CC BY
36
императорского леса в Беловеже", с. 62.]), их было 732, а в настоящее время считается этих животных свыше 1500 голов.
Слова с количественным значением указывают на скрупулезный подход автора к рассматриваемому вопросу: наряду с наблюдениями очевидцев, представленными ранее (в т.ч. в затекстовой части статьи), даются ссылки на специальную научную литературу с указанием автора, названием источника, статистическими выкладками. Данная работа Н.С. Лескова наглядно иллюстрирует наблюдения исследователя XXI века Солганика: «Публицистика ориентирована на мысль, факт, документ» [8, 203]. Убеждающая сила фактического материала обладает наглядностью, весомостью аргументов в пользу того, что соблюдение закона - лучшая гарантия сохранения и преумножения богатства страны, в данном случае - количества редких животных. Однако такой прирост популяции, по мнению ряда граждан, может привести к возникновению новой проблемы:
При столь быстром размножении зубров есть основание предполагать, что Беловежская пуща, при всей своей обширности, когда-нибудь сделается для них тесною и, главное, недостаточною в необходимой для их существования пищи и что придется тогда или прибегнуть к постоянному эксплуатированию этой дичи, или же сообразить заранее средства к распространению ее в других лесах.
Слова одной тематической группы тесная, недостаточная в пище (Беловежская пуща) отражают не опасения автора, а беспокойство его потенциальных оппонентов, в частности о том, что пища, пригодная для зубров, растет только в Бело-вежи. Н.С. Лесков опровергает это суждение включением в текст лексем, обозначающих названия растений:
Чтобы показать всю неосновательность такого предположения, поименуем эти травы. Вот они: паршидло (Spirea ulmaria), зараза (Ranunculus acris), хрыбуст (Cnecus oleraceus) и дубровка (Anthoxantum odoratum). Нетрудно убедиться тому, кто знаком с нашей флорой, что все эти растения водятся решительно во всех лесах одинаковой с Беловежью географической широты.
Яркую убедительность повествованию придают латинизмы, дублирующие русские номинации. Используя прием столкновения различных по этимологии лексических единиц, Н.С. Лесков добивается максимальной точности и доказательности аргументов. Таким образом, контексты, включающие подробные представления реалий, передают неравнодушное отношение публициста к обсуждаемому вопросу.
Умозаключения автора по перспективам сохранения зубров при строительстве новой железной дороги завершаются логически выверенным:
Значит, есть где разойтись зверю и, если б отчего-нибудь ему показалось тесным и беспокойным в одном месте, найти себе другое, более удобное.
Здесь контекстные партнеры тесное и беспокойное (место), фокусирующие комплексное детализированное представление о неудобстве, имеют авторский антоним (место) более удобное.
Таким образом, в статье Н.С. Лескова «Опровержение возражений на проект Белостокско-Пинской железной дороги (С.-Петербург, четверток, 28-го июня 1862 года)» широко использованы лексические единицы, в мельчайших деталях фиксирующие особенности поведения беловежского подвида зубров - редких диких животных. Слово публициста в системе парадигматических связей ярко и убедительно репрезентирует позицию автора и приводит читателя к умозаключениям практического характера: строительство новой железной дороги не повредит животным, если этого не сделает человек.
This paper analyzes the lexical units and descriptive expressions, synonyms and antonymous paradigm, reflecting the author's position on environmental issues that arise when discussing the draft of the new railway through the Bialowieza Forest
Keywords: NS Leskov, early journalism, Bialowieza Forest, bison, railway, evaluation tools, authoring paradigms, syntagmatics.
Список литературы
1. Введенская Л.А. Словарь антонимов русского языка. Ростов-на Дону, «Феникс», 1995. 543 с.
2. Леденёва В.В. Слово Лескова. - М.: ИИУ МГОУ 2015. 259 с.
3. Лесков Н. С. Полное собрание сочинений в 30 томах. М.: TEPPA-TERRA, 1998. Т.2. Сочинения 1862 - 1863 гг. 996 с.
4. Словарь русского языка в 4-х тт. М.: Русский язык, 1981. (МАС) Т. 1. 696 с.
5. Словарь русского языка в 4-х тт. М.: Русский язык, 1981. (МАС) Т. 2. 736 с.
6. Словарь русского языка в 4-х тт. М.: Русский язык, 1981. (МАС) Т. 3. 749 с.
7. Словарь русского языка в 4-х тт. М.: Русский язык, 1981. (МАС) Т. 4. 795 с.
8. Солганик Г.Я. Стилистика текста: учебное пособие. - М., «Флинта», «Наука», 2009 . - с.251.
9. http://cyclowiki.org/wiki
Об авторе
Головачева О.А. - кандидат филологических наук, доцент Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского.
