CC BY
205
А. Е. Зимбули
ЭТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА КАК ПРЕДМЕТ ЭТИЧЕСКОГО ОСМЫСЛЕНИЯ
Экспертиза: исследование какого-либо вопроса, требующего спец. знаний, с представлением мотивированного заключения
Словарь иностранных слов
А судьи кто?
А. С. Грибоедов
Козёл козла назвал козлом. Считать ли это злом?!
А.Зимбули
Статья посвящена осмыслению этической экспертизы, призванной отыскивать компетентные, честные, ответственные, гуманные, справедливые решения в вопросах, важных с точки зрения морали и чреватых нравственно-психологическими осложнениями. Рассматриваются нравственно-ценностная природа, основные цели и условия эффективности этической экспертизы. Подчёркивается значимость таких факторов, как объективность, компетентность, всесторонность, позволяющие рассматривать анализируемые явления в многомерном мире морали применительно к интересам всех участников межсубъектного общения. Описан граф нравственной оценки и универсальная шкала оценки, способные содействовать продуманному и аргументированному решению в процессе этической экспертизы.
Ключевые слова: экспертиза этическая, этическое обобщение, нравственная характеристика, параметры нравственной оценки, универсальная шкала нравственной оценки, граф нравственной оценки, «золотое правило морали».
A. Zimbuli
THE ETHICAL EXAMINATION AS AN OBJECT OF ETHICAL INTERPRETATION
The article discusses the issues of ethical examination aimed look for competent, honest, responsible, humane, equitable decisions of the questions, which are important from the point of view of the ethics and are fraught with ethical-psychological complications. The ethical-value nature, essential purposes and conditions of effective ethical examination are regarded. Objectiveness, competence, wholesomeness are emphasized as significant factors for considering a multi-dimensional ethical world as applied to interests of all the participants of interpersonal communication. A graph and a universal scale of moral evaluation are described, they are supposed to be applied in making grounded decisions in the ethical examination process.
Keywords: ethical examination, ethical generalization, moral description, parameters of moral valuation, universal scale of moral valuation, graph of moral valuation, "golden rule".
Нужда в экспертизе, как известно, возникает в особо сложных ситуациях, которые требуют взвешенной, тщательной, компетентной, многосторонней и серьёз-
но обоснованной оценки. Эти ситуации сопряжены с риском, когда ошибки в выборе решения чреваты существенными экономическими, политическими, эколо-
гическими и прочими последствиями. Если мы ведём речь об экспертизе этической, — значит, ситуации, требующие такового рассмотрения, важны с точки зрения морали и чреваты нравственно-психологическими осложнениями. А поскольку мораль — это пространство, в котором взаимодействует каждый из нас, людей, то здесь можно провести следующее сравнение. Допустим, нам нужно оценить комфорт, обеспечиваемый рядовому пассажиру городского автобуса. Совершенно очевидно, что на этом комфорте будут сказываться не только наличие удобных сидений или приветливость голоса водителя, объявляющего остановки, но и
реальное положение на дорогах, в том числе состояние покрытия,
скученность/разреженность транспорта,
техническое состояние автотранспортного средства,
наличие квалифицированного персонала в автопарке,
исправность светофоров, профессионализм или произвол действий регулировщиков,
климатические условия, насыщенность пассажиропотока, да и культурный уровень остальных пассажиров, не говоря уже про
степень уютности / неуютности в кабине и
длительности рабочей смены шофёра, а также о
радушии или склочном характере кондуктора.
Каждое из названных условий существенно влияет на благополучие / неблагополучие и водителя, и интересовавших нас изначально пассажиров. Но вот что сугубо важно. Как пассажир я могу ровным счётом ничего не понимать в принципе действия двигателя внутреннего сгорания, в технологии производства сидений или рессор, не иметь представле-
ний о взаимных претензиях водителей и милиции; я вправе не задумываться о дефиците запчастей или ценах на бензин. Ведь оказываясь пассажирами, мы оцениваем предоставляемый нам комфорт, так сказать, непосредственно, экзистенциально, или, если можно так сказать, на своей шкуре — ощущая ухабы, рытвины дороги, неисправность тормозов или непродуманное количество светофоров, переживая из-за хамства попутчиков или страдая от угрюмости кондуктора, от взбалмошного характера водителя, который способен подгадать так, чтоб дверь захлопнулась именно перед нашим носом...
Вот и разговоры о компетентности этической экспертизы (далее — ЭЭ) всякий раз с неизбежностью будут упираться в тот парадокс, что, с одной стороны, для здравого, выверенного решения необходимы специальные, систематизированные знания, а с другой — это здравое, теоретически обоснованное решение должно принимать в расчёт и мнение-интерес каждого непосвящённого и непросвещённого. А даже и не обязательно мнение. Широко известна и часто цитируется (впрочем, едва ли не чаще всего в искажённом виде) мысль Ф. М. Достоевского о недопустимости того, чтобы всеобщая гармония была выстроена на слезинке всего одного замученного ребёнка*. То есть речь в самом общем виде идёт о том, чтобы лицо (или группа лиц), принимающее (-щих) нравственно значимое решение, лицо (или группа лиц), заинтересованное в проведении ЭЭ, не смело занимать такую установку, которая попирает чьи бы то ни было жизненные потребности. Даже если носитель этих потребностей не очень-то способен их выразить и обосновать.
Предмет ЭЭ — это всегда ситуация межсубъектного общения, где сталкиваются и в различной степени согласованно сочетаются интересы индивидов и
групп. Причём предельным масштабом общности, чьи интересы нужно учитывать, будет, пожалуй, Жизнь во всей Вселенной. А на другом полюсе расположится жизнь одной отдельно взятой особи (человека, человеческого зародыша, живого существа — или, скажем, любого независимо от нас существующего в естественных условиях животного). И оценки должны быть настолько взвешенными и тактичными, чтобы внутреннее гармонировало с внешним, отдельное со всеобщим, чтобы не разрывалась связь ситуации с прошлым и будущим, чтобы провозглашаемые цели не вступали в противоречие с избираемыми средствами, чтобы затрачиваемая цена не превосходила выгадываемых преимуществ.
