CC BY
78ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ РОССИИ НАКАНУНЕ РЕВОЛЮЦИИ 1917 ГОДА (Сводный реферат)
1. Китанина Т.М. Россия в Первой мировой войне 1914-1917 гг.: Экономика и экономическая политика: Курс лекций. - СПб.: Гуманитарная Академия, 2016. - 352 с.
2. Поликарпов В.В. Русская военно-промышленная политика 1914-1917: Государственные задачи и частные интересы. -М.: Центрполиграф, 2015. - 383 с.
Курс лекций д-ра ист. наук, профессора Т.М. Китаниной (1) посвящен развитию экономики России и экономической политике царского и Временного правительств в период Первой мировой войны. Автор рассматривает основные экономические процессы, протекавшие в годы войны, роль государства и оппозиционных общественно-представительных организаций в регулировании военной экономики; раскрывает особенности противоречивого развития национального хозяйственного строя в период, когда Россия оказалась на перепутье исторических дорог.
Книга состоит из введения («От автора») и двух частей («Экономическая политика имперского правительства в первые годы войны: 1914 - середина 1916 г.»; «Экономическая политика имперского и Временного правительств накануне всероссийского общехозяйственного кризиса: середина 1916 - октябрь 1917 г.»), включающих в себя соответственно 10 и 15 лекций.
Т. М. Китанина пишет, что в канун Первой мировой войны экономика России находилась на подъеме, но процесс индустриализации был далек от завершения. В первый год войны в армию были призваны 6 млн человек, вырванных из сферы народного хо-
зяйства. Так был нанесен первый удар по экономике страны. Отдельные отрасли производства лишились до 40% рабочих рук.
Промышленный потенциал России, пережившей период экономического подъема (1909-1913), несмотря на многие негативные явления, был относительно подготовлен к мобилизационной перестройке. Но русское правительство в первый год войны пошло не по пути мобилизации отечественной промышленности и экономики в целом, а по пути раздачи военных заказов за рубеж. Нарушение ритма мирной жизни огромного государства, мобилизация и глубокие демографические процессы, эвакуация предприятий и транспортная неразбериха, первый дефицит продуктов питания и другие проявления военной действительности отразились на положении всех слоев общества, подвергнув их суровым испытаниям. Коренные изменения произошли в аграрном секторе, обострив продовольственный вопрос. Постепенно, но неуклонно перемены нарушали строй традиционных хозяйственных связей, систему снабжения и распределения. Отток рабочих рук из аграрной сферы, нарушение железнодорожных перевозок, прекращение большинством частных кредитных учреждений хлебозалоговых операций и множество других негативных факторов резко сократили товарооборот внутреннего рынка.
Поражения на фронтах, политический кризис в верхних эшелонах власти, первые признаки назревавшего экономического кризиса, крайнее напряжение в обществе, рост революционных настроений - совокупность этих и многих других факторов предельно осложнила внутреннюю обстановку в стране. Острый недостаток вооружения, который армия испытывала с конца 1914 г., состояние военного производства, наконец, новые задачи, вставшие перед экономикой России в изменившихся условиях, вплотную подтолкнули власти к мобилизации частной промышленности. Были созданы Особые совещания и прежде всего - Особое совещание по обороне (август 1915 г.).
Сформированный 22 августа 1915 г. оппозиционный Прогрессивный блок выдвинул программу умеренных буржуазных реформ, предоставив тем самым, по мнению П. Н. Милюкова, последний шанс Николаю II спасти династию и предотвратить революционный взрыв. Шанс этот использован не был. Допустив буржуазию к регулированию экономики, правительство сохранило за собой основные права: преимущественное представительство в Особых совещаниях принадлежало государственным чиновникам;
председатели Особых совещаний - министры - наделялись почти неограниченной и почти бесконтрольной властью.
Создание системы четырех Особых совещаний привело к следующим изменениям: государственное регулирование военной экономики уступило место государственно-монополистическому регулированию, дало толчок процессу обуржуазивания государственного аппарата, изменило расстановку политических и классовых сил в стране, а в целом ускорило эволюцию самодержавия в сторону буржуазной монархии. Этому способствовала и деятельность возникших в ходе войны Всероссийского земского союза, Всероссийского союза городов и Военно-промышленных комитетов.
