CC BY
60III. ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 82-94:316.77
А. В. Петров (Магнитогорск, Россия) Н. В. Ярина (Магнитогорск, Россия)
«ЕСЛИ БЫ КТО-НИБУДЬ ПРИЗНАЛСЯ МНЕ В ЛЮБВИ, ЧТО ЖЕ ВЫШЛО БЫ?»: РОМАН «ОТЦЫ И ДЕТИ» В ВОСПРИЯТИИ ЕЛИЗАВЕТЫ ДЬЯКОНОВОЙ
Аннотация. Статья написана в рамках междисциплинарных исследований, объединяющих проблемы истории литературы, социологии и психологии чтения, интертекстуальности и генде-рологии. Предметом изучения стала читательская рецепция романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» даиэристкой рубежа XIX-XX вв. Елизаветы Александровны Дьяконовой. Авторы статьи констатируют литературоцентризм ее сознания, вобравший в себя все три наиболее репрезентативные концепции чтения, сложившиеся в XVIII-XIX вв.: сентименталистскую, романтическую и реалистическую. Тургеневскому роману посвящена в дьяконовском дневнике одна запись (от 19 ноября 1894 г.), состоящая из выписанных из тургеневского романа цитат и комментариев к ним. В центре этого «составного текста» - несостоявшаяся любовная история Одинцовой и Базарова. Комментируя цитаты, Дьяконова отождествляет себя с героиней Тургенева, и прежде всего с такими ее качествами, как равнодушие и холодность по отношению к мужчинам и к чувственной любви. Отношения мужчины (Базаров) и женщины (Одинцова) даиэристка расценивает как некий поединок, как наказание первого и самоутверждение второй. При этом, проецируя романные ситуации на собственную жизнь, двадцатилетняя провинциальная девушка обнаруживает страх перед любовно-сексуальными связями, браком и незрелость своего психосексуального развития. Возникающий парадокс довольно трудно объяснить: с одной стороны, круг чтения Дьяконовой, ее суждения о прочитанном и об окружающей ее жизни обнаруживают личность с очень высоким уровнем развития интеллекта и эмоциональной сферы; с другой - именно область ее сексуальных переживаний оказывается подавлена. Авторы статьи признают многофакторность возникновения соответствующих фобий и комплексов, в данной статье останавливаясь лишь на «факторе чтения».
Ключевые слова: дневник Елизаветы Дьяконовой, «Отцы и дети» И. С. Тургенева, читательская рецепция, литературоцентризм, фактор чтения, женские страхи, гендер.
Дневник Елизаветы Александровны Дьяконовой (1874-1902) - один из недооцененных «человеческих документов», которыми так богата русская словесность. Впервые он был напечатан в 1904-1905 гг. в петербургском издательстве «Товарищество И. Н. Кушнерев и К°» и к 1912 г. выдержал четыре издания. Затем на сто лет «выпал» из поля зрения издателей и вновь вернулся к русскому читателю в 2004-2006 гг. В 2010-е гг. интерес к нему исследователей заметно возрос. К Дьяконовой и ее дневнику обращаются историки ярославского края (М. В. Александрова), женского образования (М. С. Андрианова, А. И. Громова, Е. А. Косетченкова), «женского вопроса» (Т. Б. Котлова, Н. А. Ксенофонтова, Н. А. Мицюк, Ю. В. Халявина), женского костюма и моды (А. И. Громова, Л. Ю. Звягина), российского студенчества (А. Е. Иванов), социологии чтения (Н. Л. Потанина, Д. К. Равинский, С. В. Кончакова), журналистики (А. А. Старышкина). Даже беллетристы пытаются извлечь дивиденды из дьяконовского дневника [2]. И только литературоведы проявляют завидное равнодушие к нему, при том что один только круг чтения даиэристки заслуживает специального многоаспектного исследования. Для обозначения человека / автора, ведущего / пишущего дневник, в русском языке не находится специального слова. Такое слово есть в английском - diarist. В отличие от «мемуариста», русским языком оно не освоено. Мы используем «женский» его вариант - «даиэристка», за неимением русского аналога.
