стране определялось не «культурными», а «структурными» факторами, в основе которых лежало принятие соответствующих решений в правовой сфере. Русские - управляющие крупными предприятиями не смогли воспользоваться капиталом своего должностного положения, поскольку их прежние столь важные советские связи и знакомства практически потеряли всю свою ценность после того, как контроль перешел в руки эстонского правительства.
В Эстонии, как и в других странах Восточной Европы, было два вида карьеры предпринимателя. Новая элита рекрутировалась, прежде всего, из победителей в процессе приватизации. Однако если в Восточной Европе большая часть бывших управляющих крупными предприятиями оказались в числе победителей, то в Эстонии это было редким случаем. Особенно
не повезло руководителям союзных предприятий - по большей части этническим русским, слабо связанным с эстонским окружением. Самое большее, что им оказалось доступно, это средний и мелкий бизнес. В Эстонии, как и в других восточно-европейских странах, те, кто еще при прежнем режиме начал заниматься малым бизнесом (кооперативами или производством) впоследствии имели мало шансов попасть в новую экономическую элиту.
В постсоветской Эстонии институциональный контекст, в котором функционировала экономика, определялся, с одной стороны, наследием административно-командной экономики, с другой, -неопределенностью результатов одновременно проводимой трансформации политического режима и отношений собственности. Соответственно, и влияние этнического фактора на бизнес также менялось в зависимости от степени остаточного влияния советской системы и происходивших экономических и этнополити-ческих изменений.
Среди наследия советской эпохи следует отметить прежде всего разделение экономики Эстонии на два сегмента, первый из которых составляли промышленные предприятия союзного подчинения, а второй - республиканского и местного. При этом речь шла не только о формально бюрократическом распределении управленческой ответственности (союзные или республиканские министерства), но и о соответствующих неформальных сетях и практиках. Связь между этими двумя сегментами была крайне слабой. Все союзные предприятия практически не имели связей с местными сообществами Эстонии. Поскольку набор квалифицированных работников на эти предприятия носил централизованный характер, а подсобные рабочие набирались, как правило, из тех, кто приезжал в Эстонию в поисках лучшей жизни, то именно союзные предприятия рассматривались в качестве основного механизма, обеспечивавшего приток мигрантов из других регионов Советского Союза в республику. Таким образом, поскольку эстонцы работали, главным образом, на предприятиях, контролируемых эстонскими властями, то эстонская экономика при советской власти оказалась разделенной по этническим и бюрократическим линиям.
На первый взгляд, эта экономика напоминает этнически контролируемую
экономику, поскольку этническая принадлежность была важна для занятия определенного положения. Однако в то же время основным источником, обеспечивавшим ресурсы и возможности, были не этнические, а бюрократические механизмы. Этническая сегментация была скорее побочным продуктом бюрократической организации.
Несмотря на то, что с момента развала СССР прошло уже 20 лет, как показывают социологические исследования, проводимые учеными Таллиннского университета
[23], наследие прошлого по-прежнему оказывает влияние даже на такую социальную группу, как предприниматели, чья деятельность требует инновационного подхода и адекватного учета смены экономических акторов. Предприниматели сегментированы с точки зрения их деятельности и отношения к сотрудничеству. Они соответствуют неоклассической схеме «этнически нейтральной экономики» только тогда, когда речь идет о самых общих ценностных ориентациях. Когда же дело касается более конкретных выборов и предпочтений, этничность становится достаточно важным фактором.
В самом общем виде можно выделить три модели ощущаемой значимости эт-ничности в предпринимательстве:
1) неоклассическую модель, характеризующуюся рациональностью в общем отношении к проблеме и в конкретных предпочтениях;
2) амбивалентную модель - общее «неоклассическое» отношение в сочетании с этнически ориентированными конкретными предпочтениями;
3) этнически ориентированную модель, в рамках которой этнические нормы превалируют и в общих вопросах и в конкретных предпочтениях.
