CC BY
80
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2011. № 3
Н.А. Пономарева
ЭТАПЫ РЕВОЛЮЦИОННОГО ПРОЦЕССА В СВЕТЕ
СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ
Л.Д. ТРОЦКОГО
В статье анализируются взгляды Л.Д. Троцкого на феномен революции как на объективно обусловленный процесс общественного развития (на примере событий 1917 г. в России). Акцент делается на взаимоотношениях революционных элит и масс, соотношении стихийного и сознательного в революции, эволюции общественных настроений. Рассматриваются отдельные стадии революционного процесса, механизм смены одного этапа другим. Показан вклад Троцкого в разработку и выявление базовых законов, управляющих общественным развитием в периоды радикальных трансформаций.
Ключевые слова: Л.Д. Троцкий, русская революция 1917 г., революционный процесс, двоевластие, термидор.
Среди политиков, выброшенных на поверхность общественной жизни России подъемом массового движения первой четверти ХХ в., Л.Д. Троцкий бесспорно является одной из наиболее заметных фигур. Его имя оказалось навсегда связанным с революцией ("романтик революции" — так характеризуется Троцкий в биографическом очерке [История России..., 1997, с. 172]) не только потому, что вокруг вопросов ее подготовки, проведения и последующей защиты вращалась вся его практическая деятельность, но и потому что добрая доля его теоретического наследия посвящена проблемам революции. Между тем, ряд авторов склонны смотреть на Л.Д. Троцкого прежде всего как на практического политика, преуменьшая, а то и вовсе отрицая его статус мыслителя. Так, Г.А. Завалько в монографии, посвященной изучению феномена революции различными философскими и историческими школами, отводит взглядам Л.Д. Троцкого несколько параграфов, а в конце труда помещает его имя среди практиков революции (в отличие от ее теоретиков — В.И. Ленина, К. Каутского, Г.В. Плеханова) [Завалько, 2005, с. 312]. Израильский ученый Б. Кней-Паз в интересном исследовании социально-политических взглядов Троцкого определяет его главный труд "История русской революции" как преимущественно литературное произведение и настаивает на заложенном в нем конфликте между художественным и социологическим видением общественных проблем [Knei-Paz, 1978, p. 510—511]. Такой подход, который ни в коем случае нельзя признать единичным, объясняется, на наш взгляд, особенностью писательской манеры Троцкого, характерным
для нее сочетанием трезвого анализа с ярким образным стилем и неизбежными полемическими преувеличениями. Однако остроумие публициста и литературные достоинства его произведений не должны заслонять от нас раскрываемых в них фундаментальных проблем.
Исторический подход присутствует уже в самых ранних работах Троцкого. Так, трактат "Наши политические задачи", написанный в период острой борьбы с Лениным и ставший известным благодаря содержащемуся в нем прогнозу перерождения партии, представляет собой в значительной степени анализ истории российской социал-демократии. Первая русская революция оставила в литературном наследии одного из ее активных участников след в виде серии очерков, объединенных под общим заглавием "1905". Наконец, знаменитая концепция перманентной революции также базируется на историческом фундаменте — изучении особенностей развития России.
1917-й год дал новый толчок теоретическим поискам Троцкого, имевшим на сей раз вполне прагматические задачи. Как и любой политик, вынужденный ориентироваться в быстроменяющейся ситуации и мгновенно принимать нужные решения, Троцкий нуждался в доктрине, осмысливавшей политический процесс и включавшей сиюминутные задачи момента в широкую историческую перспективу. Такая необходимость обусловливалась особенностями ситуации. Неустойчивость политических отношений, характеризующая революционную эпоху, быстрые смены массовых настроений, отсутствие признанной всеми, легитимной власти дезориентируют не только обывателей, но и многих государственных мужей, чувствующих себя уверенно в стабильные исторические периоды. В изменившихся условиях их опыта и политической интуиции оказывается недостаточно: требуется обобщающая теория. Социалисты, на первый взгляд, находились в этом случае в более выгодном положении, так как марксизм давал им готовую доктрину и метод анализа. Однако признание общих фундаментальных положений какой-либо теории не исключает серьезных разногласий по поводу ее интерпретации и применения на практике, что и показали споры большевиков с меньшевиками и расхождения в лагере самих большевиков.
