CC BY
99
Экономический вестник Ростовского государственного университета А 2004 Том 2 № 1
РЕЦЕНЗИЯ
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ -ОПРОКИНУТАЯ В ПРОШЛОЕ «ЭКОНОМИКС»? (размышления о «Теории экономической истории» Джона Хикса и о других теориях)
Ю.В. ЛАТОВ
кандидат экономических наук, доцент, Государственный университет — Высшая школа экономики
© Латов Ю.В., 2004
Изучение экономической истории
является одним из базовых элементов профессиональной подготовки современных экономистов. Современность — это мост между прошлым и будущим, поэтому понимать проблемы современной экономики можно лишь в историческом контексте.
Между тем изучение экономической истории в современной России пока трудно признать удовлетворительным. Эта область экономической науки оказалась менее реформированной, чем другие. Впрочем, многие наши проблемы являются лишь проекцией тех проблем, которые стоят и перед зарубежными экономистами-историками.
Во-первых, в России остро не хватает современных учебно-методических пособий по курсу «Экономическая история». Для чтения полноценного курса необходимо создание полного комплекта учебных материалов: не только учебника, но и хрестоматии (ридера), сборника учебных материалов для студентов, сборника тестов и пособия для преподавателей. В данном отношении россияне сильно отстают от своих зарубежных коллег. В последние годы на русском языке появилось довольно много учебных пособий по экономической истории, но нет ни одного учебника, который соответствовал бы в полной мере (по содержанию и по учебнометодическому обеспечению) современным стандартам1. Достаточно упомянуть, что в них, как правило, нет ни статисти-
1 С точки зрения методологии лучшими зарубежными изданиями следует считать работы [23; 24].
ческих таблиц, ни графиков2. Самое главное, они страдают эмпиризмом, оторваны от современной экономической теории3.
Во-вторых, российский историк-экономист оторван от знакомства с передовым опытом своих зарубежных коллег. Их труды доходят до России буквально как «свет умерших звезд доходит». Переводы издаются спустя, как правило, несколько десятилетий после выхода ори-гиналов4 и к тому же маленькими тиражами. Конечно, для относительно небольшой группы столичных историков-экономистов, имеющих регулярные контакты со своими зарубежными коллегами, это непринципиально, но для менее «космополитичных» ученых (а тем более для студентов большинства российских вузов) отсутствие переводной литературы часто означает и отсутствие знакомства с новыми идеями.
В-третьих, наблюдается кризис самой историко-экономической науки, ко-
2 Для сравнения можно взглянуть на пару переведенных зарубежных учебных пособий по экономической истории - «От аграрного общества к государству всеобщего благосостояния» голландских авторов (М., 1998) и «Краткая экономическая история мира. От палеолита до наших дней» американца Р. Камерона (М., 2001). Нельзя сказать, что эти книги являются по мировым стандартам передовыми в содержательном отношении, но они, по крайней мере, демонстрируют стандарт культуры оформления.
3 Едва ли не единственным исключением являются учебные пособия Г.Д. Гловели, написанные с четко выраженной ориентацией на парадигму мир-системного анализа [8; 9].
4 «Протестантская этика и дух капитализма» М. Вебера дошли до обычного российского читателя через 85 лет после публикации оригинала [7], «Феодальное общество» М. Блока - через 64 года [2], «Великая трансформация» К. Поланьи - через 58 лет [15], «Экономика каменного века» М. Са-линза - через 27 лет [17]. «Теория экономической истории» Д. Хикса, о которой пойдет речь, вышла в Oxford University Press в 1969 г. и тоже дошла до нас, как свет от звезд, - через 34 года [22].
торая страдает от нехватки новых парадигм. В СССР преподавание экономической истории строилось на безусловном примате формационного подхода (причем лишь одного, жестко догматизированного варианта этого подхода). В 1990-е гг. критика марксистского догматизма привела к тому, что многие историки стали стремиться вообще обходиться без макротеорий. В результате экономическая история рискует выродиться в мозаику случайно подобранных фактов, распасться как целостное научное направление.
