CC BY
239
УДК 347.132 ББК 67.404
© 2017 г. С. В. Мельник,
доцент кафедры гражданско-правовых и экономических дисциплин Орловского юридического института МВД России имени В. В. Лукьянова кандидат юридических наук, доцент. E-mail: m809sv@yandex.ru
Д. А. Мальбин,
доцент кафедры гражданского права Российского государственного университета правосудия, адвокат юридической фирмы «ЮСТ» кандидат юридических наук. E-mail: dm_malbin1504@list.ru
ЭСТОППЕЛЬ В ГРАЖДАНСКОМ КОДЕКСЕ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
В статье рассматриваются нормы Гражданского кодекса Российской Федерации об ограничении возможности стороны оспаривать совершенную сделку. Авторы подвергают критике указанные положения кодекса, полагая, что практика оспаривания сделок может быть ограничена на основании закрепленных в нем нормативных положений и более глубокого анализа судами таких дел. Отмечается, что возможность оспаривания ничтожной сделки не может быть ограничена правилами «эстоппель».
Ключевые слова: сделка, ничтожность, недействительность, оспоримость, эстоппель, правоотношение.
S. V. Melnik - Associate Professor, Department of Civil Law and Economic Disciplines, the Orel Law Institute of the
Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation named after V. V. Lukyanov, PhD in Law, Associate Professor.
D. A. Malbin - Associate Professor, Department of Civil Law, the Russian State University of Justice, advocate
of the law firm «YUST», PhD in Law.
ESTOPPEL IN THE CIVIL CODE OFTHE RUSSIAN FEDERATION
The article reviews the norms of the Civil Code of the Russian Federation on limiting the ability of a party to challenge a completed transaction. The authors criticize these provisions of the code, believing that the practice of challenging transactions can be limited on the basis of the normative provisions set forth in it and a deeper analysis by courts of such cases. It is noted that the possibility of challenging an insignificant transaction can not be limited by the rules of estoppel.
Key words: deal, void, invalidity, voidability, estoppel, legal relation.
Прошло более четырех лет с момента принятия Федерального закона от 07.05.2013 № 100-ФЗ «О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела I части первой и статью 1153
и тл и и
части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации» [2], которым внесены изменения в положения Гражданского кодекса РФ [1] о сделках. Одним из серьезных нововведений, с энтузиазмом воспринятое юридической общественностью, стало включение в текст кодекса положений об ограничении оспаривания сделок.
Так, в абз. 4 п. 2 ст. 166 ГК РФ указывается, что сторона, проявившая волю сохранить силу сделки, не вправе оспаривать последнюю по основанию, о котором эта сторона знала или должна была знать при проявлении этой воли. Также в п. 5 ст. 166 ГК РФ закреплено, что заявление о недействительности сделки не имеет правового значения, если ссылающееся на это лицо действует недобросовестно, в частности если его поведе-
ние после заключения сделки давало основание другим лицам полагаться на действительность данной сделки.
Вышеуказанные положения выступают следствием восприятия отечественной теорией, а затем и законодателем доктрины «эстоппель» (estoppel), зародившейся в правопоряд-ках систем общего права. Смысл эстоппель состоит в пресечении непоследовательного поведения лица и как следствие - устранении права стороны на возражение в отношении тех фактов и событий, которые исходя из прежнего поведения ею не оспаривались [6, с. 12]. Целью доктрины «эстоппель» является создание предсказуемых правоотношений и исключение недобросовестного поведения, как, например, оспаривание или утверждение фактов, ранее подтверждавшихся или оспаривавшихся.
Основанием возникновения рассматриваемой доктрины служит общее понимание
добросовестного поведения. То обстоятельство, что в странах общего права добросовестность (goodfaith) как регулятор общественных отношений имеет существенное значение, позволяет ответить на вопрос о том, почему доктрина «эстоппель» появилась именно в данной правовой системе, базирующейся не на нормативных правовых актах, а скорее, на общих разумных правилах общежития и судебной практики.