По нашим подсчетам, Дьяконова упоминает и цитирует около ста русских и европейских
авторов, ею прочтенных. Среди них почти все русские классики XIX в., за исключением Ф. М. Достоевского. Чаще всего на страницах дневника появляются А. С. Пушкин и Л. Н. Толстой, но в качестве введения в тему «круг чтения Елизаветы Дьяконовой» мы выбрали И. С. Тургенева, его роман «Отцы и дети» и читательскую реакцию на него даиэрист-ки.
Роман упоминается всего в одной записи - от 19 ноября 1894 г., однако его восприятие Дьяконовой очень показательно с позиций изучения «фактора чтения» (по О. Н. Турышевой) в русской культуре. Литературоцентризм сознания Дьяконовой очевиден и для тех, кто знаком с ее дневником, доказательств не требует. Считается, что расцвет русского литературо-центризма приходится на XIX в. [5; 9]. В его рамках сосуществовали три концепции чтения, соотносимые с эстетикой трех литературных систем [10]:
1) сентименталистская (просветительская): чтение «правильных» книг - главный фактор нравственного воспитания человека и залог его счастливой жизни [6];
2) романтическая: литература - «сфера возвышенных образцов личностного самоосуществления» [10, с. 234; 1];
3) реалистическая: книга - источник подлинного знания о жизни, ее законах, снабжающая читателя нужными для успешного существования поведенческими моделями.
Во всех трех случаях художественная литература предлагает читателю «готовые формы» человеческого поведения и проживания жизни. Но если, например, для самих русских писателей, начиная как минимум с Д. И. Фонвизина и Н. М. Карамзина, были ясны издержки и опасности литературоцентризма - следования литературным образцам «жизнеобустрой-ства» [10], то научная рефлексия над этой проблемой скудна. Дневник Дьяконовой - как «человеческий», а не «литературный» документ - содержит ужасающий, если вдуматься, материал. Во многом этот дневник - рассказ о том, как «готовые формы», в том числе предоставляемые литературой и в целом письменной культурой, формируют у человека различные комплексы. Поскольку мы имеем дело с дневником девственницы, к двадцати годам уже твердо решившей никогда не выходить замуж, то речь пойдет о комплексах психологических и сексуальных. Брачной теме в русской литературе посвящена одна из наших работ [7].
Вот одна из показательных дневниковых записей, в которой литературоцентризм Дьяконовой предопределяет ее отношение к любви и формирует его. 1 мая 1895 г. даиэристка, понаблюдав около года за развитием отношений между ее сестрой Валей и студентом Катра-новским (2 апреля он сделал Вале предложение), записывает: «Должно быть, мне судьба быть зрительницей <...> Удивительно: ведь есть же такие люди, которые, не зная любви, весь век свой живут спокойно, вдали от нее, не имея понятия о романах. Но мне <...> судьба дает иные роли: то наперсницы, как в старинных французских драмах, то посыльного, то секретаря, то советника, то ходатая по секретным делам - и это почти во всех романах, которые мне встречались за небольшой сравнительно период времени от 15 (когда одна моя подруга впервые решила, что я уже не "ребенок" и что мне "можно все сказать") до 20 лет»1.
Как видим, Дьяконова мыслит «от литературы»: любовь ассоциируется у нее с «игровым» началом, с жанровыми амплуа (любовные отношения даиэристка обозначает словом «роман»), но в этих перипетиях она является не протагонистом, а лишь «наперсницей» и даже «зрительницей», находящейся по «ту сторону» сцены - реальной жизни и ее проблем. Тем не менее иногда Дьяконова примеряет на себя «главные роли», чувствует себя героиней «романа». Одна из таких героинь - тургеневская Одинцова.
19 ноября 1894 г. даиэристка отмечает: «Десятыйраз перечитывала "Отцов и детей".
Я знаю почти наизусть этот роман. В нем мои симпатии постоянно привлекает Анна Сер-
2 „
геевна Одинцова, ее холодность и спокойствие» . Итак, Дьяконовой очень интересен жен-
1 Дьяконова Е. Дневник русской женщины. М.: Захаров, 2004. С. 127-128.
2 Там же. С. 106.
