CC BY
1431ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ И ФОЛЬКЛОРИСТИКА
УДК 821.161.1
ГРНТИ 17.09
Е. В. Никольский
Eщё раз о проблеме «лишнего человека» в русской классической литературе
На материале классического периода русской классической словесности (с подробным анализом образов героев И. С. Тургенева) исследован типаж «лишнего человека». Автор новаторски рассматривает атрибутивные признаки «лишнего человека», показывает их неизменность и актуальность для русской литературы начала третьего тысячелетия.
Ключевые слова: типология героев, литературные типы, «потерянное поколение», «лишний человек», противодействие личности и общества, ценностный подход, герой-борец.
E. Nikolsky
Revisiting the Problem of the "Superfluous Man" in Russian Classical Literature
The paper focuses on the so called "superfluous man" in Russian classical literature giving a detailed analysis of I. Turgenev's characters. The author suggests a new approach to the attributes of the "superfluous man", shows their permanence and topicality for modern Russian literature.
Key words: character typology, literary types, "lost generation", "superfluous man", person versus society, axiological approach, struggling hero.
Актуальной проблемой современного литературоведения остается изучение типов героя, повторяющихся в разные периоды творчества одного писателя, а также в национальной словесности того или иного периода и, в определенной мере, за счет меж- и кросотультурной коммуникации в мировой литературе. Мы, опираясь на опыт коллег-литературоведов, трактуем само понятие тип персонажа как родовое по отношению к группам литературных героев, получивших устойчивую номинацию в литературном процессе (например, «лишний человек», «самодур», «кающийся дворянин»). Соответственно, необходимо введение данного термина в систему литературоведческих понятий» (выделено мною. - Е. Н.) [2, c. 3]. Вполне закономерно, что, когда речь заходит «о типе персонажа, нас интересует не
© Никольский Е. В., 2017 © Nikolsky E., 2017
эстетическое достоинство созданного литературного образа, а нравственно-психологическая доминанта, объединяющая ряд персонажей» [2, с. 4], созданных разными авторами, в том числе в разные эпохи и на разных континентах. Одним из таких типов стал «лишний человек», возникший в русской литературе и распространившийся по всему цивилизованному и не очень цивилизованному миру. Этот герой, одинокий, отвергнутый обществом или сам отвергший общество, не был только плодом литературной фантазии. Он стал своеобразным болезненным явлением духовной жизни общества, вызванным кризисом общественной системы. Специально заметим, что начиная с XIX столетия образ «лишнего человека» надолго стал предметом исследования не только русских, но и многих европейских писателей.
В русской литературе этот образ представлен очень разнообразно. «Лишними людьми» можно назвать, например, романтических героев А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. Эти страстные, бунтующие натуры мучаются своей двойственностью: они не выносят зависимости, но при этом понимают, что их несвобода - явление духовное, она внутри них.
Образ «лишнего человека», возникший в русской литературе, вышел за рамки художественных произведений, став самостоятельным культурным явлением, что не могло не отразиться и на литературном творчестве писателей других стран. Тема «лишнего человека» стала активно развиваться в отечественной литературе, но уже в XX, а не в XIX веке, например, в творчестве Алексея Иванова, в частности, в романах «Географ глобус пропил» и «Ненастье» [см.: 3].
Размышления на тему «лишних людей», на наш взгляд, и сегодня не потеряли своей актуальности. В современном обществе число таких людей не только не уменьшилось, но, пожалуй, даже увеличилось. На фоне происходящих процессов глобализации, решения проблем в мировом масштабе человек перестает чувствовать собственную значимость как личность. Как и в XIX веке, мы часто задаемся вопросами о смысле своего существования, своем месте в этой жизни и т.д. Считаем, что обращение к классическим произведениям с современных позиций (в том числе в сопоставительном аспекте) может раскрыть в них новые, ранее не замеченные, черты.
На наш взгляд, данную тему до сих пор нельзя назвать полностью изученной, несмотря на большое количество исследователей, рассматривавших ее в своих трудах. Мы пришли к выводу, что литературоведы все-таки не пришли к единому мнению о типичных качествах, присущих «лишнему человеку», поскольку каждый писатель наделял своего героя особыми качествами, характерными для его времени или страны.
«Лишний человек» - социально-психологический тип, нашедший отражение в русской литературе первой половины XIX века. Его главными чертами являются отчуждение от своей страны, от родной среды (обычно дворянской), чувство интеллектуального и нравственного превосходства
над ней и в то же время - душевная усталость, глубокий скептицизм, разлад слова и дела.
Термин «лишний человек» вошел во всеобщее употребление после появления «Дневника лишнего человека» И. С. Тургенева (1850). Однако данный образ сложился гораздо раньше. К «лишним людям» можно отнести Чацкого («Горе от ума» А. С. Грибоедова), Онегина («Евгений Онегин» А. С. Пушкина), Печорина («Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова), Бельтова («Кто виноват?» А. И. Герцена) [1].
