CC BY
20
Вестник Института экономики Российской академии наук
2/2014
РАЗМЫШЛЕНИЯ ЭКОНОМИСТА
А.А. МАЛЬЦЕВ
кандидат экономических наук, доцент кафедры мировой экономики Уральского государственного экономического университета
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ НАУКА ПОСЛЕВОЕННОЙ ЭПОХИ: ВУЛЬГАРИЗАЦИЯ КЕЙНСИАНСТВА ИЛИ ОТВЕТ НА ВЫЗОВЫ ВРЕМЕНИ?
Рассмотрены произошедшие в послевоенную эпоху изменения институциональных и технологических факторов развития мировой экономики, повлекших за собой необходимость пересмотра ключевых элементов исследовательской программы кейнсиан-ства. Показаны основные хозяйственные сдвиги, определявшие «дух времени» в 19501970-х гг. Доказывается релятивистская обусловленность обновления теоретико-методологических установок экономического мейнстрима.
Ключевые слова: мировая экономика, неокейнсианство, технологический уклад, технико-экономические сдвиги.
Классификация JEL: B300, B310.
Период 1945-1975 гг. охарактеризовался бурным развитием мировой экономики. Среднегодовые темпы прироста мирового ВВП в 19501975 гг. в 2,3 раза превышали аналогичный показатель благополучных 1870-1913 гг.1 и были в 1,5 раза выше показателей 1991-2007 гг.2. Постепенное возвращение глобальной экономики из фазы «чистого хаоса» в состояние «экономической нормальности» требовало адаптации созданного в период Великой депрессии антикризисного учения к реалиям «великого потребления» [1, р.456].
Новые исторические условия требовали, в частности, переоценки таких принципиальных положений аналитического аппарата Дж.М. Кейнса, как допущения онтологической неопределенности будущего, отрицание рациональности мотивов деятельности людей,
1 Рассчитано по: Historical Statistics for the World Economy: 1-2003 AD. www.ggdc.net.
2 Рассчитано по: Real Historical Gross Domestic Product (GDP) and Growth Rates of GDP for Baseline Countries/Regions (in billions of 2005 dollars) 1969-2012. www.ers.usda.gov.
познание окружающей реальности с позиций холизма, изучение хозяйственных явлений в краткосрочном периоде, а также отрицание влияния на экономические процессы технологического фактора [2, p. 113-132]. При этом, однако, сохранялось твердое убеждение в неприкосновенности эмпирической сердцевины «Общей теории», а именно государственного вмешательства в игру рыночных сил. В данной статье мы попытаемся проследить взаимосвязь развития экономической науки послевоенного периода и изменений технико-экономического ландшафта мирового хозяйства, которые, с нашей точки зрения, стали причиной «искажения» старого кейнсианства.
Zeitgeist 1950-1970-х гг.: повышательная волна четвертого
цикла конъюнктуры и наращивание государственного
присутствия в хозяйственных процессах
С нашей точки зрения, появление теоретических расхождений при сохранении кейнсианского каркаса в «основном течении» экономической мысли в 1950-1970-х гг. определялось изменением «духа времени». Его сущностную характеристику уловил М. Абрамовиц , усматривавший смысл послевоенного «Золотого века» в «массовом применении неиспользованных ранее технологий»[3]. В 1945-1975 гг. в мире ежегодно появлялись 1,9 базисных нововведений против 0,6 в 1920-1929 гг. [4, p. 689-690; 5, p. 109]. Это инициировало повышательную волну четвертого цикла конъюнктуры, вытолкнувшую развитые страны в «век высокого массового потребления». Правительства промышленно развитых держав откликнулись на это усилением государственного присутствия в экономике и перенаправлением хозяйственной политики с проблем занятости на стимулирование научно-технического прогресса и создание основ национальных инновационных систем. Основными инструментами ускорения технологической и структурной трансформации были развитие социальной инфраструктуры и поддержка бизнеса, оказавшегося неспособным без «помощи и защиты государства удовлетворить потребности развития техники» [6, p. 24].
