CC BY
47
Hi
IP
4 \
& i V /
щй
"I
УДК 398.22
Игумнов Андрей Георгиевич
Andrey Igumnov
ЭМПИРИЧЕСКОЕ НАЧАЛО В АРХИТЕКТОНИКЕ БЫЛИНЫ
EMPIRICAL ORIGIN OF BYLINAS
Утверждается, что былина как жанр во многом формируется поиском баланса между эмпирическим и внеэмпирическим началами, актуального в момент сказывания текста
The author states that in many respects bylina as a genre is formed by search of balance between empirical and non-empirical origins, actual at the moment
Ключевые слова: жанр, былина, эмпирическое, внеэм- Key words: genre, bylina, empirical, non-empirical пирическое
Работв выполнена при поддержке гранта РГНФ № 08-06-00328А. Очевидно, что вербальный фольклорный текст, будучи сколь угодно формульным, то есть построенным, организованным по логике формулы, стереотипа, клише, подлежащим объяснению через установление его парадигматических связей с чрезвычайно широким кругом фольклорных и этнографических явлений, не может, тем не менее, совсем не соотноситься со сферой эмпирического. Более того, поскольку вербальный текст состоит из слов, которые по самой своей природе не могут не соотноситься с действительностью, доступной нам из опыта, то и эмпирическое начало в архитектонике фольклорного текста выглядит началом фундаментальным. Но, опять же очевидно, что фольклорный текст не может быть абсолютно эмпиричным. Эмпирическое начало в его архитектонике находится в определенном соотношении с началом внеэмпири-ческим. Отсюда напрашивается предположение о возможности такой типологизации текстов (фольклорных), которая строилась бы по соотношению в архитектонике данного тек-
ста эмпирического / внеэмпирического начал, была бы сопоставима по масштабу с существующими жанровыми классификациями и, главное, сопоставима с ними по своим эвристическим возможностям. Фрагмент такой ти-пологизации предлагается в настоящей статье.
Прежде всего стоит определить само принятое здесь понимание эмпирического в применении к фольклорному тексту. В общем случае под эмпирическим в фольклорном тексте можно понимать все его компоненты, идущие от непосредственного практического, «жизненного» опыта некоего условного создателя этого текста.
В рамках текста наблюдаются такие закономерности, которые сказители могли осознавать лишь в результате своего жизненного эмпирического опыта, и в этом смысле названные закономерности, будучи актуализированы в художественных текстах, сами-то по себе так и остаются эмпирическими. В результате, сказать, что та сторона былинных текстов, которая прямо выводима из неизбежности отражения в текстах сугубо эмпирических данностей и закономерностей, совсем не при-
влекала внимания исследователей, нельзя. Но нужно констатировать, что эта сторона былины никогда не была предметом специального исследования. Как следствие, сфера эмпирического как такова, как отдельный и существенный компонент архитектоники былинного текста, остается совершенно в тени.
Необходимо отметить необозримость сферы эмпирического в ее преломлении в былине и в фольклорных текстах вообще. Нужно поэтому ее существенно ограничить, опираясь, разумеется, на сами тексты. Но «опереться» сразу на все былинные тексты невозможно. Поэтому приводимые ниже позиции соотнесены, прежде всего, с выбранными для рассмотрения былинными текстами, точнее - лишь с их начальными фрагментами; тексты цитируются по [1]. Это:
1) текст, записанный от А.Е. Укова, крестьянина д. Горка, Пудожского погомста, Римской вол., [1; № 58];
2) текст, записанный А.Ф. Гильфердингом в 1871 г. от Николая Филипповича Дутикова, крестьянина д. Конда, Кижской вол., [1; № 59];
3) текст, записанный А.Ф. Гильфердингом в 1871 г. от Андрея Васильевича Сарафанова, крестьянина д. Гарницы, Сенногубской вол., [1; № 60];
4) текст, записанный Г. Григорьевой и Н. Карцевой летом 1960 г. от А.А. Фалиной в д. Данилово, Медвежьегорского р-на, Карельской АССР [1; № 61];
5) текст, записанный А.Ф. Гильфердин-гом в 1871 г. в д. Тайгиницы на р. Выг от Алексея Виссарионовича Батова, уроженца Выго-зера, [1; № 62].