Быть «лишним» на практике означает не столько быть выше всех в нравственном и духовном плане, становясь так называемым духовным лидером, сколько постоянно оставаться непонятым. Всеми и всегда. Окружающие, даже самые близкие люди, не понимают и никогда не поймут представителя этого типа. Более того, они будут видеть в нем смутьяна-бунтовщика или сумасшедшего и пресекать любые его попытки добиться понимания. Само существование «лишнего» конфликтно, потому что обычные люди ощущают свою неполноценность рядом с ним. Однако они не склонны видеть в этом стимул к самосовершенствованию, поскольку воспринимают идеи через форму их подачи, а «лишнего человека» - со стороны его психического и телесного облика. Поэтому они стараются вытолкать своего антагониста, насколько возможно, за пределы социума, в бездну одиночества. Недаром в лучших произведениях классической русской литературы «лишние» были отвергнуты и наказаны, причем с этой обывательской средой, изображенной как скопище пороков, по-своему солидаризировались и авторы классических текстов: Чацкий был изгнан из Москвы; Онегин покинул Санкт-Петербург «в минуту, злую для него»; Печорин умер, возвращаясь из Персии; Базаров расстался с жизнью, заразившись при вскрытии трупа.
На рубеже 50-х - 60-х годов XIX века революционные демократы Н. Г. Чернышевский [6, II, с. 313] и Н. А. Добролюбов выступали с резкой критикой «лишних людей», их нерешительности и пассивности. Вместе с тем, они сводили содержание проблемы «лишнего человека» исключительно к теме либерализма, что не может считаться правомерным. В дальнейшем с переоценкой данного понятия выступил и Ф. М. Достоевский, осудив его индивидуализм и оторванность от народной почвы.
Литературный образ «лишнего человека», возникнув как переосмысление романтического героя (например, в творчестве А. С. Пушкина), складывался под знаком реалистической портретизации, выявления разности между персонажем и автором. Существенным в раскрытии данной темы был отказ от просветительских установок ради беспристрастного анализа «истории души человеческой» (по выражению М. Ю. Лермонтова), что создавало почву для глубокого психологизма и последующих завоеваний реализма.
Как известно, человек - существо эмоциональное, существо, имеющее душу. Если человек умеет любить, то есть большая вероятность, что он бу-
дет счастлив. Ни один герой из галереи «лишних людей» не счастлив в любви. Это о многом говорит. Все они боятся любить, боятся или не могут примириться с окружающей действительностью. Все это очень печально, потому что делает этих людей несчастными. Пропадают зря огромные душевные силы этих героев, их интеллектуальный потенциал.
Алгоритм «лишнего человека», во-первых, сосредоточен не в рамках «быть в обществе - не быть в обществе», а в сугубо внутренних рамках мироощущения. Мотив «лишнего человека» - требовательно ждать от жизни чего-то неоправданного, чрезмерного, но часто не ясного самому герою, а не получив «игрушку», - отказаться от жизни вовсе. Увлечение смыслом, значением жизни без удовлетворения своего неразвитого «Я» -невозможно в силу этой же самой неразвитости. Мотив смерти - это пик развития темы, но поначалу герою было достаточно просто картинно удалиться, неизвестно куда исчезнуть, разорвать все отношения и т.д.
Так кто же такой «лишний человек» в литературных произведениях? Это хорошо образованный, умный, талантливый и чрезвычайно одаренный герой (мужчина), который в силу различных причин (как внешних, так и внутренних) не смог реализовать себя, свои возможности. «Лишний человек» ищет смысл, цель жизни, но не находит ее. Поэтому он растрачивает себя на жизненные мелочи, на развлечения, на страсти, но не чувствует удовлетворения от этого. Часто жизнь «лишнего человека» заканчивается трагически: он погибает или умирает во цвете лет.
Следует определить атрибутивные признаки «лишнего человека». Чаще всего это почти юное созданье. Это герой, безусловно, бессемейный (неблагополучными в том числе являются и его отношения с родителями) да и несчастный в любви. Его положение в обществе маргинально (неустойчиво, содержит смещения и противоречия) - он всегда хоть какой-то стороной связан с дворянством, но уже в период упадка, о славе и богатстве у него скорее осталась только память, при этом он помещен в среду, так или иначе ему чуждую: более высокое или низкое окружение, откуда проистекает мотив отчуждения, не всегда сразу лежащий на поверхности.
Герой в меру образован, но это образование или незавершенное, или несистематическое, или невостребованное и даже забытое; словом, это не глубокий мыслитель, не ученый, но человек со «способностью суждения», способностью делать скорые, но незрелые заключения. Очень важен в раскрытии этого образа кризис религиозности, но сохранение при этом памяти о религиозных понятиях. Писатели часто изображали не только борьбу с церковностью, но и скрытую неуверенность, привычку к имени Божьему. «Лишний человек» всегда стремится быть судьей и даже вождем своих ближних. Однако при этом в его действиях можно усмотреть оттенок ненависти. Часто он обладает даром красноречия, умениями в письме, ведет записки или даже пишет стихи. Данный герой обладает развитым внутренним миром, лихорадочным и населенным химерами, который, од-
нако, при общем хаосе становится его «убежищем», где он скрывается от конфликтов в отношениях с ближними.
Обобщая атрибутивные свойства анализируемого литературного типажа, выделим следующие типологические черты (и подтвердим это конкретными примерами при изучении повести «Дневник лишнего человека» и романа «Рудин»):
1) герой является представителем дворянского сословия;
2) герой получил хорошее образование, чувствует свое превосходство над остальными, но не может применить полученные знания на практике (расхождение слова и дела);
3) герой предъявляет к жизни завышенные требования, а при их невыполнении способен отказаться от жизни;
4) герой ощущает свою отчужденность, он пытается найти свое место в жизни, но так и не находит;
5) герой во многом автобиографичен, писатель изображает типичных представителей собственного поколения;
6) герой несчастлив в любви, любовь становится для него испытанием, которое он не выдерживает;
7) героя ожидает трагическая гибель.