Развитие отраслей социальной инфраструктуры, формировавших сердцевину четвертого технологического уклада, требовало опережающего укрепления обслуживающих общественные нужды секторов экономики. Так, в США доля наиболее предпочтительных с позиций подкрепления экономического роста инфраструктурных инвестиций, осуществляемых государством, за 1950-1960 гг. возросла с 2,25 до 5,0% ВВП [7, p. 231]. Причины подобной «расточительности» государства крылись в интуитивно выявленной взаимосвязи между наращиванием капиталовложений в инфраструктуру и ускорением технологического прогресса. Одним из первых на эту корре-
ляцию обратил внимание Р. Солоу: «накопление капитала само по себе является важным, но не единственным ингредиентом экономического роста... другим из них являются инвестиции в социальную инфраструктуру» [ 8, р. 73 ]. Спустя полвека расчеты подтвердили данную гипотезу. Если в 1947-1973 гг. среднегодовой прирост стоимости американских государственных основных фондов составлял 4,5%, а производительность труда прирастала на 2,6% ежегодно, то в так называемый период «великого замедления производительности» (1973-1995 гг.) темпы роста производительности труда упали до 1,6% в год, скорость обновления материальных активов, находящихся в государственной собственности, снизилась до 2,3% [9].
Эффективным стимулом экономического роста нового качества зарекомендовало себя денежно-кредитное, фискальное и тарифное стимулирование технологической модернизации индустриального каркаса экономики развитых стран. В частности, уже в сентябре 1950 г. правительство Г. Трумэна утвердило закон «Об оборонном производстве», разрешавший органам исполнительной власти США выступать поручителями по кредитам частных компаний и вводивший вчетверо сокращенные сроки амортизации (с 20 до 5 лет) [10, р. 218]. Результаты не заставили себе ждать. Только в одной сталелитейной промышленности объем капиталовложений в новое оборудование за 1949-1952 гг. возрос с 0,6 до 1,5 млрд долл., дав толчок к постепенному переходу американской металлургии от мартеновского к электросталеплавильному способу производства стали [11, р. 159-160]. Вклад государства в модернизацию американской экономики предполагал еще один важный инструмент поддержки производств четвертого технологического уклада - госзакупки, размещавшиеся преимущественно военным ведомством [12, р. 211]. Ассигнования Пентагона на НИОКР в 1960 г. достигли 52% общих расходов на научные исследования [13, р. 99].
«Отклонения» неокейнсианства от первоисточника
Попытаемся найти релятивистское объяснение отмеченным выше отклонениям неокейнсианства от первоисточника. С нашей точки зрения, в решающей степени это предопределялось завершением перехода хозяйственной среды развитых стран в состояние олигополии. По словам Дж. К. Гэлбрейта, «олигополистический рынок, характеризующийся конкурентными условиями входа и выхода, будет эффективным распределителем ресурсов в долгосрочной перспективе» [14, р. 286].
Хотя укрупнение производственных процессов являлось важной особенностью четвертого технологического уклада, всевластие
крупного бизнеса грозило расстройством рыночных механизмов, взвинчиванием цен, повышением уровня социального расслоения в обществе. Борьба с монополизмом исключительно традиционными методами ужесточения антимонопольного законодательства могла обернуться замедлением научно-технического прогресса. Это подталкивало правительства развитых государств к созданию противовеса олигополистическим структурам в виде программ контроля за ценами естественных монополий, смягчения трудового законодательства, повышения минимального уровня заработной платы. Они должны были возложить на спрос функцию «уравновешивающей силы», противодействующей давлению производителей материальных благ [15].
В целях трансформации «рынка продавца» в «рынок покупателя» американский Конгресс в 1949 г. принял поправки к закону «О честных трудовых стандартах», увеличившие минимальный уровень почасовой оплаты труда в 1,9 раза - с 40 до 75 центов. Спустя год власти Франции ввели систему установления нижней границы заработной платы с частичной индексацией на уровень инфляции [16, p. 430]. Необходимость купирования ценовых скачков выступала легитимным основанием для применения политики «поддержания цен перепродажи» / retail price maintenance (RPM), защищавшей независимых ритейлеров от демпинга со стороны крупных торговых сетей путем законодательного установления ценовых «коридоров» [17, p. 32]. Например, только за 1950-е гг. удельный вес товаров, на которые распространялись правила RPM, в общем объеме продаж в США возрос с 4 до 10%, а в Канаде и Соединенном Королевстве к 1960 г. он достиг 25% [18, p. 376].
Другим инструментом снижения прессинга крупного бизнеса на потребителей стало ограничение тарифов на услуги коммунального сектора. Например, в 1954 г. Верховный суд США санкционировал практику государственного регулирования цен на природный газ, предназначенный для продажи внутри страны3, а продолжение Федеральной энергетической комиссией политики поддержания «справедливых и разумных» оптовых цен на электричество позволило за 1950-1970 гг. снизить стоимость киловатта электроэнергии в 1,8 раза [19, p. 188]. В конечном итоге совокупность принятых развитыми странами мер привела к тому, что «теперь все отрасли пытаются снизить цены и компенсировать меньшую маржу большим объемом продаж» [17, p. 31].
