CC BY
106
Примечания
1. Sonnenschein E. A. A New English Grammar, P. II - Parts of Speech and Outlines of Analyses. Oxford, 1929. P. 21, 32.
2. Коновалова Т. Е. Специфика предлогов широкой семантики и ее отражение в словарях // Вопросы романо-германского языкознания. Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 1988. С. 60-66.
3. Закамулина М. Н. Темпоральность во французском и татарском языках: слово, высказывание, текст. Казань: Татар. кн. изд-во, 2000.
4. Мюллер В. К. Новый англо-русский словарь. М.: Рус. яз. - Медиа, 2005. С. 541-542; New Pocket Oxford Dictionary. Oxford; N. Y.: Oxford University Press, 2001. P. 624.
5. Закамулина М. Н. Аспектуальность в татарском и французском языках. Казань: Магариф, 1999а. С. 20.
6. Oxford Advanced learner's dictionary. The 7th edition. Oxford; N. Y.: Oxford University Press, 2005. P. 1058.
Notes
1. Sonnenschein E. A. A New English Grammar, P. II - Parts of Speech and Outlines of Analyses. Oxford, 1929. Pp. 21, 32.
2. Konovalova T. E. Specifika predlogov shirokoj semantiki i ee otrazhenie v slovaryah [Characteristics of wide semantics of prepositions and its reflection in the dictionaries] // Voprosy romano-germanskogo yazykoznaniya -Problems of Romano-Germanic linguistics. Saratov. Publishing house of Saratov University. 1988. Pp. 60-66.
3. Sakamulina M. N. Temporal'nost' vo francuzskom i tatarskom yazykah: slovo, vyskazyvanie, tekst [Temporality in the French and Tatar languages: the word, the sentence, the text]. Kazan. Tatar book publishing house. 2000.
4. Muller V. K. Novyj anglo-russkij slovar' [New English-Russian dictionary]. M. Rus. yaz. Media,. 2005. Pp. 541-542; New Pocket Oxford Dictionary. Oxford; N. Y.: Oxford University Press, 2001. P. 624.
5. Sakamulina M. N. Aspektual'nost' v tatarskom i francuzskom yazykah [Aspectuality in the Tatar and French languages]. Kazan. Magarif. 1999a. P. 20.
6. Oxford Advanced learner's dictionary. The 7th edition. Oxford; N. Y.: Oxford University Press, 2005. P. 1058.
УДК 81.33
Г. Р. Фасхутдинова Экспрессивность разговорных лексем немецкого языка
Разговорная речь - это функциональная разновидность литературного языка. Она выполняет функции общения и воздействия. Разговорная речь обслуживает такую сферу коммуникации, для которой характерны неофициальность отношений между участниками и непринужденность общения. В данной статье изучены основные этапы изучения лингвистами разговорной речи немецкого языка. Статья отображает специфические средства и особенности разговорного немецкого языка.
Informal conversation is a functional kind of the literary language. It carries out functions of communication and influence. Informal conversation serves such sphere of communication for which informality of the relations between participants and ease of communication are characteristic. In this article the main stages of studying by linguists of informal conversation of German are studied. Article displays specific means and features of colloquial German.
Ключевые слова: экспрессивность, лексема, немецкий язык, анализ.
Keywords: expressivity, lexical unit, German language, analysis.
Экспрессия понимается нами как выразительность сообщения, как его действенность. Имеется и другое ее толкование, как выражения «внутреннего состояния говорящего, служащее часто для собственного облегчения и, следовательно, не только не направленное на слушателя, но иногда даже прямо отрицающее возможность существования последнего». Мы же считаем, что «внутреннее состояние» говорящего - это эмоциональная сторона высказывания. Она действительно обеспечивает экспрессивность речи, однако эти понятия разные, хотя и перекрещивающиеся.
Безотносительно к тому, насколько выпукло представлена в слове экспрессивность, главное в его содержании - рациональное начало, без которого сообщение мысли невозможно. «Всякая информация, передаваемая языком, представляет собой содержание, восходящее в принципе к мышлению (в том числе и эмоционально-оценочная)». При всей существенности экспрессивной стороны ей как моменту оформительскому принадлежит второстепенная роль [1].
