CC BY
42
ДК 81.38
Н. С. Цветова
Эстетика медиаречи: к вопросу о лингвостилистическом статусе проблемы
Автор предпринимает попытку обозначить дискуссионное поле, связанное с проблемой эстетизации медиаречи. Основная идея статьи основана на убеждении в том, что лингвостилистический статус данной проблемы формируется в контексте мировой и национальной риторики, обусловлен не только научной традицией, но и речевой ситуацией в современном медийном пространстве. Эта ситуация характеризуется общим падением уровня профессиональной речевой компетентности, усилением воздействующей направленности медиатекста, активным использованием манипулятивных речевых технологий, но потребности современной массовой аудитории обусловлены заложенными в национальной культурной традиции представлениями об эффективной публичной речевой коммуникации как полезной и доставляющей удовольствие, то есть эстетически значимой.
Ключевые слова: метакатегория, сущность эстетического, приемы и средства эстетизации, речевое воздействие, адресат.
N. S. Tsvetova
Media speech aesthetics: on the lingual-stylistic status of the problem
The author attempts to outline the discussion field connected with aestheticising media speech. The main idea of the article is that the lingual-stylistic status of this problem is formed within the framework of international and national rhetoric and is determined not only by scientific tradition but also by speech circumstances in modern media space. These circumstances are characterised by the generally low level of professional speech competence, focusing on the increasing impact of mediatext, using manipulative speech strategies. However, the demands of the modern mass audience are governed by the inherent national cultural tradition and the ideas of effective public speech as useful and enjoyable, i.e. aesthetically significant.
Key words: metacategory, essence of aesthetic, aestheticising methods and means, linguistic manipulation, addressee.
Актуальность рассматриваемой проблемы связана с конфликтностью установки современной лингвостилистики на выявление эстетического спектра функционирования слова в современном российском медийном пространстве. Основная цель данного исследования - преодоление данной конфликтности и выявление перспективности заявленного аналитического подхода.
Преодоление оппозитивных подходов и установок в научном дискурсе, прежде всего, предполагает нейтрализацию теоретически значимых проблемных зон. В интересующем нас случае первая из такого типа проблем связана с произошедшим в ХХ в. изменением предмета и объекта эстетики, с интеграцией эстетики и филологии, культурологии, социологии и психологии. Современная эстетика - своеобразная гипернаука. А если мы отвергаем обозначенную Томасом Монро возможность предания забвению такого предрассудка старой эстетики, как категориальное мышление, то эстетическое в современном понимании - метакатегория. Одно из следствий обозначенного понимания феноменальности эстетики как научной отрасли - лояльное отношение специалистов и массовой аудитории к суждениям об
эстетизации быта, повседневности, власти, даже зла, насилия и разрушения. Тут следует заметить, что включению в эстетические характеристики не только прекрасного, но и безобразного, возвышенного и низменного, трагического и комического активно способствовала медиасреда, испытывающая мощное влияние идеологии постмодернизма и массовой культуры.
Но данный конфликт преодолевается, если вспомнить, что исторически сущность эстетического постигалась в ходе анализа категории прекрасного, без отрицания возможности признания эстетичным текста о безобразном в случае, если сверхзадачей его является искоренение безобразного [2, с. 46-57]. Например, можно было бы говорить об эстетических качествах телетекста под названием «Дом-2» при условии, что сверхзадачей такого типа текста должно было бы быть искоренение безобразного, а не идеализация его, как это происходит сегодня. Г. Гачев писал о том, что острота, каламбур - форма эстетической деятельности, осуществляемой по законам комизма, если в такой форме в виде идеала или отточенной речевой формы присутствует прекрасное начало [цит. по 2, с.68]. Но тексты данного типа требуют осо-
© Цветова Н. С., 2016
бого внимания, особых аналитических подходов и методик.