Рассмотрим выявленные признаки детальнее. Над повестью «Дневник лишнего человека» И. С. Тургенев усердно работал около двух лет. Завершена она была в январе 1850 года и вскоре появилась на страницах апрельского номера «Отечественных записок». Сам И. С. Тургенев считал «Дневник лишнего человека» удавшимся произведением. «Я почему-то воображаю, что "Дневник" хорошая вещь...» [4, I, с. 319], - писал он Кра-евскому. «В этом произведении схвачен кусок подлинной жизни» [5, VII, с. 89], - скажет писатель спустя восемнадцать лет.
Журнальная публикация повести подверглась жестокой цензурной расправе. Она оказалась неприемлемой с точки зрения норм официальной морали и нравственности. Сатирическая направленность нового произведения И. С. Тургенева также противоречила охранительным принципам российской цензуры того времени. Однако в 1856 году в сборнике «Для легкого чтения» и первом томе «Повестей и рассказов» писателю удалось восстановить все цензурные купюры.
Хотя эта повесть имеет столь значимое для нашей темы название, тем не менее, стоит отметить, что в ней И. С. Тургенев еще не дал социально-исторического объяснения типу «лишнего человека»; не раскрыл его общественные и идеологические связи и отношения.
Итак, обратимся к рассмотрению образа главного героя данного произведения более подробно. Обычно главный персонаж этого произведения Чулкатурин рассматривается в качестве типичного представителя «лишних людей». Так, например, Н. А. Добролюбов, в статье «Что такое обломовщина?» поставил его в ряд таких персонажей, как Онегин, Печорин, Бель-
тов, Рудин. Традиция рассмотрения данных образов в одном ряду существует и на данный момент.
Конечно, некоторое сходство Чулкатурина с этими героями очевидно, но также очевидны и его особое положение, и особая структура характера, оказавшие большое влияние на последующее развитие не только литературы, но и культуры.
Как было отмечено ранее, ощущение себя в качестве «лишнего» было связано с «чувством превосходства, быть может мнимого» (фраза из французского эпиграфа к «Евгению Онегину»). Однако у Чулкатурина такого чувства нет. Напротив, его постоянно терзает мысль, что во всем и всегда он уступает другим. Интересно отметить, что в более позднее время это получило название комплекса неполноценности. Чулкатурин хочет не столько возвыситься над другими, сколько сравняться с ними; не столько подавить или оттеснить кого-либо, сколько не быть подавленным и оттесненным. Его заветное желание - «быть как все» [5, IV, с. 186]. Но именно этой цели он и не может достичь. Поэтому окружающие обращаются с ним (так, по крайней мере, ему кажется) по-особенному - не как с человеком, который имеет какие-либо достоинства и недостатки, но как с лишним: поздоровавшись, они «тотчас отходили в сторону и даже некоторое время оставались потом неподвижными, словно силились что-то припомнить» [5, IV, с. 187].
Онегину или Печорину, Бельтову или - из тургеневских героев - Ру-дину, образ которого будет подробно рассмотрен ниже, судьба предлагала различные социальные роли («места»), от которых они по разным обстоятельствам отказывались. С Чулкатуриным же постоянно происходило так, что место, которое он хотел занять либо уже было занято (роль возлюбленного, а затем великодушного друга-утешителя), либо внутренне профанировалось (роль мстителя за оскорбление во время дуэльного поединка или даже жертвы).
Чулкатурин начинает вести дневник, четко осознавая конечность своего существования. Подводя таким образом итог своей жизни, он пытается постичь ее смысл, понять себя: «Что я за человек?» [5, IV, с. 185], - задается вопросом Чулкатурин. В итоге он приходит к выводу, что всю жизнь во всем был лишним: «Я должен сознаться в одном: я был совершенно лишним человеком на сем свете» [5, IV, с. 186]. Таким образом, Чулкатурин -не исторгнутый, не отверженный, не выпавший из человеческой общности, а как бы изначально в нее не допущенный. На других он смотрит не сверху вниз (хотя свойственные ему наблюдательность и язвительность порою оставляют впечатление превосходства), а снизу вверх или, точнее, со стороны. При этом Чулкатурин - человек контрастов: лицо без имени, но с ироничной фамилией. Чулкатурин молод, но смертельно болен. Он начинает свою исповедь весной, 20 марта, когда, повинуясь своей цикличности, возобновляется жизнь в природе, но его жизнь подходит к концу. На фоне рассвета в природе происходит его закат.
Таким образом, между строк дневниковых записей героя виден глубокий подтекст, демонстрирующий то, как все в его жизни изначально противоречило его сущности и душевным устремлениям.
Однако внешне судьба у этого героя вполне обычная: «Родительский дом, университет, служение в низких чинах» [5, IV, с. 185]. Поэтому его «лишность» заключается не в общественном положении, а во внутреннем убеждении. Стержень этого убеждения - мысль о смерти, беспросветной, нехристианской, уничтожающей смерти: «Смерть мне тогда заглянула в лицо и заметила меня» [5, IV, с. 183], - скажет герой о смерти своего отца, и этот мотив будет определяющим для него, когда каждый шаг, особенно каждую неудачу, он станет возводить к мысли о смерти. Собственно, как мы уже отметили, и ведет он свой дневник накануне смерти, он весь во власти болезни.