Впрочем, было бы сильным упрощением полагать, будто задача ЭЭ обязательно сводится к нахождению наиболее честного, справедливого, гуманного и проч. решения. «Кто платит, тот и заказывает музыку». А разве всегда платят именно те, кому нужны справедливость и гуманность? Разве футбольный клуб — это обязательно клуб с международными связями и славой? Разве студент — это обязательно отличник? Да и человек, чьё имя звучит гордо, далеко не всегда оправдывает соответствующие высокие ожидания. Явно следует исходить из того, что существуют различные виды ЭЭ. В широком смысле под ЭЭ можно понимать любое специально проводимое взвешенное рассмотрение нравственных ракурсов какой бы то ни было ситуации. В узком и специфическом смысле мы будем называть ЭЭ такую и только такую экспертизу, которая проводится людьми, специально уполномоченными, этически сведущими, а кроме того, желательно (особо оговорим), чтобы они делали это компетентно и совестливо. (Как соотносятся друг с другом ЭЭ в широком и узком смысле — этот вопрос можно
отнести к разряду схоластических вопросов о том, с какого числа камней начинается куча, или после какого количества оставшихся волосинок человека следует относить к лысым). Далее разговор хотелось бы вести об ЭЭ в строгом, узком значении этого термина и с тех позиций, которыми она может нас максимально приближать к честным, ответственным, гуманным, справедливым решениям.
Что бы ни рассматривалось в ходе ЭЭ — чьи-то отдельные поступки, линия поведения, нравственно-психологические качества, образ жизни социальной группы, житейские ситуации, социально-политические проблемы, идеологические документы, художественные тексты, подмётные письма, программные заявления, признания, проговорки — в любом случае от экспертов требуется адекватная нравственная оценка: «годен» / «не годен», «виновен» / «не виновен», «оправданно» / «неоправданно», «справедливо» / «несправедливо», «гуманно» / «негуманно», «честно» / «нечестно» и тому подобное.
Едва ли не главная проблема, как уже отмечалось, кроется в сложности оцениваемых явлений. Оценка всякий раз ожидается однозначная, в то время как природа морали сложна и многомерна. «Тонкость природы, — отмечал ещё Ф. Бэкон, — во многом превосходит тонкость рассуждений» [3, с. 16]. Всякая ли ложь однозначно заслуживает нравственного осуждения? К примеру, обманный маневр во время сражения, ложный выпад фехтовальщика, финт футболиста, детскую волшебную сказку мы, напротив, будем оценивать как нечто положительное, проявление доблести, мудрости, мастерства, изобретательности, красоты. Тогда как правда, высказанная не в удачной форме или не тому, кому надо, вполне может обернуться бесцеремонностью или предательством. Помощь, забота, даже любовь вовсе не обязательно
принесут адресату положительные плоды, благополучие и счастье. Болезнь, явное, казалось бы, зло, и та способна приносить пользу больному и окружающим — делая его более волевым, мудрым, тонким, творчески продуктивным. А их — дружней и заботливей.
Или, что касается образования. Одна студентка рассказывала: она пошла учиться, и соседка ей пеняет: «Не о чем с тобой стало говорить — ни об очередях, ни о ценах...». Вообще, по наблюдению К. А. Гельвеция, «Всякое собирательное слово вызывает споры» [4, с. 572]. Вместе с тем не хотелось бы излишне драматизировать ситуацию и впадать в постмодернистское капитулянство. Между прочим, описанному в античных мифах Аргусу, стоглазому великану, было куда сложнее, чем нам, собрать воедино зрительные образы. Ведь у него только два глаза в каждый отдельный момент спали. А попробуй, обобщи девяносто восемь картин происходящего!
Каждый нормальный человек, видящий, слышащий, обладающий обонянием и осязанием, привычным и вполне естественным образом сводит воедино сигналы разных органов чувств, ориентируется в быстро меняющемся окружающем мире. В том числе — в мире нравственных событий и впечатлений. Но одно дело — включение интуитивное, обусловленное рефлексами и динамическими стереотипами, и совсем иное — действия осмысленные, в которых мы способны отдавать себе отчёт, а ещё лучше и артикулировать, аргументировать их. А от людей, производящих ЭЭ, требуются действия именно осмысленные, ответственные и, по возможности, подвергаемые самоконтролю. Вообще, человек — существо, умеющее организовать, структурировать бесконечность осваиваемого мира. Даже какие-нибудь Большая Медведица или зодиакальные
созвездия — это чисто виртуальные структуры, куда более приписанные реальным объектам мироздания, нежели усмотренные в реальности. Но, оставаясь виртуальными, они реально помогают ориентироваться в пространстве и времени, совершенствовать астрономию и навигацию.
Про объекты мира морали тоже вполне можно было бы порассуждать относительно их виртуальности или реальности. Немало есть охотников утверждать, что за словами «совесть», «честность», «отзывчивость», «дружба» и им подобными
— ничто реальное не скрывается, что всё людское поведение может быть исчерпывающим образом объяснено себялюбием и стремлением к разнообразным удовольствиям. Классические образцы такого рода логики можно встретить, к примеру, в «Максимах» Франсуа Ларошфуко [13]. Впрочем, даже в текстах этого тонкого и ироничного (а подчас и желчного) литератора отыщется немало прямых свидетельств того, что он высоко ценил и дружбу, и искренность, и самоотверженность. Можно не сомневаться: если бы мы могли пригласить герцога для проведения какой-либо ЭЭ, он вряд ли стал бы всерьёз настаивать на самодостаточности эгоизма в качестве объяснительного принципа.