Для Российской Федерации, относящейся к странам континентальной правовой семьи, эс-топпель является новым и до конца не изученным институтом. Фактически имплементация в действующее законодательство принципа «эс-топпель» произошла без достаточной апробации и в связи с возросшей в юридической литературе в последние годы ее популярностью, чем в силу острой необходимости.
Действительно, в момент принятия Федерального закона от 07.05.2013 № 100-ФЗ отсутствовали научные разработки, обосновывающие вывод о том, что добиться тех результатов, которых позволяет достичь доктрина «эстоппель», в рамках действующего законодательства невозможно. Это, по нашему мнению, объясняется слабостью отечественной доктрины гражданского права, стремлением к слепому копированию институтов зарубежных правопорядков и переложению их на почву российского права.
Вместе с тем доктрина «эстоппель», по существу, является чуждым и несвойственным для российского правопорядка институтом, внедрение которого влечет за собой некорректное формулирование положений действующего законодательства и возникновение множества теоретико-прикладных вопросов, которых можно было бы избежать, оставаясь в русле отечественной и близкой к ней правовой традиции.
Известно, что гражданско-правовые сделки подразделяются на оспоримые и ничтожные. Различия между этими категориями проявляются в следующем: оспоримая сделка считается действительной до тех пор, пока суд не признает ее недействительной на основании соответствующего иска лица, в то время как ничтожная сделка недействительна независимо от ее оспаривания, то есть ipso jure.
Исходя из положений Гражданского кодекса РФ можно сделать вывод о том, что в п. 2 и 5 ст. 166 предусматриваются две различные ситуации:
- ограничение оспаривания оспоримой сделки (п. 2 ст. 166);
- ограничение возможности ссылаться на ничтожность сделки (п. 5 ст. 166).
Основанием для данного вывода являются различия между оспоримой и ничтожной сделками. По этой причине анализ доктрины «эстоппель» применительно к данным сделкам также следует проводить отдельно.
В связи с вышеизложенным полагаем ошибочным указание в п. 70 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» [3] на возможность заявления о недействительности оспоримой сделки в любой форме, так как заявление о недействительности оспоримой сделки не имеет правового значения, если сделка не оспаривается в предусмотренном законом порядке и не признана судом недействительной. Следовательно, Пленум Верховного Суда РФ ошибочно счел возможным применение п. 5 ст. 166 ГК РФ к оспоримым сделкам.
Как отмечалось выше, ограничение оспаривания сделки в соответствии с абз. 4 п. 2 ст. 1 66 ГК РФ связано с проявлением стороной воли, из которой следует, что эта сторона желает данную сделку сохранить. Исходя из анализа положений Гражданского кодекса РФ оспоримость сделки, как правило, связана с возможным дефектом воли, поэтому совершенно закономерным представляется вывод о том, что при проявлении воли сохранить сделку таковая не может быть признана недействительной по иску лица, которое на момент ее совершения имело дефект воли, поскольку проявление воли сохранить сделку свидетельствует о его отсутствии, а значит, основания для признания данной сделки недействительной отсутствуют.
Квалификация такого поведения в качестве недобросовестного не имеет правового значения, в противном случае речь бы шла о признании оспаривания стороной действительной сделки недобросовестным действием. Очевидно, что категория недобросовестности не может быть применена к оспариванию лицом действительной сделки не потому, что такое поведение является добросовестным, а потому, что добросовестность или недобросовестность лица в данном случае иррелевантны ситуации.
По нашему мнению, следует подвергнуть критике и положения п. 5 ст. 166 ГК РФ, согласно которому заявление о недействительности сделки не имеет правового значения, если ссылающееся на недействительность сделки лицо действует недобросовестно, в частности если его поведение после заключения сделки давало основание другим лицам полагаться на действительность такой сделки. В связи с указанием в тексте нормы на то, что при недобросовестном поведении не имеет значения заявление о недействительности сделки, возникает вопрос о юридической силе самой сделки и ее обязательной для исполнения силе для сторон, так как законодатель в данном случае разделяет категории недействительности сделки и заявления стороны об этом.