Интерпретация Троцким политических событий, происходивших при его непосредственном участии, следовала по пятам за самими событиями. Так, первый вариант истории Октябрьской революции он написал в самой, казалось бы, неподходящей обстановке — во время брест-литовских переговоров [Троцкий, 1925, т. 3, ч. 2, с. 255—329]. Однако серьезное подведение итогов стало возможно на некотором удалении от событий. Свой главный исторический труд — трехтомную "Историю русской революции" — Троцкому суждено было создать уже в эмиграции.
Революция для Троцкого — объективно обусловленный процесс
общественного развития. Он имеет свои законы, познание которых дает возможность ориентироваться в бурном водовороте событий и с большим или меньшим успехом строить свою тактику. Революция является выражением острого социального кризиса, но кризиса особого типа, к которому приводит предшествующее быстрое развитие, нарушающее традиционное равновесие в обществе [Троцкий, 1997, т. 2, ч. 2, с. 152]. В отличие от заговоров, верхушечных переворотов, частота которых свидетельствует о серьезной болезни общественного организма, революции, наоборот, являются началом конструктивным, творческим. "Переворот спасает общество и культуру, — утверждает Троцкий в другой связи, рассуждая о возможности пролетарской культуры, — но приемами жесточайшей хирургии" [Троцкий, 1991а, с. 150]. Основная предпосылка революции заключается в том, что существующий общественный строй оказывается не в состоянии разрешить стоящие на повестке дня задачи развития нации [Троцкий, 1997, т. 2, ч. 2, с. 158]. "Кризис верхов" является не просто одним из элементов революционной ситуации, но в известном смысле ее квинтэссенцией. Правящие классы на деле оказываются неспособны вывести страну из тупика, из организаторов национальной жизни они превращаются "в паразитарный нарост; утратив свои руководящие функции, они теряют сознание своей миссии и уверенность в своих силах; недовольство собой они превращают в недовольство монархией; династия изолируется; круг преданных ей до конца людей сокращается; уровень их снижается; опасности между тем растут; новые силы напирают; монархия теряет способность к какой бы то ни было творческой инициативе" [там же, т. 1, с. 118] — такова диалектика процесса, приводящего к падению старого режима. Наблюдаемая накануне революции оппозиционность верхов общества, даже членов династии, их фрондирование против власти не противоречит классовой теории. Фронда аристократии выражает обреченность старой элиты, несовместимость ее традиционного социального положения с потребностями дальнейшего развития общества.
Однако революция становится возможной лишь в том случае, если в составе общества имеется класс, готовый возглавить его и разрешить поставленные историей задачи [там же, т. 1, с. 214; там же, т. 2, ч. 2, с. 158]. Этот класс должен уже накануне переворота занимать достаточно независимое от власти положение, идеологически противопоставлять себя ей, более того, он должен сосредоточивать на себе надежды недовольных существующим порядком, но неспособных к самостоятельной роли социальных групп. Иными словами, этот класс должен быть готовым претендентом на власть, сознательно стремиться к ней. Именно наличие потенциального лидера, готового "дерзнуть на самые героические усилия и жертвы, чтобы вывести страну на путь подъема" [там же, т. 2, ч. 2, с. 158] свидетельствует о существовании в
обществе подспудных творческих сил, ждущих лишь случая, чтобы превратить свое скрытое преимущество в преимущество действительное.