Вторая проблемная зона возникает при попытках соотнести эстетические знания и представления с речевой деятельностью в медиасфере и связана почти с всеобщей убежденностью в том, что эстетически значима только поэтическая, литературно-художественная речь. Убежденность эта начала формироваться еще в начале прошлого столетия с публикацией работ Л. В. Щербы, Г. О. Винокура, А. М. Пешковского, посвященных «эстетике языка», при обсуждении исследований статьи француза А. Мейе (1925). Определенное влияние на современный взгляд в аспекте данной проблемы оказали Р. Якобсон, Н. Хомский, которым принадлежит идея «организованного насилия» (выражение Р. Якобсона) над языком в художественном творчестве. Чуть позже Ю. Тынянов, Б. Гавранек, Я. Мукаржовский, Р. Левин, М. Бирвиш, В. П. Григорьев, Л. А. Новиков и др. писали о процессе преобразования некоторых элементов художественного текста путем применения определенного набора приемов в эстетический знак, преодолевающий или разрушающий автоматизм употребления слова. К середине века в России популярными становятся работы Б. А. Ларина, посвященные «эстетическому значению слова». Но, как значительно позже признал Т. Ван-Дейк, этому направлению так и не удалось создать поэтическую грамматику, выявить правила, форматирующие процесс метафоризации [4, с. 5-35].
В результате сегодня мы имеем определенный набор соответствующих абстракций («эстетическое воздействие текста», «эстетическое понимание внутренней формы слова», «эстетический потенциал слова и текста», лингвоэстетика (В. В. Фещенко)), который используется при описании литературно-художественного текста. Несмотря на то, что современная разобщенность исследователей, малые тиражи научных изданий, только формирующееся и технологически плохо разработанное глобальное информационное поле не дают возможности в деталях представлять идеологию научного сообщества, смею предположить, что для большинства филологов только поэтический язык, художественная речь по-прежнему являются элементами эстетически значимого пространства. Сегодня мало кто решится утверждать вслед за С. А. Кравченко: «Журналист должен уметь говорить красиво - чтобы его было "вкусно" читать» [8, с. 87]. Объясняется эта позиция предельным прагматизмом сверхзадачи журналиста - «создать текст, максимально понятный
массовому читателю» [7, с. 25]. Действительно, есть ли смысл в рассуждениях о «живой прелести» (выражение О. Э. Мандельштама) современного журналистского слова, если институциональной характеристикой медиатекста признана его утилитарность, общим местом является признание онтологической прагматичности медиаре-чи. Вырабатывая свое отношение к этой точке зрения, мы должны вспомнить о ее противниках. Среди них есть весьма авторитетные. Например, Сократ, отождествлявший прекрасное и полезное, утверждавший одним из критериев красоты - целесообразность, соответствие своему назначению. Наши сомнения мог бы поддержать М. Каган, не раз напоминавший о том, что, например, надгробия Микеланджело - объект, обладающий высочайшими эстетическими характеристиками, создававшийся по законам утилитарности.
Трудность третья обусловлена еще одним, почти массовым убеждением. Суть этого убеждения (или предубеждения) в следующей констатации: эстетизация речи - прежде всего, является результатом ее метафоризации. Если учитывать уровень деградации речевой формы современного журналистского текста, то появятся основания скорее для дискуссии об окончательной деэстетизации журналистского творчества. Эта позиция также не выдерживает серьезной критики, ибо уже Платон и Аристотель прекрасно понимали, что метафори-зация ораторского текста, в отличие от поэтического, осуществляется по иным законам, ибо ораторская метафора должна «обладать ясностью, приятностью и прелестью новизны» [1, с. 270]. Порядок расположения требований в данном случае важен. Еще значительнее в этом отношении идеи М. В. Ломоносова, заметившего, что читатель постигает любой текст не только рационально (он хочет «услаждаться наружной прелестью художественного произведения» - «разуметь красоту» [3, с. 82], но в то же время оценившего способность метафоры провоцировать «затемнение» мысли и таким образом предвосхитившего современное понимание манипулятивных возможностей самого востребованного в процессе тексто-порождения речевого средства [Там же].
