CC BY
214
ИЗВЕСТИЯ
ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 27 2012
IZVESTIA
PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES
№ 27 2012
УДК 930.1 (09)
ЭДУАРД МЕЙЕР О ПРОБЛЕМЕ «ФЕОДАЛЬНОГО» И «КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО»
УКЛАДОВ В ИСТОРИИ ДРЕВНЕГО МИРА
© А. А. ЕФИМОВ
Пензенский государственный педагогический университет им. В.Г. Белинского, кафедра всеобщей истории, историографии и археологии e-mail: [email protected]
Ефимов А. А. - Эдуард Мейер о проблеме «феодального» и «капиталистического» укладов в истории Древнего мира // Известия ПГПУ им. В.Г. Белинского. 2012. № 27. С. 617-622. - В статье анализируется проблема динамики исторического развития в трудах германского историка Э. Мейера. Учёный, выступая против позитивистской и марксистской трактовки общественного прогресса, разработал, опираясь на материалы древней истории, теорию циклического развития. В основе концепции исторического круговорота Мейера лежало утверждение о качественном сходстве содержания общественной жизни Древнего мира, с одной стороны, феодальных порядков Средневековья и капитализма Нового времени - с другой. Автор в ходе исследования модели исторического цикла
Э. Мейера приходит к выводу о существенной модернизации германским учёным сущности событий и явлений древней истории, а также об определяющем влиянии неокантианской философии истории, с её упором на особенное, единичное и случайное, на методологию германского исследователя.
Ключевые слова: Э. Мейер, история Древнего мира, динамика развития, исторический цикл, феодальный и капиталистический уклады в древности, модернизация истории.
Ephimov A. A. - Eduard Meyer about the problem of «feudal» and «capitalist» set-ups in ancient history // Izv. Penz. gos. pedagog. univ. im.i V.G. Belinskogo. 2012. № 27. Р. 617-622. - A problem of historical development dynamics in the works of a German historian E. Meyer is analyzed in the article. The scholar opposed to the positivistic and Marxist theory of social progress and basing on ancient history material created a theory of cyclic development. The statement about qualitative similarity of social life substance in ancient world on the one hand and feudal order in the Middle Ages and capitalism of Modern history on the other hand forms the basis for Meyers’ historical circle conception. Investigating Meyers’ historical circle pattern the author comes to the conclusion about substantial modernization of ancient history events and phenomena essence and about constitutive influence of neokantian philosophy of history along with its emphasis on specific, single and accidental aspects on the methodology of the German researcher.
Keywords: E. Meyer, ancient history, dynamics of development, historical circle, feudal and capitalist setups in ancient times, modernization of history.
Германский историк Эдуард Мейер (18551925 гг.) был в своё время широко известен в Германии и в мире, как крупный специалист по истории Древнего мира. Признанием его заслуг в научной сфере можно считать тот факт, что в 1902 году руководство Берлинского университета пригласило Мейера занять престижный пост заведующего кафедрой Древней истории, а в 1919 году учёный был назначен ректором этого весьма солидного учебного заведения. Почёт и уважение принёс Мейеру его фундаментальный многотомный труд «История древности» [2].
В этом капитальном исследовании Мейер представил на суд научной общественности свою концепцию динамики исторического развития. Но трактовка учёным некоторых исторических событий и явлений древней эпохи показалась некоторым критикам не до-
статочно убедительной. Тогда Мейеру пришлось опубликовать несколько работ по теории и методологии исторического исследования, вообще, и отдельным ключевым аспектам Древней истории, в частности. Эти издания также вызвали широкий интерес читающей публики и поэтому были переведены на многие языки, в том числе на русский [7, 8, 9].
Данные сочинения были призваны обосновать те положения «Истории древности», которые шли вразрез с установками позитивистского и марксистского взгляда на динамику исторического движения. Возражения Мейера своим оппонентам без сомнения содержали значительное рациональное зерно и вскрывали существенные изъяны в философии истории, основанной на постулатах идеологии Просвещения и позитивистской теории эволюции.
