CC BY
28ЭСТЕТИКА И ПОЭТИКА НЕМЕЦКОГО РОМАНИЗМА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ НАРРАТИВЕ
Н.В.ГОГОЛЯ
Ломова Е.А.,
Казахский национальный педагогический университет имени Абая
ассоциированный профессор, Алматы Маймакова А.Д.,
Казахский национальный педагогический университет имени Абая
ассоциированный профессор, Алматы Кадырова Г.Р. Satbayev University ассоциированный профессор, Алматы
AESTHETICS AND POETICS OF GERMAN ROMANTICS IN THE ARTISTIC NARRATIVE OF N.V. GOGOL
Lomova E.,
Kazakh National Pedagogical University named after Abay,
Associate Professor, Almaty Maimakova A.,
Kazakh National Pedagogical University named after Abay,
Associate Professor, Almaty Kadyrova G. Satbayev University Associate Professor, Almaty
АННОТАЦИЯ
Гоголевское описание немецкого быта в его раннем творчестве проникнуто далекими от реальной жизни мифологизированными и стереотипными представлениями о Германии и ее ментальности.
В нарративе писателя возникает не реальная Германия, а ее идеальный образ, сотворенный воображением автора. Также идеализированы у него и образы персонажей - немцев. Отсутствие реального опыта сказывается и в том, что Н.В. Гоголь опускает в своих художественных текстах детали немецкого быта и его характерные национальные особенности.
ABSTRACT
The Gogol perception of German style life in his early creativity was imbued with mythologized and stereotypical ideas about Germany and its mentality did not corresponded to real picture.
The Russian writer embodied in his narrative the unrealistic and ideal Germany, created by the author's imagination. His image of German character was idealized as well. The lack of real experience also affected the fact that Gogol omited the details of German life and its national features.
The image of the main characters was decided according to the basic rules of romantic aesthetics, and the literary Gogol's texts encluded association with the motives and fiction concept of the German writers.
However the Western European literary tradition contributed to the creation of the unique Gogol art world, became attractive for Russian readers.
Ключевые слова: восприятие, немецкий стиль жизни, авторское воображение, национальные особенности.
Keywords: perception, German style life, author's imagination, national features.
Образ главных персонажей решается в гоголевском нарративе согласно всем основным правилам романтической эстетики, и в его текстах можно найти многочисленные переклички и ассоциации с немецкими авторами.
Однако западноевропейская литературная традиция способствовала созданию собственного уникального гоголевского художественного мира, в который он приглашал войти своего заинтересованного читателя.
Широко известно, что первая юношеская поэма Н.В. Гоголя «Ганц Кюхельгартен» не принесла
успехом начинающему автору, но именно с неё берёт начало развитие немецкой темы в творчестве будущего классика.
Создавалась поэма во время обучения Гоголя в Нежинской гимназии и, видимо, дорабатывалась перед печатным изданием в 1929 году. Поэма была написана под сильным влиянием романтизма, в особенности немецкого. Наступающий капиталистический буржуазный век с его мещанским мировоззрением и сугубо меркантильными ценностями побуждал Гоголя и многих его современников искать забвение в немецком романтизме и творчестве «пламенного» Шиллера, которое притягивало
своей идеальностью, отдалённостью от существенности» и высокими представлениями о всеобщей гармонии [1, с. 38].
Симптоматичен был и псевдоним, выбранный молодым автором. «Ганц Кюхельгартен» был издан в Петербурге под псевдонимом «Алов», вызывая у читателя ассоциации с ярким цветом, созвучным имиджу пылких романтических натур.
Содержание предисловия, выдержанного также в романтической тональности, туманно и неопределённо. Читателю сообщается, что некоторые «куски» книги безвозвратно утеряны, заранее как бы готовя его к несвязности отдельных частей текста между собой. В действительности, из 18 картин идиллии, предложенной на суд читателя, отсутствовали V, XII и XV, а стилистический рисунок произведения обнаруживал «совершенное невладение автором стихотворной техникой» [2,с. 25].
Автор оказывается почти after ego со своим героем, так оба они предстают в образе молодых мечтателей, воображающих вырваться из тесного круга «существенности» и «обыденности» и отправиться открывать для себя прекрасный мир далёких, необыкновенных стран.