Можно проверить актуальность точки зрения классиков при сравнении функций и смысловой структуры метафоры журналистской и поэтической. Например, несколько лет назад в одной из аналитических статей М. Чаплыгиной, опубликованных в «Огоньке», была использована такая метафора - Супруге мэра достались самые сочные фирмы. Прилагательное сочные использовано с
нарушением принципа сочетаемости. Но в результате нарушения нормы журналистке удается транслировать значительные смыслы. Прагматика использования метафорического определения-эпитета связана с выражением оценки деятельности мэра, поведения его супруги, их взаимоотношений, общей ситуации в городе, с точностью выражения оценочной интенции при минимальном использовании языковых ресурсов, а также с возможностью избежать ответственности в случае возникновения постпубликационной активности персонажей. Эстетическое же впечатление обусловлено и ясностью транслируемых смыслов, и «прелестью новизны» предложенной речевой формы.
Иное дело - функционирование метафоры как стимула эстетического переживания в художественном тексте. Ключевые метафоры могут становиться средством выражения художественной философии, даже если возникают при минимальных нарушениях речевой нормы или при их отсутствии. У В. Распутина в последнем рассказе «Видение» есть пейзажная зарисовка, смысловым центром которой становится глагол хороводиться, использованный в переносном значении: «Горячо рдеют леса, тяжелы и душисты спутанные травы, туго звенит, горчит воздух и водянисто переливается под солнцем по низинам; дали лежат в отчетливых и мягких границах; межи, опушки, гребни - все в разноцветном наряде и все хороводится, важничает, ступает грузной и осторожной поступью... [10, с. 451].
Глагол «хороводится» в этом пейзаже фиксирует основную, если не единственную форму существования природы («все хороводится»); с его помощью воспроизводится принцип структурирования пространства (хороводятся и «межи, опушки, гребни» - опорные точки окружающей реальности); восстанавливается главный принцип организации земного времени (хороводом, в точном соблюдении установленных вечностью интервалов сменяют друг друга времена года, уплывают годы, месяцы, часы, дни и минуты - улетают осенние листья как знаки уходящего времени). Не обходит писатель и солярную символику хоровода - завершает пейзаж описанием солнца: тихого и слабого, с четким радужным ободом [10, с. 451].
Форматирование многокомпонентного лекси-ко-семантического поля, ядром которого становится глагол «хороводится», осуществляется В. Распутиным в соответствии со сложнейшим процессом восстановления в сознании персонажа
глубоко архаичного восприятия реальности и видения жизни как бесконечной цепи неразрывных явлений, событий, каждому из которых свой черед, а черед этот устанавливается незыблемыми законами природы, символом которой становится поздняя просветленная осень, «крепко обнявшая весь расстилающийся» [10, с. 446] перед человеком мир. Метафора превращается в средство постижения глубины окружающей реальности и сложности человека - онтологии бытия, запускает в сознании читателя мощнейший механизм самопознания, то есть выполняет познавательную и преобразовательную функции.
Эстетический потенциал слова-образа связан с идеальностью оживляемых представлений и поддерживается всеми компонентами контекста, даже интонационным рисунком повествования, напоминающим о гармонии музыкального, песенного сопровождения движения в хороводе, о благородстве и сдержанности, о спокойствии и смысловой насыщенности хороводов северных. Благодаря интонации текст обретает особую жизненную силу, рождая особый настрой, особое ощущение бытия - сложнейший «комплекс человеческой чувственности и идеологии, в котором природное неотделимо от социального, телесное от духовного» [6, с. 94]. Так, у Распутина в контексте художественного высказывания слово, изначально лишенное эстетической ценности, обретает эстетическое значение, которое определяет его суггестивные возможности - способность вызывать эмоции, заражать определенным отношением к жизни; гедонистические - доставлять радость, приносить наслаждение; коммуникативные - открывать читателю новые возможности для диалога с окружающей его реальностью, с автором; эвристические - способствовать открытию в изображаемой действительности нового, неизведанного.