Так, Мейер изначально отвергал наличие в историческом развитии каких-либо жёстких закономерностей. Для этого профессора Берлинского университета история не являлась систематической наукой. Её главную задачу учёный усматривал «в исследовании и живом описании событий, некогда имевших место. Поэтому, какие бы специальные цели не ставил себе тот или другой историк, история никогда не будет в состоянии отрешиться от бесконечного разнообразия единичных фактов» [8. С. 4]. Таким образом, германский исследователь справедливо считал исторический факт основой любого исследования. но при этом Мейер отрицал саму возможность наличия у исторического процесса какого-либо чёткого вектора, полагая, что история - это всего лишь «хаос фактов» [8. С. 4].
но в таком случае возникал резонный вопрос, какими методологическими принципами руководствовался сам Мейер, отбирая те или иные исторические факты и выстраивая их в логические цепочки в своей «Истории древности». И здесь Мейер немного приоткрывал дверь в свою исследовательскую лабораторию. Германский учёный указывал, что «история никогда не занимается человеком, государством, народом вообще, но всегда имеет в виду тот или другой определённый народ. Причём интересуется не общими законами, под влиянием которых этот народ будто бы находится, но теми особенными условиями, в которые этот народ поставлен» [8. С. 33]. Иными словами, случайное и единичное - вот что составляло, по глубокому убеждению Мейера, живую ткань исторического процесса, а, соответственно, индивидуализация и обособление конкретных исторических событий и явлений - основной метод исторического познания.
Впрочем, здесь учёный впадал в некоторое противоречие, поскольку выведение принципа познания исторического развития из отрицания самой вероятности наличия в нём сходных и повторяющихся факторов, уже есть признание каких-то иных общих черт в исторической жизни. но Мейер категорически утверждал: «В течение моих многолетних исторических исследований мне не удалось открыть ни одного исторического закона. Да и в трудах других историков мне до сих пор не попадались такие законы. Поэтому я могу смело сказать, что исторические законы существуют только в виде идеи, в качестве постулатов. Точно так же в области массовых явлений, например, в экономической истории, нет никаких законов, а есть лишь, выведенные путём аналогии, эмпирические обобщения» [8. С. 36].
Оппоненты Мейера обвиняли его также в известной модернизации Древней истории. Действительно, было довольно необычно принять такую теоретическую установку, будто «седьмое и шестое столетия в греческой истории соответствуют в развитии нового времени четырнадцатому и пятнадцатому векам после Рождества Христова, пятое - шестнадцатому» [9. С. 42]. Тем не менее, германский исследователь упорно стремился сломать утвердившийся в науке об обществе стереотип линейного «прогрессивного» развития: «Вопреки обычным представлениям, очень
распространённым и в научных кругах, культуру этого времени следует представлять себе вполне современной во всех отношениях. Только для сравнения надо брать не девятнадцатое столетие, а семнадцатое и восемнадцатое...» [9. С. 70].
неслучайно и то, что в своих воззрениях на динамику исторического процесса Мейер вступил в конфликт с марксистской концепцией динамики общественного развития. Учёный, знаток истории античного мира, считал возможным характеризовать общественные порядки ревности «капиталистическими» в своей основе. В частности, Мейер наносил удар по основе основ марксисткой теории развития истории: «Термины «капитал» и «капитализм» многократно объявлялись национальными экономистами, прежде всего Карлом Марксом, недопустимыми для объяснения отношений античности. В действительности, Афины в пятом и четвёртом веках стоят точно также под знаком капитализма, как Англия с восемнадцатого и Германия с девятнадцатого столетия. Господство рабства выросло из того же корня, что и свободный труд Нового времени» [5. С. 516-517].