Момент открытого столкновения революционных сил с защитниками старого режима заранее просчитать невозможно. Он определяется многообразными факторами внутреннего и международного порядка. Нормальным состоянием общественной психологии является консерватизм. Население в течение десятилетий относится к существующим социальным институтам как к чему-то совершенно естественному, раз навсегда данному. Даже выражая свое недовольство, оно не ставит под вопрос основополагающие принципы общественного строя, не считает возможным его смену. Оппозиционная критика, как правило, играет консервативную роль, являясь "предохранительным клапаном для массового недовольства", своего рода методом выпускания пара [там же, т. 1, с. 28]. Лишь исключительные, независящие от воли лиц или партий условия превращают пассивное недовольство в открытое восстание.
Взгляды Троцкого складывались на марксистской основе. Неизвестна степень его знакомства с трудами представителей иных социологических школ. Тем более любопытно совпадение некоторых его рассуждений с известными элементами теории элит, в частности в вопросе о роли масс в революционный период, их взаимоотношении с руководящими силами общества. Наиболее бесспорной чертой революции является для Троцкого "прямое вмешательство масс в исторический процесс", насильственное вторжение последних "в область управления их собственными судьбами" [там же, с. 27—28]. Основная функция масс состоит в том, что своим прямым действием они опрокидывают старую элиту ("своих традиционных представителей") и создают тем самым исходную позицию для нового режима. Одних экономических лишений для такого вмешательства недостаточно, иначе восстания были бы постоянным явлением в истории. Суть дела — в системном кризисе общества, поражающем все его сферы и не в последнюю очередь идеологию. Необходимо, пишет Троцкий, чтобы "окончательно обнаруженная несостоятельность общественного режима сделала эти лишения невыносимыми и чтобы новые условия и новые идеи открыли перспективу революционного выхода" [там же, т. 2, ч. 1, с. 8—9].
Насколько сознательно массы участвуют в революционном процессе? Троцкий дает на этот вопрос двойственный ответ. Он отвергает, разумеется, характерное для консервативных мыслителей отношение к народным движениям как к стадному бунту, бессмысленному мятежу, используемому ловкими демагогами в своих целях. Касаясь популярных в 1917 г. обвинений в подкупленности революционных политиков, он иронически замечает, что рабочие и солдаты Петрограда "не состоят на службе ни у Вильгельма, ни у Бьюкенена, ни у Милюкова" [Троцкий,
1925, т. 3, ч. 1, с. 184]. Неменьшее возмущение вызывает у него представление о революции как о стихийном движении сродни природному катаклизму, некоей каре, обрушивающейся на головы правящих классов. Это представление, разделяемое многими демократическими историками, по меньшей мере, бессодержательно. Ибо что означает стихийность? Представителям высших классов, даже настроенным благожелательно к народу, все происходящее в массах кажется стихийным процессом, как "если бы дело шло о муравейнике или о пчелином улье" [Троцкий, 1997, т. 1, с. 165]. Между тем участие в восстании предполагает немалый риск, ибо успех ни в коем случае нельзя считать обеспеченным. Для того чтобы решиться поставить на карту свою безопасность и даже жизнь, недостаточно одного ожесточения к старому строю. Необходимо, чтобы участники движения были объединены общими идеями. Эти идеи не падают с неба, не возникают внезапно из небытия. Они должны быть уже накануне восприняты передовым слоем народа, стать частью его жизненного опыта. Рассуждая о природе Февральской революции, Троцкий замечает: "Чтобы правильно оценить обстановку и определить момент удара по врагу, нужно было, чтобы у массы, у ее руководящего слоя были свои запросы к историческим событиям и свои критерии для их оценки. Другими словами, нужна была не масса вообще, а масса петроградских и вообще русских рабочих, прошедших через революцию 1905 года.., нужно было, чтобы в этой массе рассеяны были рабочие, продумавшие опыт 1905 года.., усвоившие себе перспективу революции, задумывавшиеся десятки раз над вопросом об армии... Нужно было, наконец, наличие в частях самого гарнизона передовых солдат, захваченных или хотя бы задетых в прошлом революционной пропагандой" [там же, с. 164—165]. Иными словами, для успешного восстания необходимо наличие в массах потенциальных лидеров, имеющих ясную перспективу и способных заражать своим настроением и своими идеями других.