Пытаясь представить собственную жизнь в своем сознании, герой вспоминает свою любовную историю. Эта привязанность, как всегда у И. С. Тургенева, оказывается трагичной. Длительное время, надеясь на взаимность, часто обманываясь, подменяя поступки любимой желанными объяснениями, однажды и вдруг герой понимает, что вызывает в Лизе лишь антипатию: «Ах. если б вы знали, как этот Чулкатурин мне противен» [5, IV, с. 202], - признается она.
При этом он считает любовь болезнью. «Разве человеку свойственно любить?» [5, IV, с. 198] - изумляется он. Поэтому любовь его лишена всякого ясного стремления, кроме ощущения, что «сердце у меня неприятно сжималось» [5, IV, с. 198]: здесь нет ни страсти обладания, ни желания, ни восхищения.
Сам образ Лизы остается непонятным для Чулкатурина и даже не особенно привлекательным. Отчетлива для него только ревность к «нелишнему» герою, князю, которого он без основания вызывает на дуэль, во время которой показывает свою трусость, а потом жалеет, что не был убит. Это был бы более завидный удел. Ради яркого и таинственного ухода «лишний человек» готов пожертвовать своей жизнью, а так - остаются Чулкатурину бесконечные воспоминания, монотонный приговор себе -«лишний», болезнь и все та же неизбежная, но бесцветная смерть.
Чулкатурин, несомненно, наделен разумом, но несмелым и неразвитым; самолюбием, но капризным и робким; верой, но достаточно смутной и внешней, «церковной». Это образ маргинального героя, который и не рад жизни, и хочет чего-то большего, и винит во всем сначала жизнь, а потом свое неумение жить. Ключевым моментом произведения становится то, что Чулкатурин не желает принять эту судьбу и буквально выталкивает себя из жизни, утверждая, что, только «уничтожаясь, я перестаю быть лишним» [5, IV, с. 230].
В противоположность Чулкатурину, И. С. Тургенев вывел еще более неумелого и неразвитого героя - Бизьменкова, который, однако, способен и в своей судьбе найти смысл, быть самим собою, несмотря ни на что. Тур-
генев показывает, что принять жизнь - много значит для человека, это мудрость не столько личная, сколько бытийная, которая, кстати, спасает и поддерживает многих заурядных «маленьких» героев.
Таким образом, для последующего развития характера «лишнего человека» не только в творчестве И. С. Тургенева, но и в произведениях других авторов будет определяющим нежелание принять свою судьбу и одновременно, в отличие от бунтарского характера, неспособность (а не невозможность!) ее преодолеть, причем, требования идеала будут неотчетливыми, но категоричными. Этот парадокс - лишь видимое противоречие: не понимаю себя, не понимаю жизнь, но хочу, чтоб жизнь была вот такой.
После всего сказанного легко увидеть своеобразие финала «Дневника лишнего человека». С одной стороны, он вызывает примирительную, разряжающую реакцию: «Я умираю... Живите, живые!» [5, IV, с. 232]. Словно в последней записи его дневника светлое, возвышенное чувство, обращенное к природе и к людям, окончательно торжествует над его скептицизмом, иронией и рефлексией. Но это верно только в пределах образа и не является эмоциональным итогом всей повести, ее настроением. Да и для полного примирения Чулкатурина не хватает малости: «Если б какой-нибудь милый, грустный, дружеский голос пропел надо мною прощальную песнь...» [5, IV, с. 231]. Ответом на это пожелание и явилась безграмотная приписка Петра Зудотешина, что он «Содержат е оной не одобрилъ» [5, IV, с. 232]. Эффект приписки усилен тем, что она сделана лицом сторонним, как бы от имени читателей и притом в пределах текста произведения. Поэтому и реакция настоящего читателя вынуждена складываться вопреки не только событийному ряду, но и оценке читателя фиктивного. И реакция эта отнюдь не в примирении.
Стоит также отметить еще одну деталь, на которую часто не обращается должного внимания. Считается, что выбор Чулкатуриным заключительной цитаты из произведения А. С. Пушкина («И пусть у гробового входа / Младая будет жизнь играть») связан лишь с примирительным настроением персонажа) - однако и окончание данного четверостишия («И равнодушная природа / Красою вечною сиять!») имеет определенную функцию. Дело в том, что в повести во всех вариациях раскрывается тема -герой и природа. Так, одной из первых записей Чулкатурина становится обращение к природе: «О природа! Природа! Я так тебя люблю, а из твоих недр вышел неспособным даже к жизни» [5, IV, с. 181]. Затем он говорит о том, что природа обошлась с ним как с «незваным гостем» и т.д. Словом, в отношениях с природой Чулкатурин начинает выступать как отвергнутый любовник; в этой сфере словно продублированы перипетии его романа с Лизой. Отсюда и вывод, сделанный героем, кажется вполне логичным: «Уничтожаясь, я перестаю быть лишним» [5, IV, с. 231]. Как будто в пределах земного бытия поправить ему ничего нельзя.
Вопрос так и стоит: быть или не быть? Если он есть - он лишний; если хочет перестать быть лишним - должен перейти в небытие, раствориться в
природе, перестать существовать. Обычно небытие связывают с отсутствием роли (любой), здесь же оно превращается в позитивный фактор. Небытие выполняет самое сокровенное желание персонажа - не быть лишним.
