CC BY
257. Гофман А.Б. Традицонное или рациональное? Интерпретация традиции в творчестве Макса Вебера // Социологические исследования. 2008. № 2.
8. Гудков Л. Русский неотрадиционализм // Мониторинг общественного мнения. 1997. № 2.
9. Гудков Л. Русский неотрадиционализм и сопротивление переменам // Гудков Л. Негативная идентичность. Статьи 1997-2002 годов. М.: НЛО — «ВЦИОМ-А», 2004.
10. Дубин Б. Прошлое в сегодняшних оценках россиян //Мониторинг общественного мнения. 1996. № 5.
11. Зильберман Д.Б. Традиция как коммуникация: трансляция ценностей, письменность // Вопросы философии. 1996. № 4.
12. Институциональная политология. Современный институционализм и политическая трансформация в России / Под ред. С.В.Патрушева. М.: ИСП РАН, 2006.
13. Левада Ю. «Человек ностальгический»: реалии и проблемы // Мониторинг общественного мнения. 2002. № 6.
14. Оукшот М. Рационализм в политике и другие статьи. М.: Идея-Пресс, 2002.
15. Плохое В.Д. Традиции и общество. Опыт философско-социологического исследования. М.: Мысль, 1982.
16. Российская идентичность в условиях трансформации. Опыт социологического анализа / Под ред. М.К. Горшкова, Н.Е.Тихоновой. М.: Наука, 2005.
17. Советская этнография. 1981. №2.
18. Советская этнография. 1981. №3.
19. Традиция в истории культуры / Под ред. В.А. Карпушина. М.: Наука, 1978.
20. Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного (1934) // Юнг К.Г. Архетип и символ. М.: Ренессанс, 1991.
21. Яковенко И.Г. Риски социальной трансформации российского общества: культурологический аспект. М: Прогресс-Традиция, 2006.
22. Beneton Ph. Tradition/Traditionalisme // Dictionnaire de la pensñe sociologique. Sous la dir. de M. Borlandi, R. Boudon, M. Cherkaoui, B. Valade. Paris : PUF, 2005.
23. Hobsbawm E. Introduction: Inventing traditions // Hobsbawm E. and Ranger T. (eds). The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 1983.
24. Thompson J.B. Tradition and Self in a Mediated World // Detraditionalization. Critical Reflections on Authority and Identity / Ed.by P. Heelas, S. Lash and P. Morris. Cambrdge (Mass.); Oxford: Blackwell, 1996.
Петухов В.В.
ЭПОХА ПУТИНА И ДИНАМИКА СОЦИАЛЬНЫХ ПЕРЕМЕН
Подходит к концу эпоха В. Путина, и вполне закономерной выглядит потребность общества и политического класса подвести итоги развития страны последних лет, осмыслить проблемы, с которыми она сталкивается, сформировать цели и задачи на будущее. Тем более что процессы, происходящие в обществе, дают пищу для самых разных интерпретаций и оценок.
Так, одни рассматривают развитие страны начиная с 1991 года, и особенно «путинскую» стабилизацию, как свидетельство возвращения политического процесса в свои «естественные пределы», когда демократические институты и процедуры становятся частью повседневности, не вызывая былого интереса и внимания. Другие же, как свидетельство застоя и стагнации политической и общественной жизни в стране, девальвации ценностей демократии и ее институтов. Характерно в этом плане мнение Ю. Пивоварова, которое разделяется довольно большим числом наблюдателей в России и за рубежом, согласно которому все последние годы прошли для нашей страны фактически впустую, и сегодня мы практически вернулись в исходную точку, т.е. выйдя из пункта «А», опять пришли в пункт «А». Все российские реформы, включая реформы последних лет, согласно Ю. Пивоварову, осуществляются по одной и той же схеме, суть которой состоит в следующем: «... отречемся от старого мира, разрушим его до основания, построим новый и вдруг обнаружим, что все это на самом деле было спасением мира старого — не по форме, по существу» [12, с. 12].
И. Дискин, напротив, считает, что в последнее десятилетие появилась «Новая Россия». «Ушла в прошлое традиционалистская Россия со слепым подчинением авторитетам и государственным идеологиям. Впервые в истории появились массовые слои, ориентирующиеся на индивидуальный выбор и личную ответственность. Для них высокое значение имеют ценности суверенитета личной и партикулярной жизни, которые они стремятся защищать от любой экспансии государства» [5, с. 224].
В любом случае неоспоримым фактом является то, что по сравнению с серединой и концом 1990-х годов страна претерпела существенные изменения и сталкивается уже с совершенно иными проблемами и вызовами, чем ранее. Сегодня можно определенно констатировать, что Россия фактически преодолела всеобъемлющий кризис, в том числе и социально-психологический. Страхи, которые довлели над страной
десять-пятнадцать лет назад — распада страны, гражданской воины, экономического коллапса и т.д., остались в прошлом. Заметно снизилась угроза терроризма, а «чеченский фактор» постепенно перемещается на периферию общественного внимания.
Так, по результатам опроса Института социологии РАН (осень 2007 г.), почти половина опрошенных (43%) оценивают экономическую и политическую ситуацию в стране в целом как нормальную (в конце 1990-х годов таковой ее считали лишь 5%), 45% — как кризисную и только 7% — как катастрофическую. В 1999 г. соотношение этих оценок было совершенно иным: кризисной считали ситуацию 61%, катастрофической — 29% (см. рис. 1).