Исходя из этих посылок, Мейер считал ошибочным мнение «будто историческое развитие народов, живших вокруг Средиземного моря, шло непрерывно по восходящей линии. Это мнение, вызванное, прежде всего, телеологической потребностью, наиболее усердно распространялось популярной философией, которая, как известно, охотно занимается теорией прогресса и, не заботясь о фактах, составляет только красивые схемы. В основе этого мнения лежит обычное деление истории на Древнюю, Среднюю и Новую. Из того, что в средние века господствовал совершенно примитивный строй, заключают, что строй древней жизни неизбежно был ещё более первобытен. В противоположность этому взгляду необходимо самым энергичным образом указать на то, что история развития народов, живущих у Средиземного моря, представляет два параллельных периода. С падением Древнего мира развитие начинается снова, и что оно снова возвращается к тем первым ступеням, которые уже давно были пройдены. Древний мир погиб не вследствие какого-нибудь разрушительного внешнего переворота, а вследствие внутреннего разложения совершенно выработанной и по своему существу вполне современной культуры, умершей естественной смертью» [9. С. 10].
По сути, в приведённой цитате в сжатом виде изложена точка зрения германского историка на проблему динамики исторического развития. Мейер однозначно отрицал традиционное деление истории на три качественно отличных друг от друга периода, то есть Древность, Средние века и Новое время. При этом он предлагал свой вариант периодизации, который заключался в выделении истории Средневековья и Нового времени в самостоятельный период, слабо связанный с предшествующей исторической эпохой.
Другими словами, Мейер не признавал качественной разницы в содержании общественной жизни на разных этапах развития истории человечества: «Для
каждого, кто только желает видеть, вполне очевидно, что в историческом движении мы имеем дело не с единым, последовательным процессом развития, а с двумя параллельными процессами. Переход от Древности к Средним векам не только в культурном, литературном, художественном и политическом, но и в социальном отношении представляет возврат к тому состоянию, которое уже давно было пережито древностью, и из которого развилась античная культура. Первый период Древности - «эпоха Гомера» и параллельные ей эпохи в других государства, - соответствуют первому периоду христианско-германского мира. Период же расцвета Древнего мира соответствует Новому времени, являясь, подобно последнему, во всех отношениях новым периодом. Но в таком случае сам собою напрашивается следующий вывод: если крепостные отношения аристократической эпохи древности, «гомеровского» периода, соответствуют хозяйственным отношениям христианского средневековья, то рабство последующего периода стоит на одной линии со свободным трудом Нового времени и выросло из тех же обстоятельств, что и последний» [7. С. 26]. Учёный считал, что фактических оснований для такого вывода достаточно, нужно лишь отказаться от рассмотрения Древней истории сквозь призму позитивистской и марксистской схем.
В другой работе Мейер выделил в «эпохе Гомера» в истории Древней Греции следующие признаки «средневековья»: «Мы встречаем здесь совершенно те же отношения, что и в христианской средневековой Германии: резкое разграничение наследственно обособившихся сословий, господство земледельческой военной знати, всё возрастающую зависимость крестьянства, начиная от самых мягких форм подчинения и кончая полнейшим закрепощением. Далее, ремесло, хотя и свободное, но мало развитое и пользующееся невысоким общественным положением. Таким образом, получается совсем не та картина, какая требуется схемой. Средневековый строй и крепостная зависимость не только являются следствием тех условий, которые имели место в период Древности с его рабовладельческим хозяйством, но и предшествуют ему. они, так сказать, охватывают его с обеих сторон» [7. С. 23].
Надо отдать должное Мейеру за то, что для доказательства своей исторической концепции он обратился к анализу, прежде всего, социально-экономических отношений Древности, усматривая в них необходимое условие подвижек в политической и идеологической сферах жизни античного общества.