Итак, применительно к начальным фрагментам (но не более!) указанных текстов эти искомые самоочевидные явления и закономерности эмпирической действительности, явно актуальные для сказителей, состоят, как минимум, в следующем.
1. Поступки совершаются людьми в конкретном пространстве.
2. Поступки людей мотивированы их собственными внутренними устремлениями:
чувством долга (не только перед Родиной, но и перед сюзереном) и личной чести, жаждой наживы, любовью к близким и проч.
3. Приступая к каким-либо действиям в неэкстремальной ситуации, не требующей рефлекторной реакции, люди имеют хотя бы самый приблизительный план их свершения.
4. Между поступками взаимодействующих между собой людей существует причинноследственная связь и абсолютная временная последовательность: одни поступки мотивированы другими и одни совершаются раньше, а другие - позже.
5. Люди печалятся ввиду предстоящих им тягот и лишений.
6. Женатый мужчина обычно остепеняется.
7. Натура человека иногда оказывается сильнее всяческих внешних факторов.
Рассмотрим теперь как эти самоочевидные (и отчасти тривиальные) данности эмпирического порядка выражены в указанных текстах, точнее - в их начальных фрагментах.
В качестве «опорного» берется текст А.А. Фалиной [1; № 61]. Причем, этот текст рассматривается не только не в полном объеме и даже не в каком-то начальном фрагменте. Из этого текста в наших целях достаточно взять всего лишь первые две строки. Ни одна из указанных эмпирических данностей в них не актуализирована (и все они, кроме второй по счету, не актуализированы и далее), зато в той или иной степени уже актуализированы к аналогичному моменту развития действия в иных взятых текстах. Благодаря этому, взятый фрагмент из текста А.А. Фалиной и может послужить своеобразной нулевой точкой отсчета: «Отправляется Добрынюшка во чисто поле поляковать. / Как проговорит Настасья свет Викулична...» [№ 61; ст. 1-2].
С принятой точки зрения здесь сразу не ясны следующие обстоятельства эмпирического порядка.
1. В каком конкретно месте происходит этот разговор.
2. Отправился ли Добрыня «в свободный
поиск противника» или же у него есть заранее установленный «маршрут», предлагающий совершение определенных действий в каждом пункте.
3. Означает ли «поляковать» в данном случае «ездить в поле совершения богатырских подвигов» [1; С. 433], или для А.А. Фалиной это слово означало что-то иное.
4. Если Добрыня отправился все же «совершать богатырские подвиги», то почему отправился: по своей ли воле или по чьему-либо приказу. Если по своей воле, то, опять же, чем мотивировано именно такое его волеизъявление, а если по приказу, то чем мотивировано поручение подвига именно Добрыне, а не кому-либо другому из богатырей.
В тексте А.А. Фалиной эти обстоятельства так и не проясняются, но в пользу того, что былинная традиция способна на них ответить
и, значит, есть смысл ими задаваться, свидетельствуют иные взятые варианты былины со схожим развитием действия.
1. Конкретность места разговора Доб-рыни с Настасьей
Если у А.А. Фалиной это место так и не называется, то в тексте Н.Ф. Дутикова [1; №
59] оно указывается сразу, причем указывается не только город, но и совершенно конкретное место в городе:
Во славном было во городе во Киеве, / У ласкова у князя у Владимира, / Сред было двора да княженецкого... [1; № 59; ст. 1-3].
Несколько менее определенно указание на место действия у А.В. Сарафанова [1, №
60]. Добрыня служит «у стольне-киевского у Владимира», но, в отличие от Н.Ф. Дутикова, А.В. Сарафанов соответствующего топонима все-таки не употребил. Его текст начинается сразу с сообщения о службе Добрыни: «Был-то Добрынюшка при времени, / И он-то у стольного у Владимира / Был он три года да во стольниках... [1; № 60; ст. 1-3].