УДК 82-15
ЭЛЕМЕНТЫ ПРЕДРОМАНТИЧЕСКОЙ ЭСТЕТИКИ В ТВОРЧЕСТВЕ С.С. БОБРОВА
И.Н. Никитина
Предметом исследования являются элементы эстетики и поэтики предромантизма в творчестве С.С. Боброва, проводятся параллели с творческой манерой Юнга, М.В. Ломоносова, выявляются специфические особенности трактовки предромантической эстетики в лирике С.С. Боброва. Ключевые слова: предромантизм, дидактический пафос, эклектизм, экспрессивная образность.
«Литературная борьба 1800-х гг., - писал В.Э. Вацуро, - представала последующим поколениям как борьба бездарностей против дарований» [2,178]. В числе признанных «бездарностями» авторов оказался и Семен Семенович Бобров -один из оригинальнейших поэтов своего времени.
Полемическая традиция, идущая от «Арзамаса» (К.Н. Батюшков, П.А.Вяземский, молодой А.С. Пушкин), создала ему славу «сумбуротворца», тяжелого и бессмысленного поэта.
Литературоведение
191
Литературную деятельность Бобров начинал в московском Дружеском ученом обществе и петербургском Обществе друзей словесных наук. Его первые стихи выходили в изданиях этих обществ - «Покоящемся трудолюбце» и «Беседующем гражданине».
Бобров привлек к себе внимание как один из первых оригинальных интерпретаторов Юнга. В глазах современников «ночной» юнговский колорит стал отличительной чертой его поэзии. Его и называли, как Юнга, «певцом ночей». После смерти Боброва И.В. Лопухин воздвигнул ему «памятник» на своем знаменитом «Юнговом острове» в подмосковном Са-винском [5, 123-124]. По свидетельству того же Невзорова, он располагался «недалеко от памятника Ломоносову» [5, 124], и это также не случайно.
Уже в первых стихах Боброва дидактический пафос масонский литературы и ее характерные темы, воспринятые им сквозь призму поэзии Юнга (время, нравственное совершенствование, смерть, кончина мира и т.д.), сочетаются с «витийством» одической традиции Ломоносова. Как и у последнего, в стихах Боброва преобладает установка на «эмоционально-влияющее» (по терминологии Ю. Тынянова), а не «убеждающее» использование поэтического слова [7, 229]. Отсюда «картинность» и экспрессивная образность его лирики и поэм. Как продолжатель Ломоносова, Бобров выступает и в стремлении создать научную поэзию, хотя и осложненную мистицизмом юнгианской традиции.
По словам Ю.М. Лотмана, «физический мир, его законы и терминология занимают в его стихах наибольшее, после Ломоносова, место в русской поэзии XVПI-XIXвв. Однако физика у Боброва соединяется с мистикой, научное - с таинственным. Космос, в который выводит поэта научная мысль, - это не размеренный и уравновешенный по законам ньютоновской механики космос Ломоносова, а дисгармоничный, разрушающийся и возникающий, взвихренный мировой поток» [6, 48-49].
В своих теоретических трудах (во вступлении в «Херсониде», в «Происшествии в царстве теней») Бобров неоднократно ссылается на пример Ломоносова. На практике он наследует принципы его аллегорической поэтики, разрушая ее, однако, изнутри [3, 55]. У Боброва, как писал Ю.М. Лотман, «сопрягаются не «далековатые» в семантическом отношении слова, а несоединимые культурные концепции» [6, 49]. Поэтому не случайно, что современники связывали имя Боброва не только с Юнгом, но и с Ломоносовым (Мартынов, Невзоров, Икосов). Творчество Боброва с самого начала отмечено печатью эклектизма: он совмещает масонскую дидактику с «парением» одического поэта. В этом заключались предпосылки разноречивых суждений о нем. Предметы вдохновения Боброва, по мнению Карамзина, слишком «ужасны» и неприемлемы уже теоретически, поскольку противоречат создаваемому им «новому вкусу».
Стихотворения Боброва в «Беседующем гражданине» обладают определенным тематическим единством. Сквозная их тема, организующая и каждое отдельное стихотворение, - смерть. «Ода Судьба мира», как и ранние стихи, имеет своим предметом мировые катаклизмы: «тень» допотопного «усопша мира» повествует о своем «свершенном роке» и предсказывает миру, «обновленному в потомстве» его «грядущий слезный день» - гибель в огне.
