Историографические дискуссии о значении революции гвоздик 1974-1975 годов перевод с португальского кандидата филологических наук Ксении Викторовны Лопатиной Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 930(469)"1974/1975" ББК 63(4Пор)6

ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ДИСКУССИИ О ЗНАЧЕНИИ РЕВОЛЮЦИИ ГВОЗДИК

1974-1975 ГОДОВ

Перевод с португальского кандидата филологических иаук Ксении Викторовны Лопатиной

Ракель Варела,

доктор в области политической и институциональной истории, научный сотрудник и координатор исследовательской группы по истории труда и социальных конфликтов Института современной истории Нового Лиссабонского университета, (г. Лиссабон, Португалия) raque! cardeira varela@vahoo.co.uk

Аннотация. Консолидация режима представительной демократии, начавшаяся в 1982-1986 годы, и отказ от революционных стратегических проектов оказали существенное влияние на ход историографических дискуссий о революции. Научный мир больше не анализировал революцию как процесс, а стал рассматривать ее с точки зрения консолидации либерально-демократического режима или «демократической нормализации». Таким образом, португальская революция не только перестала быть предметом научных дискуссий, но в некотором роде была даже похоронена под грузом воспоминаний победителей, обозначивших революцию неопределенным понятием «хаос» и попытавшихся построить на ней теорию перехода от диктатуры к представительной демократии без революционного скачка. Это явление проявляется в отказе от самого понятия революции и принятия концепции перехода к демократии.

В представленной статье мы остановимся на анализе воззрений относительно значения революции трех ученых: Руи Рамуша, изложенных в главе «Революция 25 апреля и революционный процесс в действии» из подготовленной под его редакцией книги «История Португалии», в которой автор рассматривает революцию как «переворот генералов», управляемый Движением вооруженных сил (ДВС), где народ был чуждым и управляемым; Антониу Кошта Пинту, нашедших отражение в нескольких научных работах и свидетельствующих о том, что автор усматривает в революции процесс, нарушающий переход к представительской демократии, и Фернанду Розаша, для которого этот процесс характеризуется революционным сломом, породившим демократию. Анализ взглядов Кошта Пинту и Розаша, с главными тезисами которых мы не согласны, заставляет задуматься о теоретической прочности выдвигаемых ими доводов. История, написанная Руи Рамушом, не выдвигает каких-либо тезисов или теоретической гипотезы, а представляет собой лишь последовательное изложение случайно выбранных фактов. По этой причине мы не можем не упомянуть об общественном резонансе его работы во внеакадемических обсуждениях.

Ключевые слова: Революция гвоздик, теории истории, теории перехода, представительная демократия.

THE HISTORIOGRAPHICAL DEBATE ON THE MEANING OF THE CARNATION

REVOLUTION 1974-1975

Raquel Varela,

PhD in Political and Institutional History, Researcher at the Institute of Contemporary History of Lisbon New University,

the coordinator the Study Group on Labour and Social Conflicts (Lisbon, Portugal)

- 168

Abstract. The consolidation of a democratic representative regime from 1982-1986 on and the abandonment of revolutionary strategic projects had a substantial impact on the historiographical discussion of the revolution. Sectors of the academy no longer analyzed the revolution as a process and they started to analyze itfrom the point of view of the consolidation of a liberal democratic regime, the transition to democracy or "democratic normalization ". Thus, the Portuguese revolution not only ceased to be the subject of theoretical discussion, which did not elaborate, but within some sectors it became submerged by the memories of the winners, who have obscured the revolution behind a vague concept of 'chaos ' and tried to erect upon her a theory of the transition from dictatorship to representative democracy without a revolutionary leap. This phenomenon is revealed by the abandonment of the concept of revolution itself and the adoption of the concept of transition to democracy.

In this article we'll discuss three arguments about the meaning of the revolution: "The revolution of 25 April and the PREC, " by Rui Ramos, included in the History of Portugal he has coordinated, where this author sees the revolution as a "coup of generals", led on the ground by the MFA (Armed Forces Movement), where the people were essentially unconscious or manipulated; Antonio Costa Pinto's view, exposed in more than one work, where this author sees the revolution as a troubled process of transition and consolidation of representative democracy; and Fernando Rosas's analysis, for whom the process is marked by the revolutionary rupture which led to democracy. The analyses of Costa Pinto and Rosas, with whose central theses we disagree, require reflection due to the consistence of the theoretical proposals that they advance. Rui Ramos does not advance a thesis or a theoretical hypothesis, but rather a succession of facts randomly chosen. However we decided to refer to it because of its public impact in the extra-academic debate.

Key words: Carnation Revolution, theories of history, theories of transition, representative democracy.

Введение

Начавшаяся с 1982-1986 годов консолидация режима представительной демократии и отказ от осуществления стратегических планов коренных преобразований, которые поддерживаются левыми группами, объединившимися вокруг Португальской Коммунистической партии и сохранившими свое влияние лишь на периферии политической жизни, составили суть историографической дискуссии о революции. Научный мир не стремится анализировать революцию как процесс, обладающий собственным временем и формой, а стал рассматривать ее с точки зрения консолидации либерально-демократического режима. Таким образом, португальская революция не только перестала быть предметом научных дискуссий, но в некотором роде была даже похоронена под грузом воспоминаний победителей, обозначивших революцию неопределенным понятием «хаос» и попытавшихся построить на ней теорию перехода от диктатуры к представительной демократии без какого-либо анализа революционного движения. Этот процесс привел к отказу от понятия революция и введению в оборот понятия переход к демократии.

В представленной статье мы остановимся на анализе воззрений относительно значения революции следующих ученых: Руи Рамуша, изложенных в главе «Революция 25 апреля и революционный процесс в действии» из подготовленной под его редакцией книги «История Португалии» [1], в которой автор рассматривает революцию как «переворот генералов» под руководством Движения вооруженных сил (ДВС), где народ был чуждым и управляе-

мым; Антониу Кошта Пинту, нашедших отражение в нескольких научных работах [2] и свидетельствующих о том, что автор усматривает в революции процесс, нарушающий переход к представительской демократии; и Фернанду Розаша [3], для которого этот процесс характеризуется революционным сломом, породившим демократию. Анализ взглядов Кошта Пинту и Розаша, с главными тезисами которых мы не согласны, заставляет задуматься о теоретической прочности выдвигаемых ими доводов. История, написанная Руи Рамушом, не содержит каких-либо тезисов или теоретической гипотезы, а представляет собой лишь последовательное изложение случайно выбранных фактов. По этой причине мы не можем не упомянуть об общественном резонансе его работы во внеакадемических обсуждениях.

История, скрытая за эмпиризмом, зависящим от случая: Руи Рамуш и Апрельская революция как «переворот генералов» [4].

Почти 40 страниц, которые автор посвятил событиям 25 апреля в «Истории Португалии», характеризуются не столько консерватизмом, сколько повествованием, избирающим с хирургической точностью случайности, совпадения и редкостные события и делающим их доказательствами подразумеваемого вывода.

Рассмотрим некоторые примеры этой зависимости от случайности: об участии народа в событиях переворота 25 апреля 1974 года в работе упоминается единственное свидетельство, причем это свидетельство кого-то, кто «сам не знал, что он там де-

169

лал». Речь идет об одном из активистов, члене Народно-демократической партии (НДП), которая, напомним, не существовала во время переворота. Социалистическая партия была небольшим сообществом людей, объединившихся в партию только в 1973 году, а Португальская Коммунистическая партия (ПКП) и объединение так называемых крайне левых насчитывали около 3000 активистов каждая. НДП формировалась постепенно из бывшего либерального крыла марселистской Национальной ассамблеи, объединив местные «движущие силы», которые не были тесно связаны с правящим режимом.

Единственным свидетельством упоминающейся в «Истории Португалии» аграрной реформы является уверение одного французского активиста в том, что он заходил в один кооператив, и там «работник чувствовал себя гораздо более связанным и несвободным в настоящем общественном строе, нежели раньше в иерархической структуре господства» [5]. И это в то время, как исторический анализ в исследованиях Фернанду Оливейра Баптишты [6], Константину Писарры [7] и некоторых других ученых свидетельствует об энергии работников, которые, безусловно, сталкивались с огромными трудностями при занятии земли, чтобы гарантировать трудоустройство в течение всего года (а не менее чем 200 дней в году как в Новом государстве), и об их преданности кооперативам, которые позволили организовать тысячи часов добровольной работы. В эти дни «не революции, а хаоса» под руководством офицеров активисты управляли и манипулировали ассамблеями. Примеры? Компания Лиснавы (Морские верфи Лиссабона). Это именно тот случай, когда (наиболее полный анализ предлагается в исследованиях Фатимы Патриарка [8] и Маринуш Пиреш ди Лима [9]) на пленарных заседаниях действовало голосование поднятием рук, причем на этих собраниях неоднократно наблюдалось противодействие, в одних случаях - ПКП (11 сентября 1974 года), а в других - крайне левые остались в меньшинстве в ситуации резкой смены взглядов участников собрания (7 февраля 1975 года).

Теория в рассматриваемом произведении, очевидно, отсутствует. События излагаются без теории, как будто бы наука это вероятность, с которой предъявляются факты - повествование. В стиле постмодерна множится отбор и использование фактов без разбора, как будто в науке нет места анализу.

Главный тезис главы Руи Рамуша таков: революция начинается с переворота генералов, имевших политические амбиции. Она была присвоена офицерами, превратившими Португалию в течение последующих 19 месяцев в арену колониальной войны и

контролирующими страну, как на бойне, с помощью психологических эффектов (действия по активизации). Последовательность событий в Операции по смене режима дает понять, что все было подконтрольно власти - осуществлено «офицерами исходя из собственных амбиций». Когда силы ДВС вошли в Лиссабон, народ не знал, ни что происходит, ни кого он поддерживает, а 400 профессионалов из Национальной республиканской гвардии (НРГ) при желании могли разгромить ДВС [10]. Руи Рамуш отстаивает мнение, что невозможность продолжать войну была добровольным выбором офицеров, и рассматривает политические амбиции как фактор, игравший определяющую роль [11]. Действия по активизации ДВС ведут свои истоки, согласно автору, от формы проведения войны в Африке, сконцентрированной на офицерах с применением психологических действий. 25 апреля произошла революция офицеров с действиями по активизации.