Однако эти потенциальные лидеры составляют меньшинство класса. Настроения же основной массы гораздо менее определенны и чаще подвержены изменениям. В другом месте своего труда Троцкий замечает, что "в революцию массы входят не с готовым планом общественного переустройства, а с острым чувством невозможности терпеть старое" [там же, с. 28]. Лишь революционное руководство имеет политическую программу, которая, однако, нуждается в проверке событий и в одобрении народа. Это одобрение нельзя считать заранее обеспеченным. Взаимоотношения масс и революционной элиты приобретают сложный, противоречивый характер.
Партии и их лидеры составляют хотя и не самостоятельный, но очень важный элемент революционного процесса. Они выполняют организующую функцию, координируя массовую активность и переводя народное недовольство в русло позитивных лозунгов и требований.
5 ВМУ, политические науки, № 3
Отсутствие должной организации, самоустранение лидеров от выполнения своих задач, тем более их "механическое выключение из борьбы" [там же, с. 324] приводит к катастрофическим последствиям. В "Уроках Октября" Троцкий замечает, что если бы большевики не приняли ленинской программы захвата власти и ограничили свои задачи давлением на буржуазное правительство, "развитие революции пошло бы в обход нашей партии, и мы получили бы в конце концов восстание рабочих и крестьянских масс без партийного руководства, другими словами — июльские дни гигантского масштаба, т.е. уже не как эпизод, а как катастрофу" [Троцкий, 1925, т. 3, ч. 1, с. 18]. Не партии вызывают революцию, но они приводят ее к победе.
Однако в этом случае возникает важная проблема: как провести грань между сознательным руководством объективно назревающим народным восстанием и его искусственным форсированием и существует ли эта грань? Ответ на этот вопрос во многом обусловливается политическими взглядами исследователя, его отношением к данной конкретной революции. Однако для многих сама проблема представляется неразрешимой. "Так что же такое революция? — спрашивает современный автор. — Стихийно назревающий социально-политический взрыв... или же результат планомерно подготовляемого восстания в условиях революционной ситуации? Если революция все же больше стихийный, нежели сознательный акт.., то как можно планировать революцию?.. Если революция является итогом сознательной деятельности революционеров, то как отделить такую революцию от заговора?" [Кива, 1992, с. 41].
Отдавая себе отчет в трудностях поставленной задачи, Троцкий все же пытается разрешить ее. Описывая взаимоотношения масс и вождей, он прибегает к аналогии из области механики, сравнивая первых с горючим, а вторых с механизмом машины: "Без руководящей организации энергия масс рассеялась бы как пар, не заключенный в цилиндр с поршнем. Но движет все же не цилиндр и не поршень, движет пар" [Троцкий, 1997, т. 1, с. 29]. Передовой слой класса потому и является таковым, что лучше других понимает его объективные интересы. Силу свою руководство черпает прежде всего в том, что оно не вторгается извне в "естественный" процесс общественного развития, не навязывает народу чуждые ему требования, а пытается уловить и перевести на язык действий смутные чувства и настроения, существующие в обществе. Умение "подслушать массы" составляет основную силу подлинно великого вождя [там же, с. 136, 317—319].
Это не значит, что лидеры пассивно плетутся за народным движением. Динамика революции в огромной степени определяется изменениями массовой психологии. Однако сами эти изменения отнюдь не случайны. Революционный политик обязан предвидеть эволюцию массового сознания и в нужный момент вмешаться в политический процесс
наподобие хирурга или акушера. Ситуация острого социального кризиса недолговечна и не оставляет руководству большого простора для колебаний и выбора альтернатив. Наоборот, в условиях революции коридор допустимых возможностей сужается, партии в огромной степени утрачивают свободу маневрирования. Это происходит потому, что настроения подавляющего большинства населения так называемых промежуточных классов ("мелкой буржуазии", по марксистской терминологии) очень неустойчивы. "Во время великих национальных кризисов она (мелкая буржуазия. — Н.П.) идет за тем классом, который не только словом, но и делом внушает ей доверие к себе. Если пролетарская партия недостаточно решительна, чтобы своевременно превратить ожидания и надежды народных масс в революционное действие, прилив быстро сменяется отливом: промежуточные слои отвращают свои взоры от революции и ищут спасителя в противоположном лагере. Такова диалектика коммунистических и фашистских волн в политической эволюции Европы после войны" [там же, т. 2, ч. 2, с. 160]. Троцкий здесь в значительной степени отходит от позитивистской интерпретации исторического процесса как естественного, закономерного и определяемого исключительно объективными факторами. Он вводит в цепь событий важное звено — сознательную волю революционного класса. Развитие приобретает сложный, непрогнозируемый характер, допускающий множество альтернатив.