«Дневник лишнего человека» занимает видное место в ряду произведений И. С. Тургенева. Это рубеж на пути к психологической повести второй половины 1850-х годов, романам «Рудин», «Дворянское гнездо» и «Накануне», в которых автор покажет, как богатство внутреннего мира «лишнего человека» восторжествует над аристократическим лоском, светскостью и поверхностной образованностью.
Далее подробно рассмотрим образ главного героя романа И. С. Тургенева «Рудин» - первого печатного романа И.С. Тургенева, написанного в
1855 году за очень короткое время. На черновом автографе романа значилось: «Рудин. Начат 5 июня 1855 года, в воскресенье, в Спасском, кончен 24 июля 1855 года в воскресенье, там же, в 7 недель» [5, VII, с. 463]. Роман был опубликован в январских и февральских книгах «Современника» за
1856 год, в издании романа 1860 года. Тургенев прибавил к «Рудину» второй эпилог, изображающий трагическую гибель героя в Париже, на революционной баррикаде 1848 года. Немалую роль в творческой истории «Рудина» сыграла литературная традиция, как зарубежная, так и русская -в частности, Тургеневым был использован опыт Жорж Санд, а также Панаева и Станкевича.
Это произведение было написано в самый разгар Крымской кампании, исход которой должен был решить судьбу крепостнического строя в России. Наступала пора бурного общественного подъема. «Мрачное семилетие» николаевской реакции кончилось. Самого вдохновителя уже не было в живых. В это ответственное для прогрессивной русской литературы время перед писателями вставали особенно сложные задачи.
Основная тема романа - тема дворянского просветительства - была для 1855 года как нельзя более актуальной. Накануне прихода в русскую жизнь демократов-разночинцев естественным было оценить историческую роль либеральных дворян 1830-х - 40-х годов, со многими из которых И. С. Тургенев был близок уже в юношеские годы (Т. Н. Грановский, Н. В. Станкевич и др.). Тургенева глубоко волновала судьба этих людей, воспитывающих молодежь силой своего вдохновенного слова, но вместе с тем не сумевших в крепостнической России встать на путь развития. В романе «Рудин» автора заботила не только история «лишнего человека», но и вопрос о его значении для современности.
На протяжении работы над романом И. С. Тургенев неоднократно подвергал сомнению свой замысел, в письме к друзьям он говорит о неуверенности в своих силах. Но друзья, в особенности Н. А. Некрасов и С. П. Боткин, поддерживали его начинание. В конце июля 1855 года первая редакция «Рудина» была закончена, и Тургенев сразу стал ее дорабатывать, уделив основное внимание образу Рудина.
Прототипом для главного героя романа стал известный мыслитель и революционер Михаил Бакунин. Писатель ослабил в образе Рудина черты памфлетности и больше подчеркнул положительные, прогрессивные стороны его деятельности как дворянского просветителя.
«Рудин» был подготовлен всем предшествующим рядом тургеневских произведений о «лишних людях» (поэма «Разговор», статья о «Фаусте», рассказ «Гамлет Щигровского уезда», повести «Переписка» и «Яков Пасынков» и др.). Но образ Рудина шире предшествующих ему образов, так как в нем в художественном синтезе присутствуют обе трактовки образа «лишнего человека» - показ его слабых и вместе с тем сильных сторон. В романе, в отличие от предшествующих повестей, проблема взаимосвязей слабостей и силы лишних людей и подлинных причин их социальной драмы поставлена со всей силой - и она находит в нем подлинно диалектическое разрешение. Рассказывая о Рудине от лица всезнающего и чуждого каких-либо пристрастий автора, И. С. Тургенев впервые становится здесь на дорогу объективного изображения «лишнего человека».
Безусловно, тема лишнего человека (которая привлекла автора еще в 1840-е годы) в 1850-е годы претерпевает несомненную эволюцию: если в повестях он противопоставляет этого идеалиста, романтика, зараженного рефлексией, положительной силе трудового русского человека, то в романе он также выясняет его историческую роль как представителя передовой русской интеллигенции 1830-х - 40-х годов.
Мировоззрение Рудина сложилось под влиянием философских кружков 30-х годов XIX века. Он видит смысл своей жизни в служении высоким идеалам. Тургенев в романе описывает кружок Николая Владимировича Станкевича, в котором сам когда-то участвовал. Подобных кружков, объединивших лучшую часть молодежи, в 1830-е - 40-е годы было много. Вот как описывает этот кружок один из героев произведения Лежнев: «Вы представьте, сошлись человек пять-шесть мальчиков, одна сальная свеча горит, чай подается прескверный и сухари к нему старые-престарые; а посмотрели бы вы на все наши лица, послушали бы речи наши! В глазах у каждого восторг, и щеки пылают, и сердце бьется, и говорим мы о Боге, о правде, о будущности человечества, о поэзии...» [5, V, с. 463].
«Философия, искусства, наука, самая жизнь» служили средством, при помощи которого стремились открыть «общий мировой закон <...> силились отдать себе в нем отчет». Воспитав себя на строгой логике споров и дискуссий, молодые люди «чувствовали себя как бы живыми сосудами вечной истины, орудиями ее, призванными к чему-то великому...» [5, V, с. 467].
