CC BY
50
Раздел II. Социальные революции в контексте Отечественной истории
УДК 93/94
«ЭКОНОМИЧЕСКАЯ КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ» КАК ИДЕОЛОГЕМА В СТАЛИНСКОЙ ПОЛИТИКЕ И ПРАКТИКЕ КОНЦА 1920 - НАЧАЛА 1930 гг. (ПО МАТЕРИАЛАМ ГАЗЕТЫ «ПРАВДА») i
А.И. Маслова, Новосибирский государственный университет (Новосибирск, Россия),
e-mail: [email protected]
Аннотация. Настоящая статья посвящена исследованию идеологемы «экономическая контрреволюция», использовавшейся советской пропагандой в целях закрепления в массовом сознании стереотипа революционной борьбы. «Экономическая контрреволюция» и связанные с данным понятием многочисленные создававшиеся пропагандой «образы врага» рассматриваются в качестве основных имитационных практик негативной мобилизации, направленных на консолидацию социума.
Ключевые слова: «экономическая контрреволюция», образ «врага».
«ECONOMIC COUNTER-REVOLUTION» AS AN IDEOLOGEME OF STALINIST POLICY AND PRACTICES OF LATE 1920s - EARLY 1930s
(BASED ON THE «PRAVDA»)
Abstract. This article is devoted to researching the ideologeme the «economic counterrevolution», which was used by soviet propaganda to fix the stereotype of the revolutionary struggle in the collective consciousness. «Economic counter-revolution» and many «enemy images» connected with this concept created by the propaganda are considered as basic simulation practices of negative mobilization, which aimed at consolidation of society.
Keywords: «economic counter-revolution», «enemy image».
История советского государства на протяжении всего периода его существования была тесно связана с понятием «революция». Поддержание в массовом сознании идеологемы революционной борьбы на пути к социализму являлось важным элементом политики большевистского/сталинского руководства. Революционный энтузиазм широких масс трудящихся считался неиссякаемым источником для построения советского государства и общества. При этом консолидация социума, как правило, осуществлялась на основе конфликтной мобилизации, где ядром выступал образ «врага». На протяжении 1920-1930-х гг. советская пропаганда выстроила целую плеяду образов «врага», как потенциальных, так и мифических. Настоящая статья посвящена рассмотрению феномена «экономической контрреволюции» (здесь и далее данный ключевой термин нами закавычен, учитывая природу его использования в сталинской политике и практике) в его пропагандистском изображении в хронологических рамках конца 1920 - начала 1930-х гг. В качестве рабочей гипотезы выдвигается положение о том, что одним из целевых назначений мифологемы «экономической контрреволюции» было закрепление в массовом сознании стереотипа
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (грант 14-01-00101а).
продолжавшейся революционной борьбы, который, в свою очередь, служил инструментом многочисленных социальных мобилизаций того времени.
Понятие «экономическая контрреволюция» впервые начинает широко употребляться пропагандой в связи с Шахтинским судебным процессом 1928 г. С этого времени «экономическая контрреволюция» целенаправленно закреплялась в массовом сознании, про-ецируясь сразу на две сферы - политическую и экономическую [1, с. 137]. Употребление понятия «революция» с приставкой «контр-» отражает устоявшуюся к тому времени модель негативной мобилизации, которая действовала с помощью создания и внедрения в массовое сознание многоуровневых угроз, образов «врага».
