CC BY-NC-ND
31
Д.С. Абахов
ЭМИЛИИ МЕТНЕР И СВЯЩЕННИК П.А. ФЛОРЕНСКИЙ О СИМВОЛЕ: ОПЫТ ПОСТАНОВКИ ВОПРОСА
В статье рассмотрены концепции символа Э.К. Метнера и П.А. Флоренского, проанализированы сходство и различие их концепций. Отмечена близость представлений вышеуказанных авторов о символе как универсальном, как посреднике между внутренним и внешним мирами человека.
Ключевые слова: Серебряный век, символизм, Э.К. Метнер, П.А. Флоренский, универсальность символа, двойственность, маска.
В 1909 г. Э.К. Метнер основал одно из важнейших в истории Серебряного века русских издательств - «Мусагет» («водитель муз», один из эпитетов Аполлона). Основатель его известен и как музыкальный критик и философ культуры, собеседник и друг двух великих людей - русского писателя Андрея Белого и немецкого психоаналитика Карла Густава Юнга. Под его влиянием формировались многие идеи его собеседников. Отметим определенную связь между теорией символа, созданной поэтами и философами Серебряного века (Андреем Белым и Вячеславом Ивановым, в первую очередь) и концепцией архетипов по Юнгу. Юнг учел в своей работе воспринятые от Э.К. Метнера новейшие российские теории. По словам Магнуса Юнггрена,
...символ в представлениях «младших» символистов и архетип Юнга имеют нечто общее: и то и другое может быть описано как выводимый из мифа образ, постигаемый одновременно иррационально и рационально. Этот образ есть путь преодоления катастрофического разрыва между интеллектом и чувством, между духом и природой во внутреннем мире современного человека, который ведет к воскрешению и возрождению1.
© Абахов Д.С., 2010
Примечательность личности Э.К. Метнера заключалась в восприятии им как русской, так и немецкой культуры, в нахождении на стыке этих культур. Он был человеком, в котором преломились идеи эпохи. Своеобразие концепции Э.К. Метнера - это русский символизм, соединенный с немецкой мыслью и культурой.
Немецкая культура оказала большое влияние на Э.К. Метнера: Кант, Гёте, Вагнер - «для него эти фигуры не только воплощали предельные достижения человеческого духа в философии, поэзии и музыке, но и являли собою образцы для сверки и корректировки собственных идей, ощущений и поступков: «Если я кажусь вам беспринципным, то утешаюсь тем, что таким же беспринципным был и Гёте»; «Любовь к Солнцу, т. е. особенно личное отношение к Солнцу (и к Аполлону вообще) общее у Гёте и меня от рождения в полдень»2.
Примечательно, что «Размышления о Гёте» Э.К. Метнера - первая оригинальная монография о Гёте в отечественной литературе столь значительного объема - выходит в тот же год (1914), когда появляется на свет книга П.А. Флоренского «Столп и утверждение Истины» - одна из ключевых в понимании понятия «символ» у Флоренского.
В работах П.А. Флоренского, так же как и Э.К. Метнера, прослеживается влияние Гёте. Как и Э.К. Метнер, П.А. Флоренский пронес верность Гёте через всю жизнь. Гёте был любимым писателем его отца. Позднее, осознав свое мировоззрение, мыслитель обнаружил, что его познавательное стремление всегда было направлено на гётевский протофеномен3.
В сочинениях П.А. Флоренского вместе с категорией «символ» используется и понятие Urphaenomenon. «Urphaenomenon, - писал Флоренский о своем становлении, - делался ... орудием познания, категорией, основным философским понятием, около которого все группировалось и координировалось, около которого выкристаллизовывался весь опыт»4.
В своей работе «Размышления о Гёте» Метнер, не ограничившись задачей критики, а точнее опровержения, сочинений Рудольфа Штейнера «Мировоззрение Гёте» и «Goethe als Vater einer neuen Ästhetik»5, дал пространный очерк естественно-научных взглядов и в целом духовной биографии Гёте.
Биографии образцовой и, как можно понять, ставшей таковой для самого автора «Размышлений». Так, говоря об отношении Гёте к оккультизму, Метнер напоминает, что в богословском споре мистиков и рационалистов молодой Гёте примкнул к последним, хотя и не во всем разделял их взгляды, - и в этом пассаже нетрудно увидеть иносказа-
Эмилий Метнер и священник П.А. Флоренский о символе...