«Немецкий дух» идиллии проглядывает в именах, географических обозначениях и далее в гастрономических предпочтениях, характерных для немцев.
Описанием отличительных деталей немецкого быта и уклада жизни проникнуто теми мирологизи-рованными и стереотипными представлениями о Германии, которыми угощали русского читателя модные журналы тех лет в лице Н. Полевого с его «Московским телеграфом» и другие не менее популярные издания.
Говорится, что дом Вильгельма Баруха, мызника «... выкрашен зелёной краской, крыт / Красивою и звонкой черепицей <...> Решетка из прекрасных лоз, красиво / И хитро сделана самим Вильгельмом; / По ней висит и змейкой вьется хмель».
Далее следует перечисление домашних животных, которые имеются в хозяйстве у немецких хуторян, а затем-праздничного стола, накрываемого в честь дня рождения жены Вильгельма, Берты: «... жёлтый вкусный сыр / Редис и масло в фарфоровой утке / И пиво, и вино, и сладкий бишеф ; / И сахар , и коричневые вафли ;/ В корзине спелые, блестящие плоды: / Прозрачный грозд, душистая малина,/ И , как янтарь, желтеющие груши, / И сливы синие , и яркий персик» [3,П,с.39]. В честь именинницы играют старый скрипач и юноша Фриц на флейте.
В поэме не реальная Германия, а её идеальный образ, сотворенный воображением автора. Отсутствие реального опыта сказывается и в том, что Н.В. Гоголь опускает детали немецкого быта и его собственно немецких особенностей, представляя читателю право самому дорисовывать картину.
Также идеализированы у автора и образы персонажей-немцев. Они предстают перед читателем неизменно гостеприимными, разумными, «милыми» и «добросердечными»: «живой Вильгельм», «разумная хозяйка Берта» , «добросердечной пастор» , всегда «милая дитя-Луиза» 40-3[3,II, с.40].
«Смотри, ты Ганца пожури порядком: / Зачем он к нам так долго не идёт?» - говорит Луизе отец [3,П,с.40 ].
Образ главного героя Ганца решен во всех основных правилах романтической эстетики. Его душа тяготиться милой немецкой родиной и мечтает о путешествиях в дальние страны. «Ему казалось душно, пыльно/ В сей позаброшенной стране, / И сердце билось сильно, сильно / По дальней, дальней стороне» [3,11, с.42].
Непонимание окружающих и чуждость героя житейских сторон жизни обрекает его на замкнутость, потребность в одиночестве и чтение романтических строк, которые созданы в его метущейся душе.
«Но если мир души разрушен, /Забыт счастливый уголок, /К нему он станет равнодушен, /И для простых людей высок» [ 3,11, с.43 ].
Путешествие в далёкие страны рушит наивные воззрения героя, не подкрепленные собственным жизненным опытом. Представляя себе далёкие страны, которые являлись объектом желаний и мечтаний, герой полагался на рассказы о их далёком прошлом и легендарные сказания. Разочарованный юноша возвращается под родной кров, и наконец, понимает, что только здесь он сможет обрести гармонию и счастье.
Литературоведы указывают на конкретный литературный замысел гоголевской поэмы, считая, что в этом случае автор использовал идиллию «Луиза» немецкого поэта Иоганна-Генриха Фосса. Гоголь, видимо, познакомился с ней в переводе Н. Те-ряева, так как немецким языком он владел далеко не в совершенстве. Е.Дмитриева, в частности, отмечает, что с текстом немецкого поэта действительно можно найти много общего. «За покрытом столом обедал с любезным семейством / Добрый священник из Грюнау»,- такие строки обнаруживаются в начале поэмы. Конечно же, этот герой весьма близок к гоголевскому пастору. Схоже и описание деревенской местности у немецкого поэта: и по двору ходили «С курами гордый петух, и голуби с кровли высокой, /И надутый индюк».
У Гоголя имеется очень похожее описание: «На чердаке толпится стая/ Мохнатых голубей; протяжно клохчут / Индейки; хлопая встречает день / Крикун петух». Столь любимый пастором напиток-кофе-у Фосса также имеется. «Кофе сварим и напьемся под тенью берёз белоствольных»,-предлагает один из героев идиллии. В обоих случаях отмечаются дни рождения дочери священника. В случае с Гоголем праздник у матери Луизы, Берты. В немецком произведении-у самой заглавной героини, имя который, кстати, тоже было заимствовано Гоголем» [4, с.77].