Чтобы вникнуть в существо выразительности обыденной речи, уместно провести параллели с решением задач экспрессивизации в художественной литературе и искусстве. Вот что говорил В.
© Фасхутдинова Г. Р., 2016
Шкловский по этому поводу: «Мы не переживаем привычное, не видим его, а узнаем. Мы не видим стен комнат, нам так трудно увидеть опечатку в корректуре, особенно если она написана на хорошо знакомом языке, потому что мы не можем заставить себя увидеть, прочесть, а не "узнать" привычное слово. Если мы захотим создать определение "поэтического" и вообще "художественного" восприятия, то несомненно натолкнемся на определение: "Художественное восприятие - это такое восприятие, при котором переживается форма (может быть и не только форма, но форма непременно)". Переживание формы уже осложняет сообщение, создает многоплановость восприятия, в то время как неэкспрессивное воспринимается как должное, прямолинейно. Чтобы примелькавшееся, ставшее очевидным заиграло новыми красками, надо его соответствующим образом подать, преподнести в нужном оформлении, выигрышно аранжировать. Должно произойти "отчуждение" надоевшего. Принцип отчуждения часто связывают с именем Б. Брехта, который был его поборником в своей теории театра. В одном этом заложено очуждение реального и двойственность природы знака. Знак - лишь обозначение реальности, а не она сама. Действительное и изображенное (отраженное) переживается по-разному, так как во втором случае возникает дистанцированность и переживание формы, мастерства. Такое переживание - осложненное, но чаще менее глубокое, чем переживание живого, поскольку оно "не настоящее". Банальность, сказанная на диалекте, на ломаном (например, имитирующем речь иностранца) или естественно иностранно окрашенном языке, преподнесенная в стихах или спетая, преображается, утрачивает тривиальность и начинает значить больше обычного и доносить какой-то доселе неведомый смысл. Простая цитация, передача чужих слов - уже отчуждение. Удовольствие от формы способно в каких-то пределах восполнить скудость рационального, бедность мысли» [2].
Язык выразительный, яркий, несущий дополнительную информацию о сопровождающих сообщение эмоциях и ассоциациях, отличается от языка будничного и узкопрактического «ощутимостью своего построения». Всякая выразительность строится на необычности, неожиданности. Часто встречается выражение «эффект неожиданности» или даже «неоправдавшегося ожидания» (Р. Якобсон, Э. Осгуд, Б. Блок). Дело, однако, в том, что вне неожиданности эффект вообще невозможен, в этом его суть. Сущность экспрессивного механизма состоит либо в создании, привлечении нового элемента, либо в функциональном сдвиге языкового элемента, в помещении его в несвойственное ему окружение. Но не всякое изменение окружения элемента обязательно экспрессивно. Это может быть обычное неэкспрессивное новообразование и просто ошибка. Успех решается уместностью применения отобранного для изображаемой ситуации.
Языковые изобразительные средства, став достоянием многих (группового социолекта) или почти всех, то есть укоренившись в стандартном употреблении, могут качественно переродиться, сильно или незначительно, либо они утрачивают свою экспрессивную силу и обесцвечиваются, либо все-таки сохраняют некоторую свежесть и выразительность. Второе обеспечивается отчасти тем, что экспрессемы обычно долгое время находятся в своеобразном заказнике без применения и лишь изредка извлекаются из-под спуда и пускаются в ход. Они хранятся в памяти и всплывают по мере надобности. Незлоупотребление ими гарантирует им действенность. Хотя стандартный экспрессивный фонд разговорной лексики и является чем-то второсортным, «бывшим в употреблении», несколько изношенным, не новым, он все же надежно обслуживает речевую эстетику. При умелом обращении и к месту сказанная даже неоригинальная экспрессивно заряженная единица имеет эффект. То, что шаблонизировалось и в силу своей привычности перестало обращать на себя внимание, следует представить в новом ракурсе, с какой-то иной стороны, чем обычно. Механическое узаконение знакомого и известного должно заменяться активным видением того, что должно быть узнано, осмыслено и прочувствовано. Чтобы увидеть «новизну знакомого мира», надо разрушить автоматизм в восприятии обычных слов и заменить его построением, которое было бы ощутимым и живым.