Пребывание в кружке, высокая гуманность отношений накладывала отпечаток на всю дальнейшую судьбу человека: «Эх! славное было время тогда, и не хочу я верить, чтобы оно пропало даром! Да оно и не пропало, -не пропало даже для тех, которых жизнь опошлила потом. Сколько раз
мне случалось встретить таких людей, прежних товарищей! Кажется, совсем зверем стал человек, а стоит только произнести <.> имя Покорского -и все остатки благородства в нем зашевелятся, точно ты в грязной и темной комнате раскупорил забытую склянку с духами...» [5, V, с. 456].
Но увлечение немецкой философией, как все на свете, имеет свою оборотную сторону. Между идеальным миром философских построений и раздираемой проблемами страной общего было мало. Однако такие идеалисты, как Рудин, не хотели замечать этого. Речь Лежнева раскрывает роковую ущербность рудинского мировоззрения: «Несчастье Рудина состоит в том, что он России не знает, и это точно большое несчастье». За его страстными словами мы чувствуем голос самого Тургенева: «Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись» [5, V, с. 511].
Кроме того, Тургенев показывает как закономерность, что у людей, погруженных в умственные интересы, привыкших «каждое движение жизни, свое и чужой, нашпиливать словом, как бабочку булавкой», непосредственные сердечные движения отмирают. Отсюда ироническое замечание о том, что у Рудина, подобно китайскому болванчику, «перевешивала голова». Лежнев неспроста называет Рудина «политической натурой». Это прирожденный вождь, оратор - «он всячески старался покорить себе людей». «Рудин владел едва ли не высшей тайной - тайной красноречия. Он умел, ударяя по одним струнам сердец, заставлять смутно звенеть и дрожать все другие» [5, V, с. 502].
В своих философских речах о смысле жизни, о высоком назначении человека Рудин просто неотразим. Человек не может, не должен подчинять свою жизнь только практическим целям, заботам о существовании, утверждает он. Без стремления отыскать «общие начала в частных явлениях» жизни, без веры в силу разума нет ни науки, ни просвещения, ни прогресса, а «если у человека нет крепкого начала, в которое он верит, нет почвы, на которой он стоит твердо, как может он дать себе отчет в потребностях, в значении, в будущности своего народа?» [6, с. 512].
Просвещение, наука, смысл жизни - вот о чем говорит Рудин так увлеченно, вдохновенно и поэтично. Он рассказывает легенду о птице, залетевшей на огонь и опять скрывшейся в темноту. Казалось бы, человек, подобно этой птице, появляется из небытия и, прожив короткую жизнь, исчезает в безвестности. Да, «наша жизнь быстра и ничтожна; но все великое совершается через людей» [5, V, с. 497].
Его высказывания вдохновляют и зовут к обновлению жизни, к необыкновенным, героическим свершениям. Силу воздействия Рудина на слушателей, убеждение словом ощущают все. И каждый восхищается Ру-диным за его «необыкновенный ум». Не признает достоинств Рудина лишь Пигасов - от обиды за свое поражение в споре. Но в первом же разговоре Рудина с Натальей раскрывается одно из главных противоречий его характера. Ведь только накануне он так вдохновенно говорил о будущем, о
смысле жизни, о назначении человека - и вдруг предстает усталым человеком, не верящим ни в свои силы, ни в сочувствие людей. Правда, достаточно одного возражения удивленной Натальи - и Рудин корит себя за малодушие и вновь проповедует необходимость делать дело. Но автор уже заронил в душу читателя сомнение в том, что слова Рудина согласуются с делом, а намерения - с поступками.
Таким образом, автор постоянно проверяет Рудина «на прочность», на жизнеспособность. Герой этих проверок не выдерживает. Выясняется, что Рудин способен только говорить, реализовать на деле свои мысли и идеалы он не может. Герой не знает реальной жизни, не может оценить обстоятельства и свои силы. Поэтому и он оказывается «не у дел».
Противоречивый характер своего героя писатель подвергает серьезному испытанию - любви. Это чувство у Тургенева является то светлым, то трагичным и разрушительным, но всегда это сила, обнажающая душу, истинную натуру человека. Вот тут-то и обнаруживается настоящий характер Рудина. Хотя речи Рудина полны энтузиазма, годы отвлеченной философской работы иссушили в нем живые источники сердца и души. Перевес головы над сердцем ощутим уже в сцене первого любовного признания.
Первое возникшее на его пути препятствие - отказ Дарьи Михайловны Ласунской выдать дочь за небогатого человека - приводит Рудина в полное замешательство. В ответ на вопрос: «Как вы думаете, что нам надобно теперь делать?» - Наталья слышит: «Разумеется, покориться» [5, V, с. 489]. И много тогда горьких слов бросает Наталья Рудину: она упрекает его в малодушии, трусости, в том, что его высокие слова далеки от дела. И Рудин чувствует себя жалким и ничтожным перед нею. Он не выдерживает испытания любовью, обнаруживая свою человеческую неполноценность.
В романе главному герою открыто, прямолинейно противопоставлен Лежнев. Рудин красноречив - Лежнев обычно немногословен. Рудин не может разобраться в самом себе - Лежнев превосходно понимает людей и без лишних слов помогает близким, благодаря душевному такту и чуткости. Рудин ничего не делает - Лежнев всегда чем-то занят. Но Лежнев не только антагонист Рудина, он истолкователь героя. Оценки Лежнева не одинаковы в разные моменты, даже противоречивы, но в целом они внушают читателю понимание сложного характера героя и его места в жизни.