Например, социально-экономическим фундаментом «феодализма» в Древности историк считал появление института собственности на землю: «Наследственность на земельные участки создала социальное неравенство, которое способствовало образованию сословного государства во главе с могущественным дворянством. В результате обезземеливания крестьяне попали в зависимость от дворянства и, в конце концов, превратились в крепостных» [9. С. 66-67].
В одной из своих теоретических работ Мейер писал: «Считается неопровержимым фактом, что ан-
тичное общество основывалось на неравенстве людей и на рабском труде, что в античном мире, совершенно или почти совершенно не было свободных рабочих, что свободный труд считался недостойным и унизительным для гражданина, и что последний жил чужим трудом, посвящая своё время исключительно политической жизни или праздным развлечениям. Именно в этой области представляется, по-видимому, особенно очевидным непрерывное поступательное развитие трёх исторических эпох: эпохи рабства - в Древности, крепостной зависимости - в Средние века и свободного рабочего договора - в Новое время. Причём в этом разделении под крепостной зависимостью понимаются все те различные виды зависимости отношений трудящегося, преимущественно земледельческого населения, характерным признаком которых служит то, что как бы крепостной не был лично и хозяйственно связан с поместьем, земельным участком или даже самим господином, он всегда считался членом народа,
а, следовательно, личность, а не вещью. Поэтому, неоднократно высказывался взгляд, что крепостная зависимость составляет столь крупный шаг вперёд по сравнению с рабством, что этим более чем возмещался ущерб в духовных и материальных благах, причинённый падением древнего мира. И что, благодаря этому, Средние века, несмотря на всё своё варварство, стоят в истории человечества выше Древности» [7. С. 11].
Но в том-то и дело, что, с точки зрения Мейера, уровень развития производительных сил общества не имел стабильного поступательного или «прогрессивного» вектора в своём развитии. Напротив, уровень хозяйственной деятельности в истории античности, тесно связанный со всеми другими факторами общественной жизни Древности, постоянно колебался и мог существенно снижаться от так называемого «капитализма» к «средневековью» и наоборот.
кроме того, германский исследователь однозначно подчёркивал, что технический прогресс нельзя брать в качестве показателя уровня развития того или иного общества [9. С. 165].
В этой связи не случаен его взгляд на древнее предприятие, основанное на труде рабов-ремесленников и промышленного заведения в период Нового времени: «Мне, здесь, вероятно, возразят, что едва ли к древнему промышленному производству, носившему ремесленный характер, можно применить название фабрики. Не стану спорить о словах, но мне кажется, что в данном случае, как это часто бывает при исследовании экономических вопросов, современные условия до такой степени выдвигаются на первый план, что совершенно лишают исследователя правильного масштаба. конечно, древность не знала крупных машин, и современные гигантские фабрики были ей совершенно чужды. Но всё же такое предприятие, как известная оружейная фабрика Демосфена, на которой работало 33 раба, обученных оружейному искусству, и с современной точки зрения может быть названа не иначе, как фабрикой» [7. С. 39].
В этом плане характерен также анализ Мейером сущности института рабства в древности. Гер-
манский историк отказывался считать труд наёмных работников эпохи капитализма более производительным и рентабельным, нежели труд рабов античной эпохи. Он считал, что рабовладельцы древности были по существу такими же «предпринимателями-капиталистами», как бизнесмены Нового времени, но имели перед последними такое преимущество, как возможность эксплуатировать более дешёвую рабочую силу: «капитал нуждается в дешёвых и мобильных рабочих силах, освободившихся от примитивных условий средневекового патриархального строя, в рабочих силах, которые он мог бы эксплуатировать как можно полнее. Правовая форма, в которой они представляются в его распоряжение, имеет в экономическом отношении лишь второстепенное значение. Если они предлагаются ему одновременно как в форме рабства, так и в форме свободного рабочего договора, то при равенстве прочих условий, он предпочтёт первую форму» [7. С. 44-45].