Гоголь высоко ценил переводы немецких текстов на русский язык, и в этом смысле непревзойдённым для него оставался В. Жуковский. Писатель даже считал, что переложения текстов русского поэта порой гораздо лучше их оригиналов, о чем есть высказывание в статье «В чем наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность?» из «Выбранных мест из переписки с друзьями».
Во многом с идеальной поэзией В. Жуковского были связаны далёкие от реальной жизни, возвышенно-романтические представления о Германии, крушение которых Гоголь лично пережил впоследствии.
«Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя находятся в контексте славянской народной культуры, но если возникает «немецкая тема», то вспоминается образ черта, которого кузнец Вакула назвал «немцем проклятыми», требуя отвести себя в Петербург. В начале повести автор помещает меткое сравнение черта и германца, но с той оговоркою, что немцем в Малороссии называли «всякого, кто только из чужой земли, хоть будь он француз, или цесарец, или швед» [3,П,с.150].
Таким образом чёрт - это некий пришелец с далёкого запада, воплощающий для русского сознания все чуждое, если не откровенно враждебное славянской православной душе.
У гоголевского чёрта мордочка «оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком; ноги были так тонки, что если бы такие имел яресков-ский голова, то он переломал бы их в первом ко-зачке» [3,П,с.47].
Похожую внешность имел в Нежинском гимназии надзиратель Зельднер, который за свой человеческий характер и специфическое обличье совершенно не пользовался уважением со стороны воспитанников. Н.В. Гоголь даже сочинил по этому поводу оскорбительные для немца стихи, которыми дразнили своего воспитателя не любившие его гимназисты.
В материалах биографии Н.В. Гоголя из архива Гимназии высших наук сохранилось упоминания о другом вопиющем происшествии, когда в ответ на замечание Зельднера воспитанник Кобеляцкий начал хлестать его по ногам хлыстиком, бить педагога по голове, а затем и вовсе бросился за ним в погоню [5, с.307].
Этот фактический эпизод исследователи сопоставляют с текстом гоголевской повести, где кузнец Вакула, взяв хворостину, отвесил бесу «три удара, и бедный чёрт припустил бежать, как мужик, которого только что выпарил заседатель».
Говорить о буквальном соответствии реального случая и художественного текста все же не стоит, но нельзя отрицать и тот факт, что именно Зельднер с его колоритной внешностью и немецкими особенностями характера, в котором были скаредность и откровенная скупость, был первым реальным представителем немецкой нации, с которым юному гимназисту пришлось тесно общаться. В другой гоголевской повести «Пропавшая грамота» дед, оказавшись в адском пекле, видит никто-нибудь другого, а именно черта на «немецких ножках».
В «Майской ночи» голова и винокур заняты обсуждением нового способа получения вина, изобретённого всё теми же немцами: «курить не дровами, как все честные христиане, а каким-то чертовским паром».
Нельзя отрицать и того, что использование образа беса в гоголевских повестях было связано с
фольклорными традициями и народными поверьями. «Чёрт» - это собирательный образ чужого, враждебного «разнящегося с христианской мен-тальностью» [6]. Этот образ согласовывался и с образами иностранца, который говорил на чужом, непонятном наречии и вызывал подозрительность и недоверие в народной среде.
С.Оболенская указывает на то, что «подобные воззрения, относящиеся к иностранцам вообще и германцам, в частности, можно обнаружить и в других произведениях отечественной литературы. Например, в рассказе «Кикимора» О.М. Сомов выводит образ некоего странного господина, то ли немца, то ли француза Вот-он Ивановича, о котором среди крестьян шёл слух, " что в нем сидит бесовщина и что его не достанет только на путное дело» [7, с.28].
Но чёрт имеет постоянное присутствие и в немецкой культурной традиции.
Например, Ю.В.Манн в книге «Поэтика Гоголя» приводит слова немецкого учёного XVIII века К. Флегеля, который говорит о том, что чёрт является постоянным действующим лицом в немецких религиозных драмах: он «стремится овладеть душой своей жертвы, но попадает впросак и посрамляется» [8, с.24].