Заговор и восстание, таким образом, не противоречат друг другу при любых обстоятельствах. Наоборот, в известных случаях наличие "заговора", т.е. заранее разработанного плана массовых действий является показателем зрелости руководства и его серьезного отношения к своей роли [там же, с. 153]. Успех такой политики служит лучшим доказательством ее правильности.
Однако подобная политика возможна не при всяких условиях. Революцию нельзя вызвать по произволу. Ее начало, как правило, является полной неожиданностью даже для самих участников. Лишь по истечении определенного времени, когда общество живет напряженной политической жизнью, различные его классы получают возможность создать свое представительство, разрабатываются и проверяются на практике многообразные политические программы, возникает возможность сознательного и успешного руководства революционным процессом. Иными словами, политические партии могут с успехом применить свою тактику лишь на втором этапе революции. Сравнение Февральской и Октябрьской революций, являющихся двумя стадиями единого революционного процесса, как нельзя лучше иллюстрирует эту мысль.
Подобные рассуждения приводят нас к необходимости выделить этапы или стадии революционного процесса, отличающиеся друг от друга природой решаемых задач и способами их решения. При этом
каждый последующий этап, отрицая предыдущий, оказывается заложен в нем как его необходимое и неизбежное продолжение. Взятые в совокупности, они составляют содержание любой победоносной революции.
После свержения традиционного режима, возможного лишь в результате массового действия, наступает период, который условно можно назвать периодом революционной демократии. Для него характерно притупление привычных политических антагонизмов, сближение вчера еще непримиримых политических сил, создающее иллюзию единства и солидарности нации. Даже враги революции не осмеливаются первое время открыто выступать против нее. Это объясняется, по мысли Троцкого, полуинстинктивным стремлением "консервативных классов приспособиться к угрожающим переменам, чтобы как можно меньше пострадать от них" [там же, т. 2, ч. 1, с. 130]. На авансцене неизбежно оказываются партии и лидеры, строящие свою тактику на сотрудничестве классов, а не на противопоставлении их друг другу.
Тем временем пробужденные к политической жизни переворотом народные массы все острее и смелее выдвигают социальные требования. В конечном итоге они ставят под вопрос правовые основы прежнего общественного строя, охраняющие определенные формы собственности, т.е. экономические и политические привилегии элиты. Натиск народных масс на твердыни собственности и все прежние устои порядка и законности лишает уверенности господствующие классы, нуждающиеся для поддержания своего привилегированного положения в молчаливом одобрении народа и защите государства. Причем эти два процесса — рост требовательности эксплуатируемых слоев и растерянности имущих классов — совершаются одновременно и взаимно питают друг друга [там же, т. 1, с. 208—209; Троцкий, 1994, с. 8]. Данное положение приводит на первых порах к максимальному расцвету демократии, что выражается не только в торжестве политических свобод, выборности всех органов власти, но и в политизации широких слоев общества. Касаясь содержания первых месяцев революции 1917 г., Троцкий отмечает, что "советский парламентаризм стал повседневной механикой политической жизни народа", когда голосованием решались вопросы о стачке, об уличной манифестации, о выводе полка на фронт [Троцкий, 1997, т. 2, ч. 2, с. 251]. Однако само по себе установление политических свобод не решает вскрытых революцией социальных противоречий. Оно создает каналы, по которым различные классы могут транслировать свои требования, а также легальные возможности для их самоорганизации. Обострение классовой борьбы, являющееся неизбежным следствием подобного состояния общества, оставляет в свою очередь мало простора демократическим учреждениям.
