CC BY
25
А. Петкович
Эпический furor и осмысление понятий civis и hostis в Гражданской войне Марка Аннея Лукана
В данной работе мы подвергнем рассмотрению основное значение понятия furor в поэме Гражданская война Марка Аннея Лукана. Это понятие обладает ярко выраженной моти-вационной ролью в эпическом действии, и тем самым является существенным для этическо-познавательной системы произведения. Начнем рассмотрение с выражения, которое имеет форму вопроса типа quis furor...? Уже в седьмом стихе вступления к Гражданской войне повествователь задает вопрос: quis furor, o cives, quae tanta licentia ferri? (1.7), относящийся ко всему содержанию поэмы.1
Подобный вопрос обычно задают друг другу герои римского эпоса в ходе эпического действия. Частое использование вопроса quis furor... ? позволяет считать его общим местом в римской эпике, а любой новый вариант - аллюзией на предыдущие примеры.
Этот тип вопроса обладает выстроенной тройной структурой. Он состоит из формализованного начала quis (furor), после чего следует обращение в вокативе (o cives), а затем собственно вопрос, обычно начинающийся с вопросительного местоимения (quae tanta licentia ferri). Контекст эпического действия, в котором такой вопрос задается, и повод для него в значительной
1 Цитаты из Гражданской войны приводятся по изданию M. Annaei Lucani Belli Civilis Libri Decem, ed. A. E. Housman. Oxford, 1927.
2 На важность вопроса quis furor...? в римском эпосе указывает Дебра Хершковиц (D. Hershkowitz. The Madness of Epic: Reading Insanity from Homer to Statius. Oxford, 1998. P. 1), разбирая случаи употребления в Энеиде Вергилия, в Метаморфозах Овидия, и у Стация в Фиваиде. У Овидия подобный вопрос задает Пентей Фиванцам, узнав о введении новых обрядов в городе: quis furor, o anguigenae, proles Mauortia, vestras / attonuit mentes? (Met. 3. 531-2). Задавая вопрос quis furor? Иокаста у Стация пытается предотвратить междоусобицу сыновей (Theb. 11. 329-30).
мере указывают на осмысление самого понятия furor в данном эпосе. 3
Во второй песни Энеиды вопрос quis furor...?, который, вероятнее всего, является самым известным примером (o miseri, quae tanta insania cives? / creditis avectos hostis aut ulla putatis / dona carere dolis Danaum? Aen. 2. 42-4),4 задает Лаокоон в начале повествования о разорении Трои, пытаясь воспрепятствовать троянцам ввезти деревянного коня в город. Именно поэтому вопрос в начале Гражданской войны обычно толкуется как открывающий повествование о гибели Рима.5
Furor и сходные с ним понятия играют важную роль и в Энеиде, но их значение у Вергилия не всегда отрицательно, особенно во второй части поэмы. Например, когда Юпитер видит, что троянцы борются без особого боевого пыла, он побуждает к бою Тархона, что описывается следующими словами: Tyrrhenum genitor Tarchonem in proelia saeva / suscitat et stimulis haud mollibus incitat iras (Aen. 11. 727-8). Тархон призывает остальных этрусков к борьбе, задавая вопрос: quis metus, o numquam dolituri, o semper inertes / Tyrrheni, quae tanta animis ignavia venit? (Aen. 11. 732-3). Практически это слова самого Юпитера, сказанные устами Тархона, но в форме вопроса типа quis furor...? Однако здесь принятое понятие furor заменено понятием metus, а понятие insania понятием ignavia.
3 Упрочившаяся форма вопроса может также варьироваться, а понятия insania, rabies, ira, в примерах у Вергилия и Лукана используются попеременно, что значит, что они в эпосе считаются почти равнозначными понятию furor. Восприятие этого понятия как близкого понятиям insania, rabies и ira мы находим и у Сенеки. В трактате De Ira можно выделить два примера: quidam itaque e sapientibus viris iram dixerunt brevem insaniam. (De Ira 1.1,2) и quantum est effugere maximum malum, iram, et cum illa rabiem, saevitiam, crudelitatem, furorem, alios comites eius affectus (De ira.2.12.6).
4 Цитаты из Энеиды приводятся по изданию P. Vergilii Maronis opera, ed. W. Ianell. Leipzig (Teubner), 1920.
5 Lucan. De Bello Civili Book II, ed. E. Fantham. Cambridge, 1992, p. 8-9. Отметим, что задающий вопрос quis furor...? находится вне состояния (furor), в котором другие принимают ошибочные решения. Таким образом, Лукан в начале произведения берет на себя роль объективного повествователя, для которого не действует перевернутая система ценностей, характерная для художественного мира Гражданской войны.
Очевидно, что эти два понятия в характеристике воинов исключают друг друга.