В немецкой фольклорной и литературной традиции образ черта с его глупостью подавался в ироническом и юмористическом ключе. В Германии до сих пор имеет место традиция, связанная с предрождественским персонажем Крампусом, имеющим рога и густую шерсть. Он появляется в день Святого Николая, похищает непослушных детей, засовывает в мешок и уносит с собой. Кроме того, Крампус питает особую слабость к женскому полу (вспомним чёрта из «Ночи перед Рождеством»). Данное сравнение, конечно, носит больше иллюстративный характер, но, как отмечает Ю. В. Манн, «украинский» черт многим походит на «немецкого» черта с его комической наивностью» [9, с.84].
В гоголевских повестях выходцы из Германии воспринимаются местными жителями с недоверием. В повести «Ночь перед Рождеством» винокур и голова упоминают в своём эмоциональном диалоге о немецких кренделях как национальном кушанье, но вывод головы все же весьма однозначен: «Я бы батогом их, собачьих детей» [3 П,с.122].
В черновой редакции повести «Иван Федорович Шпонька и его тётушка» помещик Григорий Григорьевич упоминает о лекарях, которые морочат голову простым людям: «иная старуха в двадцать раз лучше знает всех этих немцев».
Однако в «Вечерах» содержится и упоминания о немцах в безусловно положительном ключе. Ва-кула, оказавшись в столице искренне восхищается красотой медной ручки, очевидно, сделанной мастером из Германии, а брови Катерины из «Страшной мести» наводят на сравнение с немецким бархатом.
«Немецкий след» видился И. Виноградову и в повести «Сорочинская ярмарка». Он пишет о том, что отдельные описания из повести в чём-то совпа-
дают с оценкой города Любека, который Гоголь посетил в 1829 году и подробно охарактеризовал в письмах к матери. Внимание учёного привлекло изображение воза, на котором Солопий Чаревик с семьёй перевозил тяжёлую поклажу. Сходный момент имеется и в письме из Германии: Гоголь рассказывает об огромных фурах с ящиками, в которых можно увидеть «семейство, достойное фламандской школы, везущее в город продукты».
Достаточно ёмкой является проблема влияния на гоголевское творчество поэтики и эстетики немецкого романтизма. Исследователи усматривают текстовые параллели повести «Страшная месть» и ранней поэмы «Ганц Кюхельгартен». И. Виноградов указывает на сходство образа колдуна с немецким пастором, за которым водились в прошлом «лютые дела», от которых он отрёкся ради спасения своей души. Покаянные подвиги пастора соответствуют неисполненным обетам колдуна.
«Старик-священник не спал целую ночь, очевидно проведя её в молитве; колдун же лишь обещал Катерине, что день и ночь будет молиться Богу, но так и не смог в итогов стать на праведный путь. Кроме того, «какая-то чёрная вода», которую пил колдун, очень напоминает «кофий», любимый пастором. Внимание писателя к своему раннему произведению можно найти и в сцене, когда у берега Днепра мертвецы напугали пана Данило и его спутников: «Крест на могиле зашатался, и тихо поднялся из нее высохший мертвец». А вот аналогичный момент из «Ганца Кюхельгартена»: «Подымается протяжно / В белом саване мертвец, / Кости пыльные он важно / Отирает, молодец...»
«Такие описания могли быть навеяны и произведениями В.А. Жуковского, черпавшего вдохновение во многом из германских источников. Вот, например, строки из известной переводной баллады «Людмила», перекликающиеся с приведёнными гоголевскими цитатами: «Видит труп оцепенелый: / Прям, недвижим, посинелый, / Длинным саваном обвит». «Чертописец» и, по выражению Вяземского, «поэтический дядька чертей и ведьм английских и немецких», - именно так называет Жуковского в своём труде С.К. Шамбинаго» [4, с.89], [10, с.13].
Если обратиться к библиотеке юного Ганца из гоголевской неудачной идиллии, то можно обнаружить имена известнейших немецких писателей-романтиков. На книжной полке гоголевского героя стояли книги Тика, Новалиса и Шиллера, но ими увлекался и сам начинающий писатель.
Исследователи гоголевского творчества самого раннего периода уже находили в повествовательном нарративе «Вечеров» переклички с сюжетными поворотами и отдельными мотивами произведений Людвига Тика. Сходство обнаруживалось в наличии магии колдовства, фантастических сюжетов и загадочных, заключающих в себе некую тайну или проклятие героях.
