CC BY
16
Елена Борщ
«ИНТЕРВИЗУАЛЬНЫЕ ПАРАДИГМЫ» КНИЖНОЙ ГРАВЮРЫ И ИХ ИСТОКИ*
Французские книжные гравюры XVIII в. имеют много общего, независимо от текста, авторства, времени создания и стиля изображения. Е. Борщ, вслед за Ф. Стюартом, называет эти элементы изображения «интервизуальными парадигмами».
Эмоции
Предметом изображения французской книжной иллюстрации XVIII в. обычно является действие, которое выражается через эмоциональное состояние персонажей - героев сцены. Мимика здесь играет второстепенную роль - книжная гравюра для этого слишком мала. «Эмоции кодировались преимущественно в жестах» (с. 144).
Горе передается изображением плача: склоненная голова, руки прижаты к глазам. Отчаяние выражается заломленными вверх руками, которые сцеплены ладонями. Протест выражает останавливающий жест рук: руки вытянуты вперед, ладони выставлены. Ужас обозначается жестом руки, закрывающей лицо или защищающей голову. Удивление - как всплеск рук. Радость выглядит скорее как радостное удивление, так как передается через всплеск
* Борщ Е.В. «Интервизуальные парадигмы» книжной гравюры и их истоки // Борщ Е.В. Со-творение одного искусства: Французская книжная гравюра XVIII века. - Екатеринбург: Уральская архитектурно-художественная академия, 2013. - С. 143-170.
высоко поднятых рук. Знаком подчинения является коленопреклонение (например, перед королем или дамой) и т.д. Одни и те же позы и жесты могли иметь различные смысловые оттенки. В частности, высоко поднятые руки означают и радость, и горе.
Персонажи книжной иллюстрации практически без исключения представлены в состоянии переживания, активного эмоционального диалога, т.е. в состоянии драматического действа. При этом негативные эмоции преобладают над позитивными. Положительные эмоции - это прежде всего любовь. «Персонажи французской книжной иллюстрации XVIII в., похоже, никогда не смеются и даже не улыбаются. Они серьезны» (с. 149). Комичные ситуации почти не встречаются или изображаются на серьезный лад. Их смысл можно понять только из текста книги.
Изображение эмоций в книжной иллюстрации, возможно, имело театральные истоки. Для книжной гравюры характерна «театрализация» пространства, как в картинах Пуссена. Источником сюжетов и образов для литературной иллюстрации был театр. Выбор художником позы и жеста подобен практике, принятой во французском балете. И позиция танцора в балете, и фиксированные позы академической картины были крайним выражением статически понимаемого движения фигуры. На сцене театра значимый жест предшествовал слову, в живописи - наоборот. «Так эмоции превращались в своеобразную формулу» (с. 150). Нередко иллюстрации к пьесам буквально воспроизводили эпизод в виде сцены, разыгранной на театральных подмостках.
«Иллюстрация - как и картина - как бы проигрывалась на сцене» (с. 151). Однако следует помнить, что вертикаль листа книжной гравюры противоречит и горизонтальной доминанте театральных подмостков, и панорамной композиции исторических картин. Книжная иллюстрация была обязана театру другим: сценическим способом выражения эмоций, а также «историческим» костюмом персонажей.
Пластика персонажей книжной иллюстрации во многом была связана с пластикой героев сценических постановок и менялась вслед за ней. Патетические жесты утвердились на сцене и в книжной иллюстрации вследствие распространения нового театрального жанра - социально-бытовой пьесы. Театр, особенно после 1760 г., все больше сдвигался по направлению к бытовым интере-
сам третьего сословия, сентиментальности и напыщенности жестов; в том же направлении двигалась книжная иллюстрация.
Сюжетные ситуации
В иллюстрации существовал ряд повторяющихся жанровых сцен. Связь между ними существует независимо от литературной основы, поскольку они иллюстрируют совершенно разные тексты, принадлежат разным художникам и выполнены в разной манере в разное время. Каждая из галантных и героических сцен имела античные истоки: «Это были древние и вместе с тем вечные сюжеты» (с. 159). Вот некоторые из этих сцен.
КУПАНИЕ. Изображение купальщицы или нескольких купальщиц (редко - купальщиков), а также случайного свидетеля или двух свидетелей - заинтересованных наблюдателей. Иллюстраторы останавливают свой выбор на эпизодах с купальщицами по малейшему поводу со стороны текста.
СОН. Обычно это женщина, погруженная в сон. Сон непременно предполагает присутствие тайного свидетеля или двух свидетелей.