Предпринятые оппозиционными земскими и буржуазными представительствами действия по регулированию экономики имели двойственное значение. С одной стороны, эти представительства подталкивали правительство к необходимым шагам по мобилизации экономики, да и сами добились известных результатов в мобилизации средней и мелкой промышленности. Но, с другой стороны, вырывая у государственной власти отдельные рычаги управления военной экономикой, силы либеральной оппозиции ослабляли и расшатывали централизацию контроля над промышленностью, столь необходимую в условиях войны, когда все нити управления экономикой должны быть сосредоточены в единых руках.
Означало ли это силу либеральной оппозиции? Отнюдь нет. Скорее здесь проявилась слабость государственной власти в целом и ее экономической политики в частности. Поздняя, нерешительная мобилизация промышленности, бессистемность и разного рода перекосы в ее проведении влекли за собой резкие диспропорции в отраслях экономики. Углубившийся разрыв традиционных экономических связей, забвение правительством хозяйственных интересов тыла, общее ослабление потенциала ряда отраслей народного хозяйства, продовольственные и транспортные трудности чрезвычайно осложнили обстановку в стране, результатом чего стал глубокий общероссийский экономический кризис середины 1916 -октября 1917 г.
Внешнеторговый товарооборот страны неуклонно снижался. Сокращение русского экспорта, как количественное, так и ценностное, произошло главным образом за счет падения хлебного вывоза.
Установление Особым совещанием по продовольственному делу в декабре 1915 - январе 1916 г. предельных цен на продукты аграрного сектора (с правом их реквизиции) способствовало упорядочению их движения, но не могло обуздать спекуляцию. Даль-
нейшее развитие событий показало, что вопрос об уровне твердых цен оказался вплетенным в клубок острейших социальных противоречий.
Постановление министра земледелия от 9 сентября 1915 г., распространив твердые цены на все торговые сделки, фактически передало Министерству земледелия право снабжения продовольствием не только действующей армии, но и населения. 30 сентября министр земледелия призвал городские самоуправления, хлеботорговые фирмы и кооперативы к посредническим действиям в осуществлении правительственных заготовок.
Более действенным для ряда губерний, но чрезвычайно тяжелым по экономическим последствиям для регионов в целом стало решение местных властей о запрете вывоза продовольствия из 32 губерний.
10 октября 1916 г. Особому совещанию по продовольственному делу был представлен проект введения карточной системы на сахар, муку и мясо в «поселениях городского типа». Между тем к лету 1916 г. карточная система по факту была введена уже в 34 губерниях, в 11 губерниях шла подготовка к ее введению. Поскольку переход к новой системе распределения продуктов не был законодательно санкционирован, он происходил на местах самопроизвольно, явочным порядком, по решению кредитных и потребительских обществ, союзов кооперативов, городских самоуправлений и земских организаций. Карточная система, действовавшая во многих центрах страны, не была единой. С течением времени карточная система перестала быть явлением исключительно городской жизни. Она появилась в селах ряда губерний, где значительную роль приобрели кооперативные организации, постепенно сосредоточившие в своих руках распределительные функции. «Карточная система складывалась под влиянием местных условий и имела множество типов и форм», - пишет автор, (1, с. 245).
В период войны происходит процесс перехода земств к совместной с кооперацией предпринимательской деятельности. В какой-то степени земство и кооперацию сближала и оппозиционность по отношению к власти.
Осенью 1916 г. резко возросла потребность армии в продовольствии. В то же время вследствие кризисных явлений чрезвычайно усложнилась закупка продуктов и особенно их транспортировка в прифронтовые районы. Армейские запасы сократились до критических показателей, составив норму 12-дневного пайка. Не-
обходимость экстренных государственных мер становилась очевидной.
Министр земледелия А. А. Риттих предложил проект сплошной реквизиции продовольствия (хлеба) как меры своевременной и неизбежной в сложившихся условиях. 27 ноября 1916 г. этот проект был рассмотрен и принят двадцатью тремя голосами против трех. 2 декабря проект был опубликован, а 7 декабря последовало распределение губернских норм.
Сбор продовольствия должны были осуществлять 30 (по некоторым данным - 33) губерний силами губернских земских управ. Продразверстка фактически вступала в силу в январе 1917 г. Практическая реализация ее осуществлялась с трудом. Наибольшим препятствием служили транспортная разруха и техническая неподготовленность обслуживающего персонала.