ский персонаж классического романа о любви, смерти и семье, точнее, некоторые его (Одинцовой) мысли и качества характера, в которых она узнает самоё себя. У нас нет статистики того времени - подсчетов «симпатий» и «антипатий» читательниц и читателей по отношению к героям «Отцов и детей», однако на фоне мужской литературной критики тех лет дья-коновские приоритеты имеют подчеркнуто женский характер.
Современник Дьяконовой, литературный критик и историк литературы И. И. Иванов, отмечал, что интерес читателей и рецензентов романа «Отцы и дети» по его выходе «сосредоточился исключительно на одном герое романа, на одной личности» [4, с. 197]. Все остальные персонажи, кроме Базарова, отошли на второй план, в том числе и Одинцова. Другой критик тех лет, К. Чернышев, специально изучавший женские типы в произведениях Тургенева, вообще проигнорировал женские образы «Отцов и детей». В своем исследовании «Лишние люди и женские типы в романах и повестях И. С. Тургенева» (1896 г.) внимание он уделил Наташе («Рудин»), Лизе («Дворянское гнездо»), Елене («Накануне»), Марианне («Новь») и Асе («Ася») [11, с. 231-279]. По сути, Чернышев повторил перечень Д. И. Писарева из статьи «Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова» (1861 г.). Писарев рассматривал указанные образы Аси, Натальи, Лизы, Елены, а также Зинаиды («Первая любовь») и Веры («Фауст»). К образу Одинцовой он обратится в следующей своей статье - знаменитом «Базарове» (1862 г.) и ничего, в сущности, не скажет о нем, поскольку анализировать будет образ главного героя, а Одинцову и всех остальных -лишь в отношении к Базарову. Ключевые характеристики Одинцовой у Писарева - «красивая, умная и холодная» [8, т. 1, с. 267; и др.]. Пространно и с симпатией описываютс эротические пристрастия Базарова: «Базаров может полюбить только женщину очень умную; полюбивши женщину, он не подчинит свою любовь никаким условиям; он не станет охлаждать и сдерживать себя и точно так же не станет искусственно подогревать своего чувства, когда оно остынет после полного удовлетворения. Он не способен поддерживать с женщиною обязательные отношения; его искренняя и цельная натура не подается на компромиссы и не делает уступок; он не покупает расположение женщины известными обязательствами; он берет его тогда, когда оно дается ему совершенно добровольно и безусловно» [8, т. 1, с. 270]. Критик дает затем косвенную характеристику Одинцовой как некоего «типа». Назовем его, перефразируя автора статьи, «умная и опытная современная женщина». Такие женщины, говорит Писарев, будучи, как и все женщины в России, существами «зависимыми и страдательными», поступают обычно осторожно и расчетливо. В настоящее время, подытоживает он, «нет женщин, способных серьезно ответить на серьезное чувство Базарова» [8, т. 1, с. 271].
Таким образом, один из радикальнейших русских критиков и публицистов, поддерживавший женское движение, но считавший женский вопрос лишь незначительной частью главного вопроса эпохи - освобождения крестьян и эмансипации личности [12, с. 78], прошел мимо и замысла Тургенева и характера его героини. И. Юкина отмечает, что, хотя Писарев и «возлагал на мужчин ответственность за все существующие женские проблемы», женщина для него существо «страдательное», «задавленное обстоятельствами жизни и не несущее никакой ответственности ни за какие свои действия» [12, с. 91].
Что же выделяет для себя в тургеневском романе, его любовной коллизии читательница из провинции в 1894 году?
Прежде всего неудачу мужчины (Базарова) в любви и победу в этом поединке женщины (Одинцовой): «... моё самолюбие удовлетворяется тем, что Базаров, все отрицающий, ни во что не верящий циник и нигилист, полюбил именно такую женщину, и несчастливо. Она оказалась неизмеримо выше его»3. Несомненно, базаровское отношение к женщине вообще и к Одинцовой в частности должно было вызывать негодование у Дьяконовой в силу его патриархального характера. За прогрессивным некогда нигилизмом она проницательно
3 Дьяконова Е. Указ. соч. С. 106.