Если осмысливать то, как взаимодействуют люди в пространстве, именуемом моралью, то в предельном огрублении и обобщении можно представить эти взаимодействия при помощи трёх векторов
— интерес Я, интерес Другого (Ближнего) и интересы остальных Окружающих. Зримо это будет выглядеть как-то наподобие того, что получилось на рис. 1.
Во время проведения ЭЭ, стало быть, одна из прямых задач — определить ло-кус анализируемого действия (события) в системе этих координат. Если поведение выгодно только самому субъекту —
+
Другой я +
Окружающие
+
Рис. 1
оно реализует преимущественно интерес последнего, можно сказать, умещаясь на векторе «Я». В зависимости от того, в какой степени интересы, мотивы, установки действующего субъекта сочетаются с интересами каких бы то ни было других людей — локус оцениваемого действия может смещаться: то на вектор «Другой» (в случае самоотверженного действия), то на вектор «Окружающие» (если некто действует самоотверженно, но не во имя кого-то конкретного). Более реальны варианты промежуточные, когда вектор поступка окажется направленным куда-то в область, где интересы Я, Другого, Окружающих в той или иной степени сочетаются. Или — отрицаются (в случае разрушительной деятельности).
Впрочем, это, как было отмечено, — лишь в наибольшем упрощении и обобщении, до которого ещё нужно в процессе ЭЭ дойти как до результата. А пока можно лишь добавить, что, по рассказам знатоков, даже обычная пыль, если её рассмотреть попристальней, предстаёт не серой и безликой, а очень даже пёстрой, разноцветной и разнокачественной. Серой и неинтересной её делает лишь наше высокомерное и невнимательное восприятие, не способное к выявлению различий. Нечто подобное звучит, если чья-нибудь жена бросит муженьку, уставившемуся в экран телевизора: «У тебя каждый день в новостях одно и то же!». Что
для неё «одно и то же», то для него — живые события, неповторимые переплетения судеб, радующие и тревожащие, придающие аромат и смысл всему существованию.
Между прочим, обобщение неразли-чающее, смешивающее — это тоже обобщение. Вообще говоря, «обобщение» — термин, с которым нужно работать очень внимательно. Обобщением называют и процесс, и результат. В отличие, скажем, от познания и знания, обогащения и богатства, где процесс и результат отчётливо разведены. Кстати, совершенно аналогичное смешение происходит и в термине «оценка», который также вбирает в себя и процесс, и результат. Наверняка со временем понятия уподробнятся, коннотаты не будут «склеиваться», и это произойдёт тем скорее, чем более пристальное внимание будет уделяться данной проблематике, чем настоятельнее будет нужда в дифференцированном обозначении разных нюансов данной области жизни. Пока же воспользуемся понятием «обобщение» для обозначения результатов перевода мысли от объёма меньшей общности к объёму большей мощности. От единичного — к особенному и ко всеобщему.
Когда мы на основе наблюдений или сообщений выносим кому-то оценку: «Ы честен (уважителен, заботлив по отношению к ребёнку, старателен на службе, обязателен)» — в подобных оценках как раз звучит обобщение. Кстати, обобщение может носить как положительный, так и негативный характер: «готов помочь», «способен подвести», «достоин уважения/увольнения». Нетрудно догадаться, что для вынесения негативного обобщающего суждения достаточно одного единственного факта: N попивает (бывает нечист на руку, может быть несдержанным). Для позитивных выводов опыт наблюдений обычно требуется куда больший. Хотя —
очень многое зависит от внутренней нашей настроенности на получение именно такого, а не иного опыта. Ведь один из нас даст всем людям общее имя «братья», а другой — «подонки». Между прочим, знаменитое высказывание апостола Павла «нет ни Еллина, ни Иудея» вполне бы мог воспроизвести (в совершенно ином — злобном! — контексте) какой-нибудь Ирод...
В морали извечно объединяются над-временное и теперешнее, всеобщее и личностное. Да и воспитание в немалой степени есть двуединый процесс, с одной стороны, передачи от старшего поколения младшему социально отобранных результатов нравственных обобщений и, с другой, научения самостоятельным обобщениям в нравственно значимых ситуациях. А что обучиться этим обобщениям — дело нелёгкое, было понятно уже Гераклиту, который утверждал, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. В двадцатом веке о мучительности обобщающего усилия разума выразительно рассказывала знаменитая исследовательница О. И. Скороходова, когда писала о том, как непросто давались ей обобщающие представления, такие как мебель, посуда, обувь, одежда, погода [17, с. 229-244].
Платон, Кант, Шестов, каждый по-своему, сомневались в доказательной силе опыта. Платон считал, что опыт час-тичен и несовершенен, Кант полагал, что опыт не раскрывает нам трансцендентального и вещи как она есть сама по себе, а Шестов вообще бунтовал против дискурсивности познания. А. Бергсон отмечал: «правилу <...>, которому вы следовали, <...> всегда грозит опасность неприятной встречи с первым попавшимся примером, который может разбить его в пух и прах» [2, с. 58]. А наш современник Е. Л. Фейнберг не без язвительности констатирует: «общепризнанное суждение о достаточности опытных
подтверждений гипотезы эфира в конце концов оказалось ошибочным» [20, с. 84]. Ясно, таким образом, что никакой сколь угодно богатый опыт не способен придать прогнозу, проспективному суждению характер стопроцентной достоверности. Применительно к природе физической это подмечал А. Эйнштейн: «Наши представления о физической реальности никогда не могут быть окончательными» (Цит. по [20, с. 47]). А на сферу культуры эту мысль проецировал М. К. Мамардашвили: «Культура — это способность деяния и поведения в условиях неполного знания» [15, с. 338]. И, несмотря на все сомнения и грустные ограничивающие констатации великих, мы живём, обобщаем, принимаем решения, выносим оценки, делаем выводы, в том числе оргвыводы. Например, преподаватель, выставляя студенту оценку на экзамене — на основе одного единственного билета — конечно же, явно рискует. Ведь даже сам студент часто не отдаёт себе отчёта, есть у него или отсутствует обобщённое, целостное знание по предмету. Как студент всегда имеет шанс вытащить единственный билет, который он знает нетипично (очень хорошо или, напротив, катастрофически плохо), так и во время ЭЭ всегда будет риск, что придётся обобщать по факту случайному, не характерному для оцениваемого субъекта, или же по сюжету, предъявленному специально, сфабрикованному.