Эта ода - одно из самых известных среди современников произведений Боброва. Строки из нее цитировал Карамзин, высмеивал Батюшков, а сам Бобров тему потопа в «Древней ночи вселенной» называл «неким отличительным почерком пера». Она служила своего рода «визитной карточкой» Боброва, закрепляя за ним репутацию мрачного провозвестника катастроф. В «Хитростях смерти» рисуется грозный и величественный ее образ:
Сурова матерь тьмы, царица нощи темной, Сидяща искони во храмине подземной На троне из сухих составленном костей... [1, 379]
От ее «стопы» изливается «снотворная река» на «четыре страны вселенной». Смерть воздвигает мятежи в природе, брани среди людей (ср. «древнего змия» в «Оде Любовь»), «хитро» скрывает свой «ужас» «средь миртов», в обличиях Бахуса и Венеры.Л.О. Зайонц отмечает тесную связь между этими двумя стихотворениями («образную аналогию») и указывает, в частности, что образ «тени усопша мира», «исшедшей» «из гроба естества», с одной стороны, и аллегория «снотворной реки», изливающейся из царства Смерти - с другой, «соотносятся как два образных слепка с одной идеи», что проявляется «не только в эмблематической природе, но и в словесном оформлении образа» [3, 76]. Центральная часть «Хитростей смерти» представляет собой вольное переложение из «Ночей» Юнга, а 1-я строфа «Судьбы мира» - почти дословное переложение оттуда же, ориентированное на лексику перевода А.М. Кутузова [3, 77,74]. «Оба стихотворения, - пишет исследовательница, - видимо, должны восприниматься как некий единый текст, разрабатывающий комплекс образов и мотивов, ориентированных на Юнга» [3, 77].Однако повторения, кочевание из произведения в произведение содержательных и формальных структур, целых отрезков текста - обычное явление у Боброва, отмечавшееся уже современниками [4, 40], а прямые заимствования и органично усвоенные поэтические приемы из Юнга находятся у Боброва повсюду - от первых его стихов до «Древней ночи вселенной». Более важным представляется то, что эти тексты, группируясь с другими стихами Боброва из «Беседующего гражданина» вокруг тематического стержня «смерть», обособляются от них трактовкой этой темы, так сказать, в космическом, надчеловеческом масштабе. Последнее сближает эти два стихотворения с ранними его стихами в «Покоящемся трудолюбце», созданными в атмосфере московского масонства.
В других 4-х стихотворениях тема смерти «одомашнивается» вплоть до ее принятия в духе горацианской философии. Но в «Оде на взятие Очакова» гибель в бою - не одна из фатальных разновидностей смерти. Она не неизбежна, и бесстрашие россов венчается победой.Ода заканчивается на эмоциональном подъеме: Россы, обращаясь к Екатерине («дщери Юпитера»), показывают «окровавленный меч» и обещают «Стамбул роскошный потрясти», если «Агари дерзостные сыны» «еще воздвигнут бурну брань». Смерть пока принуждена отступить.
«Ода старику, женившемуся на молодой девице в Майе месяце» - самое «легкомысленное» из этих стихов - тоже имеет смерть, приближающуюся к Беспуту, одним из своих смысловых полюсов. Другой полюс - любовь («Эрот»).
«Стихи на новый год к П<авлу> П<авловичу> И<косову>» - первое из многочисленных стихотворений Боброва, посвященных временному рубежу: новому году, новому веку. Новый и старый годы олицетворяются в образах юноши и старца, как и в других стихах Боброва на эту тему. Старый год, пресыщенный человеческой кровью, «на дряхлых крылиях» слетает в «гроб пространный, /Где спящих ряд веков лежит», и оттуда же «грядет» страшный в своей неизвестности «юный» год. Призрак смерти все еще тяготеет над автором, опасающимся за друга, но уже утверждается ее эфемерность и временный характер. «Любезный друг! - ты лишь уснешь». В заключение прославляются музы, «боготворимые» адресатом, и автор призывает Аполлона.
Тематическое единство рассмотренных стихотворений характеризует умонастроение Боброва и сферу бессознатель-
ного в его творчестве. Такое повышенное, всепоглощающее внимание к темам небытия и смерти, практически беспрецедентное в русской поэзии, позволило Ю.М. Лотману сопоставить «гениального, но полузабытого» Боброва с Иосифом Бродским.
The subject-matter of this research covers some elements of esthetics and poetics of pre-Romanticism in S. S. Bobrov's poetry, parallels with Jung's, M. V. Lomonosov's creative manner are drawn, specific characteristic features of interpretation of pre-Romanticism esthetic in S. S. Bobrov' s poetry are brought to light.
Keywords: pre-Romanticism, didactic pathos, eclecticism, expressive imagery.
Список литературы
1.Беседующий гражданин.1789, ч.1, № 4, ч. 2 № 8
2. Вацуро В.Э. И.И.Дмитриев в литературных полемиках нач. 19 века // 18 век. Сб. 16. М.-Л.1989.