разглядела сугубо мужской, высокомерный, сексистский взгляд на женщину - не как на равноправного партнёра, но только как на объект вожделения с «роскошным телом». А еще даиэристке вряд ли понравился ответ Базарова Аркадию на балу у губернатора (гл. XIV):
- Отчего ты не хочешь допустить свободы мысли в женщинах? - проговорил он вполголоса.
- Оттого, братец, что, по моим замечаниям, свободно мыслят между женщинами только уроды4
Тема красоты и уродства, очень болезненная для Дьяконовой, связана с еще одним из психологических комплексов, разговор о котором составляет в дневнике даиэристки целый «сюжет». Вольно или невольно Дьяконова во всех мужчинах отныне видит Базарова - нигилиста с «нечистыми» мыслями и прошлым, унижающим ее (Дьяконовой-Одинцой) женские достоинство и чистоту. И потому ей импонирует то, что любовь тургеневского героя безответна, то, что женщина «оказалась неизмеримо выше его». Что именно имела в виду даи-эристка под этим «неизмеримо выше» - непонятно. То, что Одинцова сумела преодолеть зарождающийся интерес к мужчине? Свою чувственность? То, что волнениям страсти предпочла спокойствие?
Мы помним, что Дьяконовой всегда были симпатичны «холодность и спокойствие» Одинцовой. Даиэристка выписывает из романа несколько фрагментов - описания реакций тургеневской героини на Базарова - и отождествляет свои чувства с одинцовскими переживаниями, высоко оценивая при этом мастерство писателя - «знатока женского сердца»: «О, великий знаток женского сердца, как он умел живо и ярко изобразить все движения нашей души, все неуловимые порывы, которых мы иногда сами не понимаем»5. Но что это за «неуловимые порывы», которые Дьяконова, благодаря Тургеневу и его героине, осознала в себе, но - поняла ли? Для ответа на этот вопрос прокомментируем два фрагмента - цитаты из «Отцов и детей» в дневнике.
Фрагмент 1: «Странный этот лекарь! - повторила она про себя. Она потянулась, улыбнулась, закинула руки за голову, потом пробежала глазами страницы две глупого французского романа - и заснула; вся чистая и холодная в чистом и душистом белье». Комментарий Дьяконовой: «Так часто засыпаю и я, чувствуя себя похожей на эту героиню»6.
Сначала удалим из цитаты и комментария к ней то, в чем Дьяконова (судя по ее дневнику) «походить» на Одинцову не могла: «Странный этот лекарь!». «Базарова» в жизни даиэристки еще не было; по иронии судьбы «лекарь» и даже «глупый французский роман» появятся в ней в 1900 г., но завершится эта история не так, как у Одинцовой, а как у Базарова. «Роман» - в том смысле, в каком Дьяконова употребила это слово 1 мая 1895 г. Следовательно, «похожей» на Одинцову Дьяконова могла быть только в одном - когда засыпала «чистая и холодная в чистом и душистом белье». «Грязное», «горячее» и «плохо пахнущее» - используем здесь антонимы к ключевым эпитетам из цитаты - в постели ее не касается, и это «странное» - мужчина.
Фрагмент 2: «Сегодня же я читала то место, где Одинцова, украдкой посматривая на Базарова, думала: "Нет, нет...нет..."». Комментарий Дьяконовой: «И я чуть не вскрикнула,
п
до того подходила эта мысль к моему постоянному настроению» .
Кому адресовано это троекратное «нет»? Одинцовой-Дьяконовой или любому мужчине и чувственной любви вообще? А ведь для всех «нормальных» женщин, окружающих даи-эристку, например, для ее матери и сестёр, это - «нет» женскому счастью. Через 7 лет, в 1901 г., Дьяконова действительно скажет «нет» потенциальному жениху и прочитает после этого в глазах сестры: «дура»8.
4 Тургенев И. С. Отцы и дети [Электронный ресурс] // Интернет-библиотека Алексея Комарова. URL: http://ilibrary.ru/text/96/index.html.
5 Дьяконова Е. Указ. соч. С. 107.
6 Там же.
7 Там же.
8 Там же. С. 349.