Руи Рамуш признает, что ДВС превратилось в «руководящую силу государства» [12], но, при этом возникает вопрос, как это могло произойти, если генералы были настолько сильны? Если революционный процесс характеризуется манипуляциями «массами», и либо генералы, либо офицеры контролировали ситуацию (и управляли ею), непонятно, почему окруженный Марселу Каэтану просит капрала передать власть «по крайней мере, какому-нибудь генералу», который, впрочем, будет выведен из правительства пять месяцев спустя и выслан из страны в марте 1975 года.

Тот факт, что только два генерала «принимали участие» в перевороте и ДВС, взял инициативу в свои руки, а стране пришлось познакомиться с разногласиями между Антониу де Спинолой и ДВС в ту самую ночь с 25 на 26 апреля, по мнению автора, не является существенным. После 25 апреля высший командный состав, который в марте оказывал почести Марселу Каэтану во время известного эпизода «ревматической бригады», был отправлен в отставку.

Известно, что интерпретация зависит от фактов, их отбора и истолкования. Также известно, что история устанавливает, на базе теории и методологии, границы этой зависимости - это ведь не СССР вторгся в Германию, а Германия в СССР; это ведь не китайцы высадились в Нормандии, а американцы, англичане, французы, канадцы... Эрик Хобсбаум [13] в известном исследовании развенчивает эту постмодернистскую эластичность, которая не видит рамок в использовании фактов.

Руи Рамуш пишет, что «Военный совет упразднил цензуру, распустил Главное управление безопасности (ГУБ), чьи агенты подверглись массовым

арестам (в июле в местах лишения свободы находилось около 1000 человек), освободил политических заключенных (85 - в крепости Кайшаш и 43 -в крепости Пенише), отменил Национальную ассоциацию прессы, Легионы и молодежные организации» [14].

В те дни случилось много событий, которые зависели от Военного совета или же были в значительной степени обусловлены его деятельностью (формирование правительства, ссылка Каэтану и Томаша). Однако произошли и другие события -которые, несмотря на внешнюю обусловленность действиями Военного совета, не зависели от него. Просто в некоторых случаях военный Совет национального спасения (СНС) осуществил ряд мер, против которых выступал. Вероятно, СНС учел, что соотношение сил между различными социальными группами не было для него благоприятным. Народ уничтожил сеть цензуры и вынудил с помощью собственных выступлений и протеста самих заключенных [15] освободить их из тюрем. После этого, на острове Мадейра [16], народ открыто высказался против Томаша и Каэтану, заставив их ускорить свой отъезд. В эпизодах, упомянутых Руи Рамушем, СНС ничего не сделал сверх того, что уже было сделано. В случае с Каэтану и Томашем Совет стал решающим звеном, позволив обоим выехать из страны без суда.

Руи Рамуш утверждает, что «Государство необоснованно приписывало себе возможность замены руководителей частных фирм» [17]. Представим, поскольку текст в этом отношении ограничивается одной фразой, что автор имел в виду вмешательство государства в предпринимательскую деятельность. На самом деле, власти поначалу противились большинству захватов, как часто и сами профсоюзы. Государство даже направляло военных, чтобы они воспрепятствовали этому процессу. Ввиду неизбежного распространения захватов на недостаточно капитализированные предприятия и угрозы увольнений, государство принимает декрет о вмешательстве [18] (закон-постановление 637/74, от 20/11).

Рамуш пишет, что народ 26 апреля принимает участие в процессе, и, тем не менее, понятия не имеет, что происходило 25 апреля. Согласимся с автором, когда он говорит, что процесс переворота -это процесс главным образом военный, и его источником является правящий режим. Поэтому события 25 апреля нельзя рассматривать как «национальное восстание масс» [19] вследствие отсталости страны, как уверяла ПКП. Речь в первую очередь идет о кризисе внутри руководства режима, спровоцированном поражением в войне. Тем не менее, очевидно, что народное участие последовало незамедлительно и

началось именно 25 апреля, и данный факт не может быть опровергнут свидетельством одного прохожего, который «понятия не имел, что происходит».

Первое сообщение от имени представителей Вооруженных сил имело место чуть раньше 4 утра 24 апреля. За ним последовали 10 сообщений от ДВС [20], передававшиеся почти через каждые два часа, с рекомендацией к народу «оставаться дома». Распоряжения не были выполнены. Ни просьбы Салжейру Майа, ни Франсишку Соза Тавариш не заставили народ отступить. В дальнейшем имели место переговоры с Министерством труда, чтобы не принимались карательные меры к тысячам рабочих, которые не вышли на работу 25 апреля, поскольку в этот день они участвовали в демонстрациях или же просто находились на улицах, где праздновали приход свободы.

Рамуш пишет, что НРГ могла бы предотвратить переворот. Но догадки - это опасный для историков прием. Всякие «если» или «должно было бы произойти» умозрительны. Фактом, однако, является то, что НРГ не оказала сопротивления. Почему? Документы, которыми мы располагаем, указывают, что Гвардия считала сопротивление деструктивным. Днем 25 апреля радиостанции предоставили эфир представителям НРГ. Приблизительно в час дня гвардейцы пожаловались на то, что: «Студенты и мальчишки швыряют камни в наших солдат ... мы должны срочно принимать меры предосторожности». В 15.35: «Мы полностью окружены ... Нам дали 10 минут для окончательного решения» [21].

Рамуш утверждает, что «с августа по декабрь 1975 года были захвачены 3311 поместий, что составляет 19% всей обрабатываемой земли в стране, но этот процесс коснулся непосредственно только 1000 владельцев», и что выплата задолженности по зарплате была гарантирована в мае [22]. Он добавляет, что не существовало никакого «голодного класса» [23]. Следует задаться вопросом, считает ли Руи Рамуш, что существует некий исторический скачок применительно к описываемым событиям, проанализированный в моих работах и работах историка Конштантину Писарры? С августа по декабрь имелось два правительства: одно военное, связанное с военными левых взглядов (ПКП, как мы старались показать, имела весьма неустойчивые позиции в этом правительстве), которое просуществовало две недели; и другое, в составе которого преобладала Португальская Социалистическая партия (ПСП) и Группа девяти. И именно это VI правительство, под руководством ПСП, выделило деньги на выплату зарплат. Оно же, а вовсе не V правительство, дало простор самому масштабному захвату земель за весь рассматриваемый период. Эти средства были выде-

лены, безусловно, под давлением ПКП, однако министром Лопишем Кардозу, близким к ПСП, а не к коммунистам. 17 октября решением секретаря Управления сельским хозяйством в областных центрах с бюджетом 25 тыс. эскудо проводится аграрная реформа, чтобы обеспечить деятельность членов производственных подразделений, управляемых рабочими в процессе легализации. 29 октября это решение было опубликовано.

Историк на примере тезиса о революции, управляемой военными, утверждает, что «Иерархия партий была определена военными» [24]. Это утверждение, на наш взгляд, совершенно неверное, по крайней мере, в отношении партии, деятельность которой мы изучили досконально, а именно Португальской Коммунистической партии. Эта партия пользовалась огромным уважением со времен периода подпольного сопротивления диктатуре. Алваро Куньял руководил партией, но всегда отказывался от ключевых министерских постов (был министром без портфеля), стремясь избежать ответственности партии за весьма непопулярные меры, такие как одобрение закона, ограничивающего право на забастовку или установление размера минимальной зарплаты ниже того, которого требовали рабочие.

Автор даже утверждает, что ПКП шла в авангарде профсоюзного движения и муниципалитетов. В ряде случаев это соответствует действительности. Однако причиной разрушительных для государства ситуаций с 1968 по 1970 годы зачастую оказывалось сильное влияние активистов из Движения левых социалистов (ДЛС), прогрессивных католиков, Реорганизованного движения за пролетарскую партию (РДПП), а также движений, на базе которых впоследствии возникнет Народный демократический союз (НДС) (металлурги, текстильщики, компании воздушного транспорта Португалии, почтовая компания, телефонная компания, Каррис - компания общественного транспорта Лиссабона, Лиснавы - морские верфи Лиссабона и пр.).

Согласно Руи Рамушу, партии были скорее институциональными действующими лицами, нежели социальными [25]. Это не объясняет, каким образом одна из партий - ПКП - в течение года увеличивает число своих активистов с 3 тыс. до 100 тыс., а ПСП из практически несуществующей достигает численности около 80 тыс. членов. Сильнейшая борьба между обеими партиями за контроль над государством всегда имела очевидную социальную базу - в случае с Социалистической партией речь шла о победе на выборах, а Коммунистическая партия боролась за лидерство в Федерации профсоюзов Португалии («Интерсиндикал»). Как историки мы должны объяснить, что скрытые общественные силы, и

не только институционные, привели к тому, что в течение девяти месяцев сформировались 50 политических партий [26], включавших сотни тысяч активистов (которые принимали участие, платили взносы, занимались организацией). Как признает сам Ра-муш, почти у всех партий в названии фигурировали слова «демократия» и «социализм», ни одна не склонялась вправо, даже собственно правые называли себя социал-демократами (НДП) или демократами-социалистами (Народная партия). И это были партии со слабой народной поддержкой, управляемые военными?

Рамуш утверждает, что рабочий класс не принимал участия в революции, если не считать роли пассивного объекта. С целью обоснования этого заявления он парадоксальным образом использует классовую типологию участников ДВС, из которой следует, что большинство из 730 человек, подписавших документ ДВС, не являлись выходцами из пролетарской среды, а скорее имели сельские корни -большинство были из Военной академии (93%), 80% - капитаны или майоры: «Таким образом, разгадка заключается не в их социальном происхождении, а в историческом опыте: командовании войсками на войне и участии в корпоративном восстании 1973 года» [27]. Рамуш пытается подтвердить свой аргумент о неучастии рабочего класса в революционных событиях также социальным происхождением кандидатов - только 14% из них были рабочими [28].

Это означает, что социальный объект не существовал? Вопрос более чем странный. Рамуш, по нашему мнению, забывает о том, что 1) рабочий класс не сводится к сектору промышленных рабочих. На это определение (социо-профессионально-го объединения, а не класса) сильно повлиял советский опыт и позиция Коммунистической партии. Подобное истолкование существовало в Португалии для подтверждения раскола между центральными профсоюзными объединениями; 2) определение класса включает целую серию компонентов: относительно места работы и должности, социального происхождения, доходов, политической организации и т.д., и это является комплексным понятием, поскольку не исключает также и классовое дробление; 3) в итоге мы не согласны с автором в том, что он использует указанные выводы при анализе результатов выборов. Большинство голосующих были представителями рабочего класса и голосовали за программы (включая программу ПСП), которые, по их мнению, защищали социализм, право на труд и т.д. Наконец, не существует механической зависимости между общественной силой какого-то класса и его избирательной способностью. Достаточно вспомнить, что 70 тыс. домохозяек в провинции Бейра

имели гораздо больший избирательный вес, нежели 7 тыс. рабочих компании Лиснавы. Именно их позиция сделала возможным принятие важных государственных решений. В частности, благодаря их усилиям был отклонен закон о забастовках на общенациональном уровне, который повлек бы за собой арест практически всех оставшихся в Португалии рабочих.

