CC BY
43
fessional personnel. According to the author, it is vital, while recognizing a number of advantages of Confucian ethics, to abandon the patriarchal attitudes of Confucianism. Only in such a case does it become possible to combine the norms of Confucianism with the needs of the political life of the country.
Keywords: Confucian ethics, social policy, localism, clans, nepotism, laws, Vietnam, gender inequality.
Pham Tien Bac, postgraduate, tienbacht@,gnail.com, Russia, Moscow, Russian University of Peoples' Friendship,
Scientific supervisor: Nizhnikov Sergej Anatoljevich, doctor of philosophical science, professor, nizhnikovs@,mail.ru, Russia, Moscow, Russian University of Peoples' Friendship
УДК 101.3 DOI: 10.24412/2071-6141-2023-1-249-259
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ ВАКУУМ И ЗДОРОВЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ
А.В. Исаев
Рассматриваются параллели между философским понятием «экзистенциальный вакуум» и социальным концептом «здоровый образ жизни». Показано, что в ситуации экзистенциального кризиса личности программы здоровьесбережения оказываются малоэффективными, так как у человека отсутствует стимул не только заботиться о своем здоровье, но и вообще жить. Данный кризис является непременным сопутствующим условием общества потребления, когда рост материальных ценностей сопровождается утратой смысла жизни и ухудшением социального самочувствия населения. Делается вывод, что, с одной стороны, обращение к трудам основателя метода логотерапии В. Франкла, а с другой, к русским писателям-мыслителям Ф. М. Достоевскому и Л. Н. Толстому, во многом предвосхитивших появление логотерапии, может способствовать выходу из экзистенциального кризиса современности, а также оздоровлению и личной, и социальной жизни.
Ключевые слова: здоровьесбережение, экзистенциальный вакуум, логотерапия, смысл жизни, духовно-нравственные ценности.
Проблемы, связанные с обеспечением здоровья населения на каждом этапе развития общества приобретают свои особенности, во многом связанные не столько с материальными факторами (важными самими по себе), сколько с тем, что называют «духовным самочувствием» личности. Это, прежде всего, внутреннее - психоэмоциональное, морально-этическое, в целом, экзистенциальное состояние, определяемое в терминах духовно-нравственного бытия человека. Действительно, важнейший ком-
понент сохранения здоровья как формирование здорового образа жизни во многом зависит от духовно-нравственного состояния человека, и недооценка этого состояния негативно отражается на эффективности программ и практик, ориентированных на сохранение здоровья индивида и общества.
В понятии «здоровый образ жизни» значимо каждое слово, но в зависимости от того, на какое именно будет сделан акцент, зависит успешность действий и методов реализации соответствующих программ. Можно просто сказать «здоровая жизнь», и это будет вполне значимая ценность для человека, поскольку для всякого человека находящегося в здравом состоянии ума и духа, здоровье предпочтительнее нездоровью. Шопенгауэр, высоко ценя здоровье, считал, что «вообще 9/10 нашего счастья зависит исключительно от здоровья» [1, с. 23]. Значимость имеет здесь и понятие «образ». «Образ жизни» предполагает раскрытие таких важных понятий, как «стиль жизнь» и «смысл жизни». И здесь, безусловно, не обойти стороной философские вопросы экзистенциального плана: зачем? для чего? какой в этом смысл? Без ответа, по крайней мере, без постановки этих вопросов деятельность в области сохранения и улучшения здоровья общества будет мало продуктивной.
Специалисты, занимающиеся вопросами здоровьесбережения, не часто обращаются к философскому осмыслению духовной проблематики, отдавая предпочтения технологическим аспектам организации самого процесса. Тем не менее, имеют место быть и позиции, подобные следующей: «Здоровый стиль жизни с философской точки зрения является ключевым экзистенциалом, ценностью и жизненной позицией определенного смысла на основе оптимальности человеческого бытия» [2, с. 14]. Здесь фиксируется важная коннотация между состоянием здоровья и экзистенциальным самочувствием человека, т.е. проблема, которую не решить без философского подхода к вопросу.