В постсоветской Эстонии неоклассическая модель в первую очередь присуща представителям меньшинств, что вступает в резкое противоречие с устоявшимися представлениями об ориентации этнических меньшинств в экономическом сотрудничестве прежде всего на своих соплеменников. Этнически ориентированная модель присуща только эстонцам, которые в реальной жизни не испытывает сколько-нибудь серьезной необходимости полагаться на этнические ресурсы.
Следует отметить и тот факт, что русскоязычные предприниматели в большей степени обеспокоены неустойчивостью крайне волатильных рынков, чем эстон-
цы, что частично может быть объяснено остаточными проявлениями неясностей, связанных с этнической политикой национализирующегося эстонского государства. Важно отметить, что под своего рода двойным гнетом социально-экономической и этнической нестабильности они отдают предпочтение неоклассической стратегии этнической нейтральности и не только на уровне общих представлений: они не связывают напрямую доверие с этнической принадлежностью. Этничность в результате символизирует собой не «ресурс», а, скорее, «отсутствие иных личностных связей». Это опять же может быть частично связано с «бюрократическим» происхождением этнических связей между русскими в Эстонии. Русские все еще находятся в процессе поиска связей в эстонском бизнес-сообществе.
Существование этнически ориентированных предпринимателей среди эстонского большинства также является наследием прошлого, которое, как оказалось, нелегко преодолеть: остро ощущавшаяся в прошлом этническая несправедливость оставила своего рода «послевкусие», которое пока не удалось ликвидировать даже путем проведения крайне благоприятной для эстонцев государственной национальной политики. Такого рода эксклюзивные ориентации могут в будущем нанести ущерб экономическому и социальному развитию страны. В качестве одного из возможных путей исправления ситуации предлагается, например, совместное участие эстонских и русскоязычных предпринимателей в программах развития местных сообществ.
В то же время существуют и возможности совместных действий предпринимателей Эстонии вне зависимости от их этнической принадлежности. И в этом, как ни парадоксально, свою благоприятную роль сыграл экономический кризис 2008-2010 гг., когда обеспокоенность за свой бизнес стала объединяющим фактором и привела к проведению целого ряда совместных акций.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Современная европейская этнократия: нарушение прав национальных меньшинств в Эстонии и Латвии / предисл. Т. Жданок ; под ред. М.В. Демурина, В.В. Симиндея, 2010.
[2] Aho S., Piliste T., Teder J. Private
Entrepreneurship in Estonia 1989-1996 //
Working Papers, 1998. 54. Tampere: University of Tampere Work Research Centre.
[3] Andersen E. A. An Ethnic Perspective on
Economic Reform: The Case of Estonia
(8/28/1999). Ashgate Publishing, Limited, 1999.
[4] Barrett G.A., Jones T.P., McEvoy D. Socioeconomic and Policy Dimensions of the Mixed Embeddedness of Ethnic Minority Business in Britain // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2001. 27(2). P. 241-258.
[5] Chance to survive [Elektronische Ressource]: minority rights in Estonia and Latvia / Executors: Legal Information Centre for Human Rights (Estonia); Latvian Human Rights Committee; ed. by V. Poleshchuk; comparative comments by A. Semjonov, 2009.
[6] Bonacich E., Modell J. The Economic Basis of Ethnic Solidarity: Small Business in the Japanese American Community. Berkeley, CA : University of California Press, 1980.
[7] Buchen C. Estonia and Slovenia // Lane D., Myant M. (ed.) Varieties of capitalism in postcommunist countries. Basingstoke [England] ; N. Y. : Palgrave Macmillan, 2007.
[8] Estonia. Paris : OECD, 2010.
[9] Estonia, Latvia & Lithuania. London ; N.Y. : Dk Pub., 2009.
[10] Gold S., Light I. Ethnic Economies and Social Policy // Research in Social Movements, Conflicts and Change. 2000. № 22. Р.165-191.
[11] Granovetter M. Economic Action and Social Structure: The Problem of Embeddedness // American Journal of Sociology. 1985. № 91(2). Р. 481-510.
[12] Hansson L. Networks Matter: The Role of Informal Social Network in the Period of SocioEconomic Reforms of the 1990s in Estonia. Jyvaskyla : University of Jyvaskyla, 2001.