Объективные обстоятельства складывались таким образом, что без кардинальных экономических преобразований, и прежде всего без введения хлебной монополии (что было осуществлено уже Временным правительством), реорганизовать снабжение фронта и тыла оказалось невозможно.
Общероссийский экономический кризис, признаки которого отчетливо ощущались уже с конца 1915 г., пронизал все основные отрасли национального народного хозяйства. Структурные диспропорции резко ослабили экономический потенциал гражданских отраслей, не занятых в военном производстве, и, более того, привели к остановке ряда предприятий. Снижение производства гражданских отраслей неизбежно приводило к товарному голоду и как следствие - к падению народного потребления. В течение первого года войны объем народного потребления упал на 25% от довоенного уровня, за второй год - на 43, за третий составил 52% от уровня 1913 г. Номинальное повышение заработной платы рабочих, имевшее место в военные годы, далеко не соответствовало безудержному росту цен.
Одним из важных показателей кризисного состояния экономики явился рост финансовых затрат на оборону и финансовой задолженности предприятий. Каждый день ведения войны стоил государству 50 млн руб. «К 1917 г. девальвация рубля составила 27 коп. его реальной стоимости», - указывается в книге (1, с. 307).
Аграрный сектор к 1917 г. показал падение производства по всем основным направлениям, и одной из определяющих причин явилась нехватка рабочих рук, вызванная мобилизацией, тяжелыми демографическими изменениями, потерями живой силы, оттоком
рабочих на промышленные предприятия. Недостаток продовольствия порождал голодные бунты, возникавшие почти повсеместно, иногда принимавшие характер широких народных выступлений, что являлось свидетельством роста недовольства и социальной напряженности. Но расчёты показывают, что «до урожая 1917 г. армия и население могли быть полностью обеспечены хлебом» (1, с. 309).
Автор видит несколько причин голода, охватившего не только потребительские районы, но и производящие территории: сокрытие банками, коммерческими фирмами зерна в спекулятивных целях, саботаж крупных торговцев, обесценение валюты, бесчисленные транспортные неурядицы. Важнейшей причиной явилось отсутствие у крестьянства стимула к отчуждению хлеба. Ибо рынок «не представлял в его распоряжение эквивалентного обмена промышленных товаров на продукты питания, заставляя земледельцев нередко обращаться к бартерному обмену» (1, с. 309-310).
Ни ежедневные обсуждения продовольственных проблем в Совете министров под председательством князя Н.Д. Голицына, ни запоздалая передача 25 февраля 1917 г. продовольственного снабжения Петрограда в руки городских властей, ни откровенные угрозы генерала С.С. Хабалова подавить волнения в столице «всеми мерами» не смогли остановить широкую волну революционного движения, опрокинувшего самодержавный строй.
Временное правительство пришло к власти в обстановке голода и разрухи. Нависшая над Россией угроза национальной катастрофы усугублялась неразрешимостью продовольственного вопроса, вокруг которого концентрировались и социальные противоречия, и политическая борьба. Важнейшее общедемократическое требование - ликвидация голода, ставшее одним из основных лозунгов Февральской буржуазно-демократической революции, побуждало к максимальной мобилизации усилий для подавления саботажа и спекуляции, для организации учета и контроля.
Придя к власти в условиях глубокого экономического спада, Временное правительство прибегло к хлебной монополии, надеясь найти в ней радикальное разрешение продовольственного кризиса. «Это был не просто жест отчаяния перед приближающимся экономическим падением, а мера, политически вынужденная в условиях двоевластия» (1, с. 340).
Монополия не означала в сущности кардинальных перемен в правительственном курсе, «поскольку аппарат частной торговли продолжал сохранять прочные позиции. Смена власти ускорила введение закона, основы которого были заложены еще при старом
режиме, и решительным толчком к нему явилось движение народных низов» (1, с. 342-343). Инициатива введения хлебной монополии принадлежала Петроградскому совету рабочих и солдатских депутатов. И игнорировать эту инициативу Временное правительство не рискнуло. В условиях зависимости от решений Петроградского совета оно вынуждено было отказаться от политики прямых насильственных действий. Вместе с тем Временное правительство не могло не считаться и с экономической необходимостью, упорно толкавшей его на этот шаг.
25 марта 1917 г. был опубликован закон «О передаче хлеба в распоряжение государства и о местных продовольственных органах». Речь шла о принудительном отчуждении государством всех свободных запасов хлеба по твердой цене. Непосредственными исполнителями назначались губернские продовольственные комитеты, по мере образования которых им передавались функции уполномоченных по продовольствию и уполномоченных Министерства земледелия по закупкам и заготовкам.