Способность современного человека самостоятельно и ответственно формировать стратегию жизни и мотивировать к ведению здорового образа жизни в значительной мере осложнена не только социально-экономическими факторами, но и духовно-нравственными. Даже если наличествуют необходимые материальные условия обеспечения жизни, при отсутствии экзистенциальной, смысложизненной составляющей бытия индивида, эффект от самых совершенных программ здоровьесбережения будет сведен к минимуму.
Здесь мы сталкиваемся с острой и наболевшей проблемой, которую возможно сформулировать следующим образом: отсутствие мотивации к сохранению и поддержанию здоровья по причине утраты ценности и смысла жизни прямо пропорционально глубине экзистенциальной опустошенности личности. Поверхность современной социальной жизни демонстрирует интенсивную деятельность и даже гиперактивность людей, их вовлеченность в различные социальные и культурные проекты и практики,
что должно свидетельствовать о ее высоком энергетическом тонусе. Однако это обманчиво; проблема в том, что сегодня скорость социальных процессов крайне высока при почти полном духовном опустошении. Данные «скоростные» процессы, в свою очередь, и формируют медиасреду, «ме-диамегаполис» (по словам П. Вирильо), обладающий «парадоксальной властью объединения индивидов на расстоянии вокруг мыслительных и поведенческих стандартов» [3, с. 118]. Иначе говоря, современная гиперактивность - это результат высокой мобильности социальных процессов, (по возможности вытесняемых в виртуальное пространство).
В качестве тезиса позволительно постулировать следующую закономерность: чем выше социальная активность, то есть скорость социальных процессов, имеющих механический характер, тем ниже уровень смысложизненной рефлексии, а, соответственно, выше вероятность выпадения в экзистенциальный вакуум. Установка современной массовой культуры как раз и направлена на устранение всякой рефлексии, в пределе и всякой философии, как избыточной формы в отношении успешной в коммерческом плане жизни. Тем не менее, как подчеркивает философ и врач А. Паттакос: «Все мы - люди, а потому испытываем естественный интерес к фундаментальным основам своей жизни и работы» [4, с. 15]. Проблема в том, что таковой «фундаментальный интерес» перестал быть интересным для большинства людей, у которых на первом месте потребительский интерес. В этом, мы полагаем, основное проявление духовного кризиса современности, возникшего как неустранимое противоречие между внутренними духовными запросами человека и внешними императивами социальной жизни.
Духовную ситуацию, в которой преобладает экзистенциальный вакуум, еще называют «эпохой пустоты» или «эрой пустоты» [5, 6]. В данных работах отмечается, что современная фаза западной культуры отличается утратой религиозности и новой формой индивидуализма с гипертрофированными гедонизмом и нарциссизмом. Порождается ни с чем не сравнимое состояние современности, когда потеря смысла существования приобретает массовый характер и в итоге становится массовой психопатологий. Если в прошлом депрессивные, меланхолические состоянии, конечно, имели место, но были редки и распространялись преимущественно в творческой среде, то начиная с середины XX века они становятся атрибутом повседневности.
Как утверждает Жан Старобинский, «Меланхолия, как и множество иных болезненных состояний, неотделимых от удела человеческого, существовала и была описана задолго до того, как получила свое имя и медицинское истолкование» [7, с. 22]. Автор ссылается на Гомера, который описал Беллерофонта как первого меланхолика, испытавшего на себе все типические проявления этого состояния: скорбь, одиночество, уныние. Таков действительно удел человека, потому что человеку свойственно испы-
тывать духовные страдания; и чем выше духовная организация человека, тем он более склонен к этим страданиям. Еще раз сошлемся на Шопенгауэра: «во всей природе вместе с интеллектуальностью растет также и способность к страданию» [1, с. 37].
К современности более адекватно применять понятие депрессии, а не меланхолии («русской хандры»), что и наблюдается в трудах известных психологов, усмотревших в этой патологии «пандемический» характер. Бесспорным первооткрывателем психологических расстройств личности, имеющих под собой экзистенциальную природу, был выдающийся австрийский психиатр и философ Виктор Франкл, разработавший метод ло-готерапии - лечение смыслом. Это явилось новаторским подходом, поскольку страдание от бессмыслицы существования приобрело в западном обществе в середине XX в. характер пандемии. Современный российский психолог Д. А. Леонтьев в предисловии к одной из известных книг В. Франкла отмечает: «Мало кто станет оспаривать, что он оказался одним из величайших духовных учителей человечества в XX веке. Он не только построил психологическую теорию смысла и основанную на ней философию человека, он раскрыл глаза миллионам людей на возможности открыть смысл в собственной жизни» [8, с. 10].