Когда само событие говорит за себя, когда оно очень значительно, то слушающий поражается и без применения особых средств. В основе экспрессивизации лежит иносказательность в самом широком смысле, то есть отход от обычного названия (со стороны говорящего) и восстановление слушающим нормального нужного соответствия между предметом и именем. Важно, что «отчужденное», затушеванное, замаскированное, искаженное, смещенное в экспрессеме требует активизации восприятия, «сопереживания» формы.
Отход от нормы, от нуля, от точки отсчета, определяющий экспрессивность, может происходить по следующим линиям. Одни экспрессемы более или менее постоянны, другие возникают только в особых речевых условиях. Но как те, так и другие строятся по одному принципу - асимметрии «знак - означаемое», на отказе от регулярной номинации. Отчуждение имени вещи происходит за счет того, что эксплицитно выражается либо меньше нужного, либо больше, так что слушающему приходится или домысливать, добавлять несообщенные семы, либо элиминировать
излишние, чтобы воссоздать нужный предметно логический остов информации. Различные аббревиатуры, усечения, метонимии, слова с диффузным или прономинализованным значением становятся понятными, когда неназванное мысленно реконструируется. Образные наименования, например, метафорического характера называют и больше и меньше нужного. Название человека именем животного сообщает нужные признаковые семы. Излишние же семы, характеризующие животное, нейтрализуются, вычитаются, зачеркиваются. Вопрос экспрессивности слов должен решаться обязательно с учетом условий его применения. Абсолютная экспрессия присуща только разве что нецензурным словам и каким-то экзотическим образованиям. Даже и они при несоблюдении нужных пропорций блекнут. Когда говорят о постоянной (абсолютной) экспрессивности жаргонизмов и бранных слов, исходят из норм литературной речи. А в сниженной речи они совсем не так действенны. Потому-то и предпочтительнее говорить не просто о средствах экспрессии, а об экспрессивном потенциале, так как выразительные возможности не обязательно должны реализоваться. Все производящее эффект должно быть «куда-то помещено», иметь свое место, свой фон. «Отделка» по отношению к «отделываемому» должна находиться в определенной пропорции, которая устанавливается целесообразностью ситуации, однако при любых условиях она явно займет более скромное место, составит меньший процент по сравнению с основным материалом. Важным при этом оказывается чувство меры, определение нужной пропорции и уместности средства эффективизации.
Ученый III. Балл подчеркивал, что экспрессивные средства взаимно обусловливают друг друга и составляют не просто арифметическую сумму, а систему. Эффект ощущается лишь потому, «что наше сознание тотчас связывает каждый из них со всей системой речевых фактов, которые ограничивают и определяют друг друга; мы понимаем слово и ощущаем его эмоциональную окраску только благодаря тому, что бессознательно сопоставляем его с другими». Неразумно полагать, «что тот или иной речевой факт может быть только эмоциональным или только рассудочным, что он относится только к разговорной или только к письменной речи.
Экспрессивные факты возникают на основе сложных психических актов, куда входят в различных пропорциях самые различные элементы».
Сила и действенность экспрессии определяется многими факторами: денотатом, особенностями говорящего и слушающего, привычностью и традицией называния данного денотата данным говорящим в данной среде и при данных обстоятельствах, соотношением фона и экспрессивной «отделки», чувством меры, уместностью и сообразностью применения выразительных средств [3].
Когда имеется объективная экстраординарность того, что подлежит называнию, вероятность применения экспрессемы повышается. Примененные экспрессивные средства могут достигать цели, когда говорящий и слушающий имеют более или менее общий вкус в вопросах речевой эстетики, и бить мимо цели, если их взгляды различны.
Для системных отношений экспрессии обиходной речи существенны градуальные оппозиции, распределение по социолектам, генетические различия при функциональном тождестве, вопросы конкуренции, изнашиваемости, стойкости и обновления, а также межуровневые трансформации. Однако эти вопросы в данной работе не ставятся. Роль фона выполняет не только окружение, в которое попадает экспрессема при речевой актуализации, но и ее эстетическая парадигма, если под ней понимать синонимический ряд, построенный с учетом выразительной и художественной ценности слов. Говорящий и слушающий отдают себе отчет в произведенном выборе экспрессивного средства и должным образом это оценивают и воспринимают.