60
50
40
30
20
10
0
Как в целом Вы оцениваете ситуацию в стране в настоящее! время?
Л 59
Ж у 54 45
г45
29 г ¿9 43
22 18 22_ 25
12- 13 13 12 7 7
1999 2000 2001 2003 2004 2005 2006 2007
• Ситуация нормальная, благополучная Ж Ситуация кризисная * Ситуация катастрофическая
Рисунок 1. Динамика оценок респондентами текущей ситуации в стране1
Источник: Мониторинговые исследования ИКСИ и ИС РАН 1999-2006 гг.
В эти годы также по нарастающей шел процесс роста численности и влияния на общественную жизнь средних слоев населения. Если в 1999 году, по данным ВЦИОМ, уровень своего материального положения оценивали как средний чуть более трети россиян (37%), то к концу 2006 года их число достигло 59%. И, напротив, доля россиян, оценива-
1 На рисунках 1-7 закрытые вопросы, один вариант ответа, в % от числа опрошенных. Исключение составляет рис. 4, где предусматривалось не более 3 вариантов ответа.
ющих свое материальное положение как плохое и очень плохое, сократилось практически в два раза, с 59 % до 28 %. (см. рис. 2).
Как бы ВЫ оценили в настоящее время материальное положение своей семьи?
□ Очень хорошее, хорошее □ Среднее
□ Плохое, очень плохое
Рисунок 2. Динамика оценок респондентами материального положения
своей семьи
Источник: Мониторинговые исследования ВЦИОМ 1999-2007гг. (результаты за 2007 год представлены на основании данных первых четырех месяцев 2007 г.)
Безусловно, указанная группа и слои — это еще не средний класс в общепринятом смысле. Тем не менее, бытовавшее еще недавно в некоторых российских и зарубежных экспертных кругах мнение о России как стране бедных, инертных людей, у которых доминируют патерналистские установки и ориентации, уже не соответствует действительности. У нас по-прежнему много бедных и еще больше малообеспеченных. Но, похоже, уходит в прошлое позорный для любой цивилизованной страны тип бедности — бедность здоровых, образованных, а главное много работающих людей — учителей, врачей и других «бюджетников».
Одновременно с этим появляются новые проблемы и вызовы, все более определенно проявляет себя контртенденция, являющаяся в значительной степени оборотной стороной тех общественных перемен, которые произошли в стране за последние 8 лет. Политическая и
социальная стабильность сама по себе перестает восприниматься значительной частью населения, прежде всего, молодежью, как приоритетная ценность, а выход страны из экономического кризиса резко повышает планку общественных притязаний, главным образом, активных слоев населения. Тем более, что жизнь большинства россиян сегодня еще далека от процветания.
Как результат — основные индикаторы социального самочувствия населения (адаптированность к переменам, уровень материального положения, самооценка перспектив на будущее) либо остаются неизменными, либо показывают позитивную динамику, тогда как показатели уровня удовлетворенности жизнью практически не растут. Более того, по сравнению с 2004 годом, когда на второй срок был избран президент В.В. Путин, эти показатели даже несколько снизились. Ю. А. Левада в этой связи совершенно справедливо отмечал, что при работе с показателями общественных настроений важно видеть присутствие, по меньшей мере, двух составляющих: запросы и их удовлетворение. Например, динамика позитивных оценок социальных настроений может свидетельствовать как о насыщении существующих запросов, так и об их уменьшении, иногда о том и другом одновременно [9, с. 55] (см. рис. 3).
Так или иначе, динамика общественных ожиданий начинает «обгонять» динамику экономических и социальных перемен. Стратегия выживания для многих россиян уже в прошлом и, соответственно, они не хотят мириться с тем, что еще 5-7 лет назад воспринимали как само собой разумеющееся. Это обстоятельство, а также резкое увеличение числа людей, способных к активному потреблению, причем не только товаров, но и качественных услуг, судя по всему, застало врасплох нашу государственную систему. И, прежде всего, ее социальные институты, которые совершенно не в состоянии удовлетворить «возрастающие потребности трудящихся».
Большинство предлагаемых сегодня государством социальных услуг — либо откровенно низкого качества, либо не доступны даже для людей со средним достатком. И это не только жилье, но и качественные медицинские и образовательные услуги, отдых и многое другое. Скажем, сегодня в Москве и некоторых других городах даже за деньги крайне сложно получить хорошее лечение и уход за пожилым человеком или устроить ребенка в детский сад. Практически повсеместен дефицит школ раннего развития, бассейнов, спортивных площадок и т.д. О ситуации с жильем и говорить нечего. Она близка к абсурду, когда казалось бы вполне благополучные люди, которые много работают, неплохо зарабатывают, тем не менее, оказываются не в состоянии решить эту проблему. Бум потребительского кредитования, хаотичное приобретательство чего
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
В^какой^мере^Вас^устраиваетжизнь^юто^ 1-------------------
25
25
25
31
25
25
24
18
а
32
43
43
38
34
38
38
40
I
36
I
I
55
31
30
36
34
35
35
37
43
□ Вполне устраивает, по большей части устраивает
□ Отчасти устраивает, отчасти нет
□ По большей части не устраивает, совершенно не устраивает
Рисунок 3. Динамика оценок респондентами степени удовлетворенности собственной жизнью
Источник: Мониторинговые исследования ВЦИОМ 1999-2007 гг.. (результаты за 2007 год представлены на основании данных первых четырех месяцев 2007 г.)
ни попадя является оборотной стороной сложностей с «инвестициями в будущее» для очень большого числа наших сограждан.