«Величайший духовный учитель» - очень высокая оценка, но она оправдана и опытом самой жизни автора, и его результатами лечения современных душевных недугов. Для слов Франкла характерен дискурс, более специфичный именно духовным учителям, но не светским ученым: «Но вот в каком-то последнем порыве все в тебе восстает против безнадежности смерти, и ты чувствуешь, как твой дух прорывается сквозь этот серый туман, сквозь безнадежность и бессмысленность, и на твой вопрос есть ли смысл, откуда-то звучит твердое, ликующее: «Да!». И в этот момент в окошке деревенского дома, смутно виднеющегося вдали, похожего на театральную декорацию, вдруг зажигается огонек - et lux in tenebris lucet - «свет сияет во мраке» [9, с. 84-85].
Смысл, подобно свету, возникает не во мраке повседневности, обставленной материальными благами, а на самом острие безнадежности, вызванной предчувствием близкой смерти. Как раз в этой повседневности, в которой единственным смыслом становится потребление и наслаждение, духовный горизонт неимоверно сужается и смысл выхолащивается. Его уход феноменально проявляет себя уже не просто в плохом настроении, апатии, нежелании работать, а в отказе от жизнеутверждения на фоне угнетающей депрессии. Это уже заболевание, которое нужно лечить психоаналитическими, а часто и медикаментозными способами. Здесь обнаруживается такая закономерность: чем интенсивнее стремление к наслаждению, тем интенсивнее опустошенность, которую «лечат» наслаждением. Образуется роковой круг, безвыходность которого прямо пропорциональна уровню депрессии. И В. Франкл открыл спасительное сред-
ство от угнетающей, часто самоубийственной, бессмысленности существования. Как отмечает А. Паттакос, «Франкл создал и применял логотерапию именно как способ найти и открыть двери комнат отчаяния для всех - от товарищей по концлагерю до генерального директора, шофера или профессора философии, читающего лекции по постмодернизму. Он разработал общую концепцию существования и действия с совершенно новым устройством жизни, где и из дома, и из рабочей комнаты открывается чудесный вид и пребывание и там, и там наполнено важным смыслом» [4, с. 89]. Отчаяние, о котором говорит исследователь, сегодня является универсальным, поскольку смысл исчез из социального горизонта повседневности и его обретение - трудное дело.
Логотерапия воспринимается порой как единственное средство спасения, поскольку, по мнению А. Паттакоса, наступило «ужасное время». Если ранее люди повсеместно страдали от материальных нужд, борясь часто за физическое выживание, то в обществе изобилия исчезает нужда бороться за существование в биологическом смысле. Но приходит другой вызов со стороны смысла: когда базовые материальные потребности удовлетворены, то наступает гнетущее состояние бессмысленности и человек не понимает зачем жить и зачем выживать? Показатель - растущие показатели психопатологий, перверсий, и, в конечном счете, суицида. И это очень серьезная проблема. Как говорит известный логотерапевт Альфред Лэнгле, сначала «возникает состояние утраты ориентиров, пустоты, экзистенциального вакуума, наконец, отчаяния, повышенная склонность к формированию зависимостей и к суицидальности (смерть становится единственной ценностью в будущем)» [10, с. 110]. Это справедливо и говорит о некрофилической тенденции западной культуры, свидетельством чего является паталогический характер насилия и смерти в медийном пространстве масскульта, ставший весьма распространенным и привлекательным.