Многое в экспрессивном механизме строится на контрастах. Это видно на иронизмах, столкновении стилистически не сочетающегося, противопоставлении синонимов. Сущность элемента раскрывается через противопоставление [4].
Оппозиция - «особая форма общности». Одна структура раскрывается другой (Ю. М. Лот-ман, Н. С. Трубецкой). Усиление воздействия достигается, например, несоответствием тона -обидные вещи, оскорбления, будучи поданы бесстрастным, спокойнейшим образом, могут разозлить сильнее, чем интонационно оформленные сообразно этим эмоциям. Внутри слова может возникнуть диссонанс разностильных морфем: superdoof, Erzgauner, saumäßig или оксюморонных корней: heüdunkel, lautstill, sauersüß. Иначе говоря, в целях экспрессии актуализируются связи языковых элементов, в которые они ранее не вступали, противопоставляются или сопоставляются единицы, прежде не взаимодействовавшие.
Суть экспрессии в экстраординации, в нарушении пределов действия правил функционирования и организации высказывания, чаще всего, в нарушении лексических ограничений действия грамматических категорий. Говорящий получает удовольствие от нарушения запрета (будь то табу, стилистические нормы, лексические пределы действия синтаксического или морфологического правила).
Выразительность и действенность высказываний можно сравнить с актуальным членением предложения, которое выявляет функциональное назначение компонентов сообщения - исходного (данного, «темы»), и нового (сообщаемого, «ремы»). Если актуальное членение выделяет то, что сообщается, то экспрессивизация интересуется тем, как коммуникация из простого («нехудожественного») фактоизложения превращается в действенный («художественно» оформленный) апеллирующий не только к разуму, но и к чувствам акт. На парадигматической оси осуществляется выбор между экспрессивным и неэкспрессивным или, иначе говоря, между «эстетической ремой» и «эстетической темой».
Материалом для «эстетических рем» (экспрессем) служат 1) общеизвестные, словарные, фондовые экспрессемы; 2) нейтральные немаркированные единицы (чаще слова); 3) специально создаваемые в речи оригинальные экспрессемы в виде окказиональных словообразований и переносных наименований. Характерным свойством фондовых экспрессем является то, что их экспрессивность обнаруживается и вне контекста. Это, прежде всего, так или иначе маркированная лексика, выделяющаяся своей необычностью в системе языка. Экспрессивными могут быть фразеологизмы, особенно идиомы, метафоры, некоторые метонимии, междометия, экскламативы, звукоподражания, табу, лексемы - носители неявно выраженной оценки, функционально-стилистически окрашенные слова и такие, которые несут на себе печать заимствования, архаичности, новизны, специфической этической характеристики и некоторые другие.
Экспликация экспрессивности может быть явной - в виде особых словообразовательных морфем, звукописи - и имплицитной, когда имеется перенос наименования без изменения формы слова.
Экспрессивность создается, наряду с другим, и за счет стилистической транспозиции - путем переноса слов в несвойственное им стилистическое окружение. Попав в новые условия, языковой элемент приобретает побочные смыслы, обрастает ассоциациями, которых он не имел в обычной среде. Книжные слова, поэтизмы, бюрократические выражения, научные термины и профессионализмы в обиходной речи обретают вторую жизнь. Они семантически трансформируются, обыгрываются, иронизируются, употребляются с подтекстом, обрастают коннотациями и становятся выразительными. «Чужестильные» слова в разговорной речи могут войти в так называемую престижную лексику, которая представляется существенной для самоутверждения говорящего, для поднятия его собственного авторитета.