Отставание отечественной экономической истории от своих «сестер», от других направлений экономической науки вызвано в значительной мере тем, что преподавание экономической истории ведется в наших институтах, как правило, на самых начальных курсах, до изучения «высокой» экономической теории. В результате постоянной работы со студентами невысокой подготовки историки-экономисты невольно подстраиваются под их уровень и «снижают планку». Давно назрело введение (хотя бы в экономических вузах) дифференцированного преподавания экономической истории — не только начального, но и продвинутого уровня.
Конечно, нельзя утверждать, что российские историки-экономисты совсем «отстали от жизни». У них есть и немалые успехи, которые создают предпосылки того, что «золушка» российской экономической науки станет полноправной участницей научного «бала».
В советские времена историки были, пожалуй, одной из наиболее передовых групп среди экономистов. Возглавлявшаяся до начала 1990-х гг. академиком И.Д. Ковальченко школа квантитативной (количественной) истории развивалась во многом параллельно западной клиометрике. Программной работой, пропагандирующей возможности математического анализа первичных исторических данных с целью выявления
Экономический вестник Ростовского государственного университета ф 2004 Том 2 № 1
Экономический вестник Ростовского государственного университета ф 2004 Том 2 № 1
скрытой информации, стала его книга «Методы исторического анализа» [11]5. По инициативе И.Д. Ковальченко с конца 1970-х гг. регулярно проходили российско-американские симпозиумы историков клиометрической специализации6. Но в постсоветской России качественного обновления работы историков-эконо-мистов не произошло7. В российской учебной литературе сторонники И. Ко-вальченко своей позиции также пока еще не выразили.
По трудам российских историков-экономистов 1990—2000-х гг. заметно, что они сконцентрированы на проблемах отечественной истории. Что же касается мировой истории, то она остается для них лишь общим фоном. Впрочем, некоторый дефицит общетеоретического осмысления освещаемых проблем заметен и в трудах зарубежных экономистов. И им, и нам не хватает компаративистского подхода, когда сравнение опыта одной страны с развитием иных государств позволяет более комплексно оценивать достижения и провалы национальных моделей экономического развития.
Российские историки-экономисты сейчас остро нуждаются в развитии теории экономической истории, которая позволяла бы использовать не только «взгляд из мышиной норки», но и «взгляд с высоты полета орла». Невозможно строить изучение экономической истории путем одного только изложения фактов, поскольку вопрос об отборе фактов и об их
5 О высоком качестве этой книги свидетельствует то, что несколько месяцев назад вышло ее очередное переиздание.
6 Материалы этих симпозиумов издавались в сборниках [1; 12].
7 Едва ли не единственным по настоящему крупным достижением отечественной ис-
торико-экономической науки постсоветских времен стала «Социальная история России» Б.Н. Миронова [14]. Это - очень удачный (хотя и не бесспорный) опыт соединения разных теоретических подходов, не только клиометрического, но и культурологического.
значимости нельзя разрешить на основе чисто позитивного подхода («собираем все, что известно»). Во-первых, все факты принципиально собрать нельзя. Во-вторых, вопрос о том, что считать фактом экономической истории, решается в зависимости от выбранной теоретической парадигмы (рождение протестантской этики есть наиважнейший факт в рамках подхода М. Вебера, но малозначимо в рамках подхода К. Маркса или И. Валлерстайна).
Поэтому нельзя не приветствовать издания под редакцией Р.М. Нуреева «Теории экономической истории» знаменитого Джона Хикса, лауреата премии им. А. Нобеля по экономике за 1972 г.8 Эта книга позволяет задуматься о некоторых общих проблемах теоретического подхода к экономической истории.