При этом Дьяконова никак не комментирует тот факт, что Одинцова вышла-таки замуж, причем «не по любви, но по убеждению»: «Они живут в большом ладу друг с другом и доживутся, пожалуй, до счастья. пожалуй до любви»9. И это еще один нереализованный «сценарий» дьяконовской жизни.
Анализируемая запись (19 ноября 1894 г.) завершается следующим признанием: «Я теперь думаю, каким чудесным образом сохраняет меня судьба! Если бы кто-нибудь признался мне в любви, что же вышло бы? Ведь я так далека от подобной мысли, совершенно не развита в этом отношении и испугалась бы до полусмерти...»110. И это пишет 20-летняя девушка, которая прочла не только Пушкина и Толстого («Крейцерова соната»), но Золя и Мопассана, Нордау («Вырождение») и Крестовского («Петербургские трущобы»), Гёте («Страдания юного Вертера») и Байрона («Дон Жуан»)! Куда девались все выработанные в течение XVIII-XIX вв. «концепции чтения»?! Стремление к счастью, самоосуществление по литературным образцам, «объективная картина жизни» - всё это книжное знание в одну минуту разбилось о реальность, об эти растерянные девичьи «что же вышло бы?» и «испугалась бы до полусмерти». Ведь вряд ли что-то изменилось за столетие в женской психологии, и «молодых читательниц (до 25 лет)» рубежа XIX-XX вв. романы должны были привлекать так же, как и их ровесниц рубежа XX-XXI вв., в качестве «проекции любовных мечтаний, как источник представлений о половых ролях <...> Для них роман - своего рода "воспитание чувств"» [3, с. 51].
Как увязать эту почти детскую наивность и страхи даиэристки с ее глубокими суждениями о прочитанном, о смерти, о боге, о браке, о многих других вопросах, о которых далеко не всякий двадцатилетний юноша смог бы рассуждать столь здраво? Как разумно, например, звучат мысли Дьяконовой (запись того же, 1894 года, от 7 августа) по поводу книги М. Нордау «Вырождение» - о будущем поколении, которое нравственно и физически должно быть сильнее и здоровее, чем нынешнее: «Лучшие писатели Европы, начиная с Л. Толстого, проповедуют нравственность и единобрачие мужчин. И теперь на нас, представителях молодого поколения, лежит выполнение задач будущего. То есть мы должны воспитать следующее поколение уже иным, чем мы сами: здоровое, сильное, как физически, так и нравственно, смелое, выносливое, с правильными понятиями обо всем. В этом-то будущем поколении должна возникнуть великая сила сопротивления порокам и болезням общества, и быть может, в его власти будет изменить условия жизни...
Так думали мы, молодые девушки, сидя вдвоем над книгой. Удастся ли только выполнить нам это?»11.
Вот только как Дьяконова собиралась воспитывать «следующее поколение», если уже решила не выходить замуж, если сама мысль о том, что кто-то признается ей в любви, пугала ее до полусмерти? Однако размышлять об этом, «сидя над книгой», она могла.
Подытожим. Для нас очевидно, что духовное, интеллектуальное развитие Дьяконовой опережало ее телесно-чувственное развитие, и третья часть ее записок - «Дневник русской женщины» - продемонстрирует, как долго подавляемая телесность вырвется наконец наружу. Хотя искать причины этого - удел психологов и психоаналитиков, мы, со своей стороны, можем поставить вопрос о роли книги (литературы, печатного слова - «медиа», если использовать современный термин) в возникновении данной ситуации - драматического разрыва между опытом книжным и опытом жизненным. Конечно, не стоит обвинять Тургенева, или Толстого, или Мопассана в том, что правдивое и художественно сильное изображение ими чувственной любви вызвало в тонко организованной девушке страх и отвращение к ней. Факторов, формирующих в человеке различные комплексы, великое множество. И «фактор чтения» - один из них.
9 Тургенев И. С. Отцы и дети.
10 Дьяконова Е. Указ. соч. С. 107.
11 Там же. С. 101.