З.Зайонц Л.О. Заметки о пространственной организации стихотворения С.Боброва «Полнощь» // Тезисы докладов конференции по гуманитарным и общественным наукам СНО ТГУ Русская литература. Тарту, 1985
4.Мартынов И.И. Рассмотрение книги «Рассвет полночи» // Северный вестник.1804, ч.2 № 4.
5.Невзоров М.И. Описание грозы Боброва // Друг юношества, 1811, №10
6.Поэты 1790-1810- х годов, Л., 1974
7.Тынянов Ю.Н. Ода как ораторский жанр // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977
Об авторе
Никитина И.Н. - кандидат филологических наук, доцент кафедры русской, зарубежной литературы и массовых коммуникаций Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского
УДК 821 (7) 09
«ФРАГМЕНТАРНАЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ» РОМАНА МАЛКОЛМА БРЭДБЕРИ «В ЭРМИТАЖ!»
М.С. Ромаданов
Статья посвящена проблеме «фрагментарной целостности» как структурообразующей основы романа М. Брэдбери «В Эрмитаж!». Произведение построено на стыке двух противонаправленных тенденций: к разделению текста на фрагменты и их взаимодействию в условиях целостной системы. Исследование опирается на системную методологию, а каждый фрагмент рассматривается в аспекте функциональности в границах единого текста.
Ключевые слова: «Фрагментарная целостность», фрагментарность, композиция, двойничество, диалогичность, цитатность, mise-en-abyme.
Идея дискурсивной природы художественного творчества, оформленная структуралистской и постструктуралистской методологиями, сформировала чрезвычайно широкое представление о фрагментарности как всеобщем свойстве литературы (и шире - культуры, мира как текста в целом). Как писала об этом в своем широко известном эссе Ю. Кристева, слово в тексте «функционирует... как множество диалогизирующих семных элементов или как множество амбивалентных элементов» [Кристева, с. 167]. Онтологическое представление о литературном произведении как конгломерате раскавыченных цитат сделало доминантой тенденцию на «уровне формы прибегать к дискретности и эклектичности» [Ильин, с. 107]. Сюжетная многоплановость, многочисленные включения «текстов в тексте» и особый стиль письма - ключевые аспекты фрагментарной формы словесного творчества и, в особенности, постмодернистского.
Неоднозначность феномена фрагментарности подчеркивается его двуаспектностью: одновременно «нарушением и разрушением целостности и созданием ее» [Пестерев 2004, с. 283]. В литературной критике стало общим местом сравнивать фрагментированные произведения с игрой-паззлом, где каждый элемент занимает определенное место в общей картине, но во многих случаях эта аналогия неверна. В мозаике фрагмент фактически лишен собственного содержания, самоопределяясь только в соотнесенности с другими. Иную ситуацию видим в произведениях, подобных сказкам «Тысячи и одной ночи», которые также «распадаются на несколько художественно объединенных единиц» [Шкловский, с. 26], но фрагмент в них сосуществует в двух смысловых слоях: внутреннем и внешнем, имеет собственное содержание и одновременно вплетен в парадигму отношений с другими элементами.
В этом совмещении в рамках одного текста противонаправленных тенденций: концептуальной фрагментарности и объединенности элементов в функциональную систему - несомненный парадокс формы в современном художественном творчестве. Этим переосмыслением и отчасти преодолением литературного опыта постмодернизма современные писатели стремятся создать целостность «нового» типа, которая не задается произведению изначально, а воспроизводится в процессе его саморазвития. В исследовательской мысли этот феномен нередко называют «фрагментарной (или фрагментированной) целостностью» [Пестерев 2004, с. 302].
Фрагментарная форма романа Малколма Брэдбери (Malcolm Bradbury) «В Эрмитаж!» (To the Hermitage, 2000), с одной стороны, следует всеобщей тенденции современной английской литературы к «палимпсестному принципу организации» [Владимирова, с. 85], с другой - решает оригинальные творческие задачи с опорой на общекультурный постулат XX столетия о содержательности художественной формы. В определенном смысле это типичное произведение, где фрагментарность и целостность своим взаимодействием структурируют романную форму, и вместе с тем оно, несомненно, оригинально.
«Эрмитаж» представляет собой роман в романе со свойственным ему совмещением в одном пространстве текста нескольких нарративных планов. Действие развивается в двух временных пластах, Then и Now, эпизоды которых последовательно чередуются. Сюжет первой связан с личностью Дени Дидро преимущественно в период его жизни при дворе Екатерины II в Петербурге и частично - до и после него, завершаясь похоронами философа. Во второй безымянный писатель-протагонист в качестве участника научного проекта имени Дидро отправляется по его следам в Россию в поисках купленной императрицей библиотеки философа.