Точка зрения о манипуляциях с рабочим классом возникает там же, где автор высказывает суждение о незначительной роли рабочих в апрельских событиях 1974 года. Единственный раз Рамуш упоминает о существовании комиссий трудящихся, утверждая, что их число было увеличено благодаря крайне левым силам, как реакция на захват ПКП влияния в профсоюзном движении [29]. Это противоречит фактам. Комиссии трудящихся возникают спонтанно - этот процесс не был реакцией на стратегию ПКП. Они существовали и ранее, поскольку практически не имелось других структур и рабочие начинали объединяться на стихийных заседаниях и голосовать поднятой рукой, нуждаясь в представителях, чтобы продвигать свои требования. Мы уже упоминали сотни организаций, появившихся в первые дни революции стихийным способом.

Мы полагаем, что Руи Рамуш путает революции с попытками военного государственного переворота. Если мы согласимся с тем, что он предлагает, то нет реальной и понятийной разницы между апрельской революцией и военными переворотами, которые в это время имели место, поскольку все это окажется частью процесса, в котором только отдельные люди имеют право устанавливать и планировать историю.

Если бы форма и содержание соответствовали друг другу, научное осмысление было бы излишним. Написанное Руи Рамушем опирается на декреты, правительственные решения 25 апреля, исключает любые попытки понять, какое классовое движение им противостояло и почему в его истории рабочий класс существует только как пассивный объект манипуляций и «кампаний психологического воздействия» ДВС.

Не упоминается также, что в революционных процессах зарождается ситуация двоевластия. Таким образом, мы видим противоречащие утверждения: «казармы были преобразованы в небольшие парламенты» [30], и это в том же предложении, в котором утверждается, что военные, управляемые генералами с провалившимися политическими планами, поставили под сомнение вопрос о присутствии демократии в революции, поскольку именно отсутствие дисциплины превратило казармы в «небольшие парламенты».

В главе, посвященной истории 25 апреля, отсутствуют характеристики типов правления, государства или политического строя, все перемешано, нет ни социальных субъектов, ни соответствующих групп. Рамуш идет еще дальше, нежели либеральная историография, которая прячет социальные классы в партиях, в церкви, в руководстве ДВС. Из этой истории исчезает почти все движущие силы, но проявились отдельные персонажи: таким образом, забастовки были отражены в паре абзацев, а длительные споры между Спинолой и Каулза ди Арриагой занимают несколько страниц.

В повествовании делается попытка акцентировать внимание на предполагаемых репрессиях, опирающихся на некое понятие «хаоса» [31] и государственный произвол. Рамуш не оспаривает ни роли государства, ни правительства. Однако он считает, что есть «революционная сила» [32], которая в ответе за 10 тысяч «политических беженцев». «Все закончилось около 18 часов. Ни один военный не был убит или ранен. Единственные жертвы пали перед зданием Главного управления безопасности, когда около 20 часов толпа из 600 «юных манифестантов» подошла, и агенты отреагировали выстрелами, что привело к гибели четверых человек. В свою очередь толпа убила одного из агентов со спины» [33].

Отбор отдельных фактов - не связанных с общим социальным контекстом и отсутствие какого-либо критерия этого отбора - позволяет Руи Раму-шу сделать акцент в своем повествовании на насилии, которое по сравнению с другими революционными процессами практически отсутствовало в португальской революции (даже если учесть другую сторону революции, в колониях).

В описании революционного насилия 1974 и 1975 годов он на стороне правых и объединения ПСП/Группы девяти/Церкви. Рамуш акцентирует внимание на насилии со стороны левых, упоминает «убитого со спины» сотрудника ПИДЕ, а также человека, который 11 марта усомнился в насилии со стороны атакующих и был убит [34]. По поводу насилия в португальской революции следует признать:

1) Безусловное отсутствие насилия в метрополии, именно по причине кризиса в армии.

2) Насилие чаще всего совершается против рабочих, подавляются забастовки и активисты подвергаются аресту, например, члены Коммунистической партии португальских рабочих (КППР) и Союза сельских рабочих (ССР) после 11 марта 1975 года, а также из небольшой группы правых.

3) Это правда, что один сотрудник ПИДЕ был убит, но десятки «спаслись бегством» из тюрьмы, с разрешения властей, и большинство даже не были осуждены на какой-либо значительный срок.

4) Периодом революции, когда насилие проявилось наиболее явственно, стало «жаркое лето». Насильственные действия были спровоцированы правыми при сообщническом молчании ПСП и церкви против профсоюзов и левых партий. После этих событий было образовано VI правительство в период правления которого произошел подрыв радиостанции Ренашенса и создан специальный репрессивный орган (AMI).

5) Наконец, слабая выраженность насилия подтверждается отсутствием приговора для большей части командного состава режима Нового государства, многие из которого, включая генералов, совершавших преступные действия на войне, получили в наказание «досрочную отставку». В отличие от некоторых левых и крайне левых военных, которым пришлось через многое пройти, прежде чем им была объявлена амнистия.

Даже те немногочисленные эпизоды насилия, имевшие место в 1974-1975 годы, были совершены скорее над левыми, нежели над правыми [35].

Если это правда, что существовали полубонапартистские формы правления, то либо со стороны Коммунистической партии и военных «дружественных» IV правительству, либо со стороны ПСП и подчиненных ей военных в VI правительстве (политические чистки - а не экономические, проведенные в начале членами групп Рабочего Кодекса). Контроль за общественными коммуникациями, репрессии, проводимые обоими правительствами, отражали прессинг этих организаций над государством, а не попытки установить диктаторскую модель, которая действительно имела место со стороны буржуазии, поддерживающей Спинолу, но категорически отвергаемую всем населением и партиями. Контроля над государством удалось избежать с помощью демократии на базе органов «народной власти», которые не допустили в процессе борьбы репрессии над работниками почтовой компании Португалии, милитаризацию компании воздушного сообщения и профсоюза химической промышленности. Они поддержали корпоративный закон о забастовках, защищаемый Коммунистической и Социалистической партиями, боролись против арестов левых, выступали против репрессий по отношению к манифестантам (Лиснавы, Сетубальский комитет по борьбе). Часть крайне левых партий осудила запрет деятельности КППР и ССР (но не возражали против запрета двух крайне правых партий - Партии Прогресса и Либеральной партии). Опыт показывает, что в результате множества попыток контролировать, к примеру, общественные коммуникации, VI правительство принимает решение взорвать одну из радиостанций и вмешивается в забастовку против неза-

конного ареста строительных рабочих, когда был сформирован особый репрессивный орган (AMI) -элитарный отряд подавления. Имело место политическое использование аппарата правительства ПСП и ПКП в соответствии с соотношением их сил, что само по себе не объясняет, являлся ли режим диктаторским или это была представительная демократия. Стабильная государственная власть отсутствовала, и тем более не было диктаторской власти: все права и свободы, как никогда в истории Португалии, были абсолютно гарантированы. Любопытно, что в заключении, использовано слово «хаос» в отношении революции, но не использовано соответствующее определение в отношении режима, который оказался вовлеченным в колониальную войну, режима с низким уровнем зарплат, всеобщей нищетой, плохими показателями здоровья, политической полицией, цензурой, режима, вынудившего эмигрировать более полутора миллиона человек. Что это за «порядок»?

Из всей революции самый репрессивным моментом был переворот, положивший начало контрреволюции, в результате которого более 100 военных провели в тюрьме несколько месяцев.

Повествование Руи Рамуша не обладает исторической достоверностью. Оно включено в теоретическую картину, делающую попытку связать революционный процесс с хаосом, беспорядками и репрессиями, картину, которую можно построить только с помощью игнорирования фактов. История народа, который организовывался в комиссии трудящихся, жильцов, солдат, сильная и фундаментальная демократия, приведшая к тому, что премьер-министр Пиньейру ди Азеведу, агрессивный до переворота 25 ноября, заявил, что все должно происходить с помощью пленарных заседаний, подменивается автором историей о выдающихся военных, обвиняемых в манипулировании всем народом, не являющимся субъектом собственной истории.

Революция или переход? Между историей и политологией

В связи с двухсотлетней годовщиной французской революции мировую историографию расколола полемика. В этих дискуссиях выделяется Франсуа Фурет, который в книге «Размышляя о французской революции» [36] охарактеризовал революцию 1789 года как «частный случай истории» и пытался отделить процесс, начатый в 1789 году от последующих революций и в особенности от русской революции 1917 года. На противоположной стороне находился Эрик Хобсбаум, опубликовавший серию очерков под названием «Эхо марсельезы» [37], где утверждал, что позиция Фурета и других историков,

придерживающихся того же мнения, обусловлена идеологическим давлением (в значении ложного сознания), а не обновленным исследованием французской революции:

«... Ревизионизм в истории французской революции - это всего лишь один из аспектов гораздо более широко понимаемого ревизионизма, характерного для процесса развития западного общества, а позднее и всемирного развития в эпоху капитализма...» [38].

Подобная полемика состоялась в Португалии почти 15 лет спустя, также в связи с годовщиной -тридцатой годовщиной португальской революции -в апреле 2004 года. Теперь уже это была дискуссия о характеристиках смены режима. Медейруш Феррей-ра, например, обсуждает вопрос в статье «25 апреля, революция?» [39]. С 2004 года этот вопрос занимает все больше места. Вследствие избрания для официального объявления о праздничных мероприятиях афиш с надписью «апрель - это Эволюция», на страницах журналов развернулась полемика о том, чем же была португальская революция. Дебаты быстро сконцентрировались на вопросе о том, что должно быть выделено в истории Португалии после падения диктатуры: революция или эволюция страны в постреволюционный период. Антониу Кошта Пинту, с высоты ответственного за празднование 30-й годовщины событий 25 апреля в пылу спора писал, что:

«В обыкновенно однообразной обстановке ознаменования памяти исторических дат некоторые параметры празднования 30-летия событий 25 апреля вызвали по крайней мере некоторые дебаты. Тоскливый троглодизм, за исключением редких защитников истории в услужении «революции сегодня и всегда», был практически невидим. ... Тот факт, что отмечали тридцатилетнюю годовщину эволюции в демократию и развития, последовавшего за революцией 1974 года, не пришлось по нраву некоторым левым силам, что естественно. Для них неприятно было видеть, как правоцентристы с гвоздиками празднуют 25 апреля» [40].