Но здесь дело не только в творческой переработке другого литературного текста, а в той особенности, что оба писателя ориентировались на народные источники и фольклорный материал, что в
определённой степени объясняет наличие родства между ними [11].
Литературоведы усматривали, в частности, видимое сходство между повестью Н.В. Гоголя «Вечер накануне Ивана Купалы» и новеллой Тика «Любовные чары» [12]. В обоих текстах присутствует мотив принесения в жертву ребёнка. Но у Тика на преступление решается девушка ради обретения любовного чувства нерешительного Эмиля, а у Гоголя всё гораздо приземлённее. Принесение детской жертвы необходимо Петрусю, чтобы разбогатеть и жениться на Пидорке.
У Гоголя после смерти Ивася старуха, «вцепившись руками за обезглавленный труп, как волк, пила из него кровь». Схожий эпизод, описанный в несколько ином ключе, находим и в «Любовных чарах»: когда ведьма перерезала девочке горло, появился дракон, и «чёрный язык стал лизать бьющую ключом алую кровь».
Е. Дмитриева высказывает предположение, что мотив дьявольского золота, которое завораживает неудачливого кладоискателя, и тему его безумия, разрушающего жизнь молодожёнов, «могло подсказать Гоголю и другое произведение Тика -повесть «Руненберг», перевод которой был опубликован в одном из номеров журнала «Галатея» за 1830год. [4, с.87].
Исследователями гоголевских текстов отмечалось большое значение красного цвета в произведениях Людвига Тика, который сопутствовал страшным и мистическим эпизодам развития художественного сюжета. Они полагают, что эти образы из нарратива Тика подвигнули Гоголя к использованию такого же оттенка и с той же символикой.
Петрусь из гоголевской повести бежит из леса, «где всё покрылось перед ним красным цветом» 403 [3,П,с. 106], а в «Любовных чарах» Тика в день свадьбы Эмиля с неба, покрытого облаками, «прорвался прощальный лучь и, словно багровой кровью, обрызгал всю местность и особенно здание с галереями с галереями, колоннами и гирляндами» [13, с.257].
В алых тонах описана Гоголем и трагическая развязка истории Петра. Когда в доме возник призрак загубленного маленького Ивася, то «прииведе-ние всё, с ног до головы, покрылось кровью и осветило всю хату красным светом» [3,П,с.103].
В этом смысле характерна и «страшная история» о красной свитке из повести «Сорочинская ярмарка».
Другим схожим мотивом является у Гоголя и Тика образ ведьмы, которая перевоплощается в их литературных текстах в различных вариациях.
В «Майской ночи» у Гоголя злая мачеха лихо оборачивалась кошкой, превращалась в животных, что, по словам односельчан, умела и неутомимая Солоха из «Ночи перед Рождеством». У Людвига Тика в «Руненберге» наводившая ужас на всю округу «лесная женщина» могла принимать черты прекрасной красавицы, а в «Вие» у Гоголя, напротив, миловидная панночка могла показаться в облике уродливой старухи. У Тика в «Белокуром
Экберте» колдунья превращается в молодых людей, с которыми вступает в дружеские отношения главный герой.
Мотив всевозможных превращений и чародейства разрабатывается Гоголем в повести «Страшная месть».
Колдун из повести по ходу сюжета принимает обличье казака на свадьбе сына есаула, гостя Катерины Капряна и отца героини, в котором он выступает перед дочерью и зятем. Гоголь описывает изменение облика героя: «нос вытянулся и повиснул над губами; рот в минуту раздался до ушей; зуб выглянул изо рта, нагнулся на сторону, и стал перед ним тот самый колдун».
У Тика волшебник также принимает свой подлинный вид: «сильно дрожали все члены его тела, все мускулы лица , так что нельзя было узнать ни одной прежней черты его».
Оба автора прибегают к изображению колдовства. Колдун у Гоголя, используя магические образы, вызывает душу Катерины, а Пиетро у Тика пытается оживить молодую невесту Антонио Кре-щенцию.