Закон о хлебной монополии, являвшийся, безусловно, мерой необходимой и прогрессивной, должен был ограничить сферу деятельности свободной торговли, частного предпринимательства, отчасти и коммерческого кредита. Одним из важнейших его последствий мог оказаться переход к государственному регулированию других жизненно важных отраслей экономики. Хлебная монополия была односторонним актом. Никаких законодательных постановлений, эквивалентных закону о введении хлебной монополии, в области промышленного производства и сбыта Временным правительством принято не было.
Промышленные изделия обращались на свободном рынке по свободным ценам. Современник отмечал: «Пуд хлеба по твердой цене равнялся одной подкове или полуаршину плохого ситца, или полфунту гвоздей... если удавалось найти этот товар» (цит. по: 1, с. 343). Хлебная монополия проводилась непоследовательно, бессистемно. Крестьянство, поначалу с доверием отнесшееся к закону в надежде на избавление от скупщиков и спекулянтов, стало воспринимать хлебную монополию как меру, ведущую к хозяйственному разорению.
К осени 1917 г. продовольственное положение на фронтах резко осложнилось. К этому времени голод охватил почти все районы промышленной и земледельческой России. Временное правительство вынуждено было признать крайне бедственное положение населения из-за развала транспорта, сокращения закупочных опе-
раций, свободной скупки продовольствия по завышенным ценам с целью спекуляции, противодействия владельцев учету продуктов, злоупотреблений «по продовольственной части» официальных органов, враждебного отношения населения к продовольственным организациям и т.д.
Временное правительство отступало, шаг за шагом сдавая позиции. Доступ торгового капитала к государственным заготовкам на комиссионных началах, постановление правительства о наделении министра продовольствия правом приостановки и прекращения деятельности продовольственных органов на местах, частичное восстановление функций уполномоченных и ряд законодательных актов того же характера, санкционированных министром продовольствия С.Н. Прокоповичем, окончательно подорвали продовольственную систему.
Тему продолжает монография канд. ист. наук В.В. Поликарпова, посвященная развитию военной промышленности России в годы Первой мировой войны. Автор рассматривает вопросы снабжения русской армии, а также общие тенденции и направления военно-промышленной политики царского правительства в указанный период. По мнению Поликарпова, данная тема играет важнейшую роль при анализе экономической и общественной жизни предреволюционной России, так как военное производство является «средоточием высших технических достижений, отражает уровень развития и возможности общества в целом» (2, с. 5).
Монография состоит из введения, шести глав и заключения. Принципиальным вопросом, основополагающей проблемой автор считает определение места и роли военной промышленности для развития экономики в целом и экономики России накануне и в годы войны в частности. Этот вопрос уже в ранней советской историографии породил разногласия: существовало мнение, что расширение государственных военных заказов в 1912-1914 гг. напрямую повлияло на промышленное оживление и рост русской экономики. Поликарпов склоняется к другой позиции, согласно которой государственная промышленная политика в этот период не оказала на экономику решающего влияния, а предвоенный промышленный подъем был кратковременным и «имел в основе естественные рыночно-конъюнктурные процессы» (2, с. 14). В то же время общемировая экономическая конъюнктура накануне войны была для русской промышленности неблагоприятной. Международная напряженность после окончания Балканских войн только нарастала, что сказывалось на настроениях деловых кругов. В этом
смысле активное включение русского правительства в «гонку вооружений» только усугубляло положение и усиливало всеобщее ощущение близости «большой войны».
Автор подвергает критике распространенное в современной историографии мнение, что русская промышленность к началу 1917 г. в целом преодолела негативное влияние войны, сумела «встать на военные рельсы» и снабжала фронт всем необходимым. Критикуется и точка зрения, согласно которой Февральская революция произошла в якобы «стоявшей на пороге победы Российской империи», а победить России помешали «происки. агентуры, прикрывавшейся либеральной оппозицией и революционерами» (2, с. 22). Соответствующим образом оспариваются и конкретные доводы, приводящиеся в защиту указанных точек зрения: бурный экономический рост в предвоенные и военные годы, преодоление возникших в начале войны проблем со снабжением армии, а также положительное влияние войны на развитие русской промышленности в целом.