Одним из источников экспрессивизации может бытъ отступление от этических норм. Сползание вниз по «шкале приличия» приводит к находкам незатертых непривычных свежих слов. Нарушение установленных традицией или законом запретов не может не поражать и производит эффект и самой «натурой», и формой. В целях экспрессии заимствовать можно не только из другого стиля, но и из чужого языка, диалекта, социолекта; идиолекта. Для немецкого языка территориальная окраска имеет очень большое значение для отчуждения высказываний. Экспрессивизация с помощью переключения на диалектально окрашенную фонетическую окраску (nischt - nicht, Ferscht - Fürst, doof - dumm, kieken - gucken) или вкрапление лексических диалектизмов - привычное средство для немцев. Насколько оживляется речь с применением региональных элементов, хорошо известно из наблюдений за повседневной речью, а также над языком художественных произведений. Стоит только перевести стихи П. Панке или воспоминания циркачки П. Буш с «берлинского» говора на литературный язык, как они заметно утратят свою силу воздействия.
Заимствования аттрактивны экзотичностью формы, своей свежестью, непохожестью на обычные немецкие слова. Сравним: dalli, solo, stupide, meschugge, tschao, piccobello, retour. То, что они «непонятнее», «заграничнее», делает их привлекательнее для определенной категории говорящих.
Экспрессия может возникнуть на диахронной оси - архаизмы и неологизмы таят в себе выразительные возможности.
Экспрессивные иносказания, всевозможные смещения сопровождаются изменением синтаксических связей слов. Сравним: Er wurde gegangen. Schnauf mal her! русские: работать налево, слушай сюда (при невозможности в регулярном применении управления куда?), не дрожи диван. Семантическое перерождение слова сопровождается изменением субкатегориальной характеристики дистрибуции слова. Сравним: косить что (неодушевленные предметы) и кого (тиф косил людей); ржать 1) о животном и 2) о человеке в значении «смеяться».
Экспрессия возникает, как уже говорилось, за счет помещения элемента в необычное для него окружение. Чем дальше расстояние от его регулярного контекста, тем сильнее воздействие. Однако чрезмерная изощренность в выборе средства и его слишком смелая необычность могут смазать эффект, особенно при неподготовленности слушателя.
Усиление экспрессивности иногда происходит с помощью «неправильностей», отклонений от литературной нормы. На это в свое время обращал внимание Ш. Балли. Подлинная экспрессия воз-92
никает, в основном, в речи при организации сообщения. Это категория, прежде всего, коммуникативного плана. Допустимо ли вообще говорить о более или менее стабильных экспрессемах, об экспрессивном фонде, если экспрессия одномоментна? Ее достижение было бы чрезвычайно осложнено, если бы не было заготовок, полуфабрикатов для ее воплощения. Поэтому уже в языковой системе имеются средства, предназначенные для обеспечения выразительности высказывания. Секрет экспрессивной «носкости», «неизнашиваемости», прежде всего, в бережном отношении к экспрессемам, в том, что к ним прибегают нечасто. Праздничная одежда лучше сохраняется, не в последнюю очередь потому, что ее носят реже, чем повседневную. Вторым обстоятельством, ограждающим износ выразительного общенародного штампа, является непреходящая небезразличность факта действительности, на котором строится экспрессия. И, в-третьих, это удачность, меткость экспрессивного средства. Реальную экспрессивность надо отличать от кажущейся, бывшей, поблекшей и не идентифицировать живую выразительность с этимологической. Так, Gänsefüßchen - кавычки, Knirps - складной зонт, Blindekuh - жмурки, Pflastersteine - глазированные пряники и т. п. могут показаться экспрессивными только иностранцу, немец же употребляет эти слова, полностью отвлекаясь от первоначальной образности, не ощущая ее. Несколько иначе обстоит дело с шутливыми названиями обиходных явлений, когда субъективный оценочный момент ощутим и употребление их вызвано соображениями иронии, издевки: Nato-plane - плащ болонья, Pferdeschwanz - прическа или русские: «прощай, молодость» (о мужских ботах), шляпка «арбузная корка».
Экспрессия может строиться и на нейтральной почве, без участия лексических экспрессем. Удачно найденное, метко сказанное слово, будучи само по себе совершенно обычным, ничем не приметным, уже выделяется среди других. Нет слов и языковых форм, которые не могли бы стать материалом экспресии. Сентенции, остроты, оригинальные мысли уже экспрессивны благодаря одному своему содержанию. Обычность их оформления, неотмеченность участвующих в их выражении лексических средств не препятствует общей экспрессивизации высказываемого. Нечто подобное часто встречается в обиходной речи, банальность которой оказывается благодатной почвой контраста для любой мало-мальски своеобразной или содержательно «весомой мысли».