Практический опыт посткапиталистического общества показал, таким образом, ложность тезиса о первичности материального перед духовным. Здесь весьма парадоксальная ситуация: когда физическое удовлетворено, то смысл не приходит, а, наоборот, уходит. Большой смысл для человека - это борьба с нуждой, борьба за физическое выживание. И когда он погружен в эту борьбу, то вопросы метафизического характера о смысле всего сущего не возникают, но, когда уходит необходимость ежедневной борьбы с нуждой, как раз приходят коварные метафизические вопросы, перед которыми человек, как правило, оказывается беззащитным. Попытка убежать от них в толщу потребления приводят к обратным результатам: само потребление оказывается бессмысленным. Марксистские и либеральные экономические теории, основанные на идеологии гедонизма, то есть потребительства, показали, таким образом, свою несостоятельность.
Здоровый образ жизни абсолютно несовместим с установками гедонизма. Если речь идет о полноценном понимании здоровья как единстве физических, психических и духовных характеристик, в котором есть мотивация, основанная на экзистенциальном чувстве, а не распространенном сегодня нарциссическом образе здоровья лишь как здоровья тела для поддержания внешних привлекательных характеристик, то в таком образе жизни не будет ни патологий, ни перверсий, ни депрессий. Гедонизм же основан уже на утраченном чувстве смысла, для заполнения пустоты которого необходимы суррогатные формы. И здесь замкнутый круг: экзистенциальный вакуум порождает гедонистические формы перверсий, которые в свою очередь еще больше углубляют духовную пустоту и наносят, тем самым, ущерб здоровью человека - и психическому и физическому.
Значение В. Франкла трудно переоценить. Однако мы должны вспомнить традицию отечественной нравственной философии, в которой задолго до появления логотерапии, остро стоял вопрос о смысле жизни. Речь вообще идет о второй половине XIX века, когда такие мыслители как В. С. Соловьев, Н. Ф. Федоров, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, В. В. Розанов почувствовали изменение духовного микроклимата общества, который стремительно катился в сторону деградации и нигилизма. В этот период, в середине XIX века возник одновременно вопрос о национальном самосознании, и о смысле жизни. Если раньше, в благодатные времена Святой Руси эти аспекты совпадали, то по мере европеизации страны они разошлись.
В этом контексте хотелось бы отметить антологию «Смысл жизни», в которой собраны работы известных русских авторов, посвященных смыслу жизни XIX - первой половины XX вв. [11]. Помимо вышеназванных имен в антологии представлены такие видные русские философы как Виктор Несмелов, Александр Введенский, Михаил Тареев, Евгений Трубецкой, Семен Франк, дающие представление о том, каким острым экзистенциальным и нравственным одновременно вопросом был вопрос о смысле человеческой жизни для русской философской культуры. Здесь важным оказывается момент «первородства» вопроса о смысле жизни. Есть основания полагать, что это именно русский вопрос, вопрос русской этики и метафизики в отличие от западной, в которой он занимал вторичное, а то и маргинальное значение. Как пишет во вступительной статье составитель антологии Н. К. Гаврюшин: «И над смыслом жизни в России начинают задумываться в процессе усиливающегося западного влияния, но сам вопрос характерен именно для русской философии, ибо в европейских языках нельзя даже указать точного соответствия русскому смыслу. СЪМЫСЛ есть со-мысль, сопряжение мыслей, диалектическое равновесие умных энергий» [12, с. 9].
В свете сказанного можно предположить, что русская метафизика смысла явилась предтечей современной логотерапии. У Достоевского об-
наруживается глубокий контекст вопрошаний о смысле человеческого существования. Писатель, как известно, был озабочен прокатившейся волной самоубийств среди радикально настроенной молодежи, о чем он со страстью рассуждал на страницах своего «Дневника писателя». В очерке «Два самоубийства» он так характеризует самоубийство дочери А. И. Герцена, которое произошло «от скуки»: «В этом гадком, грубом шике, по-моему, слышится вызов, может быть негодование, злоба, - но на что же? Просто грубые натуры истребляют себя самоубийством лишь от материальной, видимой, внешней причины, а по тону записки видно, что у нее не могло быть такой причины... Значит, просто умерла от «холодного мрака и скуки», со страданием, так сказать, животным и безотчетным, просто стало душно жить, вроде того, как бы воздуху недостало» [13, с. 320].