Одно из следствий этого — кризис доверия, начиная от финансовых, социальных институтов и заканчивая большинством государственных и общественных органов. А главным симптомом такого недоверия является стремление «жить сегодняшним днем», не строя планов на будущее. Между тем власть не понимает или делает вид, что не понимает, что ситуация с начала и середины 1990-х годов радикально изменилась. Сегодня от нее уже мало кто ждет отеческой опеки и защиты. Людям и, прежде всего, активным слоям населения требуются справедливые, прозрачные правила игры, законы, которые позволяют честно работать и честно зарабатывать, беспристрастные суды, которые могли бы защитить от произвола чиновников, милиция, которая берегла бы их здоровье, имущество и покой и, наконец, органы местного самоуправ-
ления и социальные службы, которые поддерживали бы социальную инфраструктуру (ЖКХ, дороги, школы, больницы, детские сады и т.д.) в надлежащем виде. Ничего этого, как правило, нет.
Не спадают острота и напряженность многих социальных проблем. Причем к таким традиционно беспокоящим россиян как наркомания и алкоголизм, рост цен, пенсионное обеспечение, ситуация в сфере ЖКХ и т.п. прибавилась, судя по опросам, проблема безработицы. И это при том, что даже на пике экономического кризиса 1990-х г. безработица в России не достигала критического уровня. К началу 2006 г. она составляла по данным Госкомстата 1 млн. 830 тысяч человек (официально зарегистрировавшихся на биржах труда), т.е. около 2% взрослого трудоспособного населения. Понятно, что есть еще скрытая, латентная безработица, заметно превышающая этот показатель. В целом же, по данным того же Г оскомстата, число безработных в стране с учетом как зарегистрированных, так и незарегистрированных безработных, составляет 5 млн. 200 тысяч человек. Обеспокоенность многих наших сограждан проблемой, которая, казалось бы, их лично не затрагивает, связана не столько с отсутствием работы, сколько с боязнью ее потерять или не найти, если речь идет о молодежи. Неслучайно, самый высокий уровень опасений по поводу безработицы демонстрирует молодежь в возрасте 18-24 лет и женщины-домохозяйки среднего и старшего возраста, для которых трудоустройство представляет серьезную проблему.
Кроме того, не следует забывать о теневом секторе российской экономики, где многие зарабатывают себе на жизнь, что называется, «по-бра-зильски», т.е. перехватывая время от времени случайную краткосрочную работу без каких-либо социальных гарантий, но зато с большим шансом быть уволенным по первому требованию работодателя. Вообще, страх безработицы очень точный индикатор социально-психологического состояния общества, когда есть не только вероятность оказаться «лишним на празднике жизни», но и в любой момент, в любую минуту оказаться один на один с проблемой, справиться с которой в одиночку невозможно, а рассчитывать на чью-либо помощь не приходится.
В целом же, несмотря на достигнутые политическую стабильность и экономический рост, в обществе нет ощущения успеха и блестящих перспектив страны. Разговоры о русском экономическом чуде, остаются пока уделом лишь некоторых оптимистически настроенных экономистов.
Последние исследования фиксируют еще один любопытный парадокс — заработки людей растут, а «жить лучше, жить веселее» не становится. Отмеченный парадокс обусловлен отнюдь не только новым восприятием россиянами реальности, но и тем, что многие из них (около 40%), будучи даже избавленными от материальной нужды, на
протяжении вот уже многих лет «крутятся», пребывают в состоянии психологического и физического напряжения, тратя массу жизненной энергии на поддержание более или менее сносных жизненных условий себе и своим семьям, часто просто не зная, каким образом конвертировать знания, опыт, навыки, приверженность моральным ценностям в материальный достаток и карьерный рост. В том числе и потому, что в сознание очень многих из них въелся стереотип, согласно которому, жизненный успех и приверженность моральным нормам и принципам в нашей стране — вещи несовместимые. Не понимают они и того, как в этом могут помочь демократические институты, которые призваны, особенно на переходном этапе, «микшировать» удар капитализма, вооружать граждан законными способами и инструментами борьбы за свои права и интересы. Во многом именно поэтому, «наступление на демократию» (ограничение некоторых демократических прав и свобод, снижение роли политической оппозиции), вызывающее беспокойство значительной части российской и зарубежной элиты, заметного отклика среди большинства россиян не находит.
И, напротив, среди главных угроз российской демократии россияне отмечают, прежде всего, чрезмерное социальное расслоение. Эта ситуация беспокоит сегодня практически все слои, группы российского общества. Так, только за последние два года, доля тех, кто именно в этом видит угрозу российской демократии, выросла с 30 до 45% (см. рис. 4).
Пока это чувство не трансформировалось в острый классовый конфликт в силу того, что в нашей стране практически нет прямых форм эксплуатации наемных работников «капиталистами». Скорее наоборот, уровень зарплат и «социальный пакет» в частном секторе, как правило, выше, чем на государственных предприятиях и уж тем более в бюджетной сфере. Вообще было бы неправильным указанное противоречие сводить к материально-имущественной стороне дела, как проявление неприязни бедных, малоимущих к своим более успешным согражданам. Россияне, называя противоречие между богатыми и бедными в качестве определяющего, возможно, интуитивно, но очень четко фиксируют новые линии социального противостояния — социокультурного раскола между культурой и образом жизни «социальных верхов» и культурой массовой, «срединной». Причем социальные верхи сегодня в восприятии общества — это симбиоз крупного российского бизнеса и статусного чиновничества, которые настолько срослись, что представляют собой сегодня «архипелаг Рублевок», т.е. совершенно закрытый, оторванный от национальной почвы анклав постсоветской элиты, которая, тем не менее, определяет настоящее и будущее страны. Неслучайно в иерархии угроз демократии вторую позицию занимает сращивание высшей
Многие в последнее время заговорили об угрозе отхода России от демократических завоеваний. Если вы считаете, что такая угроза есть, то в чем она проявляется?