После такого смелого утверждения Мейер вполне логично поставил вопрос о том, почему же такой выгодный, по его словам, труд рабов не использовался на капиталистических предприятиях Нового времени: «Вопрос, следовательно, состоит не в том, каким образом возникло древнее рабство, а в том, почему аналогичный процесс в течение Нового времени не привёл к господству рабства. Ответ может быть только один, а именно, что и в данном случае действует тот же основной фактор, в котором, при всей аналогии, заключается коренное различие между христианско-германским процессом исторического развития и античным. Античный процесс развития идёт от изолированности отдельных народов и от мелких государств к их объединению, завершившись одного крупного государственного целого. Христианское же Средневековье возникло на почве единства и, несмотря на все разлагающие элементы, сохранило унаследованную от Древности идею единства человеческого рода, по крайней мере, в применении к христианскому миру, и затем уже в пределах этого мира создало новые народности. Несмотря на международную вражду и жестокие приёмы ведения войны, было бы совершенно невозможно как в политическом, так и в культурном отношении, чтобы какой-либо из европейских народов стал смотреть на своих христианских соседей, как на неистощимый источник рабского труда, подобно тому, как и в греческом мире, несмотря на многочисленные отклонения, всегда преобладал тот этический принцип, по которому побеждённый грек не мог быть обращён в рабство. Добывать же рабов большими массами из нехристианских стран, то есть из Африки, было физически невозможно, несмотря на сделанные в этом направлении попытки» [7. С. 45].
Тем самым, Мейер пытался стереть одну из тех качественных граней, которые чётко отделяли рабовладельческую Древность от капиталистического Нового времени: «Свободный труд не только не является преемником рабства, отделённым от него длинным рядом промежуточных ступеней, но, наоборот, он появляется в тот же самый момент, когда
и рабство приобретает значение важного экономического фактора. Оба они одинаково стары, оба являются лишь двумя различными и соперничающими между собой формами, путём которых стремится найти удовлетворение одна и та же экономическая потребность, в которых находит своё выражение один и тот же фазис экономического развития» [7. С. 44]. Действительно, в случае признания такого порядка вещей, терялась существенная доля смысла в позитивистской и марксистской теориях исторической эволюции.
Неслучайно, Мейер был уверен в том, что в Древней Греции в пятом веке до нашей эры уже установился «капиталистический» в своей основе общественный строй. Учёный писал: «Я без колебаний употребляю выражение «капитал», несмотря на неоднократно поднимавшийся против этого протест. Решающим моментом в данном случае является стремление представителей денежной силы извлекать прибыль путём покупки и эксплуатации чужой рабочей силы» [7. С. 41].
Переход Древнего мира от «средневековья» к «капитализму» Мейер относил к VII-VI вв. до нашей эры: «Из коренного изменения социальных и экономических условий возник кризис седьмого и шестого веков, то революционное движение, которое привело к уничтожению владычества феодальной аристократии» [9. С. 36].
Этот переворот германский историк опять-таки выводил из кардинальных перемен в социальноэкономических отношениях древнегреческого общества. В частности, Мейер писал: «Переворот в отношениях древнего Средневековья, вызванный вторжением торговли, промышленности и денежного обращения, произошёл в Греции во время революции эпохи тиранов, в седьмом и шестом столетиях. Он привёл везде, где только старый порядок не был сохранён с помощью искусственных мер, как, например, в Спарте, на Крите, в Фессалии, к эмансипации сельского населения, к устранению всяких привилегий и к полному уничтожению средневековья. Этим открывается свободный путь для новых элементов, и они приобретают всё большее влияние на социальную жизнь» [7. С. 32].
Под «новыми элементами» в социальной жизни Древности Мейер понимал «капиталистических» предпринимателей и свободных наёмных работников: «Благодаря развитию торговли и промышленности между благородными и крестьянами появляется новое сословие городских промышленников, торговцев, купцов, матросов и вообще тех свободных работников, которые были заняты в новых отраслях производства. В союзе с крестьянами они свергли владычество феодальной знати и поставили на её место буржуазию» [9. С. 36].