И художник, и журналист использовали концептуальные метафоры, на которых было сфокусировано внимание читателей, но в журналистском дискурсе метафора прагматично участвовала в процессе формирования идеологического смысла текста, была обращена к читательскому разуму, который отдает предпочтение ясному, четкому, логически выверенному высказывания. В высоком литературном тексте концептуальная метафора была нацелена на воздействие, на ментальную зону веры, которая в русской культуре базируется на эстетической категории прекрасного, обращена к сердцу.
Наши наблюдения заставляют нас предполагать, что минимизация метафорического напряжения современного журналистского текста должна объясняться это не только падением речевой компетентности журналистов, но и деградацией или упрощением транслируемых журналистикой смыслов. Действительно, идеолог «нового реализма» З. Прилепин публикует эстетически безукоризненные литературно-критические эссе, потому что ему есть что сказать своему читателю. З. Прилепин избирает имеющую глубокую интен-циональную обусловленность поведенческую стратегию, он действует не просто как агитатор или аналитик. Он становится медиатором нового искусства и для выполнения этой функции трансформирует речевую форму привычного жанра эссе, стремясь к предельной точности выражения рожденных серьезными раздумьями смыслов, которые должны провоцировать не действия, а читательскую рефлексию, связанную с онтологически значимыми проблемами, и высочайшую авторскую ответственность за каждое произнесенное слово, за соответствие высоте предмета речи. Наиболее очевидным материальным выражением этой сложнейшей интенциональности становится эстетизация речевой формы эссе, которая проявляется в самых разнообразных приемах и лексических предпочтениях.
Первое, что бросается в глаза при аналитическом чтении прилепинских литературных эссе, -афористичность письма. «В мире все меньше чувствуется наличие законов, сдерживающих нас и дающих нам право быть человеком, жить человеком и любить человеком» [9, с. 25] - это, например, сентенция из эссе, посвященного «дежурным» романам прозаиков второго ряда. Понятно, что такого масштаба обобщения не могут быть результатом журналистского «наскока».
На уточнение глубочайших транслируемых смыслов у Прилепина работают многочисленные разнотипные повторы, создающие особый ритм, выводящий прилепинские тексты из лихорадочной темпоральности журналистского дискурса. Вполне логично, что предпочтение он отдает градациям. Например, этот прием становится эстетически безукоризненным средством выражения авторской оценки нового романа Архангельского -«не кислит, не горчит, не пьянит» [9, с. 25]. И такого типа речевые средства доминируют, несмотря на синтаксическую строгость письма, вполне соотносимую со стремлением к предельному аскетизму, не позволяющему размениваться
на бессмысленное украшательство, которое часто провоцирует читательское раздражение.
Правда внимательный аналитик немедленно может предъявить многочисленные фрагменты из анализируемых текстов, в которых основная смысловая нагрузка на тропах, что, как правило, свидетельствует о присутствии иных целей, кроме логического изложения. При желании так же легко можно обнаружить компрометирующие качественную журналистику примеры «свирепствования словом», как сказали бы наши предки в эпоху Владимира Мономаха. Так, о герое романа Сам-сонова З. Прилепин пишет: «...когда Камлаев, знающий о том, что отец при смерти, все-таки отправляется на очередные блядки ... Вектор последующей жизни героя заложен» [9, с. 25]. Ориентируясь на эстетическую категорию безобразного, используя внутреннюю форму «подлого речения» (выражение М. В. Ломоносова), З. Прилепин мотивирует свое общее с читателем трагическое ощущение: «Все умирает и остывает вокруг нас, а мы по-прежнему озабочены своими первичными и вторичными признаками» [9, с. 25]. Это ощущение вполне конкретно, адресно, но оживляемое и в иных ситуациях провоцирует приятие одной из ключевых эстетических установок «нового реализма», определяющих принципы изображения взаимоотношений мужчины и женщины. Хотя З. Прилепин может стимулировать эстетические переживания даже при помощи безОбразной в обычном употреблении лексики, при жестком соответствии нормативному словоупотреблению, при абсолютном проявлении связей между означающим и означаемым, синтаксических связей.