3 downsizinggovernment.org/sites/downsizinggovernment.org/files/pdf/energy-timeline.pdf.
Реинкарнация рационального гедониста
в позднеиндустриальном обществе
Раскручивание потребительского спроса привело к тому, что за 1945-1975 гг. объем произведенных товаров и услуг в масштабах всей планеты оказался сопоставим с результатом предшествующих полутора столетий, что вкупе с трехкратным увеличением потребительского спроса (с 4 до 12 трлн долл.) полностью укладывалось в русло новой философии хозяйствования [20]. Она восстанавливала бента-мовский утилитаризм, считавший «хорошего покупателя, руководствующегося принципом покупай "больше, новее и лучше", "хорошим гражданином"» [21, р. 15]. На придание экономическому росту потребительского «окраса» работала ползучая инфляция, подпитываемая ростом бюджетного дефицита, как результата наращивания правительственных расходов.
Однако в складывавшейся политико-экономической конфигурации инфляция не рассматривалась как неизбежное зло. Напротив, монетарные власти развитых стран полагали, что умеренное ускорение цен на товары и услуги «гонит людей в магазины» и поэтому является важным инструментом побуждения населения к активизации потребления [22, с. 57-58]. Для укрепления данного тренда страны Запада либерализовали условия выдачи ипотеки. В частности, в 1948 г. правительство Соединенных Штатов раздвинуло предельные сроки погашения жилищных кредитов с 20 до 30 лет, в 1958 г. увеличило отношение величины займа к стоимости залога с 80 до 95% [23, р. 96]. Средняя ставка по ипотечным кредитам на всем протяжении 1950-1960-х гг. не выходила из диапазона 6% годо-вых4. Двукратный рост жилищного строительства стал детонатором мощной волны потребительского кредитования. За 1950-1970 гг. размер потребительского долга в расчете на душу населения подскочил с 153,5 до 647,1 долл. [24, р. 26]. В конечном счете кредитная экспансия в комбинации с маркетинговым инструментарием ослабила зависимость личного потребления от величины располагаемых доходов. Это открывало путь к становлению «обществ изобилия», позволивших, с одной стороны, «десяткам миллионов людей . вырваться из городских трущоб и деревенской нищеты, обрести собственные дома и жить в невиданном доселе комфорте» [25, р. 3], но, с другой стороны, создававших «равновесную» систему, в которой «производство создает спрос, который оно само создает»5.
4 stansberryresearch.com/dailywealth/1615/us-mortgage-rates-historically-low.
5 russianleader.org/article.asp?aid=141.
Метаморфозы «славного тридцатилетия»:
сочетание индивидуализма с холизмом
Поддержание хозяйственной системы, движимой потреблением, в равновесном состоянии требовало формирования широкого слоя рациональных эгоистов, испытывающих, по меткому наблюдению Дж. К. Гэлбрейта, сопоставимые с чувством голода страдания от осознания того, что сосед обладает более новым автомобилем [26, p. 32]. В отличие от неоклассического homo economicus, максимизирующего свою полезность без посредничества государства, сообщество неокейн-сианских индивидов целенаправленно формировалось государственной политикой. Правительства развитых стран реализовали комплекс мероприятий, нацеленных на повышение имущественной однородности, обеспечение сравнительно равного доступа индивидов к социально значимым благам, а также укрепление позиций стабилизатора общества массового потребления - среднего класса. Так, в Соединенных Штатах одним из ключевых приемов перехода к относительному социальному равенству стало кардинальное изменение налоговой политики. Максимальная ставка подоходного налога, не превышавшая в 1936 г. 79%, к 1963 г. достигла 91%6, верхняя планка федерального налога на прибыль за тот же период возросла с 15 до 52%7, а налога на наследство - с 45% до 77%8.