Итак, если проводить различие между обобщениями, так сказать, слабыми и сильными, то лицам, занимающимся ЭЭ, имеет смысл стараться предусмотреть защиту от обобщений слабых — скоропалительных, ошибочных, неоправданных. Приведём несколько типичных «слабых» обобщений. Валентин Петрович Федоров описывает один случай, который произошёл с ним, когда он был проректором по работе с иностранными студентами в Институте народного хо-
зяйства им. Г. В. Плеханова. «Приходит иностранный папа и просит зачислить в вуз своего сына сверх плана: "Всего одного человека, ведь вам ничего не стоит это сделать". Получив отказ, спрашивает совершенно искренне: "Почему вы так плохо относитесь к нашей стране?"» [21, с. 133].
Э. Кассирер [10, с. 16], а ещё раньше Г. Лотце [см. 7, с. 72] предлагали включить в группу «красных, сочных, съедобных тел» вишни и мясо...
Если принято говорить о «дурной» бесконечности, то, вероятно, есть все основания говорить и о «дурных обобщениях». Это будут такие, например, умозаключения: «Все мужчины — свиньи», «Все женщины — стервы», «Все торговцы — ворюги», «Все чиновники — взяточники», «Все студенты — халявщики», «Все преподы — придиры» и т. п.
Примерами дурных обобщений будут также обобщения-редукции, в которых происходит сведение к несущественному или же, по меньшей мере, умолчание о существенном.
Сильное обобщение должно быть существенным, закономерным. Таковым качествам обобщения в процедуре ЭЭ способствует то, что она производится, как правило, коллегиально. Даже если не всегда есть возможность отыскать людей, сведущих в специфической философской области — этике, коллегиальность в известной степени способна смикшировать недостаток компетентности. Коллегиальность призвана подстраховывать от поспешных, односторонних, случайных выводов. Хотя, конечно, гарантии от неадекватных решений коллегиальность (а даже и компетентная коллегиальность!) дать не в состоянии. Важность коллегиальности подчёркивает то обстоятельство, что человеческие интеллектуальные способности очень разнятся, и в хорошо сбалансированном коллективе эти способности могут вза-
имно дополнять друг друга. Ещё Ф. Бэкон отмечал, что «одни умы более сильны и пригодны для того, чтобы замечать различия в вещах, другие — для того, чтобы замечать сходство вещей. Твёрдые и острые умы могут сосредоточить свои размышления, задерживаясь и останавливаясь на каждой тонкости различий. А умы возвышенные и подвижные распознают и сопоставляют тончайшие вездесущие подобия вещей» [3, с. 24].
Впрочем, при организации ЭЭ ещё более важен вопрос не о типе интеллекта, а о том, кому доверить эту важнейшую миссию. Как уже неоднократно подчёркивалось, необходимость в ЭЭ возникает в особо важных, запутанных ситуациях, где не идёт спор между «остроконечниками» и «тупоконечниками», но задеты самые серьёзные интересы разных субъектов. В этих случаях особо важно, чтобы к ЭЭ оказались привлечены люди, не просто понимающие конкретный вопрос, но и обладающие безупречной репутацией. Ведь и в обыденной жизни мы одних людей готовы выслушивать, других — можем спрашивать сами, третьих — воспринимаем с оговорками-поправками, а иным и вообще слова бы не хотели давать. Даже у подсудимого на суде есть возможность для отвода тех лиц, кто будет участвовать в разбирательстве дела. Для проведения эффективной ЭЭ сугубо важно, чтобы в составе экспертов были люди не просто честные и думающие, но также и имеющие достаточно разносторонний жизненный опыт**. Дабы этот опыт позволял им понять, смоделировать поступки оцениваемых субъектов, определив содержащиеся в них пропорции добра и зла. Именно смоделировать, а не нафантазировать. Что называется, не «накрутить» себя. Не спроектировать собственные страхи или тайные пороки. Во время осуществления ЭЭ требуется интуиция, а не паранойя.
Видный отечественный психолог Б. М. Теплов, анализируя интеллектуальную деятельность, в частности, интеллектуальную деятельность полководца, подчёркивал: «Умение находить и выделять существенное и постоянная систематизация материала — вот важнейшие условия, обеспечивающие то единство анализа и синтеза, то равновесие между этими сторонами мыслительной деятельности, которые отличают работу ума хорошего полководца» [19, с. 81]. У Наполеона, например, отмечалась «способность <...> одновременно видеть и деревья, и лес, и чуть ли не каждый сук на каждом дереве» (там же, со ссылкой на [18, с. 51]). Очевидно, что способность сохранять ясность и простоту мысли в сложных, динамично изменяющихся обстоятельствах требуется не только от полководца, но и от человека, занимающегося ЭЭ. Известный немецкий психолог Ф. Кликс пишет: «Умного отличает прежде всего то, что он может схватить ситуацию в целом, увидеть путь, ведущий к успеху, там, где для остальных решение будет скрыто множеством не связанных между собой частных фактов и обстоятельств» [11, с. 129].