Понятно, что Добрыня служил стольному князю и в стольном, вероятно, городе, но сам-то город не назван.
Гораздо менее определенно место дей-
ствия указывается у А.В. Батова [1; № 62]. Его текст начинается со слов: У того ль у пана у купца сердопольского / Было оставленьице оставлено: Добрынюшка Микитинич...[1; № 62; ст. 1-3].
«Сердопольский» явно восходит к титулу магната Юрия Мнишека, отца Марины Мнишек
- воевода Сандомирский, но следует ли понимать, что и у Батова Добрыня вырастает, женится на Настасье и прощается с ней именно в Сандомире?
Наконец, в тексте А.Е.Чукова [1; № 58] конкретное место этого прощального эпизода и вовсе не указано. В нем действуют персонажи былин Киевского цикла: «солнышко Владимир» и «смелый Алеша Попович», но где конкретно они совершают свои известные действия - остается лишь догадываться.
2. Конкретность места, куда Добрыня отправляется
Как и у А.А. Фалиной [1; № 61], в какое конкретно место «в необъятном чистом поле» Добрыня отправляется. Не указано также у А.Е. Чукова [1; № 58] и у А.В. Батова [1; № 62]: «Скоро-наскоро Добрыня он коня седлал, / По-езжал Добрыня во чисто поле.[1; № 58; ст. 27-28]. Добрыня восклицает: «Не могу я укротить своего сердца богатырского, / Поеду я во чисто полё» [1; № 62; ст. 37-38]. И свое намерение осуществляет: «А й уехал Добрынюшка во чисто полё» [1; № 62; ст. 71].
Напротив, у Н.Ф. Дутикова [1; № 59] и А.В. Сарафанова [1; № 60] это место указано; причем, у А.В. Сарафанова оно указано даже несколько определеннее. Сравним: у Н.Ф. Ду-тикова Добрыня сообщает матушке Да распро-гневался на меня солнышко Владимир стольне-киевской, / Наложил на меня служебку несносную/ Ехать в землю во татарскую / Собирать тут дани да и выходы, / Не за много, не за мало, за двенадцать лет [1; № 59; ст. 11-15]. У А.В. Сарафанова: И проговорил старый казак Илья Муромец: / - Ай же ты солнышко Владимир князь стольне-киевской! / Послать Добрынюшку Микитинца во Литву во поганую, / Во Литву поганую как королю
Литовскому / Повыправить дань за двенадцать лет [1; № 60; ст. 36-40].
Явно указано, что Добрыня должен отправиться не просто в Литву, но во дворец к королю или, в крайнем случае, в его временную ставку.
3. Мотивированность поездки Добрыни какой-либо целью
Несколько сложнее сопоставить взятые тексты в отношении мотивированности поездки Добрыни. Во всех них, кроме текста А.А. Фалиной [1; № 61], явно предполагается совершение деяний, требующих значительных усилий, но сами эти действия различны, а в прямом повествовании описываются лишь в одном тексте.
Совершенно ясны цели поездки Добры-ни у Н.Ф. Дутикова [1; № 59] и А.В. Сарафанова [1; № 60] - сбор дани.
У А.Е. Чукова [1; № 58] Добрыня, упрекающий матушку за то, что она не «завернула его в тонкой в льняной во рукавичек и не спустила его во сине море», так объясняет причину своего странного упрека: «Я бы век, Добрыня, в море лежал, / Я не ездил бы Добрыня, по чисту полю, /Я не убивал бы, Добрыня, неповинных душ, / Не пролил бы я крови напрас-ныя...[1; № 58, ст. 9-12]. Конечно, из этих слов совершенно не обязательно, что Добрыня -это богатырь в подлинном былинном смысле, но, допустим, не разбойник. Вместе с тем, судя по тем же словам, Добрыня уезжает для совершения совершенно определенных действий, а именно - для «убивания неповинных душ», независимо от того, как он сам к этому относится. Аналогичны упреки Добрыни матушке и у А.В. Батова [1; № 62].