Историк Фернанду Розаш раскритиковал подход Антониу Кошта Пинту в том, что он посчитал «псевдонаучностью»:

«апрель не был эволюцией, поскольку португальские правые были исторически неспособны осуществить процесс перехода, который будучи реализованный самим режимом был бы процессом эндогенным и поддерживаемым реформами» [41].

Другие социологи, такие как Антониу Боржес Коэлью, Мануэль Виллаверды Кабрал и Луиш Сал-гаду ди Матуш, также были вовлечены в дебаты [42].

Прошло уже два десятилетия с тех пор, как утверждения Фурета спровоцировали появление серии работ, распространяемых главным образом научны-

ми центрами североамериканской политологии, которые, с одной стороны, старались сосредоточить анализ на процессах смены режима не в общественных группах и классах, а в управляющих ими элитах. С другой стороны, они стремились подчеркнуть значение переломных процессов, то есть, по аналогии с Фуретом, находить точки соприкосновения нового и старого режимов, указывая на революционные процессы как излишние в эпоху перехода от диктаторского режима к демократии. Наконец, они рассматривали понятие представительной демократии (либеральной, западной или буржуазной - таковы концепты, используемые историками для определения режима этого типа) как единственный режим, противопоставленный «авторитаризму». Таким образом, часто либеральная демократия теряет прилагательное и обозначается в работах, которые мы анализируем, просто как «демократия». При этом авторы сосредотачиваются на свойствах, продолжительности, типах и действующих лицах этой демократии, всегда находящейся в оппозиции к диктатуре и никогда в соотношении с другими типами режимов.

В рамках этой широкой платформы теоретических взглядов присутствуют оттенки. Однако никто не обращает внимания на качественные скачки в революционных процессах: вода не превращается изо льда в пар, минуя процессы таяния и кипения, сказал бы историк-диалектик; вода переходит изо льда в пар без кипения, сказал бы политолог, вдохновленный теориями транзитологии.

Полемика в Португалии не перешла сразу со страниц журналов в сферу размышления ученых. Сегодня термин революция сосуществует в науке для обозначения точно того же периода, что и термины «переходный период», «процесс демократизации» и даже «демократическая нормализация». Теоретическое углубление в дискуссии, начавшееся в 2004 году, не было сделано. В последнее время в политологии стали использовать термин «переход посредством перелома» в противопоставление к испанскому «переходу по договоренности».

Социологи и историки марксистского толка, изучавшие португальскую революцию, такие как Лорен Голднер [43], Валерио Аркари [44] или Джон Хэммонд [45], не ставили под сомнение термины революция и контрреволюция, хотя и задавались вопросом, шла ли речь о революционной или дореволюционной ситуации и какова была ее степень радикализма. Также вне сферы марксизма многие работы поддерживали использование терминов революция и контрреволюция, как, например, в исследованиях Боавентура Соза Сантуша [46] и Мидейру-ша Феррейры [47]; и/или четко различали период

революции (1974-1975) и период перехода к демократии, начавшийся в 1976 году, как в работах Жуау Медины и Фернанду Розаща [48]. Другие авторы, тем не менее, используют, не разделяя, оба понятия. Жузеп Санчес Сервельо в работе «Португальский демократический процесс 1974-1975 годов»[49], Мария Инасия Резола в работе «Военные в апрельской революции. Революционный совет и переход к демократии в Португалии (1974-1976)» [50] и Тиа-гу Мурейра ди Са в работе «Карлуччи уз. Киссинджер» [51] используют, не разделяя и говоря об одном и том же периоде, термины революции и перехода. В области политологии выделяются работы, которые имеют тенденцию применять исключительно понятие «перехода» для обозначения смены режима, произошедшего в Португалии. Определяющими для этой группы работами являются исследования Филиппа Шмиттера [52] и Антониу Кошта Пинту [53].

Действительно, нельзя утверждать, что во всех случаях данные термины были использованы с опорой на предварительную научную дискуссию и научный теоретико-методологический выбор, потому, что теоретическими дебатами португальская историография часто пренебрегает. Тем не менее, терминологическая неопределенность имеет эпистемологические последствия. Полемика неизбежна, поскольку она демонстрирует более чем поиски концепции - это исторический взгляд на то, что такое революция, ее предмет и последствия.

Именно в результате полемики в связи с двухсотлетием французской революции Норберто Боб-био обратил внимание на то, что началось обесценивание концепта революции [54], начавшееся с французской и включающее все современные революции. Чарльз Тилли утверждает даже, что в 1989 году «французские интеллектуалы и франкофилы» пытались исполнить «реквием по революции» [55].

Сегодня, подобный реквием, как нам кажется, осуществлять еще слишком рано. В первую очередь, понятие революции имеет историческое значение, которое мы можем и должны обсуждать, но оно некоторым образом путается с телеологическим взглядом, который ассоциирует революционное изменение режима с установлением демократического либерального режима. В период, последовавший за 70-ми годами XX века, в мире возникает волна новых режимов представительной демократии, которые вдохновили создание парадигмы в политологии, традиционно сильно связанной с либеральными взглядами, как утверждает Рональд Чилкот [56]. Этот процесс одновременно телеологичен - общества шли неизбежно к одному типу режима, к либеральной демократии, и идеологичен - поскольку, как

указывает Матеуш Силва, последующие исследования этого явления либо предлагают «углубление неолиберальной модели как способа решения проблем современной демократии», либо пытаются найти «лучшую демократию из всех либеральных демократий, существующих в настоящее время» [57].

Этот анализ был объектом критики даже в Испании, на родине этой парадигмы, где смена режима была осуществлена путем сделки между правящим классом и руководителями организаций рабочих и трудящихся (Коммунистическая партия Испании (КПИ), Социалистическая рабочая партия Испании (СРПИ), Профсоюзная конфедерация рабочих комиссий (ПКРК)). Энкарнасион Лемуш, например, вспоминает, что демократия не была единственно возможным результатом политической и общественной борьбы, произошедшей в Испании в 1975 году:

«С одной стороны, в 1975 году социализм как идеологический принцип и как общественная система не был дискредитирован; социалистическое направление пыталось установиться в Португалии; с другой стороны, все еще существовало республиканское правительство в ссылке, которое старалось добиться легализации, и оппозиционные партии, как социалистическая, так и коммунистическая были республиканскими» [58].

Карлуш Таибу пишет, что «значительная часть литературы о переходе «не ограничивается анализом перехода, а добавляет к нему желаемый финальный результат: демократию» [59]. Подобный подход свойственен исследователям демократии, которые склоняются к взглядам, пренебрегающим общественной изменчивостью. Как отмечает политолог Габриэль Витуллу:

«Необходимость возродить и уделить больше внимания строго политическим вариантам - ранее не рассматривавшимся -не может оправдать восприятия демократии лишь как результата стратегического выбора правящих элит. Нельзя забывать об остальном обществе, о народных массах и собственно истории, как показано в сборнике Хигли и Гюнтера (1992) [60], главная цель которых, по всей видимости, состоит в том, чтобы оправдать компромисс элит как необходимое условие установления демократии. Как критически высказывается Банс (2000, р. 635) [61], остановиться на этом единственном ракурсе анализа все равно, что утверждать, будто элиты, а не общество, политика, а не экономика, внутренние процессы, а не международное влияние являются главными факторами демократизации, и поэтому, мы бы добавили, что демократия может быть создана или разрушена в соответствии с выбором и решениями, принятыми ограниченной группой политических лидеров» [62].

Демократия, установившаяся в Португалии, была результатом классовой борьбы, революции и контрреволюции, но не была их неизбежным исходом - это вывод, следующий из научных работ, в

которых анализируется процесс перехода к демократии в странах Южной Европы. Можно принять к сведению факторы, способствовавшие консолидации португальской либеральной демократии, обусловленной географическим положением страны в Западной Европе в свете влияния ялтинских и потсдамских соглашений, а также влияния НАТО - с одной стороны. С другой - это давление средних слоев, характера противостояния сторон, сгруппировавшихся вокруг таких политических лидеров, как Марио Соареш, Алваро Куньял и др. И все это происходило на фоне глубокого экономического и военного кризиса, обусловленного революцией, престиж которой демонизировался тогда в народе примерами обществ, где собственность буржуазии была экспроприирована, и обществ, составлявших 2/3 человечества. В качестве примера стран, где наперекор международным факторам была осуществлена экспроприация, приводилась Куба и начавшаяся в мае 1968 года «революционная волна» во Франции [63]. Рассмотрение тех или иных факторов - мы упомянули только некоторые - это часть работы историка. Однако нельзя использовать аргументы, противоречащие друг другу. Либеральная демократия не была, нельзя утверждать, что была, неизбежной.

Однако другой аргумент лишает доверия термин «переход к демократии» для обозначения революционного периода. Революция содержит в себе различные модели режима представительной демократии, который последовал за контрреволюцией, поэтому неверно включать различные процессы в единую концепцию «перехода к демократии». На деле в Португалии было два перехода между 1974 и 1976 годами: переход от фашистского режима к революционному процессу (который, впрочем, можно разделить на два этапа: один по сути демократический, до 11 марта 1975 года, и другой - объективно социалистический, начавшийся с этой даты до периода либеральной демократии, которая начинает формироваться с ноября 1975 года). Новое рождено старым. Тем не менее, необходимо помнить, что португальская революция не была «случайностью», повлекшей за собой либеральную демократию. Режим либеральной демократии основывается на двух предпосылках, в корне отличающихся от революционного периода: представительная демократия (а не прямая) и уважение к частной собственности на средства производства.

