Эстетика простора (простота, пустота, чистота, воля) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ЭСТЕТИКА ПРОСТОРА

(ПРОСТОТА, ПУСТОТА, ЧИСТОТА, ВОЛЯ)

© С. А. Лишаев

В статье прелпринимается попытка лать аналитическое описание восприятия и переживания простора с позиций феноменологии эстетических расположений. Простор псслелуется как в концептуально-языковой, так и в опытно-эстетической перспективе. Особое внимание автор статьи обращает на соотношение простора и воли, стремясь к экспликации экзистенциального и смыслового параллелизма, характерного для этих концептов.

Ключевые слова: простор, эстетическое расположение, Другое, простота, пустота, чистота, воля.

Пространство, простор, влечение. С эстетическим (в концептуальных рамках эстетики Другого1) мы имеем дело тогда, когда нас что-то притягивает, влечет или, напротив, отталкивает, то есть когда нечто воспринимается нами как утверждающее или отвергающее человека в качестве Присутствия (Dasein).

Эстетику делает Другое. Если что-то влечет или отталкивает без видимых причин (не потому, что вредно или полезно, не на физиологических, психологических, экономических, политических и т. п. основаниях), это значит, что в предмете и — в то же самое время — в нас самих мы открываем что-то особенное, Другое по отношению к конечным, с необходимостью («законно») действующим на нашу психофизическую и социально-культурную природу

1 Изложение общих принципов эстетики Другого (феноменологии эстетических расположений) см.: Лишаев, С. А Эстетика Другого. Самара, 2000; Лишаев, С. А. Эстетика Другого: Эстетическое расположение и деятельность. Самара, 2003.

Лишаев

Сергей Александрович

доктор философских наук,

профессор

руководитель Центра

философских и эстетических

исследований

Самарская

гуманитарная академия

силам. Другое в чувстве — суть то, что ни к чему не сводимо и не из чего не выводимо, это не растворимый ни в качествах предмета восприятия, ни в способностях воспринимающего его субъекта метафизический «остаток». Эстетическое событие суть событие данности в предметном — беспредметного, в физическом — метафизического, в чувственном — сверхчувственного, то есть событие встречи с Другим в том или ином его чувственном образе. Другое беспричинно влечет или отталкивает, обнаруживая себя в сущем в модусах Бытия, Небытия и Ничто. Бытие влечет, ибо утверждает присутствие, Небытие и Ничто отталкивают, ибо отвергают человека в его «способности быть», присутствовать. Событием вле-чения-к или отшатывания-от различены и выделены особенный предмет (то, к чему тянет, или то, что отталкивает) и особенное, соответствующее предмету состояние, чувство. Одним из таких событийно конституируемых эстетических чувств и вместе с тем предметов восприятия как раз и является простор.

Слово «простор», в отличие от слова «пространство», обозначает чувственно конкретную, определенную пространственную данность («картину»), а потому простор эмоционально нагружен и привлекателен, он суть то, что влечет к себе. Мы любим простор и сопряженное с ним особое душевное состояние. Во всяком случае, семантика «простора» показывает, что в русской культуре и, соответственно, в языке, с простором связано представление о чем-то «очень хорошем», о том, что хочется чувствовать «снова и снова»2.

Именно эмоциональное «излучение», исходящее от простора, отделяет его от «пространства вообще». Словом «пространство» мы пользуемся преимущественно в рамках той или иной профессиональной (философской, научно-познавательной, технической и т. п.) деятельности и редко прибегаем к нему в повседневной речи и в художественных текстах. К слову «простор», напротив, реже обращаются в рамках специальных (профессиональных) языков, но зато часто используют его в повседневной речи и в

2 Интересный и содержательный анализ простора и, в частности, рассмотрение инкорпорированной в его семантику положительной аксиологии можно найти в трудах отечественных лингвистов. См.: Шмелев, А. Д. Пространственная составляющая «русской души» // Русский язык и внеязыковая действительность /А. Д. Шмелев. М., 2002. С. 347—353.