ЛИТЕРАТУРА
1. Абрамзон Т. Е., Зайцева Т. Б., Рудакова С. В. Романтическая концепция красоты в рассказе Чехова «Красавицы» // Проблемы истории, филологии, культуры. 2016. № 21 (52). С. 343-355.
2. Басинский П. В. Посмотрите на меня: Тайная история Лизы Дьяконовой. М.: Изд-во АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. 448 с.
3. Бочарова О. Кто читает любовные романы? // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 1998. № 3 (35). С. 49-51.
4. Иванов Ив. Иван Сергеевич Тургенев. Жизнь - личность - творчество. СПб.: Тип. И. Н. Ско-роходова, 1896. 392 с.
5. Кондаков И. По ту сторону слова (Кризис литературоцентризма в России XX-XXI вв.) [Электронный ресурс] // Вопросы литературы. 2008. № 5. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2008/5/ko5.html
6. Невская Т. М., Петров А. В. Дневники и лирика В. А. Жуковского как система духовных упражнений: масонская традиция // Мировая литература глазами современной молодежи: сборник материалов III междунар. студенч. научно-практ. конф. Магнитогорск: Изд-во МГТУ им. Г. И. Носова, 2017. С. 46-50.
7. Петров А. В. Брачно-свадебная поэзия в русской литературной культуре XVIII - начала XIX веков: монография. Магнитогорск: МаГУ, 2013. 238 с.
8. Писарев Д. И. Литературная критика: В 3 т. Т. 1. Л.: Худож. лит, 1981. 360 с.
9. Турышева О. Н. Книга - чтение - читатель как предмет литературы. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2011. 338 с.
10. Турышева О. Н. Русский литературоцентризм в аспекте литературной рефлексии // Уральский филологический вестник. Серия: Русская классика: динамика художественных систем. 2013. № 1. С.228-243.
11. Чернышев К. Лишние люди и женские типы в романах и повестях И. С. Тургенева. Опыт разбора литературного типа русских лишних людей, как материал для характеристики развития общества. СПб. : Тип. И. Гольдберга, 1896. 281 с.
12. Юкина И. И. Русский феминизм как вызов современности. СПб.: Алетейя, 2007. 544 с.
Petrov A. V. (Magnitogorsk, Russia) Yarina N. V. (Magnitogorsk, Russia)
«IF SOMEBODY MADE A DECLARATION OF LOVE TO ME, WHAT WOULD LEAVE?» : NOVEL «FATHERS AND CHILDREN» IN ELIZAVETA DYAKONOVA'S PERCEPTION
Abstract. The article is written within the interdisciplinary researches uniting problems of history of literature, sociology and psychology of reading, intertextuality and gender studies. E. A. Dyakonova's reader's reception of I. S. Turgenev novel "Fathers and children" is a subject of studying. One note is devoted to the novel in Dyakonova's diary (of November 19, 1894) . In the center of the quotes which are written out from the novel is a cancelled love story between Odintsova and Bazarov. Commenting on quotes, Dya-konova identifies herself with Turgenev's heroine, and first of all with her such qualities, as indifference and coldness in relation to men and to sensual love. The diarist regards the relations of the man (Bazarov) and the woman (Odintsova) as a certain duel, as punishment of the first one and self-affirmation of the second. Thus, projecting novelistic situations on her own life, the twenty-years-old provincial girl demonstrates fear of love and sexual intercourses, marriage and immaturity of the psycho-sexual development. It is quite difficult to explain the arising paradox: on the one hand, the circle of Dyakonova's reading, her assertions about reading and about the life surrounding her find the personality with very high level of development of intelligence and the emotional sphere; on the other - the area of her sexual experiences is suppressed. The authors admit multifactorial emergence of the corresponding phobias and complexes, still in this article making emphasis only upon "a reading factor".
Keywords: Elizaveta Dyakonova's diary, I. S. Turgenev's «Fathers and children», reader's reception, reading factor, female fears, gender.
REFERENCES
1. Abramzon T. E., Zajceva T. B., Rudakova S. V. Romanticheskaya kon-cepciya krasoty v rasskaze Chekhova «Krasavicy», Problemy istorii, filologii, kul'tury [Problems of History, Philology and Culture], 2016, no. 21 (52), pp. 343-355.