Новаторство Джона Хикса заключается прежде всего именно в призыве вернуть теорию в экономико-историческую науку. «Некоторые скажут, — излагает он позицию сторонников чисто эмпирических исследований, — что теория и реальная история — две противоположности... и не дело историка мыслить теоретическими категориями» [22, с. 19]. Хикс честно признал, что ему гораздо ближе марксистское стремление к единой метатеории, чем дробление экономической истории на мелкие «кусочки». «Моя “теория истории”, — писал он, — будет гораздо ближе к подходу Маркса (курсив наш. — Ю.Л.), который на основе своей экономической теории выдвинул несколько общих
8 Кстати, минувший год оказался очень «урожайным» для издания в нашей стране книг нобелевских лауреатов по экономике: помимо «Теории экономической истории» Дж. Хикса появились «Человеческое поведение» Г. Беккера, «Основания экономического анализа» П. Саму-эльсона, «Глобализация: тревожные тенденции» Дж. Стиглица, «Контрреволюция науки» Ф. фон Хайека, «Коллективный выбор и индивидуальные ценности» К. Эрроу.
идей и затем приложил их к истории...» [там же]. Такое подчеркнутое уважение к теории Маркса встречается у представителей мэйнстрима нечасто.
Конечно, «общие идеи» Джона Хикса отличаются от марксистских. Как и последователей Маркса, его наиболее интересуют процессы экономического развития, качественные и количественные изменения. Но если левые экономисты (не только марксисты, но и институционалисты) видят траектории и тренды, уходящие «за горизонт» современности, то для Хикса такой размах мысли кажется чрезмерным: «В отличие от детерминистски настроенных теоретиков мы не считаем себя вправе экстраполировать тенденции прошлого на будущее развитие» [там же, с. 26]. Это означает, что экономическая история трактуется только как история возникновения рыночной экономики (а на деле, как мы увидим, и еще более узко — как развитие торговли).
Что касается нерыночной экономики, то для Хикса этот тип экономической организации является лишь фоном для изучения эволюции рынка [22, с. 44]. Сам Хикс явно чувствует некоторое неудобство от того, что из шести тысячелетий истории цивилизации большая часть превратилась под его пером в декорации для «главного действующего лица» — торговца [там же, с. 46]. Поэтому он считает нужным сказать кое-что и про дорыночные институты. Главная его идея — это противопоставление «традиционной экономики», подчиненной обычаям (правилам, установленным «снизу»), и «командной экономики», управляемой приказами (правилами, установленными «сверху»). При таком подходе феодализм и «бюрократия» (марксист назвал бы ее азиатским способом производства) оказываются смешанными типами, которые легко могут переходить друг в друга и не слишком отличаются. Насколько мало Хикса интересуют закономерности дорыночной эконо-
мики, свидетельствует допущенная им «детская» ошибка — утверждение, будто для строительства египетских пирамид и Великой китайской стены использовали труд рабов [22, с. 37]. Впрочем, как современник Р. Коуза, Хикс знает, что современная фабрика «по своей внутренней структуре является нерыночной организацией» [там же, с. 28]. Но абсолютизация рынка не позволяет ему, подобно К. Поланьи, рассматривать рынок и редистрибуцию как по меньшей мере равноправные объекты теории экономической истории.
Главный сюжет «Теории экономической истории» — это третий тип организации, «торговая экономика». В ее развитии Хикс выделил три стадии: Первая фаза — экономика города-государства; Вторая (средняя) фаза — торговые центры под защитой государства; современная фаза становится финалом этого процесса. В отличие от ортодоксальномарксистской теории истории, разные типы экономических систем, по Хиксу, идут не «в затылок друг другу», а параллельно. Так, торговые города-государства английский экономист находит и в древнем мире (Тир, Карфаген, Афины, Коринф), и в западноевропейском средневековье (Генуя, Венеция, Флоренция, Ганзейский союз). Они развиваются бок о бок с обществами командной экономики. В первой фазе «торговые сообщества формируются в среде, которая остается по существу. неторговой»; во второй фазе «неторговая прежде среда оказывается так или иначе открытой для проникновения рынка и приобщения к нему» [22, с. 87].