Из подвижек в области социальноэкономических отношений эпохи античности Мейер выводил те существенные изменения, которые действительно имели место в политической и идеологической сферах древнегреческого общества. Речь шла о
борьбе за власть в полисах Древней Греции, динамику и содержание которой германский учёный считал вполне аналогичной процессам, происходившим в западноевропейских странах в XVIII-XIX вв. Так, Мейер отмечал: «Новые классы, торговый и промышленный, неустанно пролагая себе путь вперёд, стараются захватить в свои руки политическую власть, опираясь на могущественное влияние своего богатства, подчиняющего им, если не юридически, то фактически, значительную часть населения. С их возвышением исчезает прежний антагонизм между знатью и крестьянством, они соединяются в одну партию представителей сельских интересов, или аграриев, пытающуюся вырвать государство из-под влияния диаметрально противоположных интересов партии капиталистов. Такая борьба охватывает Афины в пятом веке и достигает наиболее резких проявлений в эпоху Пелопонесской войны» [9. С. 39].
Но Мейер усматривал в обществе Древней Греции и более глубокий раскол, порождённый «капитализмом». Учёный полагал, что у древнегреческих «капиталистов» и «аграриев» появился новый противник - «пролетариат»: «За этими руководящими классами следует непрерывно растущий пролетариат - люди, не имеющие никакой собственности, кроме своей рабочей силы, которую они вынуждены продавать. Но они обладают личною свободой и пользуются такими же гражданскими правами, как и богачи, то есть землевладельцы, торговцы и фабриканты. В количественном отношении они составляют добрую половину, если не большинство граждан. Они, в свою очередь, стремятся с достижению собственности и благосостояния и научились сознавать свою силу. Благодаря этому они образуют революционный класс, всегда готовый свергнуть господствующую партию, всегда жаждущий изгнания или избиения богатых, конфискаций имуществ и раздела земель. В греческих государствах этот антагонизм неоднократно разрешался кровавыми революциями» [7. С. 33].
В «Истории древности» Мейер буквально отождествлял «революции» в древнегреческих полисах и Великую Французскую революцию: «Демос, как во времена Французской революции сформулировал свои социальные и политические цели. Только вражда к аристократии объединяла различные сословия» [4. С. 510-511].
Эта вражда, как считал германский историк, вышла на авансцену политической жизни Древней Греции, когда «капиталисты» в союзе с «пролетариатом-демосом» низвергли политические институты «феодальной» аристократии: «Аграрная аристократия
потерпела поражение. Но победившие капиталисты более не могли быть спокойны за свою жизнь. Вместо того, чтобы теперь наслаждаться властью, им пришлось поделиться ей с пролетариатом. Капиталисты сами его вырастили и дали ему политические права, чтобы с его помощью низвергнуть аристократов-аграриев. Теперь они узнали, что сами узаконили в пролетариате своего господина, ярмо которого они уже не могли сбросить» [6. С. 283-284].
Мейер явно не симпатизировал «пролетариям» древности, считая их деструктивной силой, способной лишь на разрушительные действия: «Как во все времена, в Греции победа капитализма и пролетаризация масс шли рука об руку. Изгнанники, наёмники и бандиты образовали вместе с пролетариатом огромную армию переворота, которая была в распоряжении любого авантюриста. Им нечего было терять, только революция могла принести им освобождение. Всё яснее вырастала из политической борьбы ожесточенная, беспощадная классовая борьба» [6. С. 280].
Классовая борьба была для германского историка неизлечимой смертельной болезнью «капитализма». Однако Мейер считал, что есть средство, способное существенно замедлить летальный исход. Этим средством исследователю представлялся институт сильной единоличной власти - «буржуазной абсолютной монархии» - безраздельную власть «Президента» или «Первого» [4. С. 316]. Главное преимущество такой формы организации власти в раздираемой противоречиями обществе Мейер видел в том, что «президентская стоит над партиями и покоится на самой себе, она в состоянии представлять интересы всего общества и мирить противоречия» [4. С. 564].