Подобный разворот в фискальной политике ознаменовал начало эпохи, вошедшей в экономическую историю США под названием «великого сжатия» [27]. Главной отличительной чертой выступило резкое сужение имущественной пропасти: за 1936-1963 гг. удельный вес национального богатства, находящегося в руках 1% наиболее состоятельных американцев, упал более чем в два раза - с 17,6 до 8,2%9, а число миллиардеров за 1925-1968 гг. уменьшилось с 32 до 13 [28]. Одновременно медианные среднегодовые доходы средней семьи в постоянных ценах практически удвоились (1950 г. - 19,9; 1975 г. - 36,8 тыс. долл.)10, доля среднего класса за 1940-1970 гг. увеличилась с 40 до 65% [29, p. 11]. Материальной демократизации также способствовало расширение программ медицинского страхования, и страхования жизни. Различия в имущественном положении сократились между управленцами и квалифицированными рабочими. Так, в 1952 г. средняя еженедель-
6 taxfoundation.org/sites/taxfoundation.org/files/docs/fed_rates_history_nominal 1913_2013_0.pdf.
7 taxfoundation.org/article/federal-corporate-income-tax-rates-income-years-1909-2012.
8 www.irs.gov/pub/irs-soi/ninetyestate.pdf.
9 elsa.berkeley.edu/~saez/tabfig2007.xls.
10 nces.ed.gov/pubs98/yi/yi16.pdf.
ная заработная плата «синих воротничков» в США впервые оказалась выше доходов «белых воротничков» [30, р. 23]. «Америка стала страной победившего среднего класса, - пишет П. Кругман, - подлинно богатые люди были редки и не оказывают на общество заметного влияния..., а рядовые работники видели, что достигли уровня благосостояния, превосходящего самые смелые мечты их родителей» [31, с 50, 61].
Развитие четвертого технологического уклада
и увеличение спроса на человеческий капитал
«Эпоха массового высокого потребления» [32, р. 73-92] 19501960-х гг., представлявшаяся многим современникам вечной, коренным образом отличалась от довоенного этапа развития мирового хозяйства с его устойчивым имущественным неравенством, затруднявшим формирование стабильного спроса как основы устойчивого экономического роста. Снижение угрозы сжатия потребления позволило бизнесу перейти от свойственных эре Великой депрессии решений сиюминутных задач выживания к реализации долгосрочных капиталоемких проектов технологического перевооружения старых и строительства новых производств, формировавших сердцевину четвертого технологического уклада. Например, в Соединенных Штатах двукратное увеличение продаж автомобилей за 1958-1964 гг. (с 5,2 до 9,1 млн штук) «совпало» с практически трехкратным ростом инвестиций в новое строительство и в оборудование автомобилестроительных заводов (с 344 до 940 млн долл.).
Дальнейшее развитие новых технологий упиралось в необходимость облегчения трансграничного перетока факторов производства и развития международной торговли для раскручивания глобального спроса. На скорейшее решение этих вопросов «сработало» формирование Бреттон-Вудской системы, создание МВФ, ГАТТ, Всемирного банка, заполнивших институциональный вакуум межвоенных десятилетий и купировавших распространение депрессивных симптомов по каналам международных расчетов и торговли. Так, скоординированные действия мирового сообщества позволили снизить средневзвешенную ставку импортных пошлин с 25% накануне Второй мировой войны до 12-15% к началу 1970-х гг. [33, р. 20]. Это происходило на фоне обновления отраслевой структуры мирового индустриального сектора.
В таких условиях игнорирование технологического фактора экономического роста в теоретических построениях исследователей новой волны становилось уже невозможным. Более того, именно достижение пика развития четвертого технологического уклада вкупе с обострявшейся конкуренцией с «реальным социализмом» стимулировало страны Запада к форсированию развития человеческого капи-
тала, ускорению перехода от «технофобии» довоенной хозяйственной практики к «технооптимизму». Происходило постепенное замещение представления о человеке как придатке машины на образ человека - преобразователя знаний в продукт производства. Так, в условиях усиливавшегося биполярного противостояния объем ассигнований американского правительства Национальному научному фонду , созданному для развития системы фундаментальных исследований, научного образования и проведения особых исследований в области обороны, за 1950-1955 г. возрос более чем в 3 раза, достигнув 3,3% всех бюджетных расходов страны [34, р. 45]. Общий объем затрат на НИОКР поднялся с 1,4% в 1953 г. до 2,9% ВВП в 1964 г.11. В немалой степени этому «поспособствовал» запуск в СССР первого космического спутника в 1957 г., обнаживший проблему «значительного отставания американской системы научного образования от советской» [34, р. 47] и вынудивший политический истеблишмент Соединенных Штатов начать рассматривать разгорающуюся холодную войну не столько как борьбу за превосходство в области вооружений, сколько как соревнование национальных систем образования.