Проникновение рыночных отношений в нерыночную среду обрисовано автором как ряд институциональных инноваций. Сначала начинают использовать единые деньги, монеты (с VI в. до н.э.); затем происходит унификация и коммерциализация права (во времена Римской империи); еще позже (в эпоху «высокого средневековья») изобретают системы
Экономический вестник Ростовского государственного университета ф 2004 Том 2 № 1
Экономический вестник Ростовского государственного университета ф 2004 Том 2 № 1
распределения риска (страхование судов, диверсификация банковского кредита, создание компаний с ограниченной ответственностью). В результате развития денежной экономики появляется возможность создать сильную администрацию, разветвленную и хорошо осведомленную. «Государство, не способное установить надлежащие оклады своим служащим, — по мнению Д. Хикса, — не может вполне положиться на них при проведении своей политики» [22, с. 132]. В свою очередь, сильное государство становится опорой для торговцев и финансистов.
Читающие про торговую экономику «а 1а Хикс» не могут не вспомнить «эволюцию институтов, благоприятных для коммерции» из изданной более десятилетия тому назад книги Н. Розенберга и Л.Е. Бирдцелла [16, гл. 4]. Еще одна ассоциация возникает при чтении того, как Хикс объясняет сознательное отвлечение на протяжении большей части его книги от собственно производственной деятельности: «Рынок как форма организации есть порождение торговцев и впоследствии финансистов, а не земледельцев и ремесленников (во всяком случае не в такой степени). И если речь идет о формировании рынков факторов производства — рынков земли и труда, — это означает, что система проникает на смежные “территории”, к которым первоначально ее принципы были неприменимы или применимы лишь с трудом» [там же, с. 134]. Опытный читатель, конечно, узнает «капитализм у себя дома» и «производство, или капитализм в гостях», ставшие названиями глав «Игр обмена» Ф. Броделя [3, гл. 3, 4]. Эти переклички могут означать, что свет от «Теории экономической истории» до отечественного читателя уже доходил, но отраженно: как Луна светит светом Солнца, так идеи Хикса доходили до нас в передаче Розенберга и Бирдцелла9.
9 Возможно, впрочем, и иное объяснение: Хикс, Бродель, Розенберг и Бирдцелл из-
Можно ли утверждать, что экономическая история по Хиксу сводится к «чистой теории развития торговли»? Это не совсем так. Ближе к финалу книги речь заходит, наконец, и о производстве. Переход к современной фазе торговой экономики связывается Хиксом с коммерциализацией сельского хозяйства, формированием рынка труда и победой промышленной революции.
Рыночное воздействие на систему «лорд — крестьянин» (отечественному читателю больше привычны термины «феодальная зависимость» или «сеньориальная система») происходило, согласно Хиксу, двумя путями. С одной стороны, становится выгоднее получать феодальные сборы деньгами, а не продуктами или трудом; с другой стороны, стремясь получить деньги, лорды начинают смотреть на землю как на объект залога и купли-продажи. Не ясно, правда, откуда возникает у феодальных лордов эта жажда богатства. В любом случае на место системы «лорд — крестьянин» приходит система «лендлорд — арендатор», причем государство из социальных соображений становится партнером фермера и защищает его от колебаний рыночной конъюнктуры. Нельзя не заметить «англоманию» Хикса, который считает опыт родной Британии наиболее универсальным, а все прочих — проявлением той или иной специфики.
Наиболее оригинально выглядит у Хикса анализ формирования рынка труда. Он видит «два способа превращения труда в предмет торговли. Во-первых, работника можно продать целиком, и тогда это — рабство, и, во-вторых, можно купить его услуги, и тогда это — наемный труд» [22, с. 159].
лагают идеи, которые «носятся в воздухе» и стали в западной науке банальными. Естественно, российским историкам, воспитанным на совсем иных традициях, поиск корней капитализма во внепроиз-водственной сфере и по сей день кажется достаточно сомнительным (или, по крайней мере, односторонним) ходом мысли.