ВСТРЕЧА ГАЛАНТНОЙ ПАРЫ. Эта сцена также предполагает изображение свидетелей - тайных или явных. Даже если присутствие неожиданного свидетеля не вытекало из текста книги, «вуайериста» все же изображали. Чаще всего это был Купидон и путти - крылатые младенцы из свиты Купидона. Вариант этой темы - галантная пара, застигнутая врасплох на ложе свидания. Литературной парадигмой этой сцены является история о Венере и Марсе, запутавшихся в сети Вулкана.
СПАСЕНИЕ ГЕРОИНИ. Героине угрожает опасность, насилие или смерть. Она не в силах сопротивляться, поскольку слаба, или прикована к скале, или привязана к дереву. Внезапно появляется герой, который останавливает обидчиков или расправляется с ними.
ПОХИЩЕНИЕ ГЕРОИНИ. Этот сюжет многократно возникает в мифологии. Похищаемую героиню нередко изображали без чувств, на руках у похитителя.
Итак, центральным персонажем всех этих сцен является женщина. Она слаба и беззащитна, нередко обнажена или является объектом насилия. В сцене непременно присутствуют второсте-
пенные действующие лица - зрители. «Функция избранных художником сцен заключалась в том, чтобы показать женщину в состоянии наиболее уязвимом и одновременно пикантном» (с. 158). А их основное содержание - это момент неожиданного открытия, визуального откровения, для чего и требуются свидетели происходящего. Эффект подглядывания удваивался, так как в роли подглядывающего оказывался еще и читатель книги.
Устойчивое повторение «сцен подглядывания» можно попробовать объяснить, исходя из бытовых реалий XVIII в. Утренний туалет было принято совершать в присутствии посетителей: это был официальный час приемов и визитов. Для нравов эпохи характерна сюита эстампов, исполненных по рисункам З. Фредберга. Это галантная хроника дня из жизни светской дамы, изображающая сцены пробуждения, купания, чтения и т.д., причем все - в присутствии свидетелей.
Аллегории и символы
Традиционный аллегорический лексикон художники черпали из книг по эмблематике, так что зрители легко «считывали» аллегорические изображения. Одни и те же изображения и предметы постоянно появляются в метонимической роли: домашние животные, молодые слуги, узкогорлый графин, переполненный стакан воды, губка и свеча. Однако этот лексикон, в отличие от средневековой эмблематики, не помещен в словари и не зафиксирован окончательно. Его можно понять только через систему образов. «Мастерство кода позволяет зрителю нарушить моральный запрет обходным путем» (с. 160).
В книжной иллюстрации XVIII в. преобладали аллегории и символы галантного характера. Важная черта галантной символики состоит в том, что она становится таковой лишь при определенных условиях, а именно в галантных сценах, когда на иллюстрации появляется героиня (с. 170).
Наиболее распространенные аллегорические фигуры - Венера, Купидон и путти (которые чаще всего выступают в роли свидетелей любовных сцен). Купидон с завязанными глазами - ренессанс-ная аллегория любовной слепоты.
Голуби со времен Античности символизируют любовь. Пара целующихся голубей символизировала галантную встречу.
Роза была атрибутом Венеры в искусстве Античности и Ренессанса, символом бренности плоти в искусстве XVII в. В искусстве XVIII в. изображение розы приобретает более откровенный эротический подтекст, намекая на любовную связь. Гирлянды из роз выступают в роли атрибутов Венеры, а также в сценах апофеоза любви. Сорванная роза символизирует неожиданно оборвавшуюся жизнь и любовь героини.
Музыкальные инструменты, а также факел или светильник в повествовательных и аллегорических сценах также являются символами любви.
Мужская шляпа, лежащая у ног в перевернутом виде, намекает на неудачную для героя любовную историю.
Изображенная книга по традиции служит атрибутом наук и искусств, а в более широком значении - мудрости. Однако в сочетании с атрибутами Венеры книга имеет эротический подтекст. «В искусстве XVIII в. книга всегда ассоциируется с любовным романом, т. е. является источником чувственных мыслей» (с. 168). То же следует сказать о письме. «Женщина, пишущая или читающая письмо, столь же "подозрительна", как женщина, читающая книгу. Письмо в руках женщины всегда следует понимать как любовное послание» (с. 169).
Змеи, летучие мыши, Медуза горгона символизируют пороки, страхи, ассоциируются с мистикой и колдовством. Чаще всего они встречаются в декоративных композициях и аллегорических иллюстрациях к так называемым «черным романам». Изображение «амурной» символики в сочетании с «черными» символами означает порочную страсть.
К. В. Душенко