Термин «переход путем разрыва» также не компенсирует это упущение, поскольку существовало два разрыва, очень хорошо различимых хронологически, в области политического управления и в области организации Вооружённых сил Португалии: военный переворот 25 апреля 1974 года, который

положил начало революции, и военный переворот 25 ноября, знаменовавший наступление контрреволюции и установление либерально-демократического режима. Единственной границей, которая не так ясно очерчена в переходе, осуществленном 25 ноября - именно в области социальной борьбы (занятие земель продолжалось и после ноября 1975 года). Поскольку контрреволюция также является процессом, который начался с военного переворота, но не сводится к нему, и будет более длительным, что период перелома (банки будут приватизированы десять лет спустя). Тем не менее, с позиций режима переход характеризовался большей четкостью, положил конец двоевластию (так называемой «недисциплинированности»). В казармах это произошло после 25 ноября 1975 года, а в масштабах страны - после избрания законодательной власти в апреле 1976 года.

Другой аргумент напоминает, что собственно понятие революции имеет свою историю. Карлуш Тайбу утверждает, говоря о смене режима в Восточной Европе (1989), что понятия революции и перехода с трудом совместимы [64]. Норберто Бобио отмечает, что терминология революции имеет собственную историю и значение, которое у итальянского политолога противопоставляется реформе, а не переходу [65]. Понятие революции для него даже менее противоречиво, нежели степень радикальности перехода к революции: «Можно утверждать, что трудность в оценке радикальности перехода намного больше, нежели трудность определения природы революционного события» [66].

Наконец, термин переход, неудобен, поскольку с ним связано слово «как» - сделка между «элитами», или, возможно, договор между руководителями конфликтующих классов, но не объясняет «почему», которое в конечном итоге основывается на личном желании руководства.

В результате среди группы исследователей, представляющей как историков, так и политологов подтверждается тенденция считать португальскую революцию «болезнью», возникающей в момент, когда уже намечался переход страны по направлению к демократии, или же укрепляется позиция, согласно которой революция весьма неуместно нарушила переход и модернизацию, уже вовсю развивающиеся, что позволило бы произвести перемены и одновременно сохранить стабильность государства. Использование понятия «переход» в этом случае не является результатом случайного выбора, поскольку само по себе это понятие порождает особое историографическое видение, и влечет за собой телеологический взгляд на общество: демократический режим как высшая ступень исторического развития. Иными словами, идеологическая множе-

ственность взглядов, характеризующая некоторые исследования португальской революции, которые не опираются на теории транзитологии и основываются на тщательном историческом обзоре, не погнушались обозначить революцию в качестве патологии, как это делается в работах Жузе Мидейруша Фер-рейры «Португалия в опасности» [67] или «Сума-шедшие дни Революционного процесса в действии», журналистов Жузе Педру Каштаньэйры и Аделину Гомиша [68].

Революция и демократия: какая демократия?

Фернанду Розаш, как мы видели, принадлежит к группе историков, наиболее активно оспаривающих идею непрерывности между режимом марсе-лизма и либеральной демократией. В своих работах он указывает на необходимость революционного слома как незаменимого элемента на завершающем этапе диктатуры и в начальный период нового режима:

«... От краха марселизма, как пути политического решения колониальной войны и, как следствие процесса демократического перехода, для режима складывается безвыходная и очень рискованная ситуация. Режим не может найти решения неизбежных проблем, порожденных собственной политикой» [69].

Историк, специализирующийся на изучении периода Нового государства, указывает, однако, что этот качественный скачок происходит либо 1) на уровне сторонников Нового государства - революция не была «лишним элементом», что убедительно доказывается в его работах по марселизму; 2) либо на уровне рабочего движения. Несмотря на все социальные волнения 1973 года, они не смогли свергнуть режим. Историк критикует ученых, которые a pari passu (лат. вместе) с тезисами о «национальном восстании» высказывают суждение об имевшем место мощном народном движении, породившем крушение режима:

«Но эти политические и социальные волнения, какими бы выразительными они ни являлись, были не способны, лишь сами по себе, привести к свержению режима. Не существовало «повстанческой», «революционной ситуации», военным выражением которой было бы ДВС, как утверждается в некоторых запоздалых попытках воскресить тезисы «национального восстания» [70].

Неспособность к перелому подтверждается на двух уровнях: и со стороны правящего класса, и со стороны рабочих. Ни критически настроенная по отношению к режиму часть буржуазии, ни боевой опыт профсоюзов родом из 1968-1969 годов не смогли добиться смены режима. Как известно, представителями промежуточного слоя офицерского корпу-

са (капитаны) осуществили переворот, приведший к падению режима. Революция, начавшаяся после этого, представлена автором в форме тезисов [71].

Независимо от оценки, которую исследователь дает революции, мы не оспариваем предложенную им периодизацию революции, обоснованную историческими вехами смены правительств и в соотношении с общественными силами. Однако мы не согласны с основным его выводом, и пытаемся с ним спорить, внося, таким образом, свою лепту в существующую дискуссию. Фернанду Розаш выдвигает гипотезу, согласно которой события 25 ноября не были формой контрреволюции, а лишь «согласованным раздором», а также идею о том, что демократия с неизбежностью «следует из революционного процесса», являясь его «генетическим знаком»:

«Это верно, что демократия, установленная в 1976 году - результат конфликта и этим конфликтом генетически и решающим образом отмечена. Это демократия, которая происходит, несмотря ни на что, из революционного процесса, а не противопоставляет себя ему, как утверждают сторонники консервативной ревизии этого исторического периода» [72].

Это факт, что нередко появляются ссылки на Революционный процесс в действии, как попытку подчеркнуть диктаторскую власть, контролирующую государство во время революции. Это точка зрения, которую критикует Розаш, и, на наш взгляд, вполне успешно. Выше мы также подвергли критике подобную позицию, нашедшую отражение в работах Руи Рамуша и ряда других авторов.

Тем не менее, если это правда, что режим представительной демократии не является продолжением Нового государства, резко прерванного революционным процессом, то правда и то, что либеральная демократия - это продолжение не революции, а скорее ее резкого прерывания, или же ее краха. Революция и контрреволюция - это два различных момента, отмеченные, естественно, различными режимами. Существует период другого режима между концом диктатуры - 25 апреля 1974 года - и началом либерально-демократического или демокра-тическо-конституционного режима, становление которого начинается 25 ноября 1975 года. Речь идет о 19-месячном периоде, ознаменованном тем, что исторически называется формами прямой демократии. Другие авторы классифицируют ее как промышленную демократию или рабочую власть [73] или как существование двоевластия, с властью, параллельной государственной, характеризующейся ведущей ролью трудящихся, из различных секторов/ групп этого класса. Думается, что ошибочно связывать революцию с построением демократического либерального режима, поскольку в результате этой

ошибки происходит путаница форм государственности, режима и правительства. Главным образом, это не позволяет отделить революцию от ее противоположности - контрреволюции.

Государство в этот период, даже во время кризиса, было капиталистическим (социалистического государства в Португалии никогда не существовало, но был государственный кризис, характеризующийся двоевластием 1974-1975 годов). Однако в рамках этого же государства имели место различные режимы: диктатура, режимы, существовавшие во время революции, режим представительной демократии.

Остается еще обсудить, но мы не будем делать этого в нашей статье, вопрос о том, какова природа всех этих режимов, если признать, что их существовало более одного в 1974-1975 годы. Следует ли считать доминирующим в течение этого двухлетнего периода режим, подобный режиму Керенского в России, существовавшего после февраля 1917 года? Был ли этот режим полубонапартистским после 11 марта 1975 года, вначале под давлением ПКП (союз Народного движения и ДВС), а потом под давлением ПСП и правых (VI Правительство)?

Независимо от характера режимов, имевших место в 1974-1975 годы, революция избрала курс, который одновременно испытал влияние режимов и сам воздействовал на них. Нельзя также не учитывать существование органов «народной власти», с которыми приходилось систематически договариваться. Государство не контролировало этот процесс. Отсутствовала «стабильность», приходилось систематически договариваться с этими органами (сформированными de facto или нет, до мая 1975 года и с этого момента функционировавшим регионально или по секторам). Таким образом, концептуально более правильно считать, что прямая демократия является потомком революции, а представительная демократия - потомком контрреволюции.

Часто это утверждение является объектом критики со стороны тех, кто считает, что оно имеет характер более идеологический, нежели научно-исторический. Подобное заключение несправедливо, поскольку иная точка зрения, исключающая или обесценивающая существование двоевластия, является в гораздо большей степени результатом идеологического прессинга государства, которое до сих пор не свело счеты со своим прошлым:

1) Прошлым, в котором те же самые военные, которые вели ужасную войну против практически беззащитного населения Африки, отважно свергли диктатуру 25 апреля 1975 года;

2) Страны, в которой многие из военнослужащих (Группа девяти), свергнув диктатуру, объединились в широкий фронт, чтобы положить конец дво-

евластию и революции путем военного переворота 25 ноября 1975 года. Эти события завершились тюремным заключением для многих военных, вдохновленных революционными идеалами, которые сражались за свержение государства, а не только режима (большинство выступало за то, что называлось в те годы теориями «третьего мира»).

3) Страны, в которой либеральная демократия смогла объединить существующие партии в широкий общественный договор, который подразумевал уничтожение источника давления, разрушающего государство, включавшего двоевластие на рабочих местах (комиссии трудящихся) в районах, в местной администрации (комиссиях жильцов) и, начиная с 1975 года, то, что Марио Соареш назвал «советизацией режима» - двоевластие, имевшее место в Вооруженных силах.

4) И еще одно тяжелое воспоминание связано с тем, что партия, которая вела героическую борьбу против диктатуры - ПКП, решила не сопротивляться 25 ноября. Партия заявила публично от имени тогдашнего своего лидера Алваро Куньяла, что военные левых взглядов превратились в бремя для Коммунистической партии, поскольку их действия оспаривали равновесие сил с Группой девяти и договоренности о мирном сосуществовании между Соединенными Штатами, Западной Европой и Советским Союзом.

Новому режиму, который начал функционировать 25 ноября 1975 года, для полной победы потребовалось не менее 10 лет, когда революция была уже разгромлена, рабочая сила «согнута» (начиная с 1986-1989 годов), аграрная контрреформа (1982) реализована, что привело к постепенному размыванию государства всеобщего благосостояния и приватизации (1989). Однако именно в этот период произошел поворот к налаживанию производства для накопления капитала, впрочем, публично признанного в речи руководителя военного переворота Ра-малью Ианиша во время празднования второй годовщины событий 25 ноября 1975 года [74].

До сих пор имеет место напряженная полемика относительно того, чем же было 25 ноября - и есть моменты, которые до сих пор не до конца прояснены. Однако бесспорно, что эта дата знаменует начало конца революции и становления того феномена, который экономистом и социологом Антониу ди Соза Франку был назван «демократической контрреволюцией» [75] и, благодаря идеологическим усилиям победителей, именуется сегодня «демократической нормализацией».