В большом разрыве между богатством и бедностью
В отсутствии равенства всех перед законом
В том, что сами люди не умеют и не хотят бороться за свои права и интересы
В сращивании власти и капитала (олигархов и высшей бюрократии)
В том, что в Государственной Думе нет политических сил, представляющих реальную оппозицию Президенту и его курсу
Такая угроза есть, но мне трудно сказать, в чем именно она проявляется
В угрозе демократии со стороны международного терроризма
В том, что вся власть в стране сосредоточена в руках Президента
Никакой угрозы нет
Затрудняюсь ответить
30
45
18
20
16
16
15
24
16
□ 2004 год П2006 год
26
13
13
Рисунок 4. Динамика оценок россиянами наиболее вероятных угроз демократии
Источник: Мониторинговые исследования ВЦИОМ 2004-2006 гг.
бюрократии и олигархии. В 2004 г. число россиян, считающих именно так составляло 15 %, в 2006 — уже 24%.
При этом высокий уровень поддержки Президента страны не должен вводить в заблуждение. В массовом сознании В. Путин ассоциируется не с властью, скорее он олицетворяет «хорошее» государство, противостоящее вместе с обществом коррумпированному чиновничеству, неприязнь к которому начинает постепенно затмевать неприязнь к олигархам.
Общество рассчитывало, что Путину удастся «равно удалить» олигархов и «построить» чиновников. Надежды на это оправдались лишь отчасти, также как и надежды на решительное наступление на бедность. Несмотря на возросшие экономические возможности государства, никто в России, в том числе и президент, всерьез не ставил вопрос о формировании того, что принято называть «обществом всеобщего благоденствия» (welfare state) или «общества равных возможностей», как о возможной цели посткоммунистической трансформации России. В. Путин ограничился паллиативным вариантом «национальных проектов», которые сами по себе, безусловно, есть шаг вперед, но не могут стать «сверхидеей», которая могла бы консолидировать общество. Между тем, идея общего блага востребована в России во все времена, в том числе и сегодня.
Концепт «общества всеобщего благоденствия» и соответствующая ему практика актуальны для России еще и потому, что позволяют преодолеть не только последствия «командного социализма», но и «дикого капитализма» 1990-х, хотя бы в какой-то степени легитимировать базовые принципы рыночной экономики. Ведь ни для кого не секрет (и это подтверждают все опросы), что сложившаяся в России экономическая система воспринимается населением как чуждая и глубоко несправедливая. Критические аргументы, согласно которым существующее в ряде стран Западной Европы «общество всеобщего благосостояния» усиливает иждивенческие, патерналистские настроения в обществе, вряд ли применимы к современной России. Возможно, лет через 30-40, когда уровень доходов и социальной защиты населения приблизится к европейским образцам, можно будет всерьез начать разговор об издержках «социального государства».
Так или иначе, сегодня Россия подошла к такому рубежу, когда на передний план выходит, во-первых, проблема социализации политики, нахождения новых возможностей соединения жизненной энергии, направленной на личностную самореализацию (так называемого «человеческого капитала») с формированием в обществе ценностей солидарности, доверия и ответственности. И, во-вторых, наполнения политики и всей общественной жизни новым морально-нравственным содержанием
и смыслом, нахождения способов нейтрализации негативных сторон формирующегося в России массового потребительского общества.
«России, — как отмечает Ю. Красин, — нужна не радикально-эли-тарная, а демократическая модель либерализации, ограничивающая рост социального неравенства и устраняющая такие его формы, которые воспринимаются обществом как несправедливые. Либеральному принципу частной инициативы и предприимчивости необходим противовес — коммунитарный принцип общего блага, социальной справедливости и общественной солидарности» [8, с. 262].
Тем не менее, реализовать эти принципы в России будет крайне сложно. И не только потому, что власть не заинтересована в этом. Само общество, по мнению части исследователей, таково, что многие люди сегодня, всячески приветствуя ее на словах, в своих повседневных практиках отторгают идею общего блага, солидарности и справедливости. И происходит это, по мнению очень многих, потому что Россия все больше становится массовым потребительским обществом, где быстрыми темпами идет процесс «расконвоирования» общества, индивидуализации жизни, завершается процесс формирования частного человека, девальвации отдельных принципов и мировоззренческих позиций. Постсоветский человек, разочарованный в политике и социальных идеалах отдался стихии потребления, иллюзии создания полноты жизни путем потребительского насыщения [2].