Таким образом, во всех взятых текстах (кроме, конечно, текста А.А. Фалиной [1; № 61], отлучка Добрыни мотивирована необходимостью / неизбежностью совершения каких-либо вполне конкретных действий. Но при этом лишь у А.В. Сарафанова описано в прямом повествовании (хотя и позже, но, тем не менее), как Доб-рыня эти деяния совершает [1; № 60, ст. 91-97].
4. Мотивированность поездки именно
Добрыни или его сугубо личностные мотивации своей самостоятельной поездки
Сообразно с обнаружившимся разнообразием целей поездки Добрыни, разнообразны и мотивировки того, почему служба по сбору дани поручается именно Добрыне, а не другому. Если он отправляется по доброй воле, то в чем его воля, собственно, состоит.
У А.Е. Чукова [1; № 58] Добрыня отправляется проливать напрасную кровь, судя по всему лишь потому, что таков его «талану-часть». Это, по крайней мере, явствует из ответа матушки на упреки Добрыни [1; № 58, ст. 27-28]. У А.Е. Чукова прояснены цель поездки Добрыни и его отношение к этой цели, но очень слабо прояснены его мотивации, заставляющие эту цель преследовать, не прояснен «механизм» действия его судьбы, которой Добрыня подчиняется. Но здесь можно усматривать фатализм Добрыни. Недостаточность этой проясненности особенно видна при обращении к тому же месту у А.В. Батова [№ 62]. Обращаясь к матушке и супруге, мотивации (не цели!) своего отъезда Добрыня изъясняет очень определенно. Он просто-напросто не может с собой совладать: «Не могу я укротить своего сердца богатырского, / Поеду я во чисто полё» [1; № 62; ст. 37-38].
У А.Е. Чукова [1, № 58] и А.В. Батова [1, № 62] Добрыня отправляется в чистое поле по причине лишь собственной участи, но и здесь он не остается бесстрастным исполнителем предначертанного судьбой.
Очень многие былинные общие места тоже есть ни что иное, как канонические текстуальные актуализации каких-либо эмпирических данностей, допустим таких: «скакать и сражаться в седле удобнее, нежели охлюпкой»
и, напротив, «без оружия эффективнее сражаться в пешем порядке», - почему богатыри, отправляясь куда-либо, седлают коней, а «изломав» оружие в поединке, «схватываются руко-пашкой». Показательно, что персонажи исторической песни коней седлают очень редко, а оружие у них никогда в негодность не приходит.
В абстрактно-типологическом аспекте
текст А.А. Фалиной (разумеется, лишь в этом аспекте и только в той степени, в какой о тексте позволяет судить его взятый фрагмент) предстает как результат последовательной редукции эмпирического начала, гораздо более полно представленного в текстах, подобных текстам А.Е. Чукова, Н.Ф. Дутикова, А.В. Сарафанова, А.В. Батова. Нельзя сказать, что текст А.А. Фалиной совсем внеэмпиричен: «Отправляется Добрынюшка во чисто поле поляковать. / Как проговорит Настасья свет викулична...[1, № 61, ст. 1-2]. В этих строках актуализирована такая, к примеру, абсолютная данность физического мира: «человек не может мгновенно оказаться в другом месте»; не говоря о том, что очень многие из людей из своего личного опыта могут подтвердить реальность существования «чистых полей». Вместе с тем, можно утверждать, что текст А.А. Фалиной в целом по сравнению со всеми иными привлеченными для сопоставления с ними текстами, гораздо менее проникнут эмпирикой, т.е. гораздо более внеэмпиричен. Иными словами, в тексте А.А. Фалиной не актуализированы те эмпирические данности, которые актуализированы в текстах, привлеченных для сравнения
Здесь нужно подчеркнуть ту особенность, что в аспекте актуальности / неактуальности неких эмпирических данностей эти привлеченные четыре текста не только разнятся между собой, но и сами не являются предельным выражением возможностей былинной традиции к отражению / фиксации в тексте сферы эмпирического.
