CC BY
41
УДК 32.01
ЭКСПЕРИМЕНТИРОВАНИЕ В ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРОЦЕССАХ ПО ФОРМИРОВАНИЮ ПРАВОВОГО ГОСУДАРСТВА
POLITICAL EXPERIMENTS IN POLITICAL PROCESSES FOR CREATING A STATE GOVERNED BY THE RULE OF LAW
© Вестов Фёдор Александрович
Fyodor A. Vestov
заведующий кафедрой уголовного, уголовно-исполнительного права и криминологии юридического факультета, кандидат юридических наук, профессор, Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского
head of the department of criminology, criminal and penitentiary law, Saratov state university, Cand.Sc. (Law), professor
e-mail: lvestovfa@mail.ru
© Фаст Ольга Фёдоровна
Olga F. Fast
кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского и семейного права, Саратовская государственная юридическая академия
Cand.Sc. (Law), associate professor of the department of civil and family law, Saratov state academy of law
e-mai: lvestovfa@mail.ru
В статье исследуется роль эксперимента в становлении государственности и, в частности, правового государства. Определяются возможности экспериментирования в политических процессах Российской Федерации, устанавливаются субъекты, участники эксперимента.
Ключевые слова: гражданское общество, правовое государство, элиты, политика, экспериментирование.
The paper examines the role of experiment in the evolution of the statehood in general and rule of law in particular, identifies opportunities for experimentation in the political processes of the Russian Federation, and analyzes agents and participants of the experiment.
Keywords: civil society, rule of law, elite, policy, experimentation.
Рассматривая гражданское общество и правовое государство как продукты политических процессов, споря о том, есть ли они в России или их нет, мы не всегда и не вполне осознаем, что скрывается за этими понятиями и за нашим отношением к ним [1]. Как представляется, это не просто идеи и ценности либеральной демократии. Это не просто политическое наследие прогресса современной цивилизации. Это, образно говоря, продукт определенного качества, и качество этого продукта определяется тем, что он был создан в режиме экспериментирования.
В результате такого экспериментирования, которое длилось десятилетиями и веками, в
котором участвовали целые народы и отдельные гениальные личности, как раз возникала очень типичная для всех продуктов подобного экспериментирования ситуация. С одной стороны, есть идеал состояния политических отношений и все его знают и ценят, все к нему стремятся. С другой стороны, никто до него недотягивает именно потому, что осознал и принял этот эталон не как дар свыше, а как повод войти в сообщество экспериментаторов, которых мы причисляем к ряду цивилизованных в политическом смысле стран и народов именно на основании их способности делать элементы своего прошлого, настоящего и будущего смыслом, материалом и целью экспе-
риментирования. Смысл его состоит в том, чтобы всю свою политическую историю и современность, свое будущее превращать в один грандиозный цивилизационный эксперимент, прокладывающий дорогу другим, по разным причинам менее склонным к такому экспериментированию социально-политическим системам. Сначала Европа, за ней Северная Америка, далее уже в XX столетии Россия и Индия с Китаем - все это были масштабные эксперименты с идеями, институтами и процедурами консервативного, либерального и социалистического, демократического характера, которые превратили эти социально-политические системы и свойственные им черты в некие эталоны политического и цивилизационного прогресса.
Мы попытаемся обосновать возможности иного, не хронологически описательного и не сравнительно описательного взгляда на правовое государство. Данный взгляд основан на предположении, что сегодня мы воспринимаем это состояние политических отношений в качестве необходимого для всех цивилизованных социально-политических систем и одновременно трудно достижимого для них идеала [1, с. 64-75]. Происходит это не потому, что здесь замешана какая-то мистика «общечеловеческих ценностей», мистика «естественных прав» человека, а потому что это вполне естественный, полезный и доступный для разнообразного употребления в связи с разными культурными, экономическими и правовыми практиками разных народов продукт их совместного экспериментирования над политической сферой.