Такое прямое сопоставление наемного труда и рабства как конкурирующих между собой источников труда [там же, с. 170] встречается в литературе довольно редко. Однако для этого есть немало разумных оснований: параллельно с развитием античного рабства наблюдалось и довольно широкое развитие наемного труда, а в новое время произошла временная регенерация рабства (в Америке эксплуатировали не только черных, но и белых рабов). По мнению Хикса, на конкуренцию рабства и наемного труда решающее влияние оказало соотношение цены раба и уровня зарплаты. Когда внешние источники рабов оскудевали (как это было при прекращении расширения границ Римской империи или при запрете работорговли в самом начале XIX в.), то обращение с рабами становилось более гуманным и их чаще заменяли наемниками. Правда, автор толком не объясняет, почему же нельзя обращать в рабство, помимо «чужаков», также и «своих», а его утверждение, будто ко времени открытия Африки в XV в. в Западной Европе «уже утвердилась система свободного труда», просто ошибочно.
В трактовке промышленной революции позиция Д. Хикса определенно страдает техницизмом: «Влияние науки, стимулирующее развитие техники, появление новых источников энергии и ее использование для придания машинам большей точности и надежности при постепенном сокращении их стоимости... — вот в чем заключается сущность промышленной революции» [22, с. 188]. Коренные изменения, происходящие в ходе промышленного переворота с работником (марксисты называли это «подчинением труда капиталу»), остаются при таком подходе за рамками книги. На промышленной революции книга, по существу, завершается, экономическую историю Х1Х—ХХ вв. Хикс рассматривать не стал.
Попробуем теперь дать общую оценку «Теории экономической истории».
В наши дни эта книга интересна, главным образом, как памятник истории экономико-исторической науки. Она показывает, что даже ученый, далекий по своим основным научным интересам от институционализма, погружаясь в экономическую историю, во многом перенимает институциональные подходы. Но при этом диктуемый «экономиксом» отбор изучаемых явлений (деньги, рынок, капитал) сильно зашоривает исследователя. Стремление к максимизации богатства рассматривается как самоочевидная цель хозяйственной деятельности и даже не становится объектом научной рефлексии (как хотя бы у М. Вебера и В. Зомбарта). Сосредоточенность автора на обмене при умалении производства определенно переходит разумные пределы.
Хикс начал свой труд со слов: «Перед вами — небольшая книжечка, посвященная очень большой проблеме» [22, с. 18]. Однако желание автора компактно рассказать «о главном» привело во многом к беглости и пропуску многих важных сюжетов. Вряд ли следует ждать при выбранном автором угле зрения хотя бы упоминания о неолитической революции, о латифундиальном хозяйстве или о цеховом строе. Но вот о генезисе центральных банков, об этике честного бизнеса, об аграрной революции и о «взлете» «а 1а Rostow» вполне можно было бы рассказать. Довольно странно, что Хикс, много сделавший для развития кейнсианства, не стал особо рассматривать ни экономического роста, ни государственного регулирования (если не считать беглых замечаний об административной революции после первой мировой войны). Уровень абстракции у Хикса оказался, пожалуй, слишком высоким, поэтому в его книге почти нет никакой исторической статистики, зато господствуют чисто логические модели высокой степени умозрительности.
Экономический вестник Ростовского государственного университета ф 2004 Том 2 № 1
Экономический вестник Ростовского государственного университета ф 2004 Том 2 № 1
Видимо, диссонанс между крупным исходным замыслом автора и не во всем удачным его исполнением привел к тому, что «Теория экономической истории» Хикса в наши дни — менее «живая» книга, чем, например, более ранняя «Великая трансформация» Поланьи. Если вспомнить, что в 1960-е уже начинали свою научную карьеру Д. Норт (автор, например, книги «Экономический рост США в 1790—1860 гг.», изданной в 1961 г.) и Р. Фогель (в 1964 г. он издал скандально известную книгу «Железные дороги и экономический рост в США», вокруг которой до сих пор продолжаются споры), то «Теория экономической истории» покажется не слишком передовой даже для своего времени.
Впрочем, многие недостатков книги Хикса отражают общие особенности той версии экономикса, к которой он был привержен. Чтобы более адекватно понимать место «Теории экономической истории» Хикса в историко-экономической науке, нужно представлять общий спектр теорий в этой области научного знания.