Годы между Русско-японской и Первой мировой войнами «не были потеряны» для русской военной промышленности. Утверждённая в 1905 г. «минимальная» программа развития армии и флота отчасти была выполнена. Несмотря на то что из пяти крупных военных заводов было построено только два, удалось заметно увеличить выпуск вооружений, в основном за счет расширения площадей и специализации старых производств. Значительным толчком к усилению производства стали Балканские войны, продемонстрировавшие, насколько реальным и близким являлось прямое столкновение основных группировок европейских держав. Уже в этот период власти столкнулись с необходимостью скорейшего и динамичного развития военной промышленности и обеспечения армии необходимыми запасами на случай «большой войны».
Решению такой масштабной и сложной задачи изначально препятствовали как последствия войны 1904-1905 гг., так и недостаток средств в казне. Однако главной проблемой автор считает неспособность довоенной промышленности значительно увеличить производство на старых мощностях. К 1912 г. фактически уже не могло помочь ни максимальное расширение существовавших производств, ни кратное увеличение финансовых вливаний. Принятая накануне мировой войны «Большая программа по усилению армии» составлялась с учетом возможностей промышленности и исходя из планов постройки новых заводов, а также с оглядкой на готовность стратегических дорог, сооружавшихся на французские
кредиты. Действия в этих условиях Военного министерства, Глав -ного артиллерийского управления (ГАУ) и других ведомств могут быть оценены как «поспешные» и «несогласованные», однако это не подтверждает мнения, согласно которому война «застала врасплох» правительство и оружейников, а ключевые решения по развитию промышленности были приняты слишком поздно и не учитывали реалий современной войны. Журналы заседаний Совета министров в июле 1914 г. подтверждают: власти осознавали неготовность страны к войне (2, с. 58), что, тем не менее, не оправдывает высших сановников империи, поставивших армию на грань катастрофы в середине 1915 г.
Значительную часть исследования составляет анализ развития ключевых отраслей военной промышленности. Основное внимание автор сосредотачивает на показателях производства самых массовых и востребованных на фронте вооружений и боеприпасов - винтовок, патронов, артиллерии, снарядов.
К началу войны запасы винтовок составляли около 4 млн 100 тыс. штук, чего изначально было недостаточно для нужд армии. Из общей потребности армии в 7 млн 300 тыс. винтовок русская промышленность могла изготовить только 2 млн 254 тыс., тогда как иностранным заводам было заказано около 6 млн. При этом, согласно указаниям Ставки, ежемесячная потребность фронта в ружьях за два года войны увеличилась со 100 до 200 тыс. Положение со снабжением винтовками улучшилось к концу 1916 г., однако в этом сыграли свою роль объективные обстоятельства: немалые (ок. 1 млн 300 тыс. штук) поставки винтовок к этому времени из-за рубежа (русские заводы изготовили ок. 850 тыс.), «прекращение утраты ружей бегущими частями на поле боя» (2, с. 65), использование большого трофейного запаса австрийских винтовок, захваченных в 1915-1916 гг. Наиболее важными факторами стало значительное (на 248%) увеличение внутреннего производства винтовок к концу 1916 г., а также общая стабилизация фронта с осени 1915 г. Однако «всё же положение к 1917 г. не стало благополучным»: потребности армии в трехлинейных винтовках были удовлетворены только наполовину (2, с. 66). Несмотря на «лихорадочные усилия, приносившие ощутимый рост производства, пехоте не хватало половины ружей, а имевшиеся 2,7 млн почти наполовину представляли собой разнотипные ружья иностранных марок» (2, с. 106).
«Снарядный голод» ощущался еще более остро, чем нехватка винтовок. Так, Юго-Западный фронт «в первые же бои, к 1 сентября
1914 г., "издержал" весь запас, всю норму в 1000 снарядов на орудие. А к 1 декабря артиллерия на фронтах получила все оставшиеся запасы выстрелов» (2, с. 123). Нехватка артиллерии и снарядов фактически вынуждала командование сдерживать формирование новых артиллерийских частей. Новые соединения могли немедленно получить только ту артиллерию, которая имелась у существующих частей.