Этот случай точно описывает ситуацию экзистенциального вакуума, заканчивающуюся суицидом. Как раз то, с чем столкнулся В. Франкл в XX в. Достоевский же анализирует в XIX в. в России. Русский писатель считает, что потеря веры в бессмертие души неизбежно влечет за собой самоубийство. Об этом он пишет в статье «Голословные утверждения»: «В результате ясно, что самоубийство, при потере идеи о бессмертии, становится совершенною и неизбежною даже необходимостью для всякого человека, чуть-чуть поднявшегося в своем развитии над скотами. Напротив, бессмертие, обещая вечную жизнь, тем крепче связывает человека с землей. Тут, казалось бы, даже противоречие: если жизни так много, то есть кроме земной и бессмертная, то для чего бы так дорожить земною-то жизнью? А выходит именно напротив, ибо только с верой в свое бессмертие человек постигает всю разумную цель свою на земле. Без убеждения же в своем бессмертии связи человека с землей порываются, становятся тоньше, гнилее, а потеря высшего смысла жизни (ощущаемая хотя бы лишь в виде самой бессознательной тоски) несомненно ведет за собою самоубийство» [13, с. 391].
Это предвосхищение методов логотерапии - умение найти смысл жизни вопреки вопиющей бессмысленной окружающей действительности. Давно отмечено, что русская ментальность отличается духовным радикализмом и максимализмом, и молодые люди этого времени весьма чутко отреагировали на вдруг открывшуюся пустоту. И реакция была сообразна их радикализму. Можно сказать, что это первые экзистенциальные персонажи, причем не литературные типы, а живые люди. И Достоевский, тщательно анализируя эту ситуацию, предлагает свою «логотерапию» на путях религиозного просвещения. Бессмертие, предполагающее другую жизнь, согласно Достоевскому, не отрицает ценность наличной, но наоборот, придает ей более высокую ценность, нежели в ситуации, отрицающей эту идею.
Позиция Л. Н. Толстого весьма отлична от позиции Ф. М. Достоевского по отношению ко многим серьезным вещам. Но есть у них общее:
умение силой духа противостоять ужасу бессмыслицы. Известно, что Толстой мучительно переживал смерть, ее разъедающую бессмысленность, которая вызывала в нем метафизическое чувство абсолютной пустоты. То, что называется «арзамасским ужасом», у Толстого есть точное отражение той ситуации, которую сегодня называют экзистенциальным вакуумом. Вот, например, такие его слова: «Все заслонял ужас за свою погибающую жизнь. Надо заснуть. Я лег было. Но только что улегся, вдруг вскочил от ужаса. И тоска, и тоска, такая же духовная тоска, какая бывает перед рвотой, только духовная. Жутко, страшно, кажется, что смерти страшно, а вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни страшно» [14, с. 328].
Это состояние вызвано не только нахлынувшим внезапно страхом смерти, но и «духовной тоской» от осознания бессмысленной жизни. Эта тоска хуже страха, потому что она именно духовна, в то время как страх физиологичен и психологичен. И русский писатель - одна из первых фигур европейского и мирового масштаба, почувствовавшая наступление этого духовного недуга. В его время такие состояния были свойственны единицам, сегодня же танатофобия, наряду с геронтофобией - неизменные спутники члена потребительского общества. Потребление выступает как компенсация угнетающего страха смерти, охватывающего современного обывателя. И парадокс в том, что танатофобия сопровождается танатопатией -влечением к смерти, которое реализуется преимущественно в медийном пространстве современной массовой культуры.
Вопрос об этой паталогической «завороженностью смертью» современного общества обстоятельно рассмотрен в монографии Д. Хапаевой «Занимательная смерть: развлечения эпохи постгуманизма» [15]. Само название говорит о том, смерть может быть занимательной лишь в состоянии глубокого духовного кризиса, в котором обнаруживается экзистенциальный вакуум. Западные исследователи также говорят об этом. Британский антрополог Д. Дэвис пишет, что значительное расширение дисциплинарных границ Death Studies «свидетельствует о явном интересе к смерти, сформированном широким светским контекстом постмодерна. Курсы в школах и колледжах также начали обращаться к проблеме смерти» [16, с. 397]. Так или иначе, это свидетельство не только возросшего научного интереса к проблеме смерти, но и социальная интенсификация танатофобии.