Журналистский опыт З. Прилепина, демонстрирующего высочайший профессионализм, чувство языка, уникален только вне исторического контекста. Этот опыт, оживляющий в памяти тексты русских просветителей прошлых столетий, свидетельствует, во-первых, о сохранности дискурсивных требований к журналисту, о том, что журналистский успех сегодня, как и многие десятилетия назад, определяется соответствием смыслового наполнения текста его стилистике: о ничтожном трудно написать значительно. Хороший арт-критик, успешный пропагандист эстетически значимой идеи - профессионал, ощущающий эстетический потенциал жизненного материала, но это и гениальный читатель с интуитивным ощущением речевых регистров, на которых работают создатели анализируемых текстов, журналист, публицист, обладающий вкусом (в его, прилепин-
ском, понимании, которое позволяет нам вернуться к высокой национальной традиции).
Мы уже вспоминали об исторической предтече медиаречи - ораторской прозе, над воздействующим потенциалом которой размышляли софисты, Платон и Аристотель. Известно, особенности произведения ораторского искусства 2,5 тысячи лет выявлялись в сопоставлении с неким образцом, основные характеристики которого были закреплены в риторических абстракциях: ясность, точность, логичность и простота выражения мысли. Эта закрепленность обнажает когнитивную природу эстетики медиатекста. Под давлением классической традиции эстетические качества ме-диаречи в русской традиции связываются не только с ее словесной (лексической) формой (она должна быть простой, ясной, доступной), но и с соответствием текста таким риторическим требованиям, как связность, целостность, логичность. Без этого нет КРАСНОречия, которое должно приносить и пользу, и наслаждение. Онтологически значимая для русской риторики православная гомилетика столетиями призывает к использованию образного слова как средства для «постижения сути» [5, с. 86], к вере в то, что эстетически значимое слово долго и трудно вынашивается, принадлежит наблюдательному человеку с чистым сердцем.
Конкретизировали представление об эстетизации публицистической речи и блестяще воплотили их представители «золотого века» русской словесности. Мы помним, как в исполнении Т. Дорониной прозвучал монолог о театре из «Литературных мечтаний» В. Г. Белинского (1958 г.), презентирующий массовой аудитории серьезную научную (литературоведческую) идею - концепцию реалистической драмы: «Театр? Любите ли вы театр так, как люблю его я, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем иступлением, к которому только способная пылкая молодость, жадная т страстная до впечатлений изящного?... Но возможно ли описать все очарование театра, всю его мощнейшую силу над душою человеческою?... О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете».
Подводя итог, следует отметить, что несмотря на то, что высокие в стилистическом отношении тексты в современном российском пространстве встречаются не так часто, национальная риторическая традиция все-таки влияет на сохранение потребности массовой аудитории в журналистском тексте, провоцирующем эстетические переживания, которые обусловлены не только речевы-
ми, но и когнитивными свойствами текста, оказывающими мощнейшее влияние на аксиологические представления, индивидуальные и общественные. Популярность Захара Прилепина - доказательство тому.
Но современная речевая ситуация в массмедиа в значительной степени усложняется и тем, что сегодня богатство эстетического спектра медиаре-чи имеет очень много зависимостей: от категории авторства - от многочисленных личностных характеристик автора, в том числе от уровня профессиональной речевой компетентности; от дискурсивной принадлежности текста; от формы речи; от национального коммуникативного кода; от «языкового вкуса эпохи». Вне наших эстетически значимых ожиданий, например, публикации в «бульварных» изданиях.
Хотя ожидания эти все-таки существуют, работают журналисты, которые способны их оправдать, что и говорит об актуальности затронутой нами проблемы. Разработка ее должна начинаться с размышлений над системой научных абстракций, позволивших бы зафиксировать дискурсивно ориентированные научные подходы, и с длительных наблюдений над разнообразным фактическим материалом, при описании которого могут оказаться востребованными уже существующие и соответствующие поставленной проблеме интен-ционально-стилистические аналитические методики. Применение такого типа методик позволило нам предъявить в этой статье репрезентативный, с нашей точки зрения, эмпирический материал.