Португальская революция обнаруживает свое историческое существование на стыке национального кризиса (финансового, политического, военного)

и выхода на политическую арену студенческих и рабочих масс. Мы используем понятие массы в том смысле, что они первоначально еще не были организованными группами с политической программой, отсюда и это понятие. Точнее они прошли путь от бесформенной массы, впоследствии эволюционировавшей в структурные организации, комиссии, ассоциации, партии и профсоюзы. Постепенно организовывались группы рабочих и жителей, студентов и позже солдат, которые станут нервным центром революции. Это они определяют курс государственного и накопительного кризиса, явившегося результатом не только расширения политических прав, но и обусловившего громадную, постоянно действующую эрозию капитала, исторически определившую преобладание капитуляции труда перед капиталом. Так, в 1973 году 50% от ВВП направлялись на труд (зарплата и социальные налоги) и 50% -отводилось капиталу (проценты, прибыль, доход). К 1975 году показатели изменились, почти на 70% на труд и 30% для капитала. Этот переход как итог общественной борьбы имел форму вмешательства в деятельность предприятий, лишенных имущества (оплата зарплат и инвестиций), прямого повышения зарплат, повышения социальных выплат (зарождение социальных обязательств государства), субсидирования доходов, заморозки цен и т.д.

Исторически существуют различные типы революций и различные формы контрреволюций. Таким образом, революция - это исторический процесс, который не сводится к военному перевороту, контрреволюция - не является историческим процессом, который можно свести к жестокому удару, восстанавливающему диктатуру. На самом деле из опыта сдерживания португальской революции демократическим и мирным путем, ранее с большим успехом применявшимся в Испании, возникает «лаборатория контрреволюционных процессов», не имеющих ничего общего с чилийской моделью (контрреволюционный переворот, осуществленный под контролем кровавой военной диктатуры). Эта «мирная» модель контрреволюции (сегодня помещенная в рамки телеологического понятия «переход к демократии») будет использована Соединенными Штатами в их внешней политике, «доктрине Картера», впоследствии успешно примененной в Латинской Америке, с постепенной заменой диктатур на демократические режимы [76]. Модель, которая сосредоточена на идее положить конец революциям или избежать их, создавая социальную избирательную базу в рамках режима представительной демократии, то есть переход к либеральной демократии, избегающий коренных революционных изменений.

Чарльз Тилли, вспоминая трудности, которые представляют собой все революционные процессы в теоретическом осмыслении этих общественных изменений и разнообразия факторов, характеризующих революционную ситуацию, решил использовать в качестве главного элемента, определяющего революции, наличие двоевластия [77]. Мы также считаем двоевластие главным критерием определения революционного процесса во всем его многообразии - наличие альтернативной власти основной или не основной, зарождающейся или организованной, или даже государственно регулируемой. Поскольку в исследованиях Тилли придавалось большое значение соотношению революций и макро-структурных факторов, автор утверждает, что понимание причин и исхода революций не должно быть изолировано «от положения страны в системе межгосударственных отношений» [78]. Перри Андерсон, в свою очередь, выделяет в революции скорость процесса социальной трансформации, в противопоставление процессу реформ, с одной стороны, а, с другой стороны, подчеркивая ее основные задачи: «момент резкого политического изменения, сжатый во времени и в целях, у которого есть определенное начало - когда старый государственный аппарат еще нетронут - и ясное окончание, когда этот аппарат сломан и на его месте создан новый». В процессе перехода к социализму это новое государство, чтобы быть «по-настоящему переходным», должно осуществить собственное расформирование [79]. Эрик Хобсбаум выделяет среди других факторов «наличие мобилизации масс» и степень неопределённости этих процессов, делая вывод, что не нужен «контекст неконтролируемых сил», которые предваряют революционные процессы [80]. Троцкий в своем исследовании русской революции выделил три элемента, характеризующих революционную ситуацию: выход на сцену миллионов мобилизованных рабочих, привлечение промежуточных общественных слоев организациями и методами борьбы рабочего класса, и национальный кризис (позже Троцкий добавит к этому определению наличие политической партии). В итоге, революционная ситуация - это политический процесс, характеризующийся выходом на сцену широких социальных слоев (рабочих и среднего класса), который нарушает соотношение сил между классами на фоне национального кризиса (упадка). Валериу Аркари, чьи работы вдохновили наше исследование, при анализе революций XX века предлагает различать два типа революций - революции политические и социальные. В первых изменяется политическая власть, во вторых - экономическая власть переходит в другие руки, или же ставится под вопрос существование частной соб-

180

ственности. По аналогии с русской революцией он называет политические революции - «февральскими революциями», а социальные - «октябрьскими». В соответствии с этим критерием в большинстве своем революции XX века, самого насыщенного революциями столетия в истории человечества, были политическими, объективно антикапиталистическими, которые основывались на базе «февраля» или же не ставили под вопрос частную собственность на средства производства [81]. Португальская революция - это как раз одно из исключений, которые развивались по аналогии с революционной ситуацией «октября»: «Падение режима было вступительным актом политического этапа несравнимо более глубокой радикализации общества - революционной ситуации, в которой был применен опыт самоорганизации» [82].

Революция, разгромленная демократически избранным режимом

По нашему мнению, это обсуждение необходимо и его углубление, которому мы немного поспособствовали в данной работе, является желательным и полезным. Создавать компетентную историографию, строгую и способную сопротивляться давлению политической власти, означает намного большее, нежели вести спор о терминологии. Возможно, среди других путей подразумевается отказ от постмодернистских философских теорий, обесценивающих труд, свойственный истории по вытеснению более фрагментарной точки зрения, присущей социологии. Требуется также обновленное возвращение социальной истории и сконцентрированность на социальных конфликтах для объяснения исторических процессов. Необходимо широкое исследование рабочих конфликтов в процессе революции и, наконец, строгое исследование продолжительности периода двоевластия.

Исследования, которые были отмечены недавним спором вокруг португальской революции, с разными точками зрения, выделяют роль представительных субъектов, партий или ДВС и основаны на архивах учреждений или современных интервью с руководителями революции - военными или гражданскими, национальными или зарубежными [83]. Эти исследования нужны сегодня, чтобы понять португальскую революцию, оставляя в истории такие важные события как роль военных или влияние извне. Однако заметно преимущество, которое имеют исследования, посвященные сугубо политическим направлениям и сконцентрированные на самих политических деятелях, (с учетом исторического «бума», касающегося руководителей государства, партий, ассоциаций, школ и т.д.) над работами, занимающимися социальными проблемами.

Можно было бы отнести этот факт на счет вечной нехватки источников, на которую всегда ссылаются, когда речь идет об анализе истории рабочего класса и народных масс. Карл Гинзбург, например, начинает свою книгу «Сыр и черви» именно с напоминания, что «нехватка свидетельств о поведении и положении подчиненных классов в прошлом - это, конечно, первое, если не единственное, препятствие, с которым сталкиваются все исторические исследования подобного рода» [84]. Особенно, если речь идет о революционной ситуации, чья первая характеристика - социальная активность миллионов человек, до сих пор далеких от политики. В этом случае нехватка источников действительно является трудно преодолимым препятствием. Тем не менее, это возможно. Лев Троцкий, в книге «История русской революции», отмечает именно обязанность историка преодолеть частичную нехватку источников:

«Трудности, встречающиеся при изучении видоизменений массового сознания в революционное время, абсолютно очевидны. Угнетенные классы творят историю на фабриках, в казармах, в полях, а городские - на улицах. Между тем, нет обыкновения фиксировать письменно то, что они делают».

Как отмечает Троцкий, несмотря на это, существуют отрывочные примечания, «на всякий случай» посвященные массам, которые политическое руководство используют в своей тактике. Таким образом, он задается вопросом, почему то, что «было недоступно революционному политику в водовороте борьбы, оглядываясь назад, становится недоступным для историка?» [85]

Сегодня имеется больше источников, нежели было в Португалии в 70-е годы XX века, когда появились первые исследования о революционном рабочем движении. Кроме того, в те годы вышли в свет работы о революции, вычленяющие историю классов и их руководства, которые и по сей день не утратили своей актуальности. Это работы Чипа Дов-са [86], Сантуша и соавторов [87], Джона Хаммонда [88], Лорен Голднер [89] и др. Для историографического исследования, которое мы проводим, эти публикации являются основополагающими, и в этой связи неуместными представляются суждения о нехватке источников. Главная проблема состоит не в источниках, а в отсутствии историков, способных исследовать конкретный объект, как написал Эрик Хобсбаум в очерке «История снизу вверх»:

«Многие источники по истории о народном движении не могут быть признаны таковыми, поскольку кто-то задает вопрос и потом делает отчаянные попытки в поисках способа - любого способа - на него ответить. Мы не можем быть позитивистами и верить, что вопросы и ответы возникают естественным образом из изучения материала» [90].

Какие вопросы мы можем задать, чтобы заново начать диалог источников, чтобы увидеть в совокупности процесс? Например: насколько были сильны рабочие в 1974-1975 годах? Преувеличена ли или нет роль рабочих в революции, или, другими словами, мистифицируется ли рабочий класс и его союзники? Какова степень спонтанности их действий? Какие организации имели наибольший вес среди рабочих? На каких предприятиях, и в каких географических зонах действия являлись более активными? На каких предприятиях и фабриках имела место борьба, какого типа была эта борьба, какой силой обладали политические организации и профсоюзы между «жарким летом» и 25 ноября 1975 года? Какова степень автономности партий и рабочих от ДВС? Почему в 1974-1975 годы большая часть португальского рабочего класса согласилась на руководство со стороны ПКП, ПСП и ДВС, если поверить в то, что ДВС руководило процессом смены режима «по пути к социализму»? Какова реальная область распространения солдатских комиссий и «отсутствия дисциплины» в казармах? Каково соотношение сил в ассамблеях воинских частей? Какова степень распространения захвата домов в стране и влияние этого движения на обесценивание собственности? Каким образом была создана профсоюзная организация «Интерсиндикал»? Почему 25 ноября, после таких радикальных действий, был произведён сокрушительный удар по революции без какого-либо серьезного противостояния со стороны народа и рабочего класса? Что произошло с государством во время революции? До какого момента действовали органы «народовластия»? Какова была реальная сила классов в Португалии в этот двухлетний период и как действовали их руководители?