Между прочим, способность схватывать, обобщать тесно сопряжена не только с психологическими процессами, но и с возможностями лексики. В Греции времён Гомера в языке имелись понятные всем слова, обозначающие колено, лодыжку, голень, но не было обобщающего слова «нога». В неких африканских племенах есть более трёх десятков слов для обозначения разных видов походки, но нет обобщающего слова для того, чтобы обозначить ходьбу вообще. Где-то в Полинезии живёт племя канаков, которые разными словами называют укусы разных животных и насекомых, но у которых нет слова, обозначающего укус как таковой. Историки психологии утверждают, что долгие века люди воспри-
нимали каждое утро восход Солнца как появление нового светила. Подобным образом обстоят дела в сфере, именуемой моралью. Можно уподробненно обозначать самые многочисленные разновидности, допустим, нежелательных для сообщества поступков, и не додуматься назвать их общими ключевыми словами. Именно такой неспособностью, судя по всему, страдают те, кто заявляет, что общечеловеческой морали не существует. Что есть лишь своды нравов и взглядов, характерные для узких социальных групп, и что общий язык эти группы никогда найти не сумеют. Вот, скажем, отчётливо помню, как на своей кандидатской защите В. В. Кузнецов произнёс такую фразу: «Общечеловеческой морали никогда не будет». Нередко звучит такая мысль: «Все люди никогда не смогут жить по заповедям (допустим, Моисея)». Но откуда берётся такая уверенность — «никогда», «не смогут»? Перестали же (в основном) рычать, клацать зубами, драть друг друга когтями, лягаться и т. п. Процесс очеловечивания идёт медленно, и не всегда ли-нейно-однонаправленно. Но кто доказал, что «рамочные» — стихийно складывающиеся и сознательно принимаемые людьми — правила не могут совершенствоваться! Кстати, отказ обобщать — это тоже, своего рода, негативное обобщение! Вон, например, сколько разнообразия и непохожести в национальных кухнях! А разве мы не можем обобщённо констатировать, что в качестве еды люди стараются употреблять то, что вкусно и питательно (ну ещё, допустим, добавляются поправочные коэффициенты на эстетическую привлекательность, экономическую доступность, моду, желание разнообразить меню и т. п. Но это именно коэффициенты!!)?
В данной связи хочется акцентировать внимание на том, что для успешной ЭЭ особо важно умение выделять в анализе ситуации главное. Как во время
создания произведения искусства мастер способен несколькими штрихами задать образ***, так и в оценке требуется умение схватить самые ключевые ракурсы этого произведения, не отвлекаясь на второстепенности, не завязнув в деталях. В этом смысле мало что принципиально меняется в зависимости от того, идёт ли речь о создании и оценке произведения искусства или о совершении поступка и его оценке. Только если в сфере эстетики речь пойдёт о сообразности и соразмерности, гармонии, то в сфере морали — о соображениях справедливости и такта. Причём характерно, что как симметрия в искусстве вовсе не задаёт меру эстетической ценности, так и равенство в сфере морали — лишь одно из важнейших, но далеко не самодостаточных соображений. И в одном и в другом случае выше симметрии и равенства — пропорциональность. Видам и жанрам искусства будут соответствовать разновидности этикета, эстетическому вкусу (трудно передаваемому на словах, но задающему ядро человека, эстетически осваивающего мир) — совесть (столь же сокровенное и целостное образование, характеризующее нравственную суть каждого субъекта). Соблюдение канонов можно в этом смысле сопоставить с экологичностью, попрание их — с насилием.
Многомерность присуща и эстетически, и этически значимым явлениям. Из-за этого-то далеко не факт, что гладкое-блестящее-пёстрое-звонкое будет нами признано самым прекрасным, а формально правильное — высоконравственным. Неспроста в последние десятилетия широчайшее распространение получает так называемое номинирование. То есть — вынесение экспертной оценки на основе сравнения соревнующихся объектов по вполне конкретному ракурсу. Не «самой прекрасной» — на чём погорел бедняга-Парис. Ведь нет, чтобы отыскать
даму самого высокого роста, на самых высоких каблуках, с самой затейливой вышивкой, или даже с самой тонкой талией... Ведь в каждом подобном случае сравнение было бы наглядным и не столь обидным, как обобщённое.
Когда говорят: «нравственный» (человек, поступок) то всякий раз имеют в виду нечто вполне конкретное. И из-за того, что подразумеваемое не оговаривается, не обсуждается, возможны самые серьёзные коллизии. А имеют в виду, например, — что он отзывчивый, старательный, обязательный, объективный, скромный, честный, тактичный, аккуратный и много чего ещё. Мужественный, верный, щедрый, великодушный, общительный, весёлый. То же — и относительно безнравственности, которая может обнаруживаться как трусость, жадность, безответственность, лицемерие, лень, неблагодарность и многое другое. Едва ли не основная проблема при этом заключается в том, что сфера, про которую идет речь, не охвачена соглашением об универсальных единицах и мерах. А соответственно — царит здесь полная разноголосица. При нравственной характеристике используются то имена нарицательные — иуда, каин, хам, ирод, гитлер, мамай, чикатило, то зоологические ассоциации — пчёлка (трудолюбивая), петух (драчливый), павлин (самовлюблённый), змея (коварная), червяк (жалкий), хамелеон (беспринципный конформист) и т. д.
Можно вспомнить также о литературных отсылках, наподобие Золушки или Отелло. Бросается в глаза то, что негативные характеристики гораздо многочисленнее положительных. Из имён нарицательных на память приходят лишь Кулибин, Ломоносов, Левша. Даже Иваном Сусаниным в обиходе назовут не героя, а человека, который явно заплутал и других в это дело втравил. Видимо, это общая закономерность в мире оценок —
ведь одному сладкому противостоят кислое, солёное, горькое. Вкусному — переперченное, недосоленное, приторное, пресное...