В этом контексте русская философия и литература представляет собой значительную альтернативу западной танатологической теории и практике, сконцентрированных в Death Studies. В книге «Путь жизни» Толстой предлагает свою «программу» преодоления бессмыслицы и страха, свою версию логотерапии. Собрав и переработав сокровища духовной мудрости всего человечества, писатель разработал оригинальную методологию достижения подлинной жизни, в которой не может быть состояния экзистенциального вакуума. Эта методология включает в себя ряд последовательных этапов, которые нужно осмысленно пережить: 1) Жизнь че-
ловека не прекращается со смертью его тела; 2) Жизнь истинная вне времени, и поэтому для истинной жизни нет будущего; 3) Смерть не может быть страшна человеку, живущему духовной жизнью; 4) Человек должен жить тем, что в нем бессмертно; 5) Памятование о смерти помогает духовной жизни; 6) Умирание.
«Страдания и смерть, - говорит Толстой, - представляются человеку злом только тогда, когда он закон своего плотского, животного существования принимает за закон своей жизни. Только когда он, будучи человеком, спускается на степень животного, только тогда для него становятся страшны страдания и смерть» [17, с. 375]. В этих простых словах писателя выражена истина приоритета духовного над материальным, но истина, экзистенциально выстраданная самим автором, одним из величайших гениев, к которому можно и нужно прислушиваться. А финальные слова представляют собой образец мастерского философского анализа, нехватка которого обнаруживается в современном «танатологическом дискурсе»: «Все в жизни кажется очень простым; все связно, одного порядка и объясняется одно другим. Смерть же представляется чем-то совершенно особенным, нарушающим все простое, ясное и понятное в жизни. И поэтому люди большей частью стараются не думать о смерти. Это большая ошибка. Напротив, надо свести жизнь со смертью так, чтобы жизнь имела часть торжественности и непонятности смерти, и смерть часть ясности, простоты и понятности жизни» [17, с. 386].
Отсюда следует, что смерть, прежде всего, непонятна, непонятна для разума, который вместо того, чтобы признать этот факт, всю его метафизическую глубину, стремится приручить смерть, превратить ее в «вещь среди других вещей», сделать ее доступной для рационального анализа. К этому стремится наука, но она, тем самым, лишая смерть таинственности, лишает ее этического значения. Смерть, как заявляет Толстой, способна получить некоторую ясность лишь в результате ее «сведения» с ясностью жизни, которая, тем самым, сама при столкновении со смертью теряет свою привычную ясность. Такова глубокая диалектика жизни и смерти, точнее темноты смерти и ясности жизни, которые лишь при своем взаимодействии могут дать некоторую осмысленность человеческому существованию. Современная же культура профанирует смерть либо через ее табуирование, либо через обратное - ее гипертрофированную экспозицию. Но это не способствует преодолению экзистенциального вакуума, а, наоборот, загоняет человека его глубже в его депрессивные недра.
Таким образом, можно сделать следующие выводы.
Мы определили, что эффективная работа современных программ здоровьесбережения зависит не только от внешних материально-технических, экономических условий, безусловно, важных самим по себе, но и от факторов духовно-нравственного плана. К последним относятся, прежде всего, экзистенциальное самочувствие человека, которое оказывает
непосредственное влияние не только на духовное и психологическое здоровье человека, но и на его физический уровень.
Здоровый образ жизни - понятие во многом отражающее духовное и даже метафизическое миропонимание человека. Оно предполагает глубокое понимание того, что такое здоровье, в чем смысл здоровья, для чего оно нужно человеку. Если речь идет лишь о физиологических параметрах, то этого совершенно недостаточно для полноценного здоровья личности. Здоровье ради здоровья также бессмысленно, как и искусство ради искусства. Необходим мировоззренческий аспект, связанный с категорией смысла жизни, в контексте которого само стремление вести здоровый образ жизни получает осмысленность и достойную реализацию.