Историографический подход, который выделяет социальную борьбу, необходим, чтобы понять революционную ситуацию, и одним из шагов в этом направлении была бы попытка изменить задаваемые вопросы. Невозможно понять всю совокупность переворота 11 марта 1975 года, не учитывая, как мы предлагаем, восстания на фабриках и предприятиях страны, где de facto действовал рабочий контроль.

Бесспорно, что исторически менее сложно возложить ответственность за национализацию банков на Революционный совет, поскольку соответствующая документация обычно более доступна. Мы считаем, что именно по этому поводу тревожился Хобс-баум, полагавший, что история будет сведена к рациональной борьбе руководителей политических партий, профсоюзных организаций, правящей элиты, действовавших независимо от собственной социальной базы и класса, из которого происходили. Изучать и понимать португальскую революцию, от-

талкиваясь от исследований по социальной истории рабочего движения, вот краеугольный камень революции, скелет, как говорил Крис Харман [91]. Это вариант, который предполагает выбор: допущение относительной автономии теории или признание того, что документы не говорят «сами по себе», как хотелось бы позитивистам и как сегодня намекают постмодернистские теории, спрятавшись за уложенными дефинициями, позволяющими отказаться от анализа причин, объясняющих исторический процесс. Говоря другими словами, историк отталкивается от какой-либо теории, чтобы подтвердить или опровергнуть то, что она основана на реальных фактах, и пытается объяснить эту реальность, выстраивая иерархию факторов, повлиявших на определенное событие.

Эрик Хобсбаум писал [92] , что ревизионизм -еще не все в любом процессе написания истории, как считают последователи постмодернистских теорий [93], страстно желающие построить историю без реальных данных, которые бы ее подтверждали, без иерархии событий по важности или сокрытия основных данных анализа.

Португальской революции были присущи четыре определяющие характеристики, которые могут пролить свет на важность социального разлома:

1) Это процесс, порожденный военным поражением действующей армии от революционных партизанских движений, поддержанных крестьянами Гвинеи-Биссау, Анголы и Мозамбика;

2) Это поражение совпало с очень серьезным экономическим кризисом послевоенного капитализма, начавшимся в 1973 году;

3) Она характеризуется ведущей ролью рабочего движения;

4) Португальская революция также отмечена специфическими чертами рабочего движения Португалии, такими как его молодость, политической неорганизованностью профсоюзов и сконцентрированностью на промышленном поясе Лиссабона. Отсутствие свободного существования рабочих организаций - Ахиллесова пята португальского рабочего движения во время Нового государства, сопровождалось радикализацией революционных действий, поскольку отсутствие этих организаций на большинстве фабрик и предприятий страны предопределило стихийное образование комиссий трудящихся.

В двухлетний период 1974-1975 годов разразился самый страшный государственный кризис в современной Португалии, который послужил началом последней революции в послевоенной истории Западной Европы, поставив под вопрос частную собственность на средства производства.

Процесс реформирования, в классическом смысле термина (национализация, аграрная реформа, увеличение зарплат), приобрел масштабы революции, поскольку был направлен против буржуазного сектора и проводился методами, свойственными рабочему движению (забастовки, занятие земель и фабрик), и во многих случаях, посредством автономных организаций рабочих, сельскохозяйственных работников и, в определённый степени, солдат. Понять революцию, с историографической точки зрения, означает увидеть ее в реальных масштабах, или восстановить, исследовать, познать, каталогизировать социальные конфликты. Необходимо выявить главную роль общественных субъектов (классов или групп), в противоположность подходу, который изучает историю через призму представительных субъектов (элит), пытаясь таким образом стереть из социальной памяти понятие коллективного конфликта.

Если наш анализ социален, и главным стержнем его являются отношения между властью рабочих и народа, организованной или нет, и государством, периодизация революции претерпевает некоторые изменения по сравнению с классической периодизацией, и которая здесь была представлена. Особое внимание при этом акцентируется на смене временных правительств и военных переворотах. Именно соотношением общественных сил объясняется смена правительств, которая в свою очередь оказывает значительное влияние на определение новой общественной структуры. Хронологическая смена в истории, безусловно, важна, но в некоторых случаях ее следует признать слишком сложной или запутанной, чтобы ее можно было с точностью определить.

Предложим как гипотезу, что 11 марта не началась революция, и что она не закончилась с прекращением деятельности V правительства - теория, широко внедряемая ПКП, представители которой пытались включить в понятие революции моменты своего участия в государственном аппарате. 11 марта стало результатом радикализации революции под контролем рабочих. Падение V правительства окончательно ускорило революцию в военных частях. Революция не прекращается с потерей государственного контроля, будь он в большей степени контролем Коммунистической или Социалистической партии, или же контролем групп из ДВС. Ослабление государства и ДВС ускоряют революционный процесс, способствуя появлению двоевластия.

Мы полагаем, что эти общественные изменения лежали в основе правительственного слома и неспособности прийти к институциональному соглашению, укрепились невозможностью соединить

разнообразные политические проекты, которые оказались неосуществимыми вследствие динамичности социального движения, а не наоборот.

а) Период между апрелем 1974 и сентябрем 1975 годов характеризуется революционными событиями, которые определяла социальная борьба, либо в метрополии, либо в колониях, действиями (забастовки) или отказом от действий (деморализация войск в колониях и отказ ДВС продолжать войну). Эти события, в конечном счете, приводят к падению Спинолы в сентябре 1975 года и усилению подлинно народных структур в правительстве (возрастанию роли ПКП и ДВС). Указанный период, с социальной точки зрения, знаменуется завоеванием демократических свобод, установленных вскоре после окончания переворота, и сохранением социальной мобилизации, при которой забастовка оставалась решающей формой борьбы, также и как начало борьбы против увольнений.

б) Второй период - между сентябрем 1974 и февралём 1975 годов, характеризуется борьбой против увольнений, которая привела к повсеместному захвату предприятий и к усилению роли комиссий трудящихся как органов власти, параллельных государству. Захват фабрик и предприятий вынудил государство мобилизовать капитал для поддержки производства. Экономический кризис углубляется.

в) С февраля по сентябрь 1975 года начинается период введения рабочего контроля. ПСП попытается с помощью самоуправления или с помощью легитимных выборов (выборы в профсоюзах, муниципалитетах и избрание легитимного Учредительного собрания) уничтожить рабочий контроль. Крайне левые, в большинстве своем, поддержат рабочее управление. ПКП попытается сдержать масштабы рабочего самоуправления при помощи национализации предприятий и попыткой милитаризации народного движения с помощью союза Народного движения и ДВС. Все правящие партии безуспешно будут пытаться положить конец рабочему управлению. Это не удастся, и в августе произойдет правительственный кризис. Рабочее управление отмечено зарождением структур национальной координации органов народной и рабочей власти, начиная с мая 1975 года (Комитет борьбы Сетубала, Координационный центр комиссий трудящихся металлообрабатывающей промышленности). Объединения множатся.

г) С сентября по ноябрь 1975 года - революционный кризис, известный как «кризис военно-политический» или исторический период революции, когда перед обществом встала дилемма: или формирование государства под эгидой рабочих, или переворот, который положит конец революции.

Этот период характеризуется отказом буржуазии признать экспроприацию, что могло бы повлечь начало гражданской войны. На этом этапе государственная власть не может управлять, усиливается двоевластие на всех уровнях, и все государственные инициативы пресекаются забастовками, манифестациями, захватами (25 апреля, возле Святого Бенту, радиостанции и т.д.). Мы полагаем, что революционный кризис начинается лишь в сентябре 1975 года, в то время как кризис ДВС, начавшийся в начале лета, только в сентябре сказывается на распространении системы двоевластия в Вооруженных силах. ПСП вместе с правыми и Группой девяти решают положить конец этому процессу путем военного переворота. Коммунистическая партия опирается на мобилизацию, чтобы гарантировать аграрную реформу и (возможно) независимость Анголы под эгидой Народного движения за освобождение Анголы. Левые военные в условиях распространения двоевластия в казармах смогут предотвратить всеобщую мобилизацию населения. Однако план последовательных действий у них отсутствовал, а органы рабочей и народной власти на национальном уровне были разобщены и не образовали объединения, которое можно было бы назвать «советом», способным дать отпор перевороту. Революция разгромлена. Структуры национальной власти, включая Федерацию профсоюзов «Ин-терсиндикал», отказались сопротивляться.

Революция, это историческая авантюра Португалии 1974-1975 годов, была разгромлена в повстанческий период. «Последняя атака» на государственную власть вызвала сомнение у некоторых авторов, в том была ли революция вообще. Этот аргумент теоретически слабый, поскольку победа или поражение революционного процесса не подразумевает, что этого процесса не было [94]. Интересно отметить, что революция в большей степени угрожала экономическим элитам, чем государство [95].

Контрреволюционный переворот 25 ноября 1975 года был демократическим, в нем не прослеживаются следы военной диктатуры, несмотря на то, что он был осуществлен военными. Этот тезис -демократической реакции - защищаемый историком Валериу Аркари, на наш взгляд, находит наибольшее фактическое подтверждение. Переворот восстановил дисциплину в Вооруженных силах, гарантировал стабильность учреждениям, поддерживая государство правых сил, Парламент, прямые, свободные выборы, свободы и гарантии граждан. Тем не менее, в противоположность тому, что утверждают Розаш, а также Боавентура ди Соза Сан-туш, представительная демократия была не продолжением революции, а сломом революции и режи-

мом, направленным на продолжение капиталистической модернизации.

«Любой революционный процесс - это трагическое опровержение градуалистических теорий, которые принижают значение перелома в любых его проявлениях от восстания до использования в стратегии антикапиталистической борьбы. Боавентура ди Соза Сантуш был одним из защитников рассмотрения революции как процесса эволюционного: «Социалистическая революция - это процесс более или менее длительных глобальных социальных изменений различных структур власти в капиталистическом обществе, в плане глобальной демократизации коллективной и индивидуальной жизни. В исторической совокупности соединяется набор социальных реформ, разбросанных во времени и в различных политических практиках». Перспектива длительного процесса расширения демократии, накопления сил и прав, а также убеждения или нейтрализации социальных противников без применения оружия и риска нападения на власть не находит устойчивого исторического подтверждения. После ноября 1975 года, с разрушением двоевластия в Вооруженных силах, процесс приобрел медленную, но необратимую динамику стабилизации либерально-демократического режима. Шанс быш потерян» [96].