Примерно об этом же пишет В. Дегоев. 1991 год, по его мнению, положил начало социально-психологической революции в России, полной переоценке ценностей. Началось одновременно и целенаправленное, и стихийное выращивание, если не сказать клонирование, того, чего так боялись западные интеллектуалы 60-70-х годов XX века — «одномерных людей». Речь идет об особом социальном типе законченного индивидуалиста, воспринимающего окружающую среду только как субстанцию, существующую для удовлетворения его растущих, преимущественно гедонистических, запросов. Ему чужды высокие идеалы и интерес ко всему, что не касается его непосредственно. Для власть имущих он очень удобен, прежде всего, своей управляемостью, но лишь до тех пор, пока первые оказываются в состоянии обеспечить ему привычные для него материальные стандарты существования. В противном случае он может «взбеситься» и агрессивно потребовать от правительства вернуть ему тот комфортный и бессмысленный мир, в котором он себя чувствовал почти идеально. И делается неутешительный вывод, что племя «одномерных людей» нарождается стремительно и, возможно, процесс деидентификации, обезличивания и раскультуривания народа приближается к той точке, где он приобретает необратимый характер [3, с. 7]. Причем и
Глебова, и Дегоев отмечают, что следствием потребительской революции является усиление потребительского отношения к политике, демократии и социальным идеалам. А политика становится производной массовых вкусов, запросов и представлений, развивающихся в направлении тотального усреднения. Более того, сама власть и политика становятся разновидностями товара, «пакуемого и продвигаемого» в соответствии с предпочтениям целевых аудиторий, законами и технологиями масскуль-та. Главными же жертвами этих процессов в конце концов оказываются ценности свободы и гражданской ответственности.
Между тем, как справедливо отмечал Г. Дилигенский, для любого субъекта гражданского общества типичен, с одной стороны, образ окружающих социальных обстоятельств как объекта его собственной активности, а с другой, образ «большого общества» как собственного «мы», т. е. общности, с которой эти субъекты себя идентифицируют. Только в таком случае у людей может сформироваться чувство социальной ответственности, а их индивидуальное и коллективное поведение обретет подлинно гражданский, социально-легитимный характер» [4, с. 6]. Вряд ли нужно доказывать, что такие образы в массовом сознании, если и представлены, то крайне размыто, а процесс формирования общегражданской идентичности и идентичности в рамках локальных обществ идет весьма противоречиво.
Было бы неправильным делать на основании этого далеко идущие выводы, в том духе, что россиян отличает тотальное безразличие к гражданским проблемам и проблемам демократии, полное нежелание и неспособность взять на себя ответственность за то, что происходит в стране.
Прежде чем указывать на «одномерность» современных россиян, их приземленность и своекорыстие, следует напомнить, что все это есть в значительной степени реакция на окружающую реальность, к которой человек вынужден относиться либо как к угрозе, либо как к тому, на что он не в состоянии оказать никакого влияния. В современном мире, отмечает 3. Бауман, никакая работа не может быть гарантирована, никакое положение не является прочным, никакая специальность не имеет устойчивой ценности. Права человека в их современном понимании не обеспечивают права на работу, сколь бы хорошо она не выполнялась, или, выражаясь в более общей форме, права на заботу и внимание, соразмерные прошлым заслугам. Уровень жизни, общественное положение, признание полезности и права на собственное достоинство могут исчезнуть все вместе и без предупреждения [1, с. 107]. И это говорится о современном западном обществе, а что же говорить о России, где негативные стороны массового потребительского общества проявились раньше, чем его достоинства. Вообще, разговоры о «потребительской
революции» в России, где лишь чуть больше половины населения страны может позволить себе не задумываться о «хлебе насущном», а лишь 13% — удовлетворять большинство своих потребительских притязаний, выглядят явно преувеличенными. И это несмотря на то, что за последние семь лет позитивная динамика в изменении потребительских возможностей россиян явно прослеживается (см. рис. 5).
К какой из следующих групп населения Вы скорее могли бы себя отнести?
2006 2005 2004 2003 2002 2001 2000 1999
□ Мы едва сводим концы с концами. Денег не хватает даже на продукты
□ На продукты денег хватает, но покупка одежды вызывает финансовые трудности
□ Денег хватает на продукты и на одежду. Но вот покупка вещей длительного пользования для нас затруднительна
□ Мы можем без труда может приобретать вещи длительного пользования, но покупка действительно дорогих вещей сложна
■ Мы можем позволить себе достаточно дорогостоящие вещи - квартиру, машину, дачу и т.п.
□ Затрудняюсь ответить
I------------ »1 -------------Г"
Кчччуучччч\ 4^
21
| 45 | 28 |[б]~
32
I------------------------лс ----------------------------
Л_________________________40______________________________
34
41 | 21
Рисунок 5. Динамика самооценок потребительских возможностей Россиян
Источник: Мониторинговые исследования ВЦИОМ 1999-2006 гг.
Другое дело, что есть «вторая», телевизионная реальность, где такое общество давно уже существует и культивирует соответствующие мировоззренческие установки, модели поведения, которые приобретают характер общепринятых, а звезды телевидения, кино и шоу-бизнеса становятся нравственными и поведенческими маяками, образцами для подражания. Тем не менее, и в этом случае говорить о тотальном падении нравов и, уж тем более, моральной деградации россиян оснований нет. Так, большинство опрошенных (55%) придерживаются точки зрения, что честно прожитая жизнь — это главное, к чему следует стремиться, хотя немало и тех, кто соглашается, что в современном жестоком мире уже нельзя оглядываться на моральные принципы, а действовать сообразно обстоятельствам (35%). Причем, чем моложе респонденты, тем чаще они придерживаются последней точки зрения. Еще большее число опрошенных (60%) продолжают считать, что моральные нормы не подвержены влиянию времени и не соглашаются с тем, что настало время «ревизии норм» в соответствии с новыми временами (см. рис. 6).