Библиографический список
1. Аристотель. Поэтика. Риторика [Текст]. - СПб. : Азбука, 2000. - 348 с.
2. Борев, Ю. Эстетика. Издание третье [Текст] / Ю. Бореев. - М. : Издательство политической литературы, 1981. - 399 с.
3. Валицкая, А. П. Русская эстетика XYIII. Историко-проблемный очерк просветительской мысли [Текст] / А. П. Валицкая. - М. : Искусство, 1983. - 282 с.
4. Ван-Дейк, Т. Некоторые проблемы генеративной поэтики [Текст] // Poetics. - 1971. - № 2. - С. 5-35.
5. Владимиров Андрей, протоиерей. Искусство речи [Текст] : Курс лекций. - М. : Изд-во ПСТГУ, 2011. -368 с.
6. Карасев, Л. В. Вещество литературы [Текст] / Л. В. Карасев. - М. : Языки славянской культуры, 2001. - 396 с.
7. Кормилицына, М. А., Сиротинина, О. Б. Идиостиль журналиста. Статья 2 [Текст] / Ме-диалингвистика. - 2015. - № 1(6). - С. 25-42.
8. Кравченко, С. А. Красноречие в газетном тексте [Текст] / Русский язык в современном медиапростран-
стве. Сборник научных трудов. - Белгород : ИПЦ «ПОЛИТЕРРА», 2009. - С. 86-89.
9. Прилепин, З. Книгочет [Текст] : Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями / З. Прилепин. - М. : АСТ, 2012. - 400 с.
10. Распутин, В. Г. Дочь Ивана, мать Ивана [Текст] : Повесть, рассказы / В. Г. Распутин. - Иркутск : Издатель Сапронов, 2005. - С. 480.
Bibliograficheskij spisok
1. Aristotel'. Pojetika. Ritorika [Tekst]. - SPb. : Azbu-ka, 2000. - 348 s.
2. Borev, Ju. Jestetika. Izdanie tret'e [Tekst] / Ju. Boreev. - M. : Izdatel'stvo politicheskoj literatury, 1981. - 399 s.
3. Valickaja, A. P. Russkaja jestetika XYIII. Iston^-problemnyj ocherk prosvetitel'skoj mysli [Tekst] / A. P. Valickaja. - M. : Iskusstvo, 1983. - 282 s.
4. Van-Dejk, T. Nekotorye problemy generativnoj po-jetiki [Tekst] // Poetics. - 1971. - № 2. - S. 5-35.
5. Vladimirov Andrej, protoierej. Iskusstvo rechi [Tekst] : Kurs lekcij. - M. : Izd-vo PSTGU, 2011. - 368 s.
6. Karasev, L. V Veshhestvo literatury [Tekst] / L. V Karasev. - M. : Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2001. -396 s.
7. Kormilicyna, M. A., Sirotinina, O. B. Idiostil' zhur-nalista. Stat'ja 2 [Tekst] / Medialingvistika. - 2015. - № 1(6). - S. 25-42.
8. Kravchenko, S. A. Krasnorechie v gazetnom tekste [Tekst] / Russkij jazyk v sovremennom mediapros-transtve. Sbornik nauchnyh trudov. - Belgorod : IPC «POLITERRA», 2009. - S. 86-89.
9. Prilepin, Z. Knigochet [Tekst] : Posobie po novejshej literature s liricheskimi i sarkasticheskimi ot-stuplenijami / Z. Prilepin. - M. : AST, 2012. - 400 s.
10. Rasputin, V G. Doch' Ivana, mat' Ivana [Tekst] : Povest', rasskazy / V. G. Rasputin. - Irkutsk : Izdatel' Sapronov, 2005. - S. 480.
Дата поступления статьи в редакцию: 12.10.16 Дата принятия статьи к печати: 12.11.16