Однако, по большому счёту, Мейер смотрел на судьбы «капиталистической» цивилизации пессимистично. Впрочем, он отождествлял конец этого общественного устройства с новым торжеством феодальных отношений: «Приблизительно со второго столетия рабство начинает падать, пока, наконец, не без борьбы и после медленного угасания, потеряв всякое значение в качестве экономического института. Проследить этот процесс не представляется возможным. Но, в результате оказывается, что рабство не только не уступает место свободному труду, но что одновременно с рабством погибает и его соперник, свободный труд. Новый экономический строй, в том виде, в котором он окончательно сложился, начиная с IV века, уже вовсе не знает свободного труда. Известен лишь принудительный труд на почве наследственного сословного строя, как, например, труд колонов в земледелии и труд цеховых в ремесленной промышленности. Таким образом, античная эволюция завершила свой круговорот. Процесс развития возвращается к той же точке, из которой он вышел: средневековый порядок вторично становится господствующим» [7. С. 44].
Вывод Мейера по поводу проблемы динамики исторического развития однозначен: «Цикл - главная форма исторической жизни» [3. С. 83].
Таким образом, рассмотрев в общих чертах взгляды Э. Мейера на содержание исторического процесса в эпоху Древности, можно с уверенностью сказать, что германский учёный явно придерживался неокантианских взглядов на эволюцию общества. В частности, философским базисом его исторической концепции стала баденская школа немецкого неокантианства в лице, прежде всего, В. Виндельбанда и
Г. Риккерта, с их идейной установкой на изучение в истории случайного и единичного [1. С. 11]. Не меньшую роль в становлении теории цикла сыграла существенная модернизация Мейером содержания исторических процессов Древности.
В результате Мейер получил внешне стройную модель исторического круговорота в Древнем мире. Исследователь полагал, что древнее общество прошло в своём развитии стадии «феодализма» и «капитализма». При этом Мейер провёл определённые параллели между Древностью, с одной стороны, эпохами Средневековья и Нового времени - с другой, подчеркнув качественную тождественность их общественных систем. Другими словами, Мейер в известной степени отказался рассматривать древнюю цивилизацию как особую ступень развития человеческого общества, предшествующую более высоким уровням развития цивилизации на базе феодальных и капиталистических отношений, а считал Древность лишь несколько иным типом господства феодальных и капиталистических порядков.
список ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бухараева М. А. Эдуард Мейер и его историческая концепция. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Казань: КГУ, 1978. 22 с.
2. Meyer E. Geschichte des Altertums. In 8 Bd. Essen: Phaidon, 1984. Bd. 1. 587 S., Bd. 2. 733 S., Bd. 3. 620 S., Bd. 4. 460 S., Bd. 5. 787 S., Bd. 6. 651 S., Bd. 7. 624 S., Bd. 8. 599 S.
3. Meyer E. Geschichte des Altertums. In 8 Bd. Essen: Phaidon, 1984. Bd. 1. 587 S.
4. Meyer E. Geschichte des Altertums. In 8 Bd. Essen: Phaidon, 1984. Bd. 5. 787 S.
5. Meyer E. Geschichte des Altertums. In 8 Bd. Essen: Phaidon, 1984. Bd. 6. 651 S.
6. Meyer E. Geschichte des Altertums. In 8 Bd. Essen: Phaidon, 1984. Bd. 8. 599 S.
7. Мейер Э. Рабство в древности. Петроград: Прибой, 1923. 47 с.
8. Мейер Э. Теоретические и методологические вопросы истории. Философско-исторические исследования. Петроград: Прибой, 1923. 66 с.
9. Мейер Э. Экономическое развитие древнего мира. Петроград: Прибой, 1923. 108 с.