3 Об этом свидетельствуют, в частности, данные, приводимые в «Частотном словаре русского языка». Эти данные указывают на то, что «простор» чаще встречается в художественной прозе (21 раз на 1056000 словоупотреблений, пространство — 14), в то время как «пространство» — в научных, публицистических и газетно-жур-нальных текстах (соответственно: 53 и 13 раз). (См.: Частотный словарь русского языка. М., 1977). Когда мы произносим слово «пространство», то, скорее всего, имеем в виду философское понятие, категорию пространства (пространство вообще). Если же речь идет о чем-то интеллектуально или чувственно более определенном, то слово это всегда требует уточнения: не просто «пространство», а пространство Эвклида/Лобачевского, математическое пространство, космическое пространство, закрытое пространство, пространство, занятое жилым массивом и т. д. Когда мы произносим слово «простор», то всегда «видим» то, о чем говорим: перед нами опре-

художественной литературе, особенно в поэзии3. И если пространство на протяжении веков было предметом пристального внимания как со стороны философов, так и (в своих особых аспектах) со стороны ученых разных специальностей, то феномен простора — как феномен экзистенциальноэстетического порядка — до сих пор не привлекал к себе внимания философского сообщества.

Пока что просто зафиксируем различие двух близких концептов: «пространство» — куда более отвлеченный, рационализированный и, соответственно, «охлажденный» концепт по сравнению с чувственно-конкретным и эмоционально потенцированным «простором». Так что же он такое — простор как эстетический феномен? В чем состоит его притягательность, где и в чем источник его «эстетической силы»?

Чистое пространство простора. Пожалуй, в первом приближении, простор можно охарактеризовать как открытое (свободное) и обширное, широкое пространство. Это — в современном русском языке — его первое, основное значение. Второе, также весьма широко используемое в речевой практике значение — свобода, приволье, раздолье*... Таким образом, семантика простора двухполюсна; первое значение отсылает к «физике» его восприятия, к тому, что видит человек на открытом месте, второе — к его «метафизике», к тому, кок он переживает открытое пространство, что он в этот момент чувствует. Причем физика простора неотделима от его метафизики: оба значения слова «простор» указывают не на то, что происходит в разное время в разных обстоятельствах, а на то, что происходит одновременно и в одном месте (в-месте). Если мы говорим о расстилающемся перед нами широком, обширном пространстве, то у нас невольно возникает представление о воле, о свободе, и, наоборот, когда мы говорим «воля», «на волю», «приволье», мы тут же видим широкое, свободное пространство с плавающими в синеватой дымке — далеко-далеко, у самой линии горизонта — лесами или бескрайнее, мерцающее в отсветах солнечного света море...

Физика простора неотделима от его мета-физики, но в то же время -она от нее отлична. Семантическая двойственность простора указывает на то, что в русской культуре простор рассматривается как эстетический феномен, как чувственная данность, с которой сопряжен сверхчувственный («духовный») опыт. Очевидно, что духовный смысл простора не есть смысл, придаваемый ему «извне», и что его исток коренится в самом вос-

деленное (чувственно-определенное) пространство особого типа. Сказав «простор», мы представляем себе степь, «бескрайнее поле» или морскую гладь, спокойное течение большой равнинной реки...

4 «Простор,-а, м. 1. Свободное, обширное пространство. <...> 2. Свобода, раздолье» (Толковый словарь С. И. Ожегова и И. Ю. Шведовой. Цит. по: Большой электронной энциклопедии Кирилла и Мефодия, 2003). Точно также толкуют это слово и другие словари. См.: Лопатина В. В., Лопатина Л. Е. Русский толковый словарь. М.,

1994, С. 542; Комплексный словарь русского языка. М., 2001; Словарь русского языка в четырех томах. Т. 3. М., 1983. С. 527; Толковый словарь русского языка / под. ред. Д. И. Ушакова : в 4 т. М., 1994. С. 1011, и др.