В современной экономической истории как науке можно выделить более полудюжины теоретических парадигм, связанных с разными школами экономикса. В конечном счете, любая версия экономической истории обязательно носит черты «опрокидывания в прошлое» современных экономических теорий. Весь вопрос в том, опрокидывают ли многострадальную историю на прокрустово ложе жестких шаблонов, «обрезая» все лишнее, или же в процессе взаимодействия экономикса с историей происходит их взаимообогащение.
К неоклассическому направлению ближе всего инициированное работами Р. Фогеля клиометрическое направление новой экономической истории — школа историко-экономического моделирования, основанная на использовании стандартных приемов экономикса. В отличие от Хикса, клиометрики редко
заглядывают в прошлое дальше эпохи Нового времени, справедливо полагая, что для более «древних» времен их методология уже мало подходит. Сами клиометрики склоняются к тому, что «экономическая история — просто прикладная эконометрия прошлого» [13, т. 2, с. 992], но на самом деле есть и другие теории экономической истории.
Большая часть парадигм экономической истории тяготеет к леворадикальным теориям. Если для клиометриков, как и для Д. Хикса, экономическая история — это история рыночных отношений, то их оппоненты с этим не согласны. Разработанный в трудах И. Валлерстайна и Ф. Броделя мир-системный подход (это направление называют также «глобальной историей») основан на первичности мирохозяйственных и геополитических отношений. Сформулированная К. Пола-ньи и поддержанная М. Салинзом концепция параллельного развития отношений реципрокности, редистрибуции и торговли рассматривает рыночную систему как довольно кратковременный эпизод в длительной истории отношений обмена. Созданная институционалиста-ми-социологами (прежде всего, Д. Беллом и О. Тоффлером) теория постиндустриального общества специализируется на истории современности, доказывая, что и в будущем чисто рыночные отношения вряд будут преобладать. Марксизм также совсем не выпал «за борт корабля современности», но постепенно сливается с институционализмом10.
10 Симптоматична в этом смысле фигура редактора книги Хикса - P.M. Нуреева. Еще в 1970-е - начале 1980-х гг. он сформулировал неортодоксальную марксистскую концепцию эволюции производительных сил от естественных к общественным и всеобщим. В конце 1980-х - начале 1990-х гг. P.M. Нуреев необычайно активно занимался приобщением российских экономистов к неоклассике (его «Курс микроэкономики» и по сей день остается одним из лучших учебников по этой тематике), а с середины 1990-х гг. он закономерно стал одним из лидеров российского институционализма.
Есть концепции, основанные на синтезе идей неоклассики и институционализма. Наиболее известная среди них — это предложенная Д. Нортом интерпретация институтов как «правил игры» и интерпретация прогресса в экономической истории как снижения трансакционных издержек. К нортовской версии новой экономической истории близка разрабатываемая Р. Ла Портой и некоторыми другими представителями Law and Economics новая компаративистская экономика, теория взаимосвязи между различиями правовых систем и различиями национальных моделей экономики. В последнее десятилетие интенсивно развивается основанное П. Дэвидом новое направление, анализирующее QWERTY-эффекты и иные проявления зависимости от предшествующего пути развития.
Являются ли эти разнообразные подходы взаимоотрицающими или взаимодополняющими? На наш взгляд, второе вернее, чем первое. Но в любом случае отечественный читатель нуждается в знакомстве с этими популярными в наши дни теориями отнюдь не в меньшей степени, чем с «Теорией экономической истории» Хикса, которую современные историки вспоминают довольно редко.
Что касается концепций постиндустриального общества и мир-системного анализа, то по этим направлениям уже есть довольно обширная библиография11. А вот по клиометрике налицо большое белое пятно: хотя Р. Фогель почти «наш человек» (его родители — эмигранты из Одессы), но на русском из его работ практически ничего не изда-вали12. Между тем предложенные им
11 Назовем лишь те книги, которые вышли за последние два года у Тоффлера и Вал-лерстайна: [4; 5; 6; 18; 19; 20]. Впрочем, перевод валлерстайновского многотомни-ка «Современная мир-система» тоже был бы совсем не лишним.