Исследования не подтверждают и чрезмерного доминирования потребительских настроений и ориентаций в обществе, как не подтверждают и отсутствие у россиян чувства гражданственности, стремления найти в окружающем мире себе подобных, в том числе разделяющих те же ценности и идеалы, что и они. Это стремление, кстати говоря, является важнейшим стимулом любой активности, в том числе и политической. Но этот стимул работает тогда, когда общность тех или иных устремлений сопрягается с реализацией каких-то социально-значимых групповых и/или индивидуальных интересов. Вот этой «смычки» в российской общественной жизни, как правило, не происходит. Отсюда — крайняя затрудненность выхода за пределы повседневности, с одной стороны, и серьезные проблемы в межличностном общении и в отношении доверия общественным и государственным институтам, с другой. Сегодня среди россиян явно доминирует ставка на самих себя, на ближний круг — семью, товарищей по работе и т. д.
На этом фоне отнюдь не случайным выглядит явление, которое можно определить как «новый конформизм», когда многие смирились с тем, что лучшей жизненной стратегией является стратегия индивидуальной самореализации, организация в своем непосредственном окружении социально-экономических ниш, в которых можно себя чувствовать более или менее комфортно. А ответственность за дела страны должен нести президент, «которого мы выбрали и которому мы доверяем». Установка же на взаимную поддержку, солидаризм, готовность к решению общих дел пока среди россиян не получает достаточного распространения. Причем снижение значимости гражданской и профессиональной соли-
Существуют разные точки зрения о том, как нужно относиться к тому, соблюдают люди или нет общепринятые морально-нравственные нормы.
С какой из ниже перечисленных точек зрения Вы скорее согласны?
Сегодня мы живем в другом мире, чем раньше, и многие моральные нормы сегодня уже устарели
Основные моральные нормы не подвержены влиянию времени, они всегда актуальны и современны
35
60
Затруднившиеся ответить
Современный мир жесток, и для того, чтобы добиться успеха в жизни, иногда приходится переступать через моральные принципы
Я лучше не добьюсь успеха в жизни, но никогда не переступлю через моральные принципы
35
55
Затруднившиеся ответить
10
Рисунок б. Отношения россиян к некоторым морально-нравственным установкам
Источник: Экспресс ВЦИОМ №4, 8-9 февраль, 2007 г.
дарности особенно характерно для наиболее дееспособных групп россиян — молодежь, представители высоких и средних слоев (см. табл. 1).
В этом смысле новые российские буржуа больше напоминают скорее американцев, чем европейцев, то есть людей, которые, по мнению К. Лэша, жертвуют солидарностью ради иллюзорной надежды на успех. «Американцы держатся за совершенно далекое от реальности представление об обществе, как лестнице, надеяться забраться вверх по которой может каждый, обладающий энергией и честолюбием. Хотя давно уже очевидно, что те, кто забрался по ней, втянули лестницу за собой» [10, с. 47].
Заметно падает и интерес значительной части населения к общественной и политической жизни страны, и востребованность легальных форм
Таблица 1. Мнение представителей различных возрастных и имущественных групп относительно жизненных стратегий
С каким из ниже приведенных суждений Вы скорее согласны: «Чтобы добиться чего-то важного в жизни...?»
...следует действовать сообща, вместе с другими, у кого те же проблемы ...следует рассчитывать только на собственные силы
возраст %
18-21 42 58
22-26 45 55
27-30 43 57
31-40 46 54
41-50 52 48
51-60 54 46
Старше 60 62 38
уровень материального благосостояния
Высокообеспеченные 29 71
Среднеобеспеченные 45 55
Низкообеспеченные 52 48
Живут за чертой бедности 63 37
Источник: исследование ИКСИ РАН «Граждане новой России: кем себя ощущают и в каком обществе хотели бы жить», июнь-июль 2004г.
политического участия. Самое тревожное здесь — это падение интереса к выборным механизмам легитимации власти. Выборы, особенно парламентские и местные, все чаще начинают восприниматься, прежде всего, молодежью, как формальность, если и нужная, то главным образом для того, чтобы не допустить безвластия и хаоса. Кого и как при этом выбирают особого значения не имеет. Как справедливо замечает А. Мельвиль «... демократия понимается сегодня населением России не в духе массового политического участия и способности постоянно оказывать воздействие на принятие решений, а как способность регулярно избирать руководителей, которые, в свою очередь, после этого вовсе не обязаны поддаваться давлению своих избирателей» [11]. В обществе есть также значительная доля граждан, которая в принципе отвергает легитимацию власти через выборные процедуры. И это отнюдь не только «социальные аутсайдеры». Представляется, что именно неучастие, а не протестное голосование, становится все в большей степени самым распространенным средством выражения политического недовольства граждан.
Конформизм, неучастие — это одна из возможных форм реакции на окружающую реальность, но отнюдь не единственная. В обществе появились группы и слои, хотя немногочисленные, напротив, склон-
ные к активному действию, переходящему зачастую в откровенный экстремизм. Только за последний год в стране было совершено несколько громких преступлений на почве национальной, религиозной и политической неприязни, получивших широкую огласку и острую реакцию общественности. Причем рост экстремизма происходит на фоне заметного улучшения экономической и социальной ситуации в стране. Это говорит о том, что современная Россия уже не может быть отнесена к странам, экстремизм в которых «напрямую» детерминирован политической нестабильностью или экономическим и социальным кризисом. Скорее можно говорить о том, что во все большей степени экстремистская ориентация начинает определяться факторами, традиционно присущими развитым странам, и вытекающими из самой природы любого развитого капиталистического общества. Прежде всего, неравенством экономического распределения, когда люди винят в своих социальных несчастьях богачей, инородцев и т.д. Сказывается и то, что в «переходных обществах», где нет устоявшейся системы ценностей, где люди разобщены и предоставлены самим себе, крайне сложно провести демаркацию между действительным стремлением людей, скажем, к свободе, равенству, национальному или религиозному возрождению и откровенно экстремистскими действиями.