Личный деспотизм Рудина раскрывается в истории влюбленности Лежнева в юную девушку. Рудин, почтенный доверием товарища, принялся руководить этими отношениями, диктовал, «как мы должны вести себя, деспотически заставлял отдавать отчет в наших чувствах и мыслях, хвалил нас, порицал.» [5, V, с. 498]. При этом Рудин упивался собственным красноречием, не замечая, что оно порой переходит в демагогию: «Белое казалось черным, черное - белым, ложь - истиной, фантазия - долгом...» [5, V, с. 498]. В окончательном тексте на заявление восторженного Баси-стова - «Рудин - гениальная натура!» - Лежнев категорически возражает:
«Гениальность в нем, пожалуй, есть, <...> а натура. В том-то вся его беда, что натуры-то, собственно, в нем нет.» [5, V, с. 496]. Эта внутренняя слабость, «бесхребетность» сыграла роковую роль и в личной и в общественной его судьбе. Однако, по мнению Лежнева, в итоге Рудин доказал свое право считаться «рыцарем печального образа»: «А почему ты знаешь, может быть, тебе и следует так вечно странствовать, может быть, ты исполняешь этим высшее, для тебя самого неизвестное назначение...», «Не червь в тебе живет, не дух праздного беспокойства: огонь любви к истине в тебе горит.» [5, V, с. 503].
Последняя встреча наглядно демонстрирует различие жизненных «назначений» двух друзей. Лежнев, отлучившись из дому ненадолго, тут же «сел писать письмо жене». Измученному борьбой товарищу он предлагает в качестве незаменимой опоры домашние стены: «Это мой дом. Слышишь, старина?» [5, V, с. 505]. Напротив, для Рудина возвращение под уютный кров равно умственному самоубийству: «Угол есть, где умереть.» [5, V, с. 503]. Отсутствие великой цели автоматически означает ненужность существования: «Не до строгости теперь, когда уже все кончено, и масла в лампаде нет, и сама лампада разбита, и вот-вот сейчас докурится фитиль. Смерть, брат, должна примирить наконец.» [5, V, с. 504]. Каждый из друзей догадывается, что встреча была последней. Вечный скиталец, Рудин провидит свой конец: «Еду! Прощай. А кончу я скверно» [5, V, с. 503].
Таким образом, самую высокую оценку Рудину дает его антагонист, человек практического склада. Может быть, он-то и есть истинный герой романа? Лежнев награжден и умом, и пониманием людей, но деятельность его ограничена существующим порядком вещей. Автор постоянно подчеркивает его будничность. Он деловит, но для Тургенева невозможно свести весь смысл жизни к деловитости, не одухотворенной высшей идеей.
Финал романа героичен и трагичен одновременно. Рудин гибнет на баррикадах Парижа. Вспоминаются слова из рудинского письма к Наталье: «Я кончу тем, что пожертвую собой за какой-нибудь вздор, в который даже верить не буду...» [5, V, с. 534]. Второй эпилог имеет точную датировку: «В знойный полдень 26 июня 1848 года, в Париже...» [5, V, с. 535]. В эти дни случайно оказался в столице Франции сам И. С. Тургенев и был свидетелем того, как было потоплено в крови восстание рабочих. Строки романа не только художественно проникновенны, но и исторически точны: против слабо вооруженных рабочих (Рудин получает «кривую и тупую саблю»), против самодельных баррикад правительство бросило пушки. Понятно, что «ее защитники. («оставшиеся в живых» - многозначительно поясняет автор) только думали о собственном спасении». Лишь один остается верен до конца; готов погибнуть на баррикаде, но не бежать, не сдаться: «На самой ее вершине . появился высокий человек в старом сюртуке, подпоясанном красным шарфом и в соломенной шляпе на седых
<.> волосах. В одной руке он держал красное знамя, в другой - <.> саблю.» [5, V, с. 536]. Дважды красный цвет мелькнет в этой картине. А скоро появится и третий: «пуля прошла ему (Рудину) сквозь самое сердце» [5, V, с. 537]. Герой подтвердил и оправдал свою фамилию, которая означает буквально «рудый» — красный, цвета крови.
Пусть его гибель выглядит не столь поэтически - «выронил знамя - и, как мешок, повалился лицом вниз, точно в ноги кому-то поклонился» [5, V, с. 537], - это смерть героя. «Нелегко установить границу, отделяющую безрассудную храбрость от безрассудства, ведь героизму всегда присуще безумие» (С. Цвейг). Но у Рудина, подчеркивает автор, отсутствует то, что несовместимо с истинным подвигом - жажда славы. Даже его товарищи не знают, кто он такой. Не ведают не только имени, но и национальности. Один из свидетелей гибели Рудина, из числа его друзей по баррикадам, выругался с горечью: «Поляка убили». Финальная фраза романа лишь подтверждает то, о чем читатель уже догадался: «Этот ро1опа1Б (поляк) был -Дмитрий Рудин» [5, V, с. 539].
Главный герой романа во многом автобиографичен: это человек тургеневского поколения, который получил хорошее философское образование за границей. Уход в отвлеченное мышление не мог не повлечь за собой отрицательных последствий: умозрительность, слабое знакомство с практической стороной. Такие люди, как Рудин, носители высоких идеалов, хранители культуры, служат прогрессу общества, но явно лишены практического потенциала. Ярый противник крепостного права, Рудин оказывался абсолютно беспомощным в осуществлении своего идеала. В русской жизни ему суждено остаться странником.