Фактическая сторона этого процесса, в том числе применительно к вопросу о том, как ре-ализовывалось желание людей жить в правовом государстве, неплохо освещена в научных публикациях юристов и политологов. В этих исследованиях показано, как шаг за шагом лучшими умами Старого и Нового Света разрабатывались теоретические модели, которые затем с разным успехом апробировались в разных политических ситуациях применительно к разному набору исходных параметров социально-политических систем.
Известно и понятно в основных чертах, где, кто и как устраивал свое государство на правовой лад, какая из этого происходила польза для граждан и самого государственного механизма. В частности, существуют достаточно детальные исследования по истории конституционных реформ в европейских странах и России в ХУШ-Х1Х столетиях, позволяющие понять причины, по которым государственная власть в Европе, как только становилась абсо-
лютной, почти сразу проявляла интерес к опосредованию законом своих взаимоотношений с обществом и в регулировании своей собственной деятельности при помощи законов [2, с. 31-72]. Хорошо изучена отечественными специалистами история экспериментов по внедрению в России новых, правовых принципов деятельности государственных механизмов, которые разрабатывал М.М. Сперанский [3; 4, с. 35-51]. Быть может, еще лучше изучена на сегодняшний день история Великих реформ второй половины XIX столетия [5] и Столыпинских реформ начала XX века.
Непонятно другое: что делать сегодня российским гражданам и элитам, которые видят перед собой удачные примеры экспериментов своих соседей и которые чувствуют себя некомфортно в собственном государстве. Россияне верят, что могут жить комфортнее и поэтому хотят поставить свой эксперимент с правовым государством. Они готовы добросовестно изучать и даже копировать опыт своих соседей по «европейскому дому», но вот уже более двух десятилетий в их сознании никак не складывается системного представления о необходимом и возможном по российским условиям порядке действия в направлении создания правового государства.
В процессе дискуссии они бросаются из одной крайности в другую: главной причиной затяжных российских экспериментов с правовым государством объявляются то бюрократия и коррупция, то свойства ментальности самого российского социума и непреодолимая «колея российской истории». Иначе говоря, плох не замысел эксперимента, не сам эксперимент, а те условия, при которых он в России ставится. Что касается позиции государства, то современные исследователи, изучающие его участие в модернизационном процессе, приходят к пессимистичному выводу: «Как видим, государственная власть весьма расплывчато представляет себе характер необходимых мо-дернизационных усилий, а осуществляемые государственным аппаратом действия, как минимум, демонстрируют противоречивость сигналов, посылаемых обществу»[6, с. 25].
Этот путь представляется не самым эффективным. Затраченные за последние десятилетия модернизации интеллектуальные и материальные усилия для решения задачи по этой формуле дали несоизмеримо маленький результат: мы только лучше стали понимать, что действовать в создании правового государства России придется преимущественно сообразуясь с внутренними условиями, их спецификой. Это вывод, к которому можно было бы прийти только на основании здравого смысла.
Научно-практический журнал. ISSN 1995-5731
На эту ситуацию можно посмотреть с другой стороны: может быть, в самой идее построения правового государства и в самих прежних опытах его построения недостает той системности, которая могла бы сегодня побудить массу российских граждан и элиты поверить в ее ценность в сравнении с другими вариантами экспериментирования с государственным механизмом и реализуемость; понять, что практически может дать этот эксперимент в российских условиях, а что он может отнять у общества и государства из уже имеющегося багажа исторического наследства.
Несколько уточнений следует сделать по поводу смысла, который в данном случае вкладывается в понятие «эксперимент». Это необходимо, потому что широкому кругу потребителей политической информации это понятие известно прежде всего как публицизм с достаточно растянутыми смысловыми границами. Этим публицизмом исследователи пытаются выразить свое отношение к политике, которая без волевого вмешательства в ее ход могла бы развиваться в ином, более естественном русле. В последние два десятилетия в этом ключе много было написано о «советском эксперименте» и «либеральном эксперименте» в России, Восточной Европе и странах «третьего мира». Как часто бывает с публицизмами, они отражают интуитивное ощущение специалистами по политическим процессам того состояния, в котором находится мировой политический процесс в течение последних двух столетий.