В целях недопущения превосходства Советского Союза в технологической сфере Соединенные Штаты уже в 1958 г. приняли закон «Об образовании в интересах национальной обороны», нацеливавший государство на всемерное «увеличение производства научных кадров» [35, р. 95]. Предусматривалось выделение в течение четырех лет 1 млрд долл. в форме кредитов и стипендий учащимся, преимущественно по приоритетным для государства техническим и естественно-математическим направлениям науки, а также повышение качества преподавания точных дисциплин и иностранных языков в средних школах. Прямой эффект от данных инициатив государства оценить сложно. Отметим только, что за 1960-1970 гг. число учащихся колледжей в стране возросло с 3,6 до 7,5 млн человек12, а общие затраты США на образование «взлетели» с 2,7% в 1950 г. до 5,9% ВВП в 1975 г.13 Именно в этот период правительства развитых стран одновременно с активизацией роста интеллектуального капитала приступили к всемерной поддержке здравоохранения, как одного из ключевых слагаемых системы развития человеческого потенциала, а также фактора повышения конкурентоспособности стран Запада в геоэкономическом соревновании двух систем.
11 www.nsf.gov/statistics/infbrief/nsf06306.
12 en.wikipedia.Org/wiki/National_Defense_Education_Act#cite_ref-Schwegler_1_1-0.
13 www.usgovernmentspending.com/spending_chart_1900_2015USp_XXs1li011tcn 20t_20th_Century_Education_Spending.
* * *
Подведем итоги.
Релятивистским фоном ревизии методолого-гносеологического фундамента кейнсианства стал выход глобальной хозяйственной системы из инновационного тупика, обусловивший переход мировой экономики от четвертого технологического уклада в фазу устойчивого роста. Неприкрытые симпатии неокейнсианцев к концепции «большого правительства», опирающейся на предпосылку о неспособности бесперебойной работы рыночного механизма без правительственной опеки, предопределялись необходимостью утверждения роли государства в качестве «системного интегратора» процессов структурной реконфигурации технико-экономического ландшафта промышленно развитых государств.
Возрождение «похороненной» Дж.М. Кейнсом концепции homo economicus объяснялось ситуативными причинами, в частности, становлением в странах ОЭСР инвестиционного типа экономического роста, нуждавшегося для своей реализации в постоянном нагнетании потребительского спроса. Ориентация на интенсивное расширение производственных мощностей требовала всемерной активизации кон-сьюмеристской гонки, а также принятия комплекса мер по эгалитари-зации потребления. Это укрепляло позиции среднего класса, постепенно превращавшегося в основной локомотив развития «спросозави-симых» (demand-dependent) экономик.
Утверждение нетипичной для «старого» кейнсианства задачи первоочередного роста расходов на наращивание человеческого капитала в качестве главного приоритета объяснялось повышением требований, предъявляемых отраслями четвертой технологической парадигмы к компетенции рабочей силы, а также нараставшим накалом биполярного противостояния. Это предопределило провозглашение научно-технического прогресса двигателем общественного прогресса. Превращение индивида из своеобразного вида «сырья, подлежащего целенаправленной обработке» [ 36, c.138], в сотворца нового экономического порядка и непрекращающейся генерации наукоемких продуктов ускорило поиск и закрепление социальных компромиссов со всеми слоями общества и привело к созданию «государства всеобщего благосостояния».
Литература
1. Coddington A. Hicks's Contribution to Keynesian Economies / Wood J.S. (Eds.). John Maynard Keynes: A Critical Assessment. Kent: Croom Helm, 1983. Vol. 5.
2. Turner M.S. Joan Robinson and the Americans. N.Y.: M.E. Sharpe, 1989.
3. Abramovitz M. Catching up, Forging Ahead, and Falling Behind // Journal of Economic History. 1986. Vol. 46.
4. Silverberg G., Verspagen B. Breaking the Waves: A Poisson Regression Approach to Schumpeterian Clustering of Basic Innovations // Cambridge Journal of Economics. 2003. №. 27.
5. Bornscheier V. Western Society in Transition. New Brunswick: Transaction Publishers, 1996. P. 109.
6. Galbraith J.K. The New Industrial State. Princeton: Princeton University Press, 2007.
7. Stabile D.R., Kozak A.F. Markets, Planning and the Moral Economy. Business Cycles in the Progressive Era and New Deal. Northampton: Edward Elgar Publishing, 2012.