приятии простора. Другое, особенное в просторе присутствует в нем тогда, когда он дан (переживается) не просто как «обширное пространство, открытое для обзора», а как что-то неотразимо привлекательное. Дать эстетический анализ простора — значит выявить соотношение чувственноопределенной, наглядной «фактуры» этого феномена с той мета-физичес-кой ее составляющей, которая обнаруживает себя через нее и в ней «во плоти», телесно.

Теперь вопрос об онтолого-эстетической конституции простора можно поставить так: с чем же сопряжено чувство радости и душевного подъема в момент, когда мы созерцаем открытое, свободное пространство, чем влечет нас простор, с чем мы здесь встречаемся?

Открытое пространство — это пространство предельно простое, бедное. «Односложнее» простора (по количеству информации, «считываемой» с него глазом) человеку (в среде его повседневного обитания), пожалуй, — не найти. Ведь для того, кто рожден ходить по земле, ничего проще, чем земля, расстилающаяся перед ним, — нет. Линия горизонта, «краешек земли» и никаких дополнительных «членений» земной тверди. Что может быть проще отделенности земли (воды) от неба? Под простором подразумевается открытое, обширное пространство, воспринимаемое по горизонтали. На просторе ничто не нарушает чистоты зрительного поля, по которому туда и суда, слева — направо, справа — налево гуляет наш не встречающий преград взгляд. Передний план открыт и линия горизонта, магический «край земли» ничем не застланы, хорошо «читаются» глазом и явлены нам в своей максимально возможной для «чувственного взора» чистоте. Не что-то где-то в чем-то обнаруживает себя на просторе, а само чистое пространство как простирание, как раскрытие света по его сторонам.

На просторе доминирует горизонталь, а в пределах горизонтали — ширь и только потом — даль. Вертикаль задействована в чувстве простора лишь косвенно, поскольку взгляд привязан к линии горизонта как к единственной определенной, а потому акцентированной для него линии, вдоль которой он (волей-неволей) перемещается. Горизонталь присутствует в нашем восприятии всегда, так что добавление каких-либо фигур (объемов, плоскостей, линий) как чего-то на земле стоящего (особенно на переднем или на среднем плане) означало бы уже усложнение структуры пространства по сравнению с простотой простора. Как только на ближнем плане появляется «нечто», мы сразу же начинаем оценивать то, насколько велик предмет, какова его высота и т. д. Простор — это простое пространство или... пространство как таковое5.

6 Срезневский указывает на пространство как на первое значение слова «простор», а пространство он, в свою очередь, толкует через простор (первое значение «пространства») и простоту (последнее, 8-е значение в словарной статье) (Срезневский, И. И. Словарь древнерусского языка. Т. 2. Часть 2. М., 1989. С. 1577, 1579). Эти и другие языковые данные указывают на изначальное единство «простора» и «пространства» и их семантическую сопряженность с этимологически родственной им простотой (См: Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка : в 4 т. Т. 3. СПб.,

Но ведь простота, безыскусность есть — в пределе — пустота, незапалненностъ6. Пустота простора впускает. На просторе пространство воспринимается как впускающее, то есть как дающее место, дающее возможность быть, присутствовать. Впускает же то, что не занято, свободно, пусто. Пускает, дает место ни-что, пустота. «Что-то» не впускает. Что же впускает простор? Пустота простора впускает возможность. Простор — это впускающее пространство, пространство как опыт, как чувство, как расположение. Простор — не «какое-то» пространство, а пространство как таковое, возможность быть у места, возможность быть уместным. Простор — это пространство как эффект впускающей вещи простоты (пустоты) ни-что.

В случае с простором как эстетическим феноменом мы имеем дело с пространством как таковым, то есть не с теми или иными местами и телами, не с определенными направлениями и сторонами того, «что» простирается, а с самим простиранием, с пространством в его чистоте-про-стоте, с рас-про-стертостью земли как положительной ВОЗМОЖНОСТЬЮ спе-цифически-человеческого существования «в чем-то», «где-то», «с чем-то» или «с кем-то».