Примечания:

1. Historia de Portugal / Coord. R. Ramos. - Lisboa, 2009.

2. См. напр.: Pinto, A.C. Political Purges and State Crisis in Portugal's Transition to Democracy 1975-76 // Journal of Contemporary History. - LA-London. - 2008. - Vol. 43, No. 2. - P. 305-332.

3. Rosas, F. Portugal Seculo XX (1890-1976). Pensamento e Acao Politica. - Lisboa, 2004.

4. Автор выражает благодарность Альвару Бьянки за помощь при написании этой части статьи.

5. Historia de Portugal ... - P. 731.

6. Bartista, O. Portugal 1975. Os Campos. - Porto, 1978.

7. Picarra, C. As Ocupacoes de Terras no Distrito de Beja. 1974-1975. - Coimbra, 2008.

8. Patriarca, M. de F. Operarios Portugueses na Revolucao: a Manifestacao dos Operarios da Lisnave de 12 de setembro de 1974 // Analise Social. - Lisboa, 1978. -Vol. XIV.

9. Lima, M.P. Relacoes de Trabalho, Estrategias Sindicais e Emprego (1974-90) // Analise Social. - Lisboa, 1991. - No. 114, 1991. - P. 905-943.

10. Historia de Portugal ... - P. 712.

11. Ibid. - P. 706-707.

12. Ibid. - P. 721.

13. Hobsbawm, E. Sobre Historia. - Sao Paulo, 1998.

14. Historia de Portugal ... - P. 713.

15. Diario Popular. - 1974. - 2 de maio. - P. 28.

16. Ibibem.

17. Historia de Portugal ... - P. 729.

18. Lopes, J. da S. A Economia Portuguesa desde 1960. -Lisboa, 1999. - P. 173.

19. См. обэтом: Varela, R. A Historia do PCP na Revolucao dos Cravos. - Lisboa, 2011.

20. Os Comunicados do 25 de Abril. CD25A // http:// www1.ci.uc.pt/cd25a/

184

wikka.php?wakka=mfa1 consultado a 7 de marco de 2012.

21. República. - 26 de abril. - P. 10.

22. Historia de Portugal ... - P. 730.

23. Ibid. - P. 729-730.

24. Ibid. - P. 724.

25. Ibid. - P. 724.

26. Ibid. - P. 723.

27. Ibid. - P. 722.

28. Ibid. - P. 730.

29. Ibid. - P. 731.

30. Ibid. - P. 721.

31. Ibid. - P. 714.

32. Ibid. - P. 732.

33. Ibid. - P. 712.

34. Ibid. - P. 728.

35. Cerezales, D. Portugal a Corunhada. Protesto Popular e Ordem Publica nos seculos XIX e XX. - Lisboa, 2011.

36. Furet, F. Pensando a Revolucao Francesa. - Rio de Janeiro, 1989.

37. Hobsbawm, E. Ecos da Marselhesa. - Sao Paulo, 1996.

38. Ibid. - P. 123.

39. Ferreira, J. de M. 25 de Abril, uma Revolucao? // Historia de Portugal. Portugal em Transe / Coord. J. Mattoso. - Lisboa, 1993. - P. 7-11.

40. Pinto, A.C. Abril e o Futuro // Diario de Noticias. - 2004.

- 28 de abril.

41. Rosas, F. Abril e Revolucao // Publico. - 2004. - 14 de abril.

42. Coelho, A.B. Nos Trinta Anos da Revolucao de abril // Le Monde Diplomatique. - 2004. - Abril; Cabral, M.V O 25 de abril em Retrospetiva // Le Monde Diplomatique.

- 2004. - Abril. См. также: Matos, L.S. de. O 25 de abril e a Democracia // Publico. - 2004. - 12 de abril.

43. Goldner, L. Ubu Saved from Drowning: Class Struggle and Statist Containment in Portugal and Spain, 19741977. - Cambridge MA, 2000.

44. Arcary, V. Quando o Futuro era Agora. Trinta Anos da Revolucao Portuguesa // outubro. - Sao Paulo, 2004. -No. 11. - P. 71-92.

45. Hammond, Jh. Worker Control in Portugal: The Revolution and Today // Economic and Industrial Democracy. - London, 1981. - Vol. 12, No. 1-2. - P. 413453.

46. Santos, B.S. A Crise e a Reconstituicao do Estado em Portugal. 1974-1984 // Revista Critica de Ciencias Sociais. - 1984. - Novembro. - No. 14 - P.7-29.

47. Ferreira, J. de M. Op. cit.

48. Medina, J. Portugal Democratico // Medina, J. Historia de Portugal. - Lisboa, 1998; Rosas, F. Portugal Seculo XX (1890-1976) ...

49. Cervello, J.S. El Proceso Democratico Portugues (197475) // Portugal y Espana en el Cambio Politico (19581978) / Coord. H. de la Torre. - Merida, 1989. - P. 149166.

50. Rezola, M.I. Os Militares na Revolucao de abril: o Conselho da Revolucao e a Transicao para a Democracia em Portugal. - Lisboa, 2006.

51. Moreira de Sa, T. Carlucci vs. Kissinger. - Lisboa, 200S.

52. Schmitter, P. Portugal: Do Autoritarismo a Democracia. -Lisboa, 1999.

53. Pinto, A. C. Political Purges and State Crisis in Portugal's Transition to Democracy 1975-76 ... - P. 305-332.

54. Bobbio, N. Teoria Geral da Politica. - Sao Paulo, 2000.

- 10£ edicao. - P. 606.

55. Tilly, Ch. Las Revoluciones Europeas, 1492-1992. -Barcelona, 1995. - P. 17.

56. Chilcote, R. Teorias da Politica Comparativa: a Busca de um Paradigma Reconsiderado. - Petropolis, 1997. - P. SS.

57. Silva, M.P. Relacoes entre Estado e Democracia na Teoria Poética Contemporanea. - Brasilia DF, 2005. - P. 3 URL: http://bdtd.bce.unb.br/tedesimplificado/tde_busca/ arquivo.php?codArquivo=561.Consultado em 6 de novembro de 2009.

5S. Lemus, E. En Hamelin.. .La Transicion Espanola mas alla de la Frontera. - Oviedo, 2001. - P. 16.

59. Taibo, C. Sovietologos Y Transicionologos: una Relacion Conflictiva // Las Transiciones en Europa Central y Oriental. - Madrid, 199S. - P. 12.

60. Elites and Democratic consolidation in Latin America and Southern Europe / Eds. by Jh. Higley; R. Guenther. -Cambridge 1992.

61. Bunce, V. Quand le lieu compte : specificites des passes autoritaires et reformes economiques dans les transitions e la democratie // Revue Francaise de Science Politique.

- Paris, 2000. - V. 50, No. 4-5. - P. 633-656.

62. Vitullo, G.E. Transitologia, consolidologia e democracia na America Latina: uma revisao critica // Revista Sociologia Politica. [online]. - 2001, no. 17 [citado 200702-12]. - P. 53-60. Disponivel em: <http://www.scielo.br/

И7Ш1ШИШ Ш^^шта^. ISSN 0104-447S. doi: 10.1590/S0104-44782001000200006.

63. Alte Linke - Neue Linke? Die Sozialen Kampfe der 196Ser Jahre in der Diskussion / Hrsg. von P. Birke; B. Huettner; G. Oy. - Berlin, Karl Dietz Verlag, 2009.

64. Taibo, C. Sovietologos y Transicionologos: una Relacion Conflictiva // Las Transiciones en Europa Central y Oriental. - Madrid, 199S. - P. 12.

65. Bobbio, N. Teoria Geral da Politica. - Sao Paulo, 2000.

- 10£ edicao. - P. 577-609.

66. Ibid. - P. 606.

67. Ferreira, J. de M. 25 de Abril, uma Revolucao? // Historia de Portugal. Portugal em Transe ...

6S. Castanheira, J.P.; Gomes, A. Os Dias Loucos do PREC.

- Lisboa, 2006.

69. Rosas, F. Portugal Seculo XX (Ш0-1976) ... - P. 130.

70. Ibid. - P. 131.

71. Rosas, F. Notas para um Debate sobre a Revolucao e a Democracia // Revolucao ou Transicao. Historia e Memoria da Revolucao dos Cravos / Coord. R. Varela. -Lisboa, 2012.

72. Rosas, F. Portugal Seculo XX (Ш0-1976) ... - P. 13S.

73. Cм. главу о рабочем контроле.

1S5

74. Eanes, R. «No 2.e aniversario do 25 de novembro», Discurso proferido em Tancos // Secretaria de Estado da Comunicacao Social. - 1978. - P. 10.

75. Franco, A. de S. A Economia // Portugal 20 Anos de Democracia / Coord. A. Reis. - Lisboa, 1994. - P. 207.

76. Lemus, E. Op. cit.

77. Tilly, Ch. Op. cit. - P. 26-27.

78. Ibid. - P. 23.

79. Anderson, P. Modernity and Revolution // New Left Review. - 1984. - I/144. - P. 112.

80. Hobsbawm, E. Ecos da Marselhesa. - Sao Paulo, 1999.

- P. 8-9.

81. Arcary, V. Op. cit.

82. Ibid. - P. 74.

83. Rezola, M.I. Op. cit.; Moreira De Sa, T. Op. cit.

84. Ginzburg, C. O Queijo e os Vermes. - Sao Paulo, 2007.

- P. 11.

85. Trotsky, L. Historia da Revolucao Russa. - Lisboa, 1988.

- Vol I, Tomo I. - P. 15.

86. Dows, C. Os Moradores a Conquista da Cidade. - Lisboa, 1978.

87. Santos, M. de L.; Lima, M.P. de; Ferreira, V.M. O 25 de abril e as Lutas Sociais nas Empresas. -Porto, 1976 . - 3 volumes.

88. Hammond, Jh. Op. cit. - P. 413-453.

89. Goldner, L. Op. cit.

90. Hobsbawm, E. Sobre Historia ... - P. 220.

91. Harman, C. A People's History of the World. - London-Sidney, 2002. - P. IV.

92. Hobsbawm, E. Ecos da Marselhesa. - Sao Paulo, 1996.

93. Для анализа взаимосвязи между постмодернизмом и историей см.: Wood, E. Em Defesa da Historia. - Rio de Janeiro, 1999.

94. Arcary, V As Esquinas Perigosas da Historia. Situacoes Revolucionarias em Perspetiva Marxista. - Sao Paulo, 2004.

95. Arcary, V. Quando o Futuro era Agora ... - P. 71-92.

96. Цит. по: Ibid. - P. 92.

186