Языковое искусство присуще не только писателям, но и любому говорящему, который располагает громадным фондом готовых, полуготовых и доступных ему потенциальных речевых выразительных средств. Нападки стилистов на серость и штампованность обиходного языка известны, однако во многом они несправедливы, так как одномоментные шедевры речевых произведений остаются незафиксированными, неучтенными.
Назначение любого экспрессивного средства - усиленное воздействие на информируемого. Эффект достигается за счет либо содержательной стороны, либо чисто внешней, оформительской. Подчеркнуто внешний эффект строится на таких моментах специфической формы, которые непосредственно не обусловлены содержанием. При этом такие факторы, как оправданность, уместность, эстетическая целесообразность уже перестают учитываться. Любая несуразица в таком случае тоже становится одним из проявлений экспрессии. Главная задача прибегающего к средствам «асемантической экспрессивизации» - это ошарашить, учудить. Создается некоторая загадочность выражения, что стимулирует восприятие, будит интерес, пытливость мысли или просто ошеломляет. Бессмыслица бывает провоцирующая, в ней начинают подозревать скрытый смысл, и этим она завоевывает интерес слушающего. Усиление воздействия при этом не диктуется содержанием, а происходит оглушительно, без особого обоснования, поражая необычностью, непонятностью, зашифрованностью, новизной формы. Это достигается немотивированностью идиом, экзотичностью диалектизма или иностранного заимствования, некоторым искажением общепринятой формы слова (смещение ударения, перестановка слогов Nokixel-Lexikon), бессмысленной игрой словообразовательными элементами. Сравним русские: верблюга, ишачага, сеструха, коша, чебуреша, молокошко, хулигаша. Пустить пыль в глаза можно заведомо незнакомым профессионализмом, термином, жаргонизмом. Неважно, что его смысл не дойдет до собеседника, главное - поразить, подействовать. Не в последнюю очередь здесь может играть роль некоторая самореклама, забота о собственном престиже, вызов серости надоевшего, вечно одинакового, скучного языка. Даже дети имеют вкус к особым словам, являющимся необычным скоплением звуков, интересным своей новизной и бессмысленностью. Сравним: всевозможные (чаще рифмованные) считалки, дразнилки и т. п.
Алогизмы на службе экспрессии - особая тема, заслуживающая самостоятельного рассмотрения (см. X. Шпитцбардт, М. В. Никитин). Чем немотивированнее иносказательное выражение, тем оно эффектнее. Чем невероятнее и непонятнее образ, тем он сильнее действует. Современные жаргонизмы и хлесткие словечки в значительной части не мотивированы чуть ли не от «рождения» (а не утратили мотивированность в ходе употребления, как это было типично раньше): steiler Zahn - об очень привлекательной девушке, eins zwitschern - выпить (вина), Zickendraht - о неприятном, несимпатичном человеке, Hirsch - о молодом человеке, filmen - выпендриваться. Сравним русские: не фонтан, сечь, махнуться, отмочить, свистнуть, улыбнуться.
Демотивированность слова, а вместе с ней и определенного свойства привлекательность возникает в результате заимствования: Sticks - сигареты, hip - здорово, очень хороший, mit Aweck - с подъемом, шиком; неожиданного переноса имени (слишком смелого тропа): Niete - о никчемном, ничего не умеющем делать; Feuerstuhl - мотоцикл, велосипед; изменения формы слова (сокращения: Unität - Universität, Philo - Philosophie, Philologie; Mari-Marihuana); контаминации: Philosauf (из Philosoph плюс saufen); словообразовательной инновации: Auße - разрешение на увольнение (солд.), согласие родителей отпустить сына (дочь) погулять (молодежный жаргон); неомотивации: pflaumen - язвить; превращения компонента идиомы в самостоятельное слово: Korb - отказ < jmdm. einen Korb geben, Bock - ошибка < einen Bock schießen [5].