Внимание толкователя простора (в интересующим нас онтолого-эсте-тическом контексте) не может не привлечь одно из значений слова «чистый»: чистый — значит свободный, открытый, ничем не занятый («чис-

1996. С. 380). Фасмер толкует прилагательное «простой» (др.-русск. простъ) как «прямой, открытый, свободный, простой» (Там же. С. 380).

6 «Пустота», возможно, находится в еще большей (или, по крайней мере, в такой же) близости к простору и пространству, чем «простота». Очевидно, что если мы определяем простор как открытое, свободное пространство, то мы определяем его через «пустоту», через «пустое», «не занятое». Первые значения в толковании на простор и пространство в «Словаре народных говоров» практически идентичны. «Простор, м. 1. Пустое, порожнее место. Последний простор в каретнике заняли, не поворотиться. Дай простор! Отойди, посторонись. Даль. <...> Пространство, ср. 1. Пустое, ничем не занятое, свободное место. Даль. Строят байну: передок, сенцы, а само пространство — баня» (Словарь русских народных говоров. Вып. 32-й. СПб., 1998. С. 250—252). Заслуживает внимания приводимое в этом же словаре второе значение слова «простота»: «2. Свободное пространство, простор. Простоты в кладовых много. Даль. В комнатах-то у ей простота, красота. Арх., 1970» (Там же. С. 251).

Но, пожалуй, ярче всего единство простора, пространства и простоты-пустоты представлено у В. И. Даля, на которого так часто ссылаются авторы «Словаря народных говоров»: «Простор м. — простое, пустое, порожнее, ничем не занятое место, относительная (не безусловная) пустота; пространство по трем размерам своим; // досуг, свободное, праздное время; // свобода, воля, раздолье, пртвп. гнет, стесненье» (Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. Т. 3. М., 2001. С. 856). Как видим, семантика простора в толковании Даля недвусмысленно указывает на укорененность всех значений этого слова в ни-что: в пустоте, простоте и в воле. Ничто — это отсутствие препятствий (не важно — в пространстве или во времени). Правда, Даль отмечает, что простор — суть относительная, не безусловная пустота. Но, как мы пытаемся показать в этой статье, когда простор становится эстетическим расположением, барьер условности, относительности преодолевается: мы воспринимаем простор как чистое (простое, пустое) пространство (подробнее об этом см. ниже).

тое поле», «ледокол идет чистой водой», «чистый путь»)7. Но «чистый» — это еще и совершенный», «абсолютный». Простое пространство, простор — это чистое пространство (чистое пространство как восприятие, как расположение души). Простор есть чистое пространство и в смысле его простоты-пустоты, и в смысле его безусловной выполненности, свершен-ности как внутреннего содержания восприятия ландшафта. Причем здесь для нас важно то обстоятельство, что простор как эстетическое расположение удерживает чистое пространство не усилием мысли, не в умозрении, а чувственно, в чувственном созерцании. Его чистота — не результат дискурсивной возгонки-перегонки пространственного представления в чистое философское понятие, а непроизвольная (эстетически-событийная) очистка конечного, чувственного созерцания определенного пространства в эстетическое созерцание чистого пространства (пространства в точке его начала).

Пространство (не форма, не система форм!) в его чистоте-про-стоте — вот предмет нашего созерцания на просторе. «Чистое пространство» может, как показывает наш эстетический опыт, не только мыслиться, не только присутствовать в качестве философской идеи, но и быть предметом эстетического опыта. Восприятие простора суть восприятие чистого пространства, как имеющего вид (образ, форму). И это парадокс: мы созерцаем вполне определенное по своей структуре и «текстуре» пространство, но при этом воспринимаем его как «чистую» пространствен-ность, как возможность простирания8.