Неслучайно, подавляющее большинство сегодняшних россиян весьма смутно представляют себе, что такое политический экстремизм и от кого он, собственно, исходит. Например, «рядовому» обывателю становится все труднее разобраться в хитросплетениях российской политики в том плане, что некоторые известные российские общественные деятели, еще недавно считавшиеся если не экстремистами, то ярыми оппозиционерами радикального толка, сегодня переходят на сторону действующей власти и президента В. Путина, становясь чуть ли не главными его апологетами (А. Проханов и А. Дугин). И, напротив, многих оппонентов нынешней власти из числа политиков-демократов называют если не экстремистами и фашистами, то их прямыми пособниками (например, М. Касьянова, Г. Каспарова, Г. Явлинского, И. Хакамаду и др.) В результате «публика» пребывает в полном недоумении. Беспокойство вызывает и радикализация многих молодежных организаций, когда уже просто невозможно увидеть разницу между провластными и оппозиционными молодежными объединениями. И те, и другие создают боевые отряды и зачастую заимствуют радикальные методы борьбы друг у друга. Это неизбежно приведет и уже отчасти приводит к «ползучей» легитимации насилия как способа политической борьбы.
Но главная опасность, безусловно, исходит от стихийного, немотивированного и практически никак идеологически неокрашенного
экстремизма людей, доведенных до отчаяния, как это было в Кондопоге. Эти события отчетливо продемонстрировали, что в России возможны стихийные бунты, особенно когда социальное недовольство трансформируется в межнациональную рознь. Причем, последние исследования показывают, что зоной повышенной национальной напряженности являются, прежде всего, мегаполисы и крупные индустриальные центры, а отнюдь не провинциальные города. Это говорит о том, что стихийные выступления чаще происходят не там, где уровень недовольства выше, а там, где мало или совсем нет возможностей его канализировать в законные легитимные формы, что называется «докричаться до властей» (см. рис. 7).
Были ли в Вашем населенном пункте столкновения на| национальной почве за последние 2-3 года?
Все опрошенные 9 23 60 8
Москва и Санкт-Петербург
29 43 10 17
Более 500 тыс. 11 20 61 8
100-500 тыс. 7 27 57 9
Менее 100 тыс. 4 25 66 5
Село 6 14 75 6
□ Да, такое было часто □ Ничего похожего у нас не было □ Было 1 -2 раза □ Затруднились ответить
Рисунок 7. Столкновения на национальной почве в различных типах поселений
Источник: Экспресс ВЦИОМ №34, 9-10 сентября 2006 г.
События в Кондопоге «высветили» задачу первостепенной важности — определения границы между законным правом людей на протест, на гражданское неповиновение и экстремизмом. Это важно еще и потому, что в последнее время «под сурдинку» борьбы с экстремизмом, «оранжевой чумой» и т.п. осуществляется целенаправленное «свертывание»
большинства легальных форм выражения социального недовольства и даже критики властей. Между тем, эта граница вполне очевидна. Как справедливо отмечает В. Иноземцев, любой экстремистской деятельности присущ феномен вождизма и авторитаризма. «Поэтому бессмысленно ждать, например, что из тени лидера экстремистского движения может выйти человек демократических принципов; этого не случится потому, что демократия предполагает необходимость прислушиваться к мнению большинства и меньшинства, в то время как разного рода «борцы» одержимы лишь собственными идеями или религиозными догмами. Ни в одной стране радикальные «освободительные» движения не породили демократических порядков; не стоит ждать чуда и сегодня» [6, с. 23]. Участники же гражданского неповиновения, по мнению Коэна и Арато, напротив, «взывают к принципам конституционной демократии, апеллируя к идеям фундаментальных прав и демократической легитимности. Это неповиновение, таким образом, есть средство восстановления связи между гражданином и политическим обществом (то есть властью) в условиях «провала» легальных попыток первого влиять на второе» [7, с. 749-750].
Иначе говоря, гражданский протест возникает там и тогда, где и когда значительное число граждан убеждается в том, что или существующие легальные каналы влияния на власть не могут быть задействованы, или если они не получают должной реакции на свои требования. Даже в том случае, если протест носит радикальный, но не насильственный характер («самоорганизующийся радикализм»), он позитивно влияет на демократический процесс, расширяя границы и формы политического участия. Вспомним в этой связи, что именно такие действия сотен тысяч москвичей и жителей других городов привели шестнадцать лет назад к формированию нынешнего российского государства, хотя сегодня об этом предпочитают не вспоминать. Не вспоминать, в том числе и потому, что многие «герои» Белого дома 1991 года с позиции сегодняшнего дня были откровенными экстремистами.
Одновременно с этим гражданское неповиновение, протестное участие иногда бывают полезными в том плане, что позволяют «высветить» реакцию властей на те или иные проблемы, их готовность прислушиваться к общественному мнению. Например, сегодня уже совершенно очевидно, что если бы не было массовых выступлений против 122 Закона в части монетизации льгот зимой 2005 года, то, возможно, власть не обратила бы внимания на накопившиеся в социальной сфере проблемы и не предложила пользующиеся общественной поддержкой «национальные проекты» в сфере образования, здравоохранения и т.д. Впрочем, подобного рода выступления носят эпизодический характер, к тому же практически отсутствуют выступления солидаристского типа.