Волевое вмешательство в политику перестало выглядеть произволом. Оно нашло оправдание в идеологии и науке о политике, в представлениях, что все в политике подчинено правилам, но правила эти человек волен приспосабливать к своим текущим интересам, к решению разнообразных задач управления, к перераспределению различных ресурсов. Политический процесс приобрел тот системный вид, который предполагал возможность экспериментирования с ним на системном уровне. Все это, действительно, напоминает то, что в точных и естественных науках, а также в тяготеющих к их точности и естественности социологии и психологии называют «экспериментом» - исследование причинных связей среди переменных значений объектов, основанное на максимально точном и полном воспроизведении этих связей и этих переменных значений при помощи различных приборов, математических моделей и прочих инструментов, позволяющих в любой момент повторить эксперимент в том же объеме и получить тот же (верифицируемый) результат. Наиболее
заметными в последние два столетия эти экспериментальные тенденции стали в тех случаях, когда речь заходила о масштабных реформах политических систем отдельных стран, в первую очередь о реформационных или революционных преобразованиях государственного механизма.
Особенность в том, что политические эксперименты протекают не в лабораториях и не специально устроенных для них полигонах. Тем не менее в истории нередки случаи (они имеют место и сегодня в тех странах, которым извне навязываются стратегии либерально-демократического развития), когда социально-политическая система конкретной страны воспринимается собственной элитой или элитами «великих держав» именно как полигон для свободного экспериментирования с ресурсами, технологиями и доктринами и используется как своеобразный расходный материал в процессе политического познания. Теоретический проект их политических экспериментов формируется в сложном режиме конфликта научных и идеологических доктрин, традиций и предрассудков, религиозных представлений, политических интересов различных политических сил. Так формировался теоретический проект социалистического эксперимента в России в конце XIX - начале XX столетий. Нередко (как это произошло и с постсоветской Россией) программа очередного политического эксперимента заимствуется из опыта других социально-политических систем в предельно упрощенном виде. Их практическими участниками и экспертами, оценивающими результативность произведенных с политической системой манипуляций, являются не отдельные аналитики или научные группы, а массы и элиты, которые создают бесконечный ряд переменных значений для различных политических объектов и субъектов.
Политическая наука также развивается в этом направлении, активно используя инструментарий точных и естественных наук, социологии и психологии. Она достигла определенных успехов в разработке, например, различных политических технологий и моделей, позволяющих раз за разом получать при работе с конкретными моделями при решении однопо-рядковых задач примерно одинаковый результат в виде, допустим, итога волеизьявле-ния граждан в ходе очередной электоральной процедуры. Возникает (добросовестно разделяемая самими политическими технологами) иллюзия экспериментальной практической подтверждаемости теоретических расчетов политических аналитиков, вполне сравнимая по объективности с экспериментальной под-
тверждаемостью данных в точных и естественных науках.
Слово «примерно» здесь ключевое. Это все равно, как если бы в ходе химической реакции нейтрализации, при соединении одинаковых кислот с одинаковыми основаниями, каждый раз выпадал бы осадок одного цвета и консистенции, но каждый раз другой по составу. При всей внешней похожести результатов «химии» электоральных процедур чаще всего за ними скрывается совершенно специфический набор исходных условий и ресурсов, определяемых пространством и временем совершения электорального действа, интересами его субъектов. И совершенно разный «примерно одинаковый результат»: в одном случае, например, он стабилизирует политический процесс, в другом - провоцирует конфликтность, в одном достигается минимальными затратами ресурсов, в другом - превращением политики в сферу криминальных процедур.