Особая роль при образовании демотивированных лексем принадлежит дериватам от собственных имен (ср. жаргонизмы: Otto-Otto! Давай, давай! Was hast Du denn da für einen Otto gebaut! - Что ты натворил / Lollo - пуловер, женская грудь) [6].
Если верно положение о том, что всякий исторический момент развития общества характеризуется, несмотря на разнообразие принятых в данное время форм художественного осмысления мира, в первую очередь какой-то одной, наиболее типичной экспрессивной доминантой (Д. С. Лихачев), то ее наличие можно видеть и в языке. В недалеком прошлом были популярны всевозможные наглядные образы, обогатившие язык метафорами, пословицами, разного вида «картинными» образованиями. В настоящее время наблюдается некоторая пресыщенность этой отражательно-стью, этим постоянным воспроизведением в системе изобразительных средств все тех же вещей, которые часто встречаются в обиходе и достаточно надоедают своей обычностью, знакомостью. Появляется своеобразная реакция против тривиальности, стремление создать что-то совершенно новое, необычное. Тяга к беспредметности и абстракции в искусстве (не впервые появившаяся и в наш век) приводит к попыткам создать нечто объективно как бы не существующее. Аналогично и в языке. В нем понизился интерес к образным фразеологизмам, предпочитаются экспрессемы, лишенные всяких ассоциативных связей. Немотивированность, «безродность» образований входит в моду. Становятся популярными искусственные слова, аббревиатуры, заимствования. Они особенно «новы» и максимально свободны от нежелательных побочных представлений. Неясность внутренней формы может мешать только в момент ввода слова в обращение.
Одним из резервов экспрессивизации является установка на смещение истинных измерений - на «димензиональные нарушения». Истинность и точность изображения не боятся некоторого отступления от правды, небольшого нарушения действительной картины, будь то преувеличение, преуменьшение или какое-то иное нарушение измерения. В искусстве и литературе этот прием известен и широко используется. Ф. М. Достоевский, А. М. Горький и другие говорили о действенности подачи правды сквозь ложь. Это один из путей активизации восприятия, одно из проявлений эффекта отчуждения. Не лишен этих возможностей и языковый механизм экспрессии. Не в последнюю очередь в связи с ее описанием следует упомянуть гиперболы, литоты, алогизмы и парадоксы.
Особой, безусловно, утонченной формой экспрессии является такая, которая строится на усложненных формах языкового кода, требующих уже известного мастерства.
Примечания
1. Девкин В. Д. Немецкая разговорная речь. Синтаксис и лексика. М.: Междунар. отношения, 1979.
2. Скребнев Ю. М. Введение в коллоквиалистику. Саратов: СГУ, 1985.
3. Антропова Л. И. Современная разговорная речь в Германии. Магнитогорск: МГТУ им. А. И. Носова, 2005.
4. Лаптева О. А. Русский разговорный синтаксис. М.: Просвещение, 1976.
5. Brugmann K. Grundriss der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen. Straßburg: Trübner, 1893.
6. Küpper H. Die Lebensbedingungen der deutschen Umgangssprache. Vom Stil der deutschen Umgangssprache. Hamburg: Ciaassen, 1964.
Notes
1. Devkin V. D. Nemeckaya razgovornaya rech'. Sintaksis i leksika [German speaking. Syntax and vocabulary]. M. Mezhdunar. otnosheniya. 1979.
2. Skrebnev Yu. M. Vvedenie v kollokvialistiku [Introduction to colloquiality]. Saratov. SSU. 1985.
3. Antropova L. I. Sovremennaya razgovornaya rech' v Germanii [Modern spoken language in Germany]. Magnitogorsk. MSTU n.a. A. I. Nosov. 2005.
4. Lapteva O. A. Russkij razgovornyj sintaksis [Russian colloquial syntax]. M. Prosveshcheniye. 1976.
5. Brugmann K. Grundriss der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen. Straßburg: Trübner, 1893.
6. Küpper H. Die Lebensbedingungen der deutschen Umgangssprache. Vom Stil der deutschen Umgangssprache. Hamburg: Ciaassen, 1964