Каждая группа «бьется» за себя и свои интересы в одиночку. Ведь уже упоминавшиеся выступления пенсионеров 2005 года какого-то особого сочувствия и поддержки у поколения их детей и внуков не нашли.
В целом можно констатировать, что за последнее десятилетие сформировалось поколение людей, которое уже ничего не ждет от властей и готово действовать, что называется, на свой страх и риск. А, с другой, — имеет место такая индивидуализация массовых установок, в условиях которой говорить о каких бы то ни было солидарных, совместных действиях, а также об осознании общности групповых интересов не приходится. Это, безусловно, находит свое отражение и в политической жизни страны, чего нельзя сказать, например, о тех же США, где индивидуальная самореализация вполне органично сочетается с широким размахом общественной самодеятельности разного рода общественных инициатив, волонтерства и т. п.
Неслучайно поэтому адекватно, на первый взгляд, реагируя на сигналы внешней среды, многие россияне оказались в очень сложном положении, поскольку «политическая демобилизация» и формирование своеобразной культуры неучастия оставили многих из них один на один с государством, с одной стороны, и с многообразием проблем, с которыми люди повседневно сталкиваются, — с другой.
Думается, однако, что отчуждение граждан от власти, «атомизация» социального бытия — явление преходящее. Российский индивидуализм — это индивидуализм людей, столкнувшихся с тяжелыми проблемами выживания, поэтому он и не дает пока импульсов к различным формам гражданской и профессиональной консолидации и солидариз-ма. Однако наблюдения за последними тенденциями в сфере массовых установок свидетельствуют не только о том, что период первичной адаптации, когда все внимание граждан было сконцентрировано на решении проблем элементарного выживания, похоже, пройден, но и о накоплении значительного потенциала гражданственности и соучастия. Наглядным примером роста этой активности является достаточно широкое распространение в последние годы движений «одного требования» (обманутых дольщиков, автомобилистов, бутовцев и т.п.), которые, с одной стороны, спонтанны, а с другой, — неплохо организованы и, как показывает практика, порой весьма эффективны.
Рассмотренные формы участия, в отличие от «большой политики», не требуют каких-то существенных затрат (временных, материальных, организационных) и поэтому востребованы, прежде всего, активной дееспособной частью общества. Эти формы участия на локальном уровне (или как их еще называют участие коммьюнитаристского типа) представляют интерес не только потому, что они позволяют решать какие-то
конкретные социальные и материальные проблемы людей, но, что также немаловажно, стимулируют людей к общению, создают предпосылки для формирования групповой идентичности в рамках локальных обществ с перспективой выхода на более широкие социальные и общественные институты.
Иначе говоря, постепенно происходит то, о чем писали Коэн и Арато, — разделение гражданского и политического общества, общественного и политического участия. Пока уровень реальной включенности россиян в различные сети социального взаимодействия, структуры гражданского общества невысок. Тем не менее, в обществе есть множество групп, имеющих свои собственные экономические, политические и культурные интересы, которые в состоянии оказывать влияние на положение дел как в рамках локальных сообществ, так и в стране в целом. Именно базовые структуры гражданского общества могут стать, и в этом Ю. Красин абсолютно прав, основой для мобилизации демократических сил и их активного участия в политической жизни.
В этих условиях задача соединения жизненной энергии, направленной на индивидуальную личностную самореализацию, с потенциалом общественной, гражданской активности уже не представляется невыполнимой, прежде всего, в том смысле, что в России уже есть достаточно многочисленные группы и слои, которые способны стать носителем новой «культуры участия», современных социально значимых форм поведения, взаимодействия и жизнедеятельности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бауман 3. Индивидуализированное общество / Пер. с англ.; под ред. В.Л. Иноземцева. М.: Логос, 2002.
2. Глебова И.И. Верхи и низы: новая консолидация // Независимая газета. 2006. 15 декабря.
3. Дегоев В. Самоослепление: новая политическая мифология России // Политический журнал. 2006. № 45-46.
4. Дилигенааш Г. Что мы знаем о демократии и гражданском обществе? // Pro et Contra. 1997, Осень.
5. Дискин И.Е. Революция против свободы. Сборник. М.: Издательство «Европа», 2007.
6. Иноземцев В. Идентичность причин и логики антиколониального и террористического движений // Свободная мысль XXI. 2005. № 9 (1559).
7. Коэн Д.Л., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория. Пер. с англ. М.: Издательство «Весь Мир», 2003.
8. Красин Ю. А. Демократия перед вызовами: модификация или смена парадигмы? // Россия реформирующаяся. Ежегодник. Выпуск 6. М.: Институт социологии РАН. 2007.
9. Левада Ю. Ищем человека: Социологические очерки 2000-2005. М.: Новое издательство, 2006.
10. Лэш К. Восстание элит и предательство демократии. М.: Логос, Прогресс, 2002.
11. Мелъвилъ А Политические ценности и ориентации и политические институты // Россия политическая. Московский Центр Карнеги / Под общ. ред. Л. Шевцовой. М.,1998.
12. Пивоваров Ю.С. Русская власть и публичная политика. Заметки историка о причинах неудачи демократического транзита // Полис. 2006. № 1.