Другой пример той же фигуры в Энеиде представляет реакция Аскания на поджог кораблей, на который троянок побудила Юнона в лице Берои в пятой песни: "quis furor iste novos, quo nunc, quo tenditis" inquit "heu miserae cives? non hostem inimicaque castra Argivom, vestras spes uritis. en ego vester Ascanius"... (Aen. 5.670-3)
В эпизоде поджога кораблей furor означает истинное помрачение ума, состояние помешательства, в котором троянки действуют бессознательно в той мере, что Асканий должен заставить их опомниться: en ego vester Ascanius. Возвращение к разумному состоянию и освобождение от влияния Юноны проявляется в возвращении способности у троянок узнать своих сограждан и в появлении у них чувства стыда (piget incepti, lucisque, suosque / mutatae agnoscunt, excussaque pectore luno est. Aen. 5. 678-9). Важно и то, что в этом эпизоде агенсом для furor является Юнона. Подобный вид furor-а приближает нас к осмыслению этого понятия в Гражданской войне. У Лукана это действительно боевой furor, но войну, описываемую в поэме, можно определить словами Лаокоона в Энеиде tanta insania -иррациональное начало.
Во всех трех приведенных примерах говорящий обращается к своим слушателям как cives, так как furor, о котором здесь идет речь, деструктивен. Слово cives подчеркивает, что речь идет о действии, направленном не на врага, а на собственный социум, и потому оно должно быть губительным и для социума, и для каждого члена социума. Можем вспомнить и один фрагмент из Анналов Энния. Этот фрагмент сохранен как целое в форме вопроса:
Quo vobis mentes rectae quae stare solebant ante hac, dementes sese flexere viai? (Ann. 6.194-5) Считается, что это часть речи, которую Аппий Клавдий Цек произнес перед членами Сената, ратуя против переговоров с Пирром, который в то время со своим войском находился в Италии.6 Следовательно, подобная форма речи в римском эпосе
6 Poeti latini arcaici. Volume primo. Livio Andronico, Nevio, Ennio a cura di A. Traglia. Torino, 1986. P. 434.
характеризует обращение к группе, которую составляют римские cives. Уже у Энния Аппий Клавдий своей речью отвращает римлян от опасного для государства решения. Фрагмент Энния, возможно, может нам указать на основное значение вопроса типа quis furor...? в римской эпике.
У Лукана вопрос quis furor...? несколько раз звучит и в ходе самого эпического действия. В конце первой песни его задает анонимная римская матрона, обращаясь к Аполлону. Он гласит: quis furor hic, o Phoebe, doce, quo tela manusque Romanae miscent acies bellumque sine hoste est. (1. 681-2) В данном примере понятие furor приобретает специфическое, «лукановское» значение в условиях bellum sine hoste, войны, в которой врагом римлянина становится римлянин, а в римской эпике слово hostis характеризует чужого, человека из другой среды, неримлянина.
Сущность лукановского furor дословно обьясняется в пророчестве Нигидия Фигула:
imminet armorum rabies, ferrique potestas confundet ius omne manu, scelerique nefando nomen erit virtus, multosque exibit in annos hic furor. (1. 666-9 )
Утверждение scelerique nefando nomen erit virtus относится к измененному восприятию понятия scelus в эпическом действии. Это понятие римляне будут обозначать словом virtus. Проблема здесь не только в обозначении понятия, но и в том, что у Лукана традиционные для римской культуры понятия не всегда представлены в их основном значении. Так, почти все ключевые понятия в Гражданской войне многозначны или хотя бы двусмысленны и на уровне эпического текста. Мы можем утверждать, что в Гражданской войне основные морально-позитивные понятия amor, lex, fides, pudor, virtus и civis из абсолютных становятся относительными.
Понятия ira и furor важны не только для эпического действия в Гражданской войне, но и для его мотивтровки. Герои поэмы Лукана начинают действовать в соответствии с новым кодексом, направленным на разрушение традиционных римских понятий и на иррациональное восприятие действительности, которое с традиционных позиций можно охарактеризовать тем же словом furor. Процесс, при котором эпическое действие приобретает «лукановский» характер, начинается уже в первой песни, когда состояние pax сменяется bellum. Изменение
характера эпического действия диктуется в первой речи Цезаря, произнесенной после перехода Рубикона:
"hic" ait "hic pacem temerataque iura relinquo; te, Fortuna, sequor. procul hinc iam foedera sunto; credidimus satis his, utendum est iudice bello. " (1. 225-7)
Но речь Цезаря в Аримине все еще не оказывает довольно сильного действия на войско, что явствует из следующего комментария повествователя:
dixerat; at dubium non claro murmure volgus secum incerta fremit. pietas patriique penates quamquam caede feras mentes animosque tumentes frangunt; sed diro ferri revocantur amore ductorisque metu. (1.352-6)
В этой части эпического действия римские воины все еще осознают такие понятия как pietas и patrii penates, но уже понятие amor использовано в синтагме amor ferri. После речи Цезаря следует речь Лелия, в отдельных частях которой даются объяснения правил, введенных Цезарем при переходе Рубикона: pectore si fratris gladium iuguloque parentis condere me iubeas plenaeque in viscera partu coniugis, invita peragam tamen omnia dextra; si spoliare deos ignemque immittere templis numina miscebit castrensis flamma monetae; (1. 376-80) Кроме проявления готовности прекратить все семейные и религиозные связи, эта речь содержит призыв к уничтожению римской семьи и римского государства. Из слов Лелия nec civis meus est, in quem tua classica Caesar, / audiero (1. 373-) следует, что понятие civis meus начинает восприниматься как hostis.