Вопреки коммерческому оптимизму современных российских политтехнологов и в отличие от естественных и точных наук, политическая наука имеет дело с процессами, не поддающимися буквальному воспроизведению. В силу того что их материальным воплощением (даже если речь идет о государственных и общественных институтах, для экспериментирования с которыми, как кажется, нужны только деньги и соответствующие законы) являются люди, потребовалось бы каждый раз в ходе политологического эксперимента тщательно воспроизводить в деталях весь этот человеческий материал и все мотивации его поведения, включая те, которые не поддаются здравому смыслу. Требовалось бы воспроизводить в деталях политическую и общую культуру индивидов, что практически невозможно, особенно с учетом того, что на протяжении жизни политическая культура человека не всегда меняется в соответствии с изменением общественной среды и происходит достаточно быстрая по меркам истории смена политически активных поколений. Можно сказать так, что «человек политический» представляет собой самый малопригодный материал для экспериментирования в естественно-научном смысле. Такому экспериментированию, при котором раз за разом можно было бы проверять достоверность результата и судить о его объективности и однозначности, препятствует движение исторического процесса. В истории, если что-то и повторяется, то все равно, как говорят историки, один раз в виде трагедии, а другой раз уже в виде фарса.
Для решения большинства тех задач, которыми занимается современная политическая
наука, нет необходимости идти по пути экспериментирования в его естественно-научном и точно научном понимании, т.е. пытаться буквально и многократно воспроизводить что-то, что уже прежде имело место. В некоторых случаях, особенно когда речь идет о политических конфликтах, такое воспроизведение противоречило бы здравому смыслу и принципу гуманности. Вряд ли, например, кому-нибудь, кроме узкого круга специалистов по политическим диверсиям, придет в голову идея экспериментировать с социальными революциями, устраивая их вновь и вновь. Социально-политические системы в большинстве своем как раз стремятся уйти от того, что было сделано и повлекло неприятные для них последствия, и прийти к чему-то новому, привлекательному для граждан и элит, что не является буквальным повторением политического прошлого, каким бы замечательным это прошлое ни было. Это осознают даже самые идейные консерваторы и самые умеренные либералы: политика должна олицетворять собой общественный прогресс, иначе она не будет легитимной. От нового, конечно, можно ожидать негативных последствий, но не тех, с которыми общество сталкивалось прежде и которые нанесли большой урон его политическому самочувствию. Это будут новые проблемы, они будут стимулом к политическому развитию. Легитимная политика, как консервативная, так и либеральная и радикальная в большинстве случаев ориентирована на перемены, на то, чтобы не экспериментировать с тем, что уже имело место.
В понятие «эксперимент» политическая наука может и должна вкладывать свой собственный, гуманитарный смысл. Этот смысл может и должен быть соотнесен с пониманием исследователем естественности тех ограничений для его поисковых действий, которые вытекают из свойств социальных процессов и свойств самой человеческой личности. Но он также включает в себя очевидную возможность для исследователя работать с тем «материалом», который в физическом своем качестве ему недоступен, в том числе и потому, что те или иные политические замыслы, идеи и институты еще не стали физической реальностью. Экспериментирование с данными теории и практики позволяет исследователю прогнозировать будущую работу политических механизмов и возникновение новых.
Но этим политологический смысл понятия «эксперимент» со всей очевидностью не ограничивается. Кроме отдельных исследователей в экспериментировании участвуют социум и его элиты. Из состава социума мы выделяем
Научно-практический журнал. ISSN 1995-5731
более или менее широкий слой людей и называем их «обществом» на том основании, что они способны осознать свои политические интересы и возможности и на рациональной основе вместе с государственными и партийными элитами принять участие в тех реальных действиях и манипуляциях с политическими идеями, институтами и практиками, из которых складывается политическая жизнь. В этом более широком ракурсе эксперимент уже будет выглядеть как аналитическая процедура, осуществляемая массовым сознанием в формате различных социальных практик под влиянием уже не только собственно научных интересов, но и интересов политических, а также всевозможных предрассудков и заблуждений, мистификаций и симуляций.