«Соломоново решение» и «мартышкин труд» — для русского уха выражения привычные, но как далеки они от требований экспертной точности!**** Существует масса конкретных нравственно-выразительных обозначений, широко используемых, но тоже вряд ли способных претендовать на статус терминов: болтун, бракодел, летун, халтурщик, хапуга, самодур, кидала. Особо богата, пожалуй, лексика (по крайней мере, русская) в области обозначений лени: лентяй, ленивец, бездельник, лежебока, лоботряс, сачок, халявщик, лодырь, иждивенец, нахлебник, захребетник (не говоря уже о формах типа отлынивать, бить баклуши, дурака валять и пр.).
Очевидно, развитие внутреннего мира человека и мира межчеловеческих отношений идёт в сторону усложнения. Допустим, со времён Моисея или Христа то, что мы понимаем под завистью, так сказать, расслоилось: к однозначно разрушительному злобному переживанию чужой удачи добавляется позитивное побуждение проявлять собственные усилия, в честном соперничестве демонстрируя миру свои таланты. Аналогично обстоят дела с гордостью, которая долгие века категорически осуждалась христианской традицией, поскольку не проводилось различий между гордыней (необоснованной заносчивостью, самозванством и т. п.), с одной стороны, и законным самоуважением, испытываемым по поводу хорошо исполненного дела. Тем настоятельнее, в условиях нарастающей сложности, для этического анализа встаёт задача сведения оценок к узловым параметрам, к типическому, к нравственным универсалиям. Именно на этом пути науке удаются самые большие свершения, когда она пытается постичь объективную действительность.
«Самое непостижимое в мире то, что он постижим» — замечал А. Эйнштейн (цит. по [20, с. 38]). Варианты структурирования нравственного мира могут быть разные — в частности, через развёртывание структуры поступка. В соответствии с данным подходом при оценке действий свободного вменяемого субъекта следует исходить из учёта таких параметров:
1. МОТИВ (внутреннее побуждение, лежащее в истоках оцениваемого действия. Здесь проблема состоит в том, что даже сам человек нередко затрудняется отчётливо объяснить, что двигало его действиями. Вместе с тем вся архитектоника поступка существенным образом задаётся уже именно на этой стадии, окрашиваясь тонами тёмной или светлой энергетики: зависть, жадность, злоба, испуг, сострадание, стыдливость, нежность, благодарность).
2. ЦЕЛЬ (цель — это мотив, прошедший стадию осмысления. Нетрудно увидеть разницу между смутным влечением и осознанным стремлением, находящим выражение в замысле, плане, программе действий. Различия между мотивом и целью можно короче всего обозначить, сопоставив вопросы «почему?» и «зачем?». Однако то, что позитивность и масштабы целей вовсе не гарантируют благих последствий — факт, к сожалению, многократно проверенный и с трудом осознаваемый).
3. КОНТЕКСТ (всякое действие вписывается во вполне определённый набор обстоятельств, способствующих ему или, напротив, препятствующих. Автобус резко затормозил, и мы возмущаемся шофёром. Потом выясняется, что на дорогу выскочил прохожий, а он, в свою очередь, испугался собаки — и так далее. Оценка события, таким образом, заметно трансформируется. «Бывают люди добродетельные лишь потому, что у них не было случая предаваться порокам», — замечал Наполеон [14, с. 84]).
4. ИНСТРУМЕНТ (проблема целей и вать как можно более объективно и все-средств — одна из величайших проблем сторонне, с точки зрения всех, кто в неё в истории человечества — лежит именно вовлечён).
в этой плоскости. Подгонка в науке или 7. ОТНОШЕНИЕ (отношение субъек-
политике данных под заранее намечен- та к содеянному может колебаться в
ный, пусть даже и социально полезный, очень широких пределах — от глубо-
результат, утверждение высоких религи- чайшего сожаления, раскаяния, самоби-
озных ценностей огнём и мечом, дедов- чевания и до упорства, уверенности в
щина как средство поддержания порядка своей правоте и самовосхваления. Рас-
в армии — всё это варианты, которые в сказывают, что однажды в непогоду ку-
ближайшем рассмотрении серьёзно де- чер, вёзший Карла Великого, не вписался
вальвируют даже самую высокую цель). в поворот, и коляска опрокинулась. Мо-
5. СТАРАНИЯ (вряд ли кто-то отва- нарх, поднимаясь из грязи, не успел ни-жится отождествить действие спонтанное, чего высказать в адрес кучера, а тот раз-нечаянное, привычное и бездумно-авто- вёл руки и заявил: «А разве и у Вас не матическое с тем, которое требует воле- бывает ошибок?!». История о дальней-вого усилия, решимости, терпения, соб- шей судьбе кучера умалчивает.). ранности, мужества. Не об этом ли сказа- В итоге у нас появляется возможность но ещё в Евангелии от Матфея: «Царство выстроить ГРАФ НРАВСТВЕННОЙ Небесное силою берётся, и употребляю- ОЦЕНКИ (рис. 2).
щие усилие восхищают его» [16]). Он будет состоять из последовательно
6. РЕЗУЛЬТАТ (изначальная ситуация, охарактеризованных нами параметров, и изменённая усилиями действующего каждый из них может содержать две субъекта. Результат может быть удачным возможности — нравственный «плюс» и / неудачным, позитивным / негативным, нравственный «минус». Добро и зло. значительным / малозначащим. Причём Нетрудно подсчитать, что на последней на негативном опыте можно учиться. Это строчке окажется 128 позиций — соответ-тоже следует учитывать. Так что изме- ственно 64 — нравственно-негативных и нившуюся ситуацию следует рассматри- 64 — нравственно-позитивных выборов.
М - / + Ц - / + - / +
К - / + - / + - / + - / + и так далее, с удвоением на каждой последующей строчке:
И - / + - / + - / + - / +.......................................