[13] Kaplan S. Erik Andre Andersen. An Ethnic Perspective on Economic Reform: The Case of Estonia, book review // Ethnic and Racial Studies. 2001. № 24(1). Р. 157-158.
[14] Kennedy M. Cultural Formations of Postcommunism. Minneapolis : University of Minnesota Press, 2002.
[15] Kirch A., ed. The Integration of Non-Estonians into Estonian Society: History, Problems and Trends. Tallinn : Estonian Academy of Sciences Publishers, 1997.
[16] Kloosterman R., Rath J. Immigrant Entrepreneurs in Advanced Economies: Mixed Embeddedness Further Explored // Journal of Ethnic and Migration. 2001. Studies 27(2). Р.189-201.
[17] Lauristin M. P. Vihalemm K. E. Rosengren and L. Weibull. Return to the Western World: Cultural and Political Perspectives on the Estonian PostCommunist Transition. Tartu : Tartu University Press, 1997.
[18] Light I., Bonacich E. Immigrant Entrepreneurs: Koreans in Los Angeles 1965-1982. Los Angeles, CA : University of California Press, 1988.
[19] Light I. Rosenstein C. Race, Ethnicity and Entrepreneurship in Urban America. Hawthorne, N. Y. : Aldine de Gruyter, 1995.
[20] OECD economic surveys. Estonia, 2009.
[21] Pavelson M., Luuk M. Non-Estonians on the Labour Market: A Change in the Economic Model and Differences in Social Capital // The Challenge
of the Russian Minority. Emerging Multicultural Democracy in Estonia / M. Lauristin, M. Heidmets (eds) Tartu : Tartu University Press, 2000. Р. 89116.
[22] Pecoud A. Thinking and Rethinking Ethnic Economies // Diaspora. 2000. № 9(3). Р. 439462.
[23] Pettai 0. Labour Market // Social Trends 2 / R. Voormann (ed.) Tallinn : Statistical Office of Estonia, 2001. Р. 35-58.
[24] Pettai V., Hallik K. Understanding Processes of Ethnic Control: Segmentation, Dependency and Cooptation in Post-communist Estonia // Nations and Nationalism. 2002. № 8(2). Р. 505- 529.
[25] Population and Housing Census 2000. Statistical Database of Statistical Office of Estonia, 2000. URL: http://gatekeeper.stat.ee:8000/px-web.2001/ Database/Rahvaloendus/Rahvaloendus.asp].
[26] Puur A. Economic Activity in Transition: Population of Foreign Origin in Estonia in the 1990s // Trames. 2000. № 4(54/49). Р. 286-316.
[27] Ruutsoo R. National State and Educational Policy: The Estonian Case in the Post-soviet Environment // Integracija un Etnopolitika [Integration and Ethnopolitics] / E. Vebers (ed.). Riga : Jumava, 1999. Р. 94-111.
[28] Statistical Yearbook of Estonia 2001. Tallinn : Statistical Office of Estonia, 2001.
[29] Voormann R., Helemae J. Ethnic Relations in Estonia's Post-Soviet Business Community // Ethnicity. 2008. № 3. P. 512-534.
[30] Waldinger R. Through the Eye of the Needle: Immigrants and Enterprise in New York's Garment Trades. N. Y. : New York University Press, 1986.
[31] Waldinger R. The Other Side of Embeddedness: A Case-Study of the Interplay of Economy and Ethnicity // Ethnic and Racial Studies. 1995. № 8(3). Р. 555-580.
[32] Waldinger R., Aldrich H., Ward R. Opportunities, Group Characteristics, and Strategies // Ethnic Entrepreneurs / R. Waldinger, H. Aldrich, R. Ward (eds). Newbury Park, CA : Sage, 1990. Р. 13-48.
[33] Woolcock M. Social Capital and Economic Development: Toward a Theoretical Synthesis and Policy Framework // Theory and Society. 1998. № 27(2). Р. 151-208.
[34] Zirnask V. Institutional Regulation in the Baltic States // Regulation and Institutionalization in the Baltic States / R. Blom (ed.). Tampere : University of Tampere, 1996. Р. 11-31.