О просторе как эстетическом феномене речь может идти тогда, когда «имеет место» эстетическое событие восприятия «свободного, обширного пространства» в качестве «чистого пространства», когда пространство переживается нами, актуально дано нам как не-объятпое. И хотя с точки зрения науки и здравого смысла ни одно из окружающих нас пространств в принципе не может быть «не-объятным», «без-граничным», «бес-конечным», однако в силовом поле просторного расположения оно - фактически - переживается нами как необъятное и бесконечное в момент, когда (и «до тех пор, пока») оно есть для нас чистая распростертость, безусловная возможность иметь место.

Но конечное пространство, окружающее человека, может восприниматься как актуально бесконечное только в том случае, если сама актуальная бесконечность во-образится или, лучше сказать, расположится в со-

7 См.: Толковый словарь русского языка / под. ред. Д. И. Ушакова. Т. 1-4. М., 1935-1940. Т. 4. С. 1281—1283. О продуктивности в древнерусском языке этого значения слова «чистый» в древнерусской речи формах его присутствия в современном русском языке см.: Яковлева, Е. С. О концепте чистоты // Логический анализ языка: Языки этики. М., 2000. С. 208—209.

8 Впрочем, здесь мы имеем дело с общеэстетическим парадоксом чувственной данности Другого. Разве чистая красота как абсолютное совершенство формы, переживаемая в созерцании чувственно данного предмета, — не парадокс? И разве возвышенное как переживание чего-то безусловно большим/мощным (возвышенность грозы, урагана, звездного неба) — не парадокс? То же относится и к опыту чистого времени в таких расположениях как ветхое, юное и мимолетное.

зерцаемом им пространстве и, стало быть, в самом человеке как чувствительным существе (в том, кто способен чувствовать). Переживание простора как без-мерного (не имеющего меры) свидетельствует об эстетическом преодолении барьера относительности, релятивности, а оно, в свою очередь, свидетельствует о том, что Другое или Иное (Ни-что) — есть, что оно эстетически открывает-ся нам, среди прочего, и в таком расположении, как простор. Преодоление барьера относительности можно было бы также назвать событием эстетического перехода, которое в нашем случае знаменует преодоление относительности чувственного восприятия окружающего в режиме восприятия его «широты».

Простор как опыт чистого пространства, как чувственная данность того, из чего сущее «имеет место», из чего оно существует, может быть осмыслен и описан как чувство возможности: возможности быть там или здесь, двигаться туда или сюда. Уже данность человеку пространственных форм указывает (для мыслящего) на его внеположность (трансцендентность) миру тел и мест как таковых. Следовательно, когда мы переживаем не то или иное пространство, а начало, из которого оно разворачивается «перед нами», мы имеем дело (эстетически, через чувство) с возможностью самих себя, с чем-то таким, благодаря причастности чему мы в мире присутствуем, но что обычно от нас скрыто, что не часто оказывается «предметом» восприятия.

Итак, простор влечет к себе, потому что мы обнаруживаем в нем нечто особенное, и это особенное достигает в чувстве простора той безусловности, которая свидетельствует о том, что беспредметным предметом нашего чувства оказалось Другое. В этом расположении не мы открываем Другое, а Другое открывает-ся нам в условном — как безусловное, в сущем — как не-сущее. Но расположенность Другого в «силовом поле» простора - это его типологически особая эстетическая расположенность, отличающаяся от того, каким образом Другое обнаруживает-ся в таких расположениях, как ветхое, юное, мимолетное, затерянное, прекрасное, возвышенное, ужасное, страшное, тоскливое и др. Здесь, на просторе, Другое обнаруживает себя как простирание, заявляет о себе в восприятии широко-открытого пространства в момент, когда свершается эстетический переход и человек, воспринимая простор, воспринимает его как бесконечный, безграничный, чистый. В опыте простора человек находит себя как у-местное существо, как место-имения-места.