С - / + - / + - / + - / +................................................
Р - / + - / + - / + - / +......................................................
О - / + - / + - / + - / +...............................................................
Рис. 2
То есть всё богатство возможностей нравственного выбора для конкретного поступка ограничивается 128 вариантами-маршрутами нравственного выбора. Один и которых — на нашей иллюстрации протянется сверху вниз (от М до О) по крайним левым знакам оценки (с точки зрения каждого из параметров поступок окажется негативным). Другим полюсом нравственного выбора окажется поступок, сотканный исключительно из положительных параметров. Условно эти два маршрута можно было бы назвать «ангельским» и «дьявольским». Поведение живых людей локализуется по этой схеме где-то в промежутках между указанными полюсами, но маршруты выбора можно всякий раз отслеживать, так или иначе «взвешивать», анализировать. Что и требуется для ЭЭ.
Дополнительно к описанному графу нравственной оценки для устрожения процесса осмысления нравственно значимых явлений можно использовать также универсальную шкалу нравственной оценки. Эта шкала выстраивается легко и естественно, без применения высшей математики и модальной логики. Требуется всего лишь 1) выбрать в качестве измерительного вектора интересующий нас нравственный показатель (допустим, отношение к труду: ведь отношение к труду — одна из наиболее бесспорных, универсальных характеристик; бездельников и паразитов не любят люди ни в каких культурах и этносах) и 2) разбить указанный вектор на следующие зоны: нейтральное, нравственно не значимое поведение (например, младенцы никак не относятся к труду, и их вроде никто за это
не попрекает), положительное и негативное. Или более дробно: в сторону нарастания положительности — одобряемое, примерное, героическое. А в сторону нарастания негативности — осуждаемое, запретное, преступное (рис. 3).
Процедура, по которой будет проводиться ЭЭ, — либо это деловая игра, «Совет в Филях» (когда первое слово предоставляется младшему по чину), либо мозговой штурм, либо консилиум, моделирование, смешанная или комбинированная форма — дело вкуса и обстоятельств. ЭЭ может носить характер предварительный или «постфактум», может предоставлять справки, может служить медиатором, прямо включаться в процесс выработки решений или даже осуществляться в режиме «до востребования»*****. Все эти варианты имеют право на существование, и не они выступают смыслозадающими факторами для ЭЭ. Куда важнее методологическая основательность, которая задаётся целостным пониманием природы морали и типичных проблем в конкретной области.
В заключение хотелось бы ещё несколько слов высказать относительно перспектив в поисках человечеством нравственных абсолютов. Ведь именно на основе абсолютов, универсалий и возможно выстраивать наиболее совершенную методологию ЭЭ. Выше уже неоднократно отмечалось, что автор стоит на позициях, допускающих сочетание интересов индивида, группы и общества, а даже — и шире — сочетание интересов человечества и окружающих нас форм жизни. Автор данной статьи убеждён также в том, что представители какой бы
преступ- запрет- осужда- незначи- одобряе- пример- героиче-ное ное емое мое мое ное ское
+
Рис. 3
то ни было общности (даже и инопланетной!) с неизбежностью отнесут к постыдному, разрушительному предательство, неблагодарность, трусость, жадность. И к положительному, похвальному — мужество, отвагу, решительность, отзывчивость, справедливость. В истории человечества было предпринято немало мощных усилий по отысканию главных культуротворческих и нравственно-положительных векторов. Например, знаменитые заповеди Моисея, «золотое правило морали», учение Христа или, наконец, категорический императив И. Канта.
Социокультурную и нравственно-созидательную роль «Десятословия», появившегося за 1,5 тысячи лет до н. э., трудно переоценить, но богоданный характер и богоподчиняющее содержание моисеевых заповедей лишает их статуса всеобщеобязательности, вызывая неприятие у атеистов и иноверцев. Кстати, почему-то часто забывают, что фактически можно вести речь о семи заповедях Моисея, содержание которых можно было бы передать ещё короче: почитай Бога и родителей, не причиняй никому зла — ни делом, ни словом, ни в помыслах.
В середине первого тысячелетия до нашей эры в разных частях света возникает золотое правило морали, его наиболее обобщенная формулировка звучит так: (Не) поступай по отношению к другим так, как ты (не) хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе. Для времени, когда оно возникло, это был великий прорыв: во-первых, надо было воспринимать другого человека как ценность, во-вторых, надлежало поступать самому, не растворяясь в роде-племени. Наконец, в-третьих, позитивная формула золотого правила выгодно отличается от любых кодексов, которые сводятся к запретам, — поскольку она не запрещает, а предписывает.
Нагорная проповедь Христа содержит призыв не просто уважать, но — возлюбить ближнего как самого себя. Призыв сколь благородный, столь же и неуни-версализируемый. Даже самый законопослушный, богобоязненный человек то и дело затрудняется любить самого себя, а то и оказывается недостоин такой любви. А уж как можно любить какого-нибудь Чикатило, или Гитлера! Кроме того, есть на Земле люди, себя презирающие; есть, увы, и самоубийцы, до которых такой призыв лучше бы и не доходил!
Категорический императив, исходящий из уважения к каждой отдельно взятой личности, запрещает относиться к кому бы то ни было как к средству. Но ведь человек сам вправе нацеливать свои силы, посвящать свою жизнь служению кому-либо или чему-либо. Кроме того, этот императив фактически не принимает в расчёт реальных различий между людьми честными и жуликами, щедрыми и своекорыстными, великодушными и злобными. (В частности, какой-нибудь проходимец вполне может заявить: «Хоть разик сорву куш, шикану — а там хоть трава не расти!» И с этой логикой поместится как в золотое правило морали, так и в категорический императив. Ведь он даже себя воспринимает как средство — на пути к сиюминутным радостям. И позволяет другим так же выстраивать свою стратегию жизни.)