Интересно, что мотивы, движимые колдунами, в обеих повестях оказываются сходными. Оба они пытаются завладеть женщинами, над которыми испытывают свои чары, имеют тайные желания склонить их к замужеству с ними. Катерине из гоголевской повести колдун обещает быть «славным мужем», а Крещенция у Тика рассказывала бывшему жениху о многообещающем предложении волшебника: «Я могу совершенно воскреснуть, как обещает мне злодей, если отдамся ему всем сердцем, если он в тайне будет моим мужем».
Похожими деталями обставлены и ритуалы чародейства. В повести Тика «Пиетро Апоне» во время ритуала звучат звуки странной музыки, сопровождающие появление из стен различной ужасной нечисти. В «Страшной мести» у Гоголя во время магических обрядов слышатся необычные шумы, а место икон занимают какие-то «страшные лица».
Тема превращений присутствует и в сказке Людвига Тика «Эльфы». Когда Маша заходит по ходу сюжета в дремучий лес, он в миг превращается в «роскошный цветник, в котором пестрели пышные тюльпаны». В этой связи можно вспомнить эпизод из повести Гоголя «Заколдованное место», когда деда неожиданно переносит неведомая сила из баштана в поле.
Повести Л.Тика были переведены на русский язык в двадцатые годы XIX столетия, и , скорее всего, Гоголь был знаком с ними. Но рассматривая сюжетные параллели и использование схожих мотивов в нарративе обоих авторов, всё не стоит заявлять о их прямом заимствовании. Н.В. Гоголь и Л. Тик в равной мере черпали свой художественный материал из народных источников, которые у многих народов схожи по своей природе. И в немецком, и в русском фольклоре благополучно существуют
ведьмы , колдуны и другие сказочные персонажи, обладающие магическими способностями и искусством чародейства.
Эстетика немецкого романтизма, несомненно, оказала влияние на мировоззрение русского писателя, но западно-европейская литературная и культурная традиция способствовала созданию собственного уникального гоголевского мира, в которой автор приглашал войти своего заинтересованного читателя.
Литература
1. Картошова И.В. Гоголь и романтизм; Спецкурс; Калинин, КГУ, 1975.-125с.
2. Гиппиус, В. Гоголь /-СПб.: Logos,1994. -С9-
188.
3. Гоголь, Н.В. Полн. собр. соч. и писем: В23 т-М, 2001.
4. Дмитриева Е.Е. - Н.В. Гоголь в западно-европейском контексте: между языками и культурами: дисс. доктора филол. наук, - Москва, 2011 -580с.
5. Сребницкий, И. Материалы для биографии Н. В. Гоголя из архива Гимназии высших наук // Гоголевский сборник, изданный состоящей при Историко-Филологическом Институте Кн. Безбородко Гоголевской Комиссией. - Киев, 1902; С. 289-425.
6. Сивкова А.В. Идиостиль ранней прозы Н.В. Гоголя: на материале сопоставления текстов повести «Ночь перед рождеством» и новеллы Э.Г.А. Гофмана «Приключение в ночь под новый год» /Художественный текст и культура: материалы методических наук. конф. 24 Октября 2003г; Владимир 2004, -С 117-122.
7. Оболенская С.В. Германия и немцы глазами русских (XIX век) - М.: РАН. Ин-т всеобщ. истории, 2000. -210 с.
8. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя; Москва,1988. -413с.
9. Егоров И.В., Константиновская Е.Я. Гоголь и традиции повествования в западноевропейском романе // Роман и повесть в классической и современной литературе. - Махачкала, 1992.- С. 29-43.
10.Гиппиус, В.В. Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники;-М.,1999.-464с.
11. Страно Дж. Трансформация народных и литературных моделей в гоголевской прозе 30-х гг. (Гоголь и лубок) // Н.В. Гоголь и народная культура. Седьмые гоголевские чтения: Материалы докл. и сообщ. междунар. конф., Москва 30 марта -4 апреля 2007. - М., 2008 - С. 91-98.
12. Крутикова Н.Е. «Выбранные места из переписки с друзьями»Н.В. Гоголя как утопия и ее западноевропейские параллели // Дослщженния i статп рiзних рошв. - Кшв: Стилос, 2003. - С.292-320.
13. Тик Л. Любовные чары // Немецкая романтическая повесть, в2 т-х., Т.1.- Москва.; Л., 1935. -С 229-258.