Простор и воля. Выше мы уже говорили о том, что переживание простора может быть истолковано как чувство возможности иного: в нашем случае — возможности по своему желанию занять то или другое место. Возможность беспрепятственного перемещения связывается в нашем сознании с такими концептами, как свобода и воля. Именно их я и хочу теперь «ввести в игру». Сделать это тем более необходимо, что толковые словари определяют простор через свободу и волю (как «приволье», «раздолье» или просто как «волю», «свободу»9), а устная и письменная речь

9 Многие толковые словари ХХ-ХХ1 веков интерпретируют слово «простор» через свободу и только затем — через приволье, раздолье, волю (про эту последнюю иногда и вовсе забывают). Тем не менее, многие деятели отечественной культуры и уче-

демонстрирует едва ли не синонимию простора и воли: «а там, за рекой, его ждали, он верил в это, простор и воля», «ветер на просторе гуляет вольно», «каждые выходные, устав от сутолоки и суеты, горожане едут, в поисках простора и воли, за город» и т. д.

Простор — это возможность беспрепятственного движения «в любую сторону». Если концепт воля указывает на 1) желание и на 2) возможность/силу его осуществления, то ясно, что жить «по своей воле» оказывается тем затруднительнее, чем больше встречается ей (воле) природных и социальных препятствий в виде гор, оврагов, лесных зарослей..., улиц, других людей (воль), социальных институций... Эта добровольно и/или принудительно (волей-неволей) поставленная в определенные рамки воля оказывается (в условиях семьи, деревенской общины, города, государства) или неволей, или свободой как добро-вольно наложенным на собственное «хочу/не хочу» ограничением (первым таким ограничением было, вероятно, ограничение полового влечения, похоти). Свобода в этом смысле — это воля в культуре, воля, сама себя ограничивающая, это добро-вольное у-держивание себя «в рамках». Если желание (побуждение, влечение) по своей природе непроизвольно, спонтанно, то волю можно определить как осознанное желание (вот этого хочу!) и как опосредованную сознанием силу-способность осуществить желаемое.

Воля, которая, в качестве силы-способности достигать-получать желаемое (именно она лежит в основании так называемых волевых качеств личности), дистанцирована от самого желания как душевного состояния актом его осознания и которая может быть направлена человеком, руководствующимся теми или иными религиозными, моральными, правовыми и др. идеями (принципами), на ограничение-подавление «беззаконных желаний», суть что-то иное, другое, чем само это предметно-ориентированное желание. Воля как сила-способность к осуществлению желаемого, отделимая (отделенная) от самого желания (всегда какого-то), может быть определена как ни-что, как Другое желанию, хотению, следовательно, — телу. Такую укорененную в Ничто способность Н. А. Бердяев назвал первой или иррациональной свободой, но мне кажется, что, мысля по-русски, здесь было бы уместнее говорить о воле (о чистой воле, о воле в ее истоке). А постольку, поскольку воля руководствуется принципом (религиозным, моральным, правовым), можно говорить о свободе как о воле, осуществляющей контроль над желаниями (о воле-свободе): одни желания воля-свобода допускает и осуществляет, другие ограничивает, третьи — не допускает вовсе. Эту свободу (как свободу выбора) Бердяев назвал второй, рациональной свободой.

ные-гуманитарии указывали, во-первых, на необходимость отличать свободу от воли и, во-вторых, на семантическую родственность лингвоспецифичных концептов «простор» и «воля» (об этом, в частности, говорили В. Вейдле, Д. С. Лихачев, И. Б. Левон-тина, А. Д. Шмелев, А. Вежбицкая, и др.). Мы полностью солидарны с этой хорошо подтверждаемой языковой практикой позицией и считаем правильным толковать простор через волю, а не через свободу и выражаем свое согласие с той точкой зрения на соотношение простора и воли, которая была высказана А. Д. Шмелевым (См.: Шмелев, А. Д. Указ. соч. С. 343—347).