Философ и критик Иван Сергеевич Аксаков писал о психологической глубине и противоречивости главного героя: «Такое лицо, как Рудин, замечательно и глубоко... Нужна была зрелость созерцания для того, чтобы видеть пошлость рядом с необыкновенностью, дрянность рядом с достоинством, как в Рудине. Вывести Рудина было очень трудно, и вы эту трудность победили.» [5, V, с. 540].
Таким образом, мы предприняли попытку проанализировать не только историю возникновения и содержание понятия «лишний человек» в русской литературе, но и показать эволюцию этого образа даже в творчестве одного писателя - И. С. Тургенева. Мы утвердились в мысли о том, что окончательного мнения о том, кем же на самом деле является «лишний человек», в современном литературоведении (несмотря на давнее использование данного термина) пока не существует.
Хотя для изучения мы выбрали разные временные периоды, типологическое сходство рассматриваемых героев И. С. Тургенева и других русских классиков оказалось очевидным. Несмотря на национально-специфические особенности реализации образа «лишнего человека» в про-
изведениях Тургенева разных лет все-таки можно выделить типологические черты, позволяющие относить этих героев к одной группе:
1) герой очень молод, полон сил, но все его начинания наталкиваются на непонимание со стороны окружающих;
2) герой получил хорошее образование, чувствует свое превосходство над остальными, но не может применить полученные знания на практике (расхождение слова и дела);
3) герой ощущает свою отчужденность, он пытается найти свое место в жизни, но так и не находит;
4) герой во многом автобиографичен, писатель изображает типичных представителей собственного поколения;
5) герой несчастлив в любви, любовь становится для него испытанием, которое он не выдерживает;
6) герой обычно религиозно индифферентен, либо явный атеист (как Е. Базаров), либо проявляет агностицизм, как другие герои Тургенева (это показывает, что только христианская религия может снять клеймо «лиш-ности» и открыть путь к самореализации в духовной сфере);
7) героя ожидает трагическая (а порою нелепая) гибель.
Тема «лишнего человека» привлекала не только русских писателей, по и писателей по всему миру. Образ «лишнего человека», сложившийся в западноевропейской литературе, во многом близок русскому - это герой, вызванный к жизни «длительным похмельем». После буржуазной революции XVIII века и в последующие эпохи, вплоть до современности. Думающие и наблюдательные люди разочаровались в возможности социального прогресса (например, в произведениях «Адольф» Б. Констана, «Исповедь сына века» А. де Мюссе). Проблема лишнего человека воплощена также в романах современного турецкого писателя-диссидента нобелевского лауреата Орхана Памука «Снег» (2002) и нашего соотечественника Алексея Иванова («Географ глобус пропил», 1995, «Ненастье», 2015). Однако именно противоречия русской действительности, контраст «цивилизации и рабства», сменившихся на хроническую нереализацию себя и насаждаемый сверху конформизм, а также почти перманентная неприкаянность и неразвитость общественной жизни выдвинули «лишнего человека» на более видное место, обусловили повышенный драматизм и интенсивность его переживаний.
Список литературы
1. Герцен А. И. Лишние люди и желчевики // Собрание сочинений: в 30 т. М., 1958. Т. XIV. Статьи из «Колокола» и другие произведения 1859-1860 годов.
2. Данилова Е.А. Типологическое изучение персонажей (на материале русской литературы XVШ-XIX веков): автореф. . канд. филол. наук. М., 2016.
3. Никольский Е. В. Проблема лишнего человека в романе Алексея Иванова «Ненастье» // Материалы XXI Международной конференции Пушкинские чтения -2016. СПб. (Царское село), 2016. С. 128-137.
4. Тургенев И. С. Письма // Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. М.: Наука, 1978.
5. Тургенев И. С. Сочинения в двенадцати томах. М., 1980.
6. Чернышевский Н. Г. Русский человек на rendez-vous // Литературная критика в двух томах. М., 1981.
References
1. Gercen A. I. Lishnie ljudi i zhelcheviki [Superfluous people and zhelcheviki] So-branie sochinenij: v 30 t. Moscow, 1958. T. XIV. Stat'i iz «Kolokola» i drugie proizvedenija 1859-1860 godov.
2. Danilova E.A. Tipologicheskoe izuchenie personazhej (na materiale russkoj litera-tury XVIII - XIX vekov) [Typological study of characters (based on Russian literature of the XVIII - XIX centuries)]: avtoref. ... kand. filol. nauk. Moscow, 2016.
3. Nikol'skij E. V. Problema lishnego cheloveka v romane Alekseja Ivanova «Nenast'e» [The problem of the superfluous person in Alexey Ivanov's novel "Fate"] Materialy XXI Mezhdunarodnoj konferencii Pushkinskie chtenija - 2016 [Materials of the XXI International Conference Pushkin Readings - 2016]. St. Petersburg, 2016. Pp. 128-137.
4. Turgenev I. S. Pis'ma [Letters] Turgenev I.S. Polnoe sobranie sochinenij i pisem v 30 tomah. Moscow: Nauka Publ., 1978.
5. Turgenev I. S. Sochinenija v dvenadcati tomah [Works in twelve volumes]. Moscow,
1980.
6. Chernyshevskij N. G. Russkij chelovek na rendez-vous [Russian person at rendezvous] Literaturnaja kritika v dvuh tomah [Literary criticism in two volumes]. Moscow, 1981.