Шахтинский судебный процесс над «вредителями» Донбасса сопровождался массированной пропагандистской кампанией и, хотя цели суда были весьма прагматичны, основная ставка делалась на субъективный фактор - вызвать у рабочих, прежде всего, социальный и политический активизм для поддержки большевистской власти, видевшийся Сталиным залогом выхода из кризиса, экономического и политического. Выдвижение против избранного руководством страны в качестве опаснейшего идеологического противника -«старого» инженерства - фальсифицированных обвинений свидетельствовало о том, что показательный суд проводился с целью манипуляции рабочей аудитории, в немалой степени, еще питавшейся настроениями и ожиданиями «социальной справедливости», «социального реванша», что сопровождалось недоверием и недовольством по отношению к «бывшим спецам», сохранившим и после революции более высокий, нежели у рабочих, статус и условия жизни. В широком смысле, назначение «экономической контрреволюции» состояло в формировании образа «классового врага» и воспроизведении модели, при которой рабочие (по марксизму, класс-гегемон) противостоят «классу эксплуататоров» (роль своего рода квази-класса в данном случае призвано было сыграть «старое», «буржуазное» инженерство). В итоге происходило имитационное воспроизведение классовой борьбы, но теперь уже в новой, видоизмененной форме. Неслучайно, что Сталин в самый пик подготовки и проведения Шахтинского процесса выдвинул тезис о «дальнейшем обострении классовой борьбы» и появлении новых ее разновидностей (в том числе в экономике). Еще несколько позднее, в 1929 г., он назвал начавшиеся преобразования в деревне (коллективизацию) настоящей социальной революцией, получающей массовую поддержку «снизу». Так, идеологемы «революция» и «контрреволюция» вновь стали системообразующими в пропагандистских кампаниях.
Еще более рельефно вышеописанная имитация революционной борьбы, рассчитанная на массовое сознание, прослеживается в 1930 г., когда проводится очередная кампания над «старыми спецами-вредителями», выведенными на следующий показательный судебный процесс по т.н. делу «Промпартии» (25 ноября - 7 декабря 1930 г.). В кампании 1930 г. «экономическая контрреволюция» приобретает более высокую степень политизированности и устрашения, чем двумя годами ранее: представители «старого» инженерства обвиняются уже не только во «вредительстве», но также в «шпионаже и подготовке военной интервенции» совместно с руководством западных держав и эмигрировавшими российскими капиталистами (соответствующие показания были даны арестованными по делу «Промпартии» инженерами Л.К. Рамзиным, В.А. Ларичевым и др.).
Впервые концепцию взаимосвязи «вредительства» («экономической контрреволюции») и «военной интервенции» изложил Г.М. Кржижановский в опубликованном в «Правде» в начале 1930 г. очерке «Вредительство как оно есть» [2], обозначая, таким образом,
новое качество «контрреволюционности» как соединение двух угроз - угрозу извне и изнутри. Впоследствии образы «внешних» и «внутренних» «врагов» дифференцировались и конкретизировались. Пропагандистская кампания вокруг судебного процесса «Промпар-тии» имела отчетливую тенденцию к дифференциации «вражеских» образов, что прослеживается на материалах советской газетной периодики того времени. Кампания сопровождалась многообразным изобразительным материалом (фотографиями, зарисовками, карикатурами), призванным максимально актуализировать и придать образность «контрреволюции». Далее будут описываться результаты контент-анализа изобразительного материала, что позволит рассмотреть внутреннее содержание идеологемы «экономическая контрреволюция», а именно то, с помощью каких образов (негативных и консолидирующих) передавалась и закреплялась данная идеологема.
Обработка изобразительного материала проводилась с помощью метода контент-анализа; за единицу счета взято одно изображение. Общее количество изобразительных единиц в газете «Правда» (с 12 ноября по 20 декабря 1930 г., что соответствует хронологическим рамкам проводимой кампании) составляет 124 единицы, из них карикатур - 51 (остальное число приходится на фотографии и зарисовки). Учитывая ограниченные рамки статьи, в дальнейшем нами анализировались только карикатурные изображения. Контент-анализ данного жанра изобразительного материала в центральной партийной газете показывает, что среди карикатур, наглядно рисующих образ «врага», по типу преобладали типовые и одновременно сложные изображения (24 из 51). Это означает, что на половине карикатурных изображений «враг» представлялся при помощи одновременно нескольких образов - (в частности, одна карикатура вмещала в себя образы и «французского интервента», и «спеца-вредителя», и «русского капиталиста-эмигранта»). Характерно, что часть персонажей была поименована (французская сторона изображалась через фигуры конкретных политиков - Бриан, Пуанкаре; то же «вредители» - Рамзин и т.д.). При этом большинство изображений одномерны по своему целеполаганию, т.е. в них заложен только один смысл (как правило, они символизируют либо «угрозу врага», либо «подавление врага»). Другая часть карикатур представлена простыми образами (13 из 51), когда та или иная карикатура посвящена изображению только одного «врага», как правило, в деперсо-нифицированном, без поименования, виде (карикатурные изображения передают образ «врага» абстрактно - «интервент», «вредитель»). Так, анализ одного из сегментов пропаганды (изобразительного материала) показывает, что в идеологему «экономической контрреволюции» было заложено несколько смысловых значений, с одной стороны, связанных с обозначением «внутреннего врага», на которого перекладывалась вина за трудности индустриализации, с другой стороны, «врага внешнего», за счет чего искусственно еще более повышался уровень «угроз».