8. Ying S-H. Economic Growth and Transition: Econometric Analysis of Lim's S-Curve Hypothesis. Singapore: World Scientific Publishing, 2010.
9. Bivens J. Public Investment: The " Next Thing" for Powering Economic Growth. URL: http://www.epi.org/publication/bp338-public-invest-ments/#_note4.
10. Friedberg A.L. In the Shadow of the Garrison State: America's Anti-Stat-ism and Its Cold War Grand Strategy. Princeton: Princeton University Press, 2000.
11. Prechel H. Big Business and the State: Historical Transitions and Corporate Transformations, 1880s- 1990s. Albany: State University of New York Press, 2000.
12. Nathanson C.E. The Militarization of the American Economy / Horowitz D. (Eds.). Corporations and the Cold War. N.Y.: Monthly Review Press, 1969.
13. Alic J.A. et al. Beyond Spinoff: Military and Commercial Technologies in a Changing World. Boston: Harvard Business School Press, 1992.
14. Greenhut M.L., Greenhut J.G. Our Teleological Economic World: Correlative Underpinnings of the Economic & Physical Sciences. University Press of America. Lanham: University Press of America, 2002.
15. Galbraith J.K. American Capitalism: The Concept of Countervailing Power. New Brunswick (NJ.): Transaction Publishers, 1993.
16. Abowd J.M., Kramarz F., Lemieux T., Margolis D.N. Minimum Wages and Youth Employment in France and the United States. Blanchflower D.G., Freeman R.B. (Eds.). Youth Employment and Joblessness in Advanced Countries. Chicago: University of Chicago Press, 2000.
17. Logemann J.L. Trams or Tailfins? Public and Private Prosperity in Postwar West Germany and the United States. Chicago: University of Chicago Press, 2012.
18. Trebilcock M., Winter R.A., Collins P., Laccobuchi E.M. The Law and Economics of Canadian Competition Policy. Toronto: University of Toronto Press Incorporated, 2002.
19. Gilbert R.J., Kahn E.P. Competition and Institutional Change in U.S. Electric Power Generation / Gilbert R.J., Kahn E.P. (Eds.). International
Comparisons of Electricity Regulation. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
20. Фурсов А. Смерть среднего класса. URL: http://konservatizm.org/kon-servatizm/konservatizm/181112223752.xhtml .
21. Halliwell M. American Culture in the 1950s. Edinburg: Edinburg University Press, 2007.
22. Худокормов А.Г. Экономическая теория: новейшие течения Запада. М.: «Инфра-М», 2010.
23. Green R.K., Watcher S.M. The American Mortgage in Historical and International Context // Journal of Economic Perspectives. 2005. Vol. 19. No. 4.
24. Merk A. Sustainable Wealth: Achieve Financial Security in a Volatile World of Debt and Consumption. Hoboken: John Wiley & Sons, 2010.
25. Krugman P. The Conscience of a Liberal. N.Y.: W.W. Norton, 2007.
26. Galbraith J.K. The Essential Galbraith. N.Y.: Houghton Mifflin Company, 2001.
27. Goldin C., Margo R.A. The Great Compression: The Wage Structure in the United States at Mid-Century // NBER Working Paper, №. 3817. 1991.
28. DeLong J.B. Robber Barons. www.uni-muenster.de/PeaCon/eliten/Rob-ber%20Barons.htm.
29. Hynes H.P., Lopez R. Urban Health: Readings in the Social, Built, and Physical Environments of U.S. Cities. L.: Jones and Bartlett Publishers International, 2009.
30. Van de Vall M. Labour Organizations: A Macro- and Micro-Sociological Analyses on a Comparative Basis. Cambridge: Cambridge University Press, 1970.
31. Кругман П. Кредо либерала. М.: Издательство «Европа», 2009.
32. Rostow W.W. The Stages of Economic Growth: A Non-Communist Manifesto. Cambridge: Cambridge University Press, 1991.
33. Bourguignon F., Coyle D., Fernandez R., et al . Making Sense of Globalization: A Guide to Economic Issues // CEPR Policy Paper, 2002. №8.
34. O'Mara M.P. Cold War Science and the Search for the Next Silicon Valley. Princeton: Princeton University Press, 2005.
35. Spring J.H. Pedagogies of Globalization: The Rise of Educational Security State. Mahwah: Lawrence Erlbaum Associates, 2006.
36. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Издательство политической литературы, 1991.