Исходя из того, что в п. 5 ст. 1 66 ГК РФ предусмотрено ограничение права стороны заявлять о ничтожности совершенной сделки, ограничение оспаривания ничтожной сделки фактически приводит к эффекту обя-зывания ничтожной сделки, как если бы она была действительной. Тем самым ничтожная сделка влечет за собой те же правовые обязанности для сторон, что и сделка действительная. Таким образом, юридически ничтожная сделка является обязательной для сторон с точки зрения правовых последствий в качестве действительной сделки, если сторона недобросовестно ссылается на ее ничтожность.
В юридической литературе ничтожная сделка традиционно определяется как пи11ш - юридически не существующий акт [5, с. 141]. Вместе с тем с наличием правил об ограничении оспаривания ничтожной сделки связано наступление юридических последствий, что не может не вызывать возражений. Особенно парадоксален данный вывод применительно к сделкам, которые нарушают императивные требования закона (ст. 168 ГК РФ) и являются ничтожными. Конечно, следует отметить, что не всякое нарушение закона влечет за собой ничтожность сделки, что также следует подвергнуть критике [8, с. 38]. Вместе с тем существует множество случаев, когда нарушение требований закона ведет к признанию сделки ничтожной: соглашение о переводе должником своего долга на другое лицо при отсутствии согласия кредитора (п. 2 ст. 391 ГК РФ), заключенное заранее соглашение об устранении или ограничении ответственно-
сти за умышленное нарушение обязательства (п. 4 ст. 401 ГК РФ) и т. д.
Как указано в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25, сделка, при совершении которой был нарушен явно выраженный запрет, установленный законом, является ничтожной как посягающая на публичные интересы, например сделка о залоге или уступке требований, неразрывно связанных с личностью кредитора (п. 1 ст. 336, ст. 383 ГК РФ), сделка о страховании противоправных интересов (ст. 928 ГК РФ).
Таким образом, действующее законодательство предусматривает ряд случаев, когда при наличии определенных пороков совершенная сторонами сделка считается ничтожной. Вместе с тем в контексте положений п. 5 ст. 166 ГК РФ ничтожность фактически превращается в действительность сделки, поскольку такая сделка является обязательной для сторон, если на ничтожность не ссылается добросовестная сторона.
В этом плане интересным представляется пример так называемой «антисоциальной сделки». Так, в соответствии со ст. 169 ГК РФ сделка, совершенная с целью, заведомо противной основам правопорядка или нравственности, ничтожна и влечет за собой последствия, предусмотренные ст. 167 ГК РФ. В п. 85 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25 отмечено, что к антисоциальным сделкам могут быть отнесены, в частности, сделки, направленные на производство и отчуждение объектов, ограниченных в гражданском обороте (соответствующие виды оружия, боеприпасов, наркотических средств, другой продукции, обладающей свойствами, опасными для жизни и здоровья граждан, и т. п.); сделки, направленные на изготовление, распространение литературы и иной продукции, пропагандирующей войну, национальную, расовую или религиозную вражду; сделки, направленные на изготовление или сбыт поддельных документов и ценных бумаг; сделки, нарушающие основы отношений между родителями и детьми.
Тем самым при заключении между сторонами, например, договора поставки оружия и боеприпасов, несмотря на положения ст. 169 ГК РФ, суд не может принять во внимание ничтожность сделки, если о ее ничтожности заявляет недобросовестная сторона. При этом отступление судом от правила
ограничения оспаривания сделок свидетельствовало бы о декларативном характере положений п. 5 ст. 166 ГК РФ.