Консолидирующим ядром позитивной мобилизации, одновременно внедрявшимся в советское массовое сознание, являлась запущенная Сталиным в 1930 г. концепция «социалистического наступления на всех фронтах» в сочетании с пропагандой достижений рабочего класса. Развертывание в советской пропаганде концепции «социалистического наступления» проводилось через противопоставление по линии «свой - чужой», что создавало эффект нарастающей остроты классовой борьбы, в сущности же, все сводилось к нагнетанию в обществе социального напряжения. Возвращаясь к контент-анализу изобразительного материала газеты «Правда» (кампания октября-ноября 1930 г.), следует отметить наличие блока карикатур бинарного типа, изображающих символику противостояния
двух систем - капитализма с многоликими и агрессивными «вражескими» образами и социализма с исключительно положительным образом рабочего, однако карикатуры этого типа встречаются в «Правде» гораздо реже (14 из 51). При этом просматривается общность приема: консолидирующий образ на всех карикатурах бинарного типа изображен просто и передан через фигуру одного мощного рабочего, который противостоит множеству более мелких по масштабу «врагов».
Преобладание одномерных образов «врага» говорит в пользу того, что пропагандистская кампания ноября-декабря 1930 г., посвященная разоблачению «экономической контрреволюции», проводилась на конфронтационной основе, делая основной акцент на многоликости образа «врага», которому противостоит мощный, консолидированный, монолитный пролетариат. В некоторых карикатурах обозначаются через символику образы Красной Армии, защитницы революции. При этом значительная часть изображений содержит эмоциональный окрас карикатур, когда большинство из них изображает врага разоблаченным/подавленным, чем достигается эффект превосходства «революционного» начала над «контрреволюционным».
Таким образом, советская пропаганда рубежа 1920-1930-х гг., выстроенная на стереотипных, как правило, мифических пропагандистских установках, к числу которых относится и «экономическая контрреволюция», была направлена на поддержание в массовом сознании общей картины революционности, классовой борьбы, используя для этого имитационные практики, связанные с созданием разнообразных - простых и сложных - образов «врага», которому противостоит мощь народа и его «революционной» власти.
Литература:
1. Красильников С.А. Интеллигенция в большевистской системе социальной мобилизации: опыт и цена 1928 года // Социальная мобилизация в сталинском обществе: институты, механизмы, практики: сб. науч. ст. / под ред. С.А. Красильникова. Вып. 1. Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. ун-та, 2011. С. 131-150.
2. Кржижановский Г.М. Вредительство как оно есть // Правда. 1930. 11 февр.
References:
1. Krasil'nikov S.A. Intelligencija v bol'shevistskoj sisteme social'noj mobilizacii: opyt i cena 1928 goda // Social'naja mobilizacija v stalinskom obshhestve: instituty, mehanizmy, praktiki: sb. nauch. st. / pod red. S.A. Krasil'nikova. Vyp. 1. Novosibirsk: Izd-vo Novosib. gos. un-ta, 2011. S. 131-150.
2. Krzhizhanovskij G.M. Vreditel'stvo kak ono est' // Pravda. 1930. 11 fevr.
— • —
Сведения об авторе
Анжелина Игоревна Маслова, магистрант кафедры отечественной истории, Новосибирский государственный университет (Новосибирск, Россия).