Просторность и простор, свобода и воля. У обузданной воли или, точнее, свободы имеется пространственный эквивалент — пространство улиц и площадей, пространство интерьеров жилищ и общественных зданий, производственных и конторских помещений. В той мере, в какой эти замкнутые пространства воспринимаются как просторные, они эквивалентны свободе. То, что воспринимается как просторное, всегда относительно, условно в своей открытости и обширности (эта улица широкая, а та — еще шире, эта площадь просторна, а та — еще просторнее), пространство воспринимается здесь как открывающее большие возможности для произвольного движения в определенных рамках. Просторное суть эстетический эффект относительно свободного и обширного пространства. Его можно понять как пространственный аналог свободы. Просторное дает переживание пространства как простирания, но простирания в определенных рамках и перспективах. В просторном расположении мы воспринимаем не пространство как таковое, а его особенную (просторную) форму. Соответственно, его восприятие как возможности движения ограничено здесь спектром определенных траекторий пространственного перемещения: возможность занять другое место в ее чистоте (простор) не становится здесь «предметом» эстетического переживания.

Когда мы имеем дело с простором как таковым, а не с более или менее просторным пространством, то опыт чистого пространства оказывается вместе с тем и опытом чистой воли («иррациональной свободы»), переживаемой как возможность и способность (сила, мочь-мощь) само-определения, как возможность произвольного расположения «в» пространстве. Воля, прочитываемая в опыте чистого пространства (простора), это не переживание возможности выбора среди нескольких имеющихся дорог-путей (витязь на распутье), а переживание возможности отделения пути от беспутья «первым шагом». Куда пойду, там и дорога. Моя дорога.

Следовательно, чувственно переживаемое в опыте простора пространство как возможность занять (любое) место есть в то же самое время переживание воли не как уже определившейся и ограниченной предметом желания, а воли в ее чистоте, воли как свободы от желаний, как возможности реализовать любое желание (возможности сделать шаг в любом направлении). Отсутствие внешних препятствий для движения (ситуация свободного, открытого пространства), когда «не видно» никаких особенных предметов, на которых мог бы фиксироваться взгляд и которые могли бы рассматриваться как цель движения, благоприятствует эстетической актуализации переживания воли как чистой возможности иного.

В «просторе» актуализируется Другое, без которого нет само-ограни-чения, само-организации, свободы, но Другое-как-воля не есть какой-либо порядок. Воля — сама по себе — может быть как волей к порядку, так и волей к нарушению порядка. Феномен простора можно, таким образом, осмыслить в качестве эстетического события открытия воли как основания свободы.

Еще не реализованная (и тем самым еще не закрывшаяся, не о-пре-дел-ившаяся) возможность — вот «что» мы чувствуем, когда захвачены

простором, когда вовлечены в него, увлечены им. Здесь мы чувствуем, что мы — можем мочь, поскольку в фокусе нашего внимания оказался странный «предмет» — исток свободы, первородная воля. Любое ограничение возможности сменить место, наложенное на человека вопреки его желанию, воспринимается как ограничение воли, то есть... как неволя. Вынужденная привязка к одному месту (к нескольким определенным местам), перемещение по одному и тому же или по разным, но не мной избираемым маршрутам (семейная жизнь и связанные с ней обязательства, работа, дом с набором комнат, город, разделенный на улицы, на кварталы) — это тот социальный порядок, который человек хоть и сознает необходимым, «неизбежным», должным, но который тем не менее время от времени угнетает его так же, как угнетает стеснение дыхания, теснота, неволя. Когда человек эстетически воспринимает открытое пространство (простор), он вырывается — в силовом поле эстетического события — по ту сторону ограничений, накладываемых на него социокультурным порядком с эстетически соответствующим ему размежеванием жизненного пространства на улицы, площади, дома, комнаты, etc.

Таким образом, простор получает двойное истолкование: во-первых, в терминах пространства (возможность иметь/занять место) и, во-вто-рых, в терминах воли (возможность трансцендирования). И хотя второе логически включает в себя первое (возможность иметь/занять место есть лишь одна из форм экстатичности человеческого существования), но эстетически приоритет будет иметь истолкование в терминах пространства, поскольку опыт «чистой возможности» на уровне чувственного восприятия сопряжен с открытым и обширным пространством, с простором, с ширью и далью.