Конечно, у суда, рассматривающего спор, остается право применить последствия недействительности ничтожной сделки по собственной инициативе (п. 4 ст. 166 ГК РФ). Однако указанное право не вносит определенности в рассматриваемый вопрос, так как, во-первых, не ясна конкуренция положений п. 4 и 5 ст. 166 ГК РФ в тех случаях, когда ничтожной сделкой затрагиваются публичные интересы, но о ничтожности недобросовестно заявляет одна сторона, в то время как добросовестная сторона считает сделку действительной. Во-вторых, в отличие от положений п. 5 ст. 166 ГК РФ, сформулированных императивно, в силу п. 4 ст. 166 ГК РФ суд имеет только право применить последствия недействительности сделки по собственной инициативе, что влечет за собой дополнительную неопределенность в вопрос о возможности использования судом названного полномочия.
Ограничение оспаривания ничтожной сделки выше рассмотрено с точки зрения возражения на предъявленный другой стороной иск. Вместе с тем в п. 70 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25 указано, что заявление о недействительности сделки может быть сделано как в форме возражения ответчика против иска, так и путем предъявления соответствующего иска. Представляется, что ограничение оспаривания сделки при предъявлении, хотя и недобросовестной, стороной иска о признании ничтожной сделки недействительной является не оправданным по следующим причинам.
Принимая во внимание деление исков на декларативные и конститутивные, иск о признании ничтожной сделки недействительной следует отнести к искам декларативным, так как, по верному замечанию Д. О. Тузова, «решение суда, вынесенное по иску о ничтожности, или негационному иску, будучи по своей природе установительным (решение о признании, или декларативное решение), ничего не меняет в материально-правовых отношениях сторон и третьих лиц: сделка как была, так и остается недействительной» [8, с. 241]. Таким образом, суд, принимая решение, не устанавливает новое правоотношение, а лишь декларирует существующее - сделка, совершенная сторонами, не повлекла за собой
тех правовых последствий, которые стороны желали создать.
Неопределенной представляется ситуация, когда предъявлен иск о признании сделки недействительной при наличии очевидных признаков ничтожности сделки, но суд со ссылкой на п. 5 ст. 1 66 ГК РФ отказывает в удовлетворении иска о признании недействительной сделки, которая в реальности таковой и является. В этих условиях остается открытым вопрос о судьбе и юридической силе совершенной сделки для сторон и третьих лиц. Очевидно, что такой отказ в признании ничтожной сделки недействительной на том основании, что соответствующий иск предъявляет недобросовестная сторона, вступает в противоречие с самой категорией ничтожной сделки.
Причина, по которой правила об ограничении оспаривания сделок были включены в текст кодекса, как это следует из Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации [4] (далее - Концепция), состоит в обширном оспаривании сторонами заключенных сделок с целью уклонения от их исполнения. Однако вопрос о широкой практике оспаривания сделок в судебной практике не должен решаться исключительно за счет введения норм об ограничении возможности сторон заявлять о недействительности сделки. Проблема видится в самой судебной практике, исходившей из императивности норм гражданского права и как следствие - ничтожности сделок, условия которых не в полной мере соответствовали буквальному тексту нормы кодекса.
Ограничение возможности оспаривания сделок как в прежней, так и в действующей редакции кодекса может быть обосновано ссылкой на ст. 11 ГК РФ о том, что судебной защите подлежит только нарушенное право. Предъявление иска о признании оспоримой сделки недействительной лицом, поведение которого позволяло полагать о действительности сделки, свидетельствует об отсутствии нарушения сделкой прав и интересов такого лица. При этом предъявление декларативного иска о признании ничтожной сделки недействительной не может быть ограничено правилом, установленным п. 5 ст. 166 ГК РФ, так как данный иск направлен на подтверждение (декларирование) существующего факта, а именно недействительности сделки. Преобразования правоотношения, в отличие от
ситуации признания недействительной оспоримой сделки, не происходит.