Так, у А.Е. Чукова [1, № 58] и А.В. Батова [1, № 62] не объясняются причины такого важного социального акта, как братание Добрыни Алеши. Но эти обстоятельства проясняются в тексте, который еще не привлекался, а именно
- в буквально « следующем» же тексте [1, № 63], записанном А.Ф. Гильфердингом в 1871 г. от Никифора Прохорова, крестьянина д. Бура-ково Купецкой вол. В этом контаминированном тексте Добрыня и Алеша братаются по уговору Ильи Муромца, прекращающего бой между
ними [1, № 63, ст. 160 - 165]. По этой причине текст Н. Прохорова выглядит результатом противоположного процесса: результатом снятия недоговоренностей и неясностей эмпирического порядка. Собственно говоря, одной из причин возникновения сводных и вообще усложненных по структуре былин и является стремление сказителя снять такого рода неясности.
Напрашивается вывод и более общего порядка. Состоит он в следующем утверждении: изменение былинного текста во времени и / или пространстве есть, помимо прочего, изменение соотношения эмпирического / внеэм-пирического начал в его архитектонике.
Это изменение можно проследить на участках текста, разных по объему выраженного в них событийно-обстоятельственного содержания, начиная от объема, «вмещающегося» в одну строку; находит разное лексическое и метрическое воплощение; вплоть до претворения стихии прозаической речи в былинный стих; даже в близких вариантах актуализируются вполне разные эмпирические данности; степень явственности, отчетливости их актуализации может быть различной, начиная от «нулевой»; сказители решают разные задачи, сказывают в разные времена и в рамках разных местных традиций, в разной степени владеют поэтическим арсеналом былины, отличаются по творческой манере и бывают в разном состоянии духа в момент записи, но сам процесс поиска некоего оптимального баланса между, с одной стороны, предельно возможной событийно-обстоятельственной исчерпанно-
стью возникающего повествования, его «дос-казанностью», то есть, в нашем смысле, эмпиричностью и, с другой - динамичностью повествования, закономерно приводящей к утрате этой исчерпанности и эмпиричности, - сам этот процесс в области былинной традиции виден отчетливо. Можно даже сказать, что постоянный, осознанный или интуитивный поиск этого баланса, оптимального в текущий момент сказывания, формирует во многом и саму былину как таковую, то есть как жанр.
1. Добрыня Никитич и Алеша Попович / Изд. подг. Ю.И. Смирнов и В.Г. Смолицкий. - М: Наук, 1974. - 632 с.
2. Азбелев С.Н. Историзм былин и специфика фольклора / С.Н. Азабелев. - Л.: Наука, 1982. - 372 с.
Коротко об авторе__________________________________
Игумнов А.Г., канд. филол. наук, доцент, старший научный сотрудник Института монголоведения, буддологии и тибетологии (ИМБИТ СО РАН); доцент кафедры русской литературы филологического факультета, Бурятский государственный университет (БГУ) anigumnov@mail.ru
Научные интересы: классификация и систематизация явлений фольклора
________________________________________Литература
3. Аникин В.П. Теория фольклора / В.П. Аникин. - М.: Высшая школа, 1996. - 574 с.
4. Пропп В.Я. Русский героический эпос / В.Я. Пропп. - Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1955. - 552 с.
__________________________Briefly about the author
А. Igumnov, Candidate of Philological Sciences, Senior scientific employee of Institute of Mongolian studies, Buddology and Tibetology (IMBIT) the Siberian Branch of the Russian Academy of Science; Associate Professor of Russian Literature Department, Buryat State University
Areas of expertise: classification and ordering of the folklore phenomena