12 Единственная его публикация на рус-
ском, крошечная статья в материалах
подходы к анализу экономики американского рабства и его последствий могли бы во многом стимулировать и исследования по экономике до- и пос-лереформенной России. Увы, десятилетний юбилей присвоения Нобелевской премии нашему «почти земляку» остался ничем не отмеченным. Что же касается зависимости от предшествующего пути развития, то эта проблема также очень актуальна для понимания социально-экономических предпосылок российских революций и контрреволюций. К сожалению, тексты П. Дэвида и его последователей пока на русском языке можно почитать лишь в Сети13, но не на бумаге. Назрела, конечно, и задача создания по настоящему современного отечественного учебника экономической истории, соответствующего зарубежным стандартам методического обеспечения.
С выходом «Теорий экономической истории» российский читатель стал заметно лучше понимать тот «средний уровень» западной историко-экономической науки, над которым высятся гиганты типа Норта или Валлерстайна. Подчеркнем, что «средний» — не значит «серый»: в любом виде научной деятельности «озарения гениев» покоятся на многочисленных трудах их «средних» коллег, без которых наука не могла бы развиваться. Пожелаем нашим книгоиздателям, чтобы в будущем при выборе книг для перевода они продолжали знакомить нас не только с наиболее новаторскими трудами, но и с теми работами, которые обеспечивают «общий фон» науки. Ведь все познается в сравнении.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аграрная эволюция России и США в XIX — начале XX века: Материалы советско-американских симпозиумов [Таллинн, июнь 1987 г.]. М.: Наука, 1991.
международного конгресса по экономической истории, малодоступна даже столичным ученым [21].
13 См., например [10].
Экономический вестник Ростовского государственного университета ф 2004 Том 2 № 1
2. Блок М. Феодальное общество. М., 2003.
3. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, ХУ—ХУШ вв. Т. 2. Игры обмена. М.: Прогресс, 1988.
4. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб.: Университетская книга, 2001.
5. Валлерстайн И. Конец знакомого мира. Социология XXI века. М.: Логос, 2003.
6. Валлерстайн И. После либерализма. М.: УРСС, 2003;
7. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
8. Гловели Г.Д. История мировой экономики. М.: СГУ, 1997.
9. Гловели Г.Д. История экономики России. М.: СГУ, 1997.
10.Дэвид А.П. Понимание экономики QWERTY // http://ie.boom.ru/Polanyi/ Qwerty.htm.
11. Ковальченко И.Д. Методы исторического анализа. М., 1987, 2003.
12.Количественные методы в советской и американской историографии: Материалы советско-американских симпозиумов в г. Балтиморе, 1979 г., и г. Таллинне, 1981 г. М., 1983.
13.Крафтс Н.Ф.Р. Экономическая теория и история // Панорама экономической мысли конца XX столетия: В 2 т. СПб.: Экономическая школа, 2002.
14. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: В 2 т. СПб., 2001, 2002, 2003.
15. Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. СПб., 2002.
16. Розенберг Н., Бирдцелл Л.Е. (мл.). Как Запад стал богатым. Экономическое преобразование индустриального мира. Новосибирск: Экор, 1995.
17. Салинз М. Экономика каменного века. М., 1999.
18. Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М.: АСТ, 2003.
19. Тоффлер Э. Третья волна. М.: АСТ, 2002.
20. Тоффлер Э. Шок будущего. М.: АСТ, 2003
21. Фогель Р., Энгерман С. Хозяйственная эффективность рабства: сравнение Северного и Южного сельского хозяйства в США в 1860 г. 5-й международный конгресс по экономической истории. Л., 1970.
22. Хикс Д. Теория экономической истории / Общ. ред. и вступ. ст. Р.М. Нуреева. М.: НП «Журнал Вопросы экономики», 2003.
23. Atack J., Passel P. A New Economic View of American History: form Colonial Time to 1940. 2nd ed. N.Y.: W.W. Norton&Co, 1994.
24. The Economic History of Britain since 1700 / Ed. by R. Floud, D. McCloskey. V. 1—3. Cambridge: Cambridge University Press, 1994.