Режим революционной демократии начинает исчерпывать свои возможности. Это выражается в падении престижа центристских партий, растущей критике режима, отождествляемого с анархией, уча-
7 ВМУ, политические науки, № 2
щающихся требованиях установления твердой власти (т.е. в конечном счете диктатуры). Подобные призывы раздаются как с правой, так и с левой стороны политического спектра, что свидетельствует об оформлении полярных общественных групп, которым вскоре суждено скрестить оружие в гражданской войне.
Причина, по которой демократия не может решить задачи революции, заключается в феномене двоевластия. Это явление, по мнению Троцкого, нельзя считать особенностью исключительно русской революции 1917 г. "Двоевластие возникает там, где враждебные классы уже опираются на несовместимые по существу государственные организации. которые на каждом шагу оттесняют друг друга в области руководства страной. Доля власти, достающаяся при этом каждому из борющихся классов, определяется соотношением сил и ходом борьбы" [там же, т. 1, с. 214]. По самому существу своему это положение не может длиться долго. Общество нуждается в единовластии и в лице своих крайних флангов непримиримо стремится к нему. Характерная для революций "потребность в диктатуре вытекает из невыносимых противоречий двоевластия" [там же, с. 217].
В конечном итоге в результате открытых политических столкновений революция переходит в новую фазу своего развития: устанавливается режим революционной диктатуры. Он означает ликвидацию двоевластия и установление политического господства класса, в наибольшей степени заинтересованного в продолжении революции. В союзе с близкими ему по социальному положению и интересам общественными группами этот пришедший к власти класс проводит "коренные административные, хозяйственные и аграрные реформы в порядке неотложности" [Троцкий, 1925, т. 3, ч. 1, с. 191] и направляет свои удары направо, против контрреволюции. Режим революционной диктатуры характеризуется неизбежным сужением политического пространства революции, переходом в противоположный лагерь многих классов и слоев, поддерживавших ее на первом этапе. Это в свою очередь ведет к преобладанию чисто диктаторских форм правления. Острота и частота применения насилия напрямую связана с объемом решаемых революцией задач. "Можно установить как закон, — замечает Троцкий, — революционные правительства бывают тем либеральнее, тем терпимее, тем "великодушнее" к реакции, чем мельче их программа, чем больше они связаны с прошлым, чем консервативнее их роль. И наоборот, чем грандиознее задачи, чем большее количество приобретенных прав и интересов они нарушают, тем концентрированнее революционная власть, тем обнаженнее ее диктатура" [Троцкий, 1997, т. 1, с. 239].
Вместе с тем режим на этом этапе держится не только на терроре. Свою силу революционная власть черпает из активности и самодеятельности народа. "Успех Октябрьской революции, — считает Троц-
кий, — один тот факт, что она устояла в наиболее критические годы против сонма врагов, обеспечивался активностью и инициативой миллионных масс города и деревни. На этой основе только и могла развертываться импровизация государственного аппарата, Красной армии" [Троцкий, 1929, с. 39]. Диктаторский характер режима парадоксальным образом сочетается с его демократической сущностью, что возможно только в условиях революции. В противном случае, при отсутствии сколько-нибудь широкой поддержки и доверия к власти со стороны ее социальной базы режим неизбежно падет, ибо не имеет в этот период собственной устойчивой административной структуры и вдобавок отражает вызовы враждебных классовых сил.