Важно отметить тот факт, что, вообще говоря, всякий запрет нетрудно переосмыслить — как уважение к какой-то вполне определённой ценности. «Не убивай» = «Уважай жизнь». «Не употребляй имени Господа твоего всуе» = «Дорожи именем Господа». «Не воруй» = «Живи своим» (или: «Уважай чужую собственность»). «Не завидуй» = «Довольствуйся тем, что добыл своим честным трудом».
Так что если попытаться предельно обобщить то, что осуждалось и одобрялось во все века в любых невырождаю-щихся культурах, то получится, что нравственно-негативными считались бездушие, бездушие, безволие, а в качестве нравственно-положительного выдвигалось сочетание уважительности, требовательности и терпимости по отношению к другим с требовательностью и уважительностью к себе. Запреты (относительно действий, адресованных себе, другим и природе) сопрягаются с по-
зитивными ценностями жизни и культуры, ценностями прошлого, настоящего и будущего, ценностями достоинства отдельной личности, социальных групп и всего мироздания.
Таким образом, ЭЭ в своих коллективных раздумьях и не менее коллективной интуиции призвана не просто выполнять чиновничью функцию, возникающую вдобавок к уже привычным бюрократическим службам, но — не побоимся этих слов — брать на себя высокую миссию мудреца, судии и пророка.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Нелишне заметить, впрочем, что едва ли не чаще цитата из «Братьев Карамазовых» (Ч. 1, кн. 5, гл. IV «Бунт») [1, с. 266] звучит в несколько искажённом виде, без упоминания слова «замученного». А ведь это искажение, по сути, сводит смелую и пронзительную мысль Достоевского до уровня пустой сентиментальности. Мыслимо ли, чтобы дети вообще не плакали ? Нечаянно упав, обидевшись, посмотрев или прочитав страшную сказку, получив не тот подарок, которого ожидали... Мало ли, какие бывают слёзы! У великого писателя сказано предельно чётко: замученного. Не нечаянно обиженного, не случайно обидевшегося, не избалованного и раскапризничавшегося. Между прочим, куда более точным, нежели подобные сентиментальности , выглядит в этом смысле поэтическое высказывание Иннокентия Анненского: «Я люблю, когда в доме есть дети и когда по ночам они плачут», — пусть оно и выглядит несколько рискованно по нашим бесстыдным временам. Ясно ведь, что поэт писал с пониманием того, что даже у самых заботливых родителей дети не всегда только смеются или спокойно спят ночью. .Кто знает, возможно когда-нибудь люди сумеют сделать так, чтобы зубы резались, вызывая не боль, а удовольствие?
** Во время чтения весьма содержательной и разносторонней работы А. А. Гусейнова «Этическая экспертиза: соблазны и возможности» [6] автору настоящей статьи подумалось, что этический эксперт не должен быть самовыдвиженцем.
*** Гёте так высказался об этом в своих «Максимах и рефлексиях»: «Мастер несколькими штрихами даёт свою работу законченной; осуществлённая или нет, она уже завершена» [5, с. 587].
**** Не говоря уже о выражениях типа «пахать как трактор», «как негр», «как папа Карло», «как сто китайцев».
***** Технологические ракурсы ЭЭ традиционно являются объектом внимания В. И. Бакш-тановского и Ю. В. Согомонова — см., например, их монографию [1, с. 320-360].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бакштановский В. И., Согомонов Ю. В. Этика профессии: миссия, кодекс, поступок. — Тюмень: НИИ прикладной этики ТюмГНГУ, 2005. — 378 с.
2. Бергсон А. Смех. — М.: Искусство, 1992. — 127 с.
3. Бэкон Ф. Сочинения: В 2-х томах. — М.: Мысль, 1972. Т. 2. — 582 с.
4. Гельвеций К. А. Сочинения: В 2-х томах. — М.: Мысль, 1974. Т. 2. — 687 с.
5. Гёте И. -В. Об искусстве: Сост. А. В. Гулыга. — М.: Искусство, 1975. — 622 с.
6. Гусейнов А. А. Этическая экспертиза: соблазны и возможности // Миссия университета. Ведомости. Вып. 30. — Тюмень: НИИ ПЭ, 2007. С. 63-75.
7. Давыдов В. В. Виды обобщения в обучении. — М.: Педагогика, 1972. — 423 с.
8. Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. — М.: Художественная литература, 1988. — 847 с.
9. Зимбули А. Е. Нравственная оценка: парадоксы и алгоритмы. — СПб.: Изд-во РГПУ, 2001. — 169 с.
10. Кассирер Э. Познание и действительность. — СПб., 1912. — 393 с.
11. Кликс Ф. Пробуждающееся мышление. — Киев: Вища школа, 1985. — 295 с.
12. Кол. 3: 11.
13. Ларошфуко Ф. де Мемуары. Максимы. — М.: Наука, 1993. — 280 с.
14. Максимы и мысли узника Святой Елены. Рукопись, найденная в бумагах Лас Каза. — СПб.: ИНАПРЕСС, 1995. — 186 с.
15. МамардашвилиМ. К. Как я понимаю философию. — М.: Прогресс; Культура, 1992. —
365 с.
16. Мф. 11: 12.
17. Скороходова О. И. Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир. — М.: Педагогика, 1990. — 413 с.
18. Тарле Е. В. Наполеон. — М.: Госполитиздат, 1941. — 432 с.
19. Теплов Б. М. Ум полководца. — М.: Педагогика, 1990. — 206 с.
20. Фейнберг Е. Л. Две культуры: Интуиция и логика в искусстве и науке. — М.: Наука, 1992. — 250 с.
21. Федоров В. П. Иностранцы и мы. — М.: МП «Русское поле», 1992. — 207 с.