2. Basinskij P. V. Posmotrite na menya: Tajnaya istoriya Lizy D'yakonovoj, Moscow: Izd-vo AST: Redakciya Eleny SHubinoj, 2018. 448 p.
3. Bocharova O. Kto chitaet lyubovnye romany? Monitoring obshchestven-nogo mneniya: ehkonomicheskie i social'nye peremeny [Monitoring of Public Opinion: Economic and Social Changes], 1998, no. 3 (35), pp. 49-51.
4. Ivanov Iv. Ivan Sergeevich Turgenev. Zhizn' - lichnost' - tvorchestvo. St. Petersburg: Tip. I. N. Skorohodova, 1896. 392 p.
5. Kondakov I. Po tu storonu slova (Krizis literaturocentrizma v Rossii XX-XXI vv.) [Elektronnyj resurs] // Voprosy literatury [The literary questions], 2008, no. 5. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2008/5/ko5.html
6. Nevskaya T. M., Petrov A. V. Dnevniki i lirika V. A. Zhukovskogo kak sistema duhovnyh uprazhnenij: masonskaya tradiciya, Mirovaya literatura glazami sovremennoj molodezhi: sbornik materialov III mezhdunar. studench. nauchno-prakt. konf. Magnitogorsk: Izd-vo MGTU im. G. I. Nosova, 2017, pp. 4650.
7. Petrov A. V. Wedding poetry in the Russian literary culture of the XVIII -early XIX centuries. Magnitogorsk, MaGU, 2013, 238 p.
8. Pisarev D. I. Literaturnaya kritika: V 3 t. Leningrad: Hudozh. lit., 1981. 360 p.
9. Turysheva O. N. Kniga - chtenie - chitatel' kak predmet literatury. Ekate-rinburg, Izd-vo Ural'skogo universiteta, 2011, 338 p.
10. Turysheva O. N. Russkij literaturocentrizm v aspekte literaturnoj re-fleksii, Ural'skij filologicheskij vestnik. Seriya: Russkaya klassika: dinamika hudozhestvennyh system [Ural Philological Bulletin], 2013, no. 1, pp. 228-243.
11. Chernyshev K. Lishnie lyudi i zhenskie tipy v romanah i povestyah I. S. Turgeneva. Opyt razbora literaturnogo tipa russkih lishnih lyudej, kak mate-rial dlya harakteristiki razvitiya obshchestva. St. Petersburg, Tip. I. Gol'dberga, 1896, 281 p.
12. Yukina I. I. Russkij feminizm kak vyzov sovremennosti. St. Petersburg, Aletejya, 2007, 544 p.
Петров А. В., Ярина Н. В. «Если бы кто-нибудь признался мне в любви, что же вышло бы?»: роман «Отцы и дети» в восприятии Елизаветы Дьяконовой // Гуманитарно-педагогические исследования. 2018. Т. 2. № 4. С. 44-50.
Petrov A. V., Yarina N. V. «If Somebody Made a Declaration of Love to me, What Would Come out it?»: Novel «Fathers and Children» in Elizaveta Dyakonova's Perception, Gumanitarno-pedagogicheskie issledovaniya [Humanitarian and pedagogical Research], 2018, vol. 2, no 4, pp. 44-50.
Сведения об авторах
Петров Алексей Владимирович - доцент, доктор филологических наук, профессор кафедры языкознания и литературоведения Института гуманитарного образования Магнитогорского государственного технического университета им. Г. И. Носова; Магнитогорск, Россия; [email protected].
Ярина Наталья Викторовна - магистрант кафедры языкознания и литературоведения Института гуманитарного образования Магнитогорского государственного технического университета им. Г. И. Носова; Магнитогорск, Россия; [email protected].
Authors:
Aleksey V. Petrov, Associate Professor, Doctor of Science in Philology, Professor at the Department of Linguistics and Literature, Institute for the Humanities, Nosov Magnitogorsk State Technical University (NMSTU), [email protected]
Nataliya V. Yarina, Graduate student, Department of Linguistics and Literature, Institute for the Humanities, Nosov Magnitogorsk State Technical University (NMSTU), [email protected].