Таким образом, достижение тех целей, которые ставили перед собой законодатель и разработчики Концепции, возможно на основе существующего нормативного материала и теоретических разработок и без внедрения новых нормативных конструкций, чуждых российскому праву. Поведение лица до предъявления иска о признании оспоримой сделки недействительной должно рассматриваться судами на предмет выяснения того обстоятельства, нарушает ли сделка права лица, оспаривающего ее. Очевидно, что если поведение лица свидетельствует о том, что оно одобряет совершенную сделку, то осно-
Литература
1. Гражданский кодекс Российской Федерации (ч. 1) от 30.11.1994 № 51-ФЗ // Собр. законодательства Рос. Федерации. 1994. № 32. Ст. 3301.
2. О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела I части первой и статью 1153 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации: Федер. закон Рос. Федерации от 07.05.2013 № 100-ФЗ // Собр. законодательства Рос. Федерации. 2013. № 19. Ст. 2327.
3. О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации: постановление Пленума Верховного Суда Рос. Федерации от 23.06.2015 № 25 // Бюл. Верховного Суда Рос. Федерации. 2015. № 8.
4. Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации // Вестн. Высшего Арбитражного Суда Рос. Федерации. 2009. № 11.
5. Потапенко С. В., Зарубин А. В. Настольная книга судьи по спорам о праве собственности / под ред. С. В. Потапенко. М., 2012.
6. Седова Ж. И., Зайцева Н. В. Принцип эстоппель и отказ от права в коммерческом обороте Российской Федерации. М., 2014.
7. Тузов Д. О. Lex «quasi» perfecta? О новой редакции ст. 168 Гражданского кодекса Российской Федерации и фундаментальных ци-вилистических понятиях // Закон. 2015. № 9.
8. Тузов Д. О. Теория недействительности сделок: опыт российского права в контексте европейской правовой традиции. М., 2007.
ваний для признания оспоримой такой сделки недействительной не имеется.
Имплементация в российское гражданское право норм об ограничении оспаривания ничтожных сделок сопряжена с теоретическими трудностями в обосновании последствий их применения и влияния на юридическую силу сделки. Ситуация, связанная с невозможностью признания ничтожной сделки недействительной по тому основанию, что об этом недобросовестно заявляет сторона сделки, противоречит догматическим понятиям ничтожной сделки как сделки недействительной независимо от оспаривания или заявления об этом сторонами.
Bibliography
1. The Civil Code of the Russian Federation (Part 1) of 30.11.1994 № 51-FL // Collected legislation of the Russian Federation. 1994. № 32. Art. 3301.
2. On Amendments to Sections 4 and 5 of Section I of Part One and Article 1153 of Part Three of the Civil Code of the Russian Federation Federal Law № 100-FL of 07.05.2013 // Collected legislation of the Russian Federation. 2013. № 19. Art. 2327.
3. On the application by courts of certain provisions of Section I of Part One of the Civil Code of the Russian Federation: decree of the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation of 23.06.2015 № 25 // Bulletin of the Supreme Court of the Russian Federation. 2015. № 8.
4. The concept of development of civil legislation of the Russian Federation // Bulletin of the Supreme Arbitration Court of the Russian Federation. 2009. № 11.
5. Potapenko S. V., Zarubin A. V. Handbook of the judge on disputes about the right of ownership / ed. by S. V. Potapenko. Moscow, 2012.
6. Sedova Zh. I., Zaitseva N. V. The principle of estoppel and the denial of the right in the commercial turnover of the Russian Federation. Moscow,
2014.
7. Tuzov D. O. Lex «quasi» perfecta? On the new edition of Art. 168 of the Civil Code of the Russian Federation and fundamental civil concepts // Law.
2015. № 9.
8. Tuzov D. O. The theory of invalidity of transactions: the experience of Russian law in the context of the European legal tradition. Moscow, 2007.