Ту же цель имеет и речь Цезаря перед воинами накануне Фарсальского сражения, в которой повторяется мысль, уже известная из обращения Лелия, но теперь уже в форме приказа: vos tamen hoc oro, iuvenes, ne caedere quisquam hostis terga velit: civis qui fugerit esto. sed, dum tela micant, non vos pietatis imago ulla nec adversa conspecti fronte parentes commoveant; voltus gladio turbate verendos. sive quis infesto cognata in pectora ferro ibit, seu nullum violarit volnere pignus, ignoti iugulum tamquam scelus imputet hostis. (7. 318-25)
Речь Цезаря предполагает, что охваченные боевым furor воины Цезаря, совсем как троянки в пятой песни Энеиды, не должны узнавать членов своей семьи и друзей. Для них cognatus должен стать ignotus hostis.
Накануне Фарсальского сражения furor охватывает и воинов Помпея. В своем обращении к воинам перед самой битвой Помпей задает уже ставший обычным эпический вопрос: quis furor, o caeci, scelerum? civilia bella gesturi metuunt ne non cum sanguine vincant. (7. 95-6) Помпей здесь представлен как объективная инстанция, поскольку он пытается отвратить римлян от самодеструктивного боевого furor-а.
Вариант традиционного эпического мотива узнавания (âvayvœpimç) в Гражданской войне дается в четвертой песни, в эпизоде перемирия во время битвы под Илердой и ее продолжения (4. 168-253). Когда войска Цезаря и Петрея разбивают лагерь один рядом с другим, воины начинают узнавать своих знакомых и родственников. Этот момент комментируется словами rupit amor leges, audet transcendere vallum / miles (4. 175-6). Лексема lex здесь означает антизакон гражданской войны,7 в то время как понятие amor означает истинную любовь к членам семьи и согражданам. Это единственный эпизод в поэме, в котором воины двух противоборствующих сторон опознают друг друга как cives. Вот почему в этом эпизоде и слова приобретают свое истинное значение:
hospitis ille ciet nomen, vocat ille propinquum, admonet hunc studiis consors puerilibus aetas; Но затем следует комментарий: nec Romanus erat, qui non agnoverat hostem. (4. 177-9) Оборот hostem agnoscere значит, что в эпизоде узнавания hostis для римского воина вновь становится Romanus, parens, propinquus. Иронический комментарий, относящийся к Цезарю и Помпею, гласит: iam iam civilis Erinys / concidet et Caesar generum privatus amabit (4. 187-8), а именно этот эпизод прерывается объяснением космического значения понятий concordia и amor. Тем самым в поэме устанавливается семантическая связь
7 D.F. George. Lucan's Caesar and Stoic OIKEIQZIZ Theory: the Stoic Fool // TAPA 118. P. 338
между конкретными и абстрактными понятиями, которые эти лексемы обозначают:
nunc ades, aeterno complectens omnia nexu, o rerum mixtique salus Concordia mundi et sacer orbis amor: magnum nunc saecula nostra venturi discrimen habent. periere latebrae tot scelerum, populo venia est erepta nocenti: agnovere suos. (4. 189-94)
В этом эпизоде весьма важную роль играет глагол agnoscere (4. 179; 194), точнее выражение agnovere suos. Этому выражению здесь принадлежит та же функция, что и в эпизоде поджога кораблей у Вергилия (suosque/ mutatae agnoscunt Aen. 5. 678-9). Причиной временного восстановления нормативных связей лексемы и понятия, к которому она относится, является то, что в приведенном эпизоде создается условная картина мира между римлянами (pax erat 4.198; foedera pacis / cognita Petreio 4. 2056). Но за краткой иллюзией мира в эпическом действии сразу следует реакция Петрея. После речи Петрея, в которой он призывает римлян вернуться к оружию, нарратор комментирует воздействие речи на воинов следующими словами: sic fatur et omnis / concussit mentes scelerumque reduxit amorem (4. 235-6). После того как в последующих стихах (4. 237-42) показано, что понятия rabies и furor вновь внесены в эпическое действие, понятие amor (sacer orbis amor), вновь превращается в свою противоположность amor scelerum. Этот парадоксальный amor scelerum доминирует во всем действии поэмы Bellum civile.