Экспериментирование, таким образом, выступает важным механизмом, позволяющим социуму работать с важными и сложными для него вопросами стратегии и тактики политического развития так, чтобы эта работа не создавала дополнительных сложностей текущей политике, не нарушала размеренности хода политических дел. Сфера права в этом смысле закономерно притягивает к себе повышенное внимание политических элит и всего социума, поскольку те механизмы нормотворчества, которые были созданы и обкатаны многовековой практикой цивилизованных социально-политических систем, открывают максимальные возможности для экспериментирования с политическими идеями и институтами. Это происходит прежде всего потому, что возможно использование волевого начала в таком экспериментировании, легитимируется это волевое начало в сознании того социума, кото-
рый становится целью, материалом и условием экспериментирования.
Понятна склонность к экспериментированию с теорией у политических аналитиков и с практикой у политиков. Но почему социум охотно включается в такое экспериментирование, как он в нем участвует и что он получает в результате своего участия? Тут как раз уместно вернуться к вопросу, поставленному выше, о недостающей системности в наших представлениях о правовом государстве. Отсутствие ответа на вопрос лишает представление о правовом государстве как об идеале политической организации, той системности, которая необходима для приложения этого идеала к политической практике.
Способность воспроизвести, пусть и не во всей полноте, свой или чужой политический опыт является важной качественной характеристикой состояния социально-политической системы и ее потенциала прогресса. В этом смысле любая прогрессивная политика включает в себя в большем или меньшем объеме целенаправленные экспериментальные действия элит и общества, в которые каждый из участников вкладывает свои ресурсы, обеспечивая успех и неуспех предприятия. Политический эксперимент - один из базовых методов управления политическим процессом, подразумевающий более (идеологически) или менее (интуитивно) осознанный и более или менее согласованный между элитами и социумом порядок манипуляций различными ресурсами политики с целью организации и реорганизации переменных связей и значений субъектов и объектов политического процесса. Материалы поступили в редакцию 24.04.2014 г.
Библиографический список (References)
1. Вестов Ф.А. Политика формирования правового государства: противоречия и перспективы / под ред. Н.И. Шестова. Саратов: Изд-во Сарат. унта, 2012.
2. Захаров В.Ю. Конституционализм как вариант модернизации российского абсолютизма в конце XVIII - первой четверти XIX века // Российская история. 2011. № 6.
3. Шепелев Л.Е. Аппарат власти в России. Эпоха Александра I и Николая I. СПб., 2007.
4. Писарькова Л.Ф. Реформы государственного управления 1801-1802 гг.: замыслы и воплощение // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: История России. 2009. № 4.
5. Захарова Л.Г. Александр II и отмена крепостного права в России. М., 2011.
6. Лебедева Н.Н., Туманянц К.А. Препятствия модернизации в современной России / / Общественные науки и современность. 2012. № 1.
1. Vestov F.A. Policies for creating a state governed by the rule of law: contradictions and prospects / ed. by prof. N.I.Shestova. Saratov: Izd Sarat. Univ. 2012.
2. Zakharov V.Yu. Constitutionalism as an alternative for the modernization of Russian absolutism at the end of the first quarter of XVIII- XIX century // Russian history. 2011. № 6.
3. Shepelev L.E. Apparatus of power in Russia. The reign of Alexander I and Nicholas I. St. Petersburg, 2007.
4. Pisarkova L.F. Public administration reform 1801-1802: Ideas and implemantations // Bulletin of the Russian Peoples' Friendship University. Series: History of Russia. 2009. № 4.
5. Zakharova L.G. Alexander II and the abolition of serfdom in Russia. M., 2011.
6. Lebedeva N.N., Tumanyants K.A. Challenges of modernization in contemporary Russia // Social sciences and modernity. 2012. № 1.