Такая поддержка становится возможной благодаря тому что "угнетенные массы связывают надежды на лучшую судьбу с лозунгом революции" [Троцкий, 1994, с. 8]. Выдвижение этих лозунгов не является актом сознательной политической демагогии со стороны революционной элиты. Их позитивная функция заключается в сплочении общества для достижения объективных задач развития и "хотя бы скромного" продвижения вперед. Тем не менее, "надежды, порождаемые революцией, всегда преувеличенны" [там же]. Разочарование масс на определенном этапе становится совершенно неизбежным, тем более что в процессе борьбы революция переходит за свои объективно допустимые пределы и берется за постановку задач, разрешение которых невозможно при данном уровне развития общества. Вызванное этим отступление воспринимается частью населения как предательство прежних идеалов.
Росту индифферентизма народных масс способствует также сама практика революционной диктатуры: замена выборных должностных лиц иерархией назначенцев, сужение полномочий представительных органов управления и как следствие сосредоточение всей полноты власти в руках все более уменьшающегося круга лиц. Создается обстановка, при которой революция переходит в третью фазу своего развития — фазу термидора. Термидор является "актом реакции на социальном фундаменте революции" [Троцкий, 1935, с. 3]. Он знаменует конец восходящего этапа революции, определенную стабилизацию режима, переход власти из рук революционного авангарда в руки более консервативных и даже реакционных элементов нового господствующего класса. В социальном плане термидор представляет собой упрочение позиций нового правящего слоя, пришедшего к власти в результате революции, но не желающего ее дальнейшего развития, ибо оно может явиться угрозой его нынешнему положению. К власти правящий слой поднимается "на спине плебейской демократии, обеспечившей победу нового режима" [там же, с. 8]. Однако экономически этот слой связан с результатами завершившейся национальной революции, что вынуждает его отстаивать ее завоевания от попыток открытой реставрации.
Это обстоятельство придает новому правящему классу двойственный характер: реакционный, поскольку он вынужден защищать свое привилегированное положение от атак со стороны масс (отсюда — консервация антидемократических форм правления), и прогрессивный, поскольку он своими методами развивает общество и способствует воплощению в жизнь целей революции. Такой характер приобрела, по мнению Троцкого, сталинская диктатура в СССР, "охраняющая завоевания Октябрьской революции не только от феодально-буржуазной контрреволюции, но и от притязаний трудящихся, их нетерпения, их недовольства" и выполняющая функцию организатора производительных сил с непомерно высокими накладными расходами [там же, с. 12; Троцкий, 1991б, с. 8—19, 227—229]. Так новое общество путем постоянной борьбы ищет равновесия своих сил, причем прочность его стабилизации на каждом данном этапе нельзя считать обеспеченной.
Таким образом, как мы видим, Л.Д. Троцкому принадлежит значительная заслуга в прояснении природы такого сложного общественного феномена, как революция. Свои выводы он базировал прежде всего на анализе перипетий русской революции, в которой принимал непосредственное участие, а также на сопоставлении ее с аналогичными явлениями прошлых эпох, в первую очередь — с классической Великой французской революцией. Таким путем ему удалось выявить наличие базовых объективных законов, обусловливающих специфику революционного процесса. Вопрос об универсальности этих законов требует анализа революций ХХ в., происходивших в различных регионах мира. Такая задача остается за рамками настоящей статьи.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Завалько Г.А. Понятие "революция" в философии и общественных науках. Проблемы. Идеи. Концепции. М., 2005.
2. История России в портретах. Т. 2. Смоленск, 1997.
3. Кива А.В. Социальные революции на исходе века. М., 1992.
4. Троцкий Л.Д. Соч. М.; Л., 1925.
5. Троцкий Л.Д. Что и как произошло? Париж, 1929.
6. Троцкий Л.Д. Рабочее государство, термидор и бонапартизм // Бюл. оппозиции. 1935. № 43.
7. Троцкий Л.Д. Литература и революция. М., 1991а.
8. Троцкий Л.Д. Преданная революция. М., 1991б.
9. Троцкий Л.Д. Дневники и письма. М., 1994.
10. Троцкий Л.Д. История русской революции: В 2 т. М., 1997.
11. Knei-PazB. The Social and Political Thought of Leon Trotsky. Oxford, 1978.