тельное описание позиции самого Э.К. Метнера в конфликте между «мусагетскими» мистиками и рационалистами6.
В главе «Эстетика и символизм Гёте» Э.К. Метнер, описывая понимание символа Гёте, описывает и собственное понимание символа. Говоря о познании, Метнер, как и Андрей Белый, отмечает, что «наука никогда не была и не будет чище и непосредственнее искусства, ибо она не менее (если не более) символична - именно в гипотетических своих аллегориях»7. Символичность науки указывает на иррациональный момент в научном познании. Творческая мысль - вот что необходимо научному познанию, соединение с символизмом, так как именно символизм позволяет создавать предметы, особую реальность лучше всего. Символизм, по Метнеру,
требует особенного критического сочетания плюрализма, дуализма и монизма; это сочетание жило в Гёте и живило его творческую мысль, которая через многообразие действительности при посредствии взаимоотображения миров внутреннего и внешнего и, исходя из единой идеи, порождала свой мир идей, образов, символов8.
Отчасти сходные положения мы находим и у Флоренского: символ является посредником между духовной и чувственной формами существования, соединяя их, служа посредником между ними.
Означаемое и означающее связаны. духовный и материальный мир не разделены жесткой границей, а смешаны <...>. Мир целостен. В этом мире не бывает только духовных и только материальных предметов. Все пронизано духовной энергией, имеющей физическую основу, нет ни чистого бытия, ни чистого мышления, смысловые и эмпирические предметы существуют лишь вместе, слитые в символ, в материальной оболочке вещественного мира проявляется духовная сущность, содержание духовного, потустороннего мира. Мир обладает подлинной, но особой реальностью, доступной непосредственному созерцанию, в той мере, в какой в самом человеке выражено духовное начало <...>. Именно наличие идеального начала в телесной оболочке человека позволяет усмотреть идеальное начало в материальном предмете9.
В отличие от Метнера, у которого символы были творимы фантазией, для Флоренского воплощение переживания в материале только тогда способно создать символ, когда есть переживание единства с Богом, переживание Божественного Откровения. В нем выражается не личность, но сверхличностное начало. Для
Флоренского автор - Творец, и стремление человека занять место Творца - глубочайший грех. Все символы уже созданы, остается лишь постичь их значение.
Анализируя природу символа, Флоренский обращал особое внимание на его двойственность, на то, что символ - не только конкретный, единичный предмет, изображение или слово, обладающее самостоятельными физическими характеристиками, но и отсылка, указание на некоторую идею, стоящую за ним и имеющую обобщенный характер. Это позволяет символу быть одновременно общим и частным, абстрактным и конкретным. Метнер же полагал, что «символический образ только опосредованно означает еще нечто, помимо того, что он являет собою сам по себе, своею видимостью»10. Образы же к идеям разума рисует фантазия, тем самым оживляя целостное единство человека. Фантазия, творческая мысль порождает символы, питаясь окружающей действительностью, обращаясь на нее и на ее преобразование, «путем выбора и переустановки ее элементов»11. Все порождаемое фантазией должно основываться на действительности, все идеальное - нисходить к ней. Такая фантазия противопоставлена
фантазии отвращенных от природы романтиков, т. е. такой фантазии, которая кормится сама собою и насилует элементы видимой действительности, чтобы с помощью полного искажения последней добиться приблизительного внешнего запечатления порожденных внутри фантасмагорий12.
Выражая сходную позицию, Флоренский также говорит о соблазне «принять за духовное, за духовные образы, вместо идей те мечтания, которые окружают, смущают и прельщают душу, когда перед ней открывается путь в мир иной»13.
И Метнер, и Флоренский отмечают универсальное значение символа, его широту. Метнер вслед за Гёте говорит: «Все, что свершается, есть символ, и тем обстоятельством, что совершающееся отображает само себя полностью, оно намекает и на все остальное. В таком понимании, как мне кажется, заложена высшая притязательность и высшая скромность»14. Так же и для Флоренского символом является все. Ведущим принципом философии Флоренского, как отмечает С.С. Хоружий, можно считать стремление «рассматривать всякий феномен как символ, в философском значении последнего термина. Этим предполагается, что всякий феномен заключает в себе определенное ноуменальное содержание, или смысл, причем этот смысл неотделим от чувственной данности явления, нераздельно слит с его вещным обликом»15. Как и у Метнера, для обретения
Эмилий Метнер и священник П.А. Флоренский о символе...