Среди наиболее негативных факторов, препятствующих реализовы-вать программы здоровьесбережения, выявляется «экзистенциальный вакуум» современного человека массового потребительского общества. Обращение к работам В. Франкла помогает понять масштабность и опасность данного феномена, без тщательного философского анализа которого невозможно мотивировать человека на здоровый образ жизни. По сути дела, современное общество столкнулось с ранее невиданной духовной патологией, когда при внешнем материальном благополучии обнаруживается смысловая пустота, не позволяющая вести полноценную жизнь.
В данном контексте отмечается важность исканий Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого, которые еще задолго до появления экзистенциального вакуума предложили свои методы «логотерапии», основанные на нравственном преодолении страха смерти и бессмысленности жизни. Эти-ко-экзистенциальная значимость их произведений очень велика. Обращение к трудам этих мыслителей как никогда актуально именно сегодня, когда необходимо обретать здоровые основы и личной, и социальной жизни.
Список литературы
1. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. СПб.: Азбука, 1997. 253 с.
2. Бондин В.И., Мануйленко Э.В., Толстокора О.Н. Здоровый стиль жизни. М.: Мир науки, 2018. 100 с.
3. Вирильо П. Машина зрения. СПб.: Наука, 2004.140 с.
4. Паттакос А. Пленники собственных мыслей: Смысл жизни и работы по Виктору Франклу. М.: Альпина Бизнес Букс, 2009. 205 с.
5. Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. СПб.: Владимир Даль, 2001. 336 с.
6. Уотсон П. Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло. М.: Эксмо, 2017. 784 с.
7. Старобинский Ж. Чернила меланхолии. М.: Новое литературное обозрение, 2016. 616 с.
8. Леонтьев Д.А. Упрямство духа // Франкл В. Сказать жизни «Да!»: психолог в концлагере. М.: Альпина нон-фикшн, 2009. С. 9-17.
9. Франкл В. Сказать жизни «Да!»: психолог в концлагере / В. Франкл. М.: Альпина нон-фикшн, 2009. 239 с.
10. Лэнгле А. Основы экзистенциального анализа. СПб.: Питер, 2022. 288 с.
11. Смысл жизни: Антология. М.: Прогресс-Культура, 1994. 592 с.
12. Гаврюшин Н.К. Русская философская симфония // Смысл жизни: Антология. М.: Прогресс-Культура, 1994. С. 7-19.
13. Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876 // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1994. Т. 13. С. 318-391.
14. Толстой Л.Н. Записки сумасшедшего / Л.Н. Толстой // Собр. соч. в четырнадцати томах. Т. 10. М.: Худ. Лит., 1952. С. 337-345.
15. Хапаева Д. Занимательная смерть: развлечения эпохи постгуманизма. М.: Новое литературное обозрение, 2020. 328 с.
16. Дэвис Д. Смерть, ритуал и вера: риторика погребальных обрядов. М.: Новое литературное обозрение, 2022. 480 с.
17. Толстой Л.Н. Путь жизни. М.: Республика, 1993. 431 с.
Исаев Андрей Викторович, канд. мед. наук, доц., isaevandrew@mail.ru, Россия, Воронеж, Воронежский государственный университет
EXISTENTIAL VACUUM AND HEALTHY LIFESTYLES
A.V. Isaev
The article discusses the parallels between the philosophical concept of "existential vacuum" and the social concept of "healthy lifestyle". It is shown that with a high level of existential personality crisis, health saving programs are ineffective, since a person has no incentive not only to take care of his health, but to live in general. This crisis is an indispensable concomitant condition of the consumer society, when the growth of material values is accompanied by the loss of the meaning of life and the deterioration of the social well-being of the population. It is concluded that, on the one hand, an appeal to the works of the founder of the method of logotherapy V. Frankl, and on the other hand, to the Russian writers and thinkers F. M. Dostoevsky and L. N. Tolstoy, who largely anticipated the emergence of logotherapy, can contribute to the way out of the existential crisis of modernity, as well as the improvement of both personal and social life.
Keywords: health saving, existential vacuum, spiritual crisis, logotherapy, social well-being, melancholy, depression, hedonism, meaning of life, healthy lifestyle, spiritual and moral values.
Isaev Andrey Viktorovich, candidate of medical sciences, docent, isaevan-drew@mail.ru, Russia, Voronezh, Voronezh State University