Значительное ухудшение обстановки на фронте вынудило правительство предпринять в мае 1915 г. «крупный политический маневр». Чтобы общественное недовольство было переведено в безопасное русло, общественные организации и комитеты помощи получили полномочия по снабжению фронта, в том числе - оружием и боеприпасами. Таким образом, ответственность за дальнейшие неудачи на фронте падала уже не только на власть, но и на ее критиков. «Родзянко так много шумит, пусть же он теперь сам поработает, а участие его снимет у них возможность потом критиковать», - пояснял этот замысел генерал Н.Н. Янушкевич военному министру В. А. Сухомлинову (цит. по: 2, с. 273).
Другой важнейшей задачей «правительственной пропаганды» стало «разоблачение хищнического поведения предпринимателей, извлекавших - при содействии представителей "общественных организаций" в органах снабжения - невиданные в мирное время прибыли» (2, с. 273). Частным оружейникам неизменно противопоставлялись казенные заводы, дававшие якобы более качественный продукт за меньшие деньги и практически без срыва сроков поставок. Во многом именно этой пропагандистской цели служила начатая в августе 1915 г. «оптимизация денежной отчетности», позволявшая Военному министерству искусственно занижать фактические издержки по казенным заводам.
Государственное управление представало на страницах приближенной к властям печати как единственный путь выхода из кризиса снабжения армии. В условиях поиска виновников военной катастрофы эта «теория "регулятора" приобрела характер наступательного идеологического средства против оппозиционной "общественности"» (2, с. 274). В дальнейшем информация о производстве вооружений, предоставлявшаяся высшими военными и государственными чинами империи, практически не подвергалась критике в историографии и получила незаслуженно широкое распространение. Ярким примером автор считает данные, опубликованные генералом А. А. Маниковским еще 23 октября 1915 г. в статье для «Нового времени». Это «письмо в редакцию» активно использовалось официальной пропагандой как «неоспоримый аргумент, исхо-
дящий от самого компетентного и объективного лица» (2, с. 274). Работы Маниковского оказали и оказывают большое влияние на советскую и современную историографию, так как органично вписывались и вписываются в концепцию необходимости главенства государства в оборонной промышленности и в экономике вообще. «Актуальность этому вопросу придает заметная в современной литературе тенденция - показать преимущества государственного военно-промышленного производства над частным и, шире, раскрыть антинациональный, предательский характер деятельности всякой оппозиции и вообще любой независимой инициативы» (2, с. 277).
Действия властей, направленные на перераспределение сначала «немецкой», а затем и вообще всей частной военной промышленности, «разжигали и без того неуемные хищнические инстинкты предпринимателей и вносили дополнительные элементы разложения в их среду» (2, с. 355). Опасность, однако, подстерегала с другой стороны: экспроприация «немецких» предприятий, а затем ликвидация «немецкого» землевладения разжигали «инстинкты» в широких слоях крестьянства и рабочего класса, видевших в государстве своего естественного союзника в борьбе с жадностью и «самоуправством» промышленников. Особенно сильно эти настроения были распространены среди рабочих оборонных предприятий; в условиях войны отношение к государству как к более эффективному и справедливому собственнику дополнялось осознанием исключительности своего труда, важности заводов и фабрик для дела обороны страны. Вплоть до середины 1916 г. «массам рабочих на военных предприятиях еще казалось, что власть с ними заодно, что общую задачу борьбы с германцами она ставит превыше чьих-либо частных интересов» (2, с. 359). Однако подавление лояльных по отношению к правительству выступлений рабочих против частных собственников вызвало кризис умонастроений в рабочей среде и новый этап конфронтации, во время которого в стачечную борьбу всё больше вовлекались рабочие казенных заводов, а узконаправленные в большинстве своем требования национализации отдельных предприятий уступали место общепонятным требованиям улучшения материального быта рабочих (там же).
Переход Путиловского завода в казенное управление ознаменовал собой утверждение в сознании как власти, так и рабочих некой «патриархальной справедливости», поднявшейся над убеждением в неприкосновенности и незыблемости частной собствен-
ности (2, с. 360). Этим примером автор обосновывает свой тезис о незавершенности развития института частной собственности в пореформенной России. Развернувшийся процесс национализации очевидным образом подтачивал позиции власти изнутри, однако сама власть была уже не в состоянии свернуть со «скользкой тропы», по которой с началом войны ее ускоренно повели общественные настроения и прикрытые «государственными задачами» частные интересы. В этом смысле автор считает весьма показательным, что именно рабочие петроградских казенных военных заводов сыграли наиболее видную, «выдающуюся» роль в событиях Февраля 1917 года.
В.М. Шевырин, И. К. Богомолов