символической значимости необходима «полнота явления, испол-ненность его, его согласие со своей энтелехией»16.
Различие в понимании символа у Э.К. Метнера и свящ. П.А. Флоренского выразилось в отношении их к образу маски. На заре своего творчества Метнер начал писать под псевдонимом, Андрей Белый избрал для него псевдоним «Вольфинг» (волчонок), имя, которым называет себя Зигмунд в «Валькирии», второй части тетралогии Вагнера.
Зигмунд, преследуемый и лишенный матери Вельзунг, стремясь к обретению истоков, берет себе имя сына Волка. Белый считал этот псевдоним просто созданным для Метнера. Метнер прекрасно понимал, что внутри него живет избранный и вместе с тем обреченный Вельзунг, да и Белый с самого начала уловил в его облике нечто волчье. Позднее Метнер отмечал, что маска, которую он знаменательно называл «Забралом Зигфрида», была ему так важна потому, что давала свободу, смелость и силу в битве17.
Совершенно иное отношение к маске у Флоренского:
личина . маска . чем отмечается нечто подобное лицу, похожее на лицо, выдающее себя за лицо и принимаемое за таковое, но пустое внутри как в смысле физической вещественности, так и в смысле метафизической субстанциональности. Лицо есть явление некоторой реальности и оценивается нами именно как посредничающее между познающим и познаваемым, как раскрытие нашему взору и нашему умозрению сущности познаваемого. Вне этой своей функции, то есть вне откровения нам внешней реальности, лицо не имело бы смысла. Но смысл его делается отрицательным, когда оно, вместо того чтобы открывать нам образ Божий, не только ничего не дает в этом направлении, но и обманывает нас, лживо указывая на несуществующее. Тогда оно есть личина18.
Эта маска имеет значение «бессубстанциального клише ... темной, безличной вампирической силы, ищущей себе для поддержки и оживления свежей крови и живого лица, которое эта астральная маска могла бы облечь, присосавшись и выдавая это лицо за свою сущность»19.
Итак, и Флоренский, и Метнер подчеркивают универсальность символа; двойственность и в то же время слитность мира чувственного и духовного; роль символа в качестве посредника между внутренним и внешним мирами человека. Отличительной чертой символизма Флоренского является ориентация на элементы сим-
волического в православии, в то время как в своей интерпретации символа Метнер опирается на его общекультурное значение. Однако констатация этого различия, фактически лежащего на поверхности, является для нас не выводом и итогом, а лишь отправной точкой для дальнейших размышлений.
Примечания
Юнггрен М. Русский Мефистофель. Жизнь и творчество Эмилия Метнера. СПб.: Академический проект, 2001. С. 41.
Безродный М. Из истории русского германофильства: издательство «Мусагет» // Исследования по истории русской мысли. М.: ОГИ, 1999. С. 163. Флоренский П.А. Детям моим. Воспоминания прошлых дней. М.: Московский рабочий, 1992. Там же.
«Goethe als Vater einer neuen Ästhetik» («Гёте как отец новой эстетики», 1888) -название работы Р. Штайнера. Безродный М. Указ. соч. С. 195.
Метнер Э.К. Размышления о Гёте. М.: Мусагет, 1914. С. 184. Там же. С. 190.
Флоренский П.А. Иконостас. М.: Искусство, 1995. С. 45. Метнер Э.К. Указ. соч. С. 208. Там же. С. 189. Там же.
Флоренский П.А. Иконостас. С. 48. Метнер Э.К. Указ. соч. С. 195.
Цит. по: Хоружий С.С. Философский процесс в России как встреча философии
и православия // Вопросы философии. 1991. № 5.
Метнер Э.К. Указ. соч. С. 195.
Юнггрен М. Указ. соч. С. 26.
Флоренский П.А. Иконостас. С. 54.
Там же. С. 55.
4
0
1
12
3
4
15
6
7
18
1S
