Григорий ХОДАСЕВИЧ
Эдуард Багрицкий:
ПРЕДЧУВСТВИЕ КАШЛЯ
Эдуард Багрицкий. Одесса. 1928 г.
Герой нашего повествования прожил короткую и очень тяжелую жизнь. Нелегкая участь выпала и его стихам - уже после смерти автора. Слава, буквально обрушившаяся на него в конце 20-х годов, не помогла вернуть здоровье. Романтик, буйными красками рисовавший пейзажи родного Причерноморья, и реалист, воспевший труд человека и его соперничество с природой, многие годы был прикован к постели и оторван от природы и труда. Он пытался возместить ущерб тем, что приносил природу в свой дом: сначала в виде певчих птиц, позже в образе рыб, не мешавших работе. Он часами беседовал с будущими героями его стихов, своим трудом включенными в жизнь природы, -рыбоводами, ветеринарами, птицеловами, моряками, механиками. И никогда он не жаловался на свою беду, даже родным и друзьям. Только стихам мог доверить поэт те боль и отчаяние, которые охватывали его при очередном приступе астмы. Пришла пора стряхнуть со стихов Эдуарда Багрицкого идеологическую и хрестоматийную пыль и открыть томик этого великолепного поэта.
Эдуард Багрицкий (литературный псевдоним Эдуарда Георгиевича Дзюбина) родился в 1895 году в Одессе в религиозной мещанской семье. Эдя был крайне болезненным ребенком, склонным к простудам, а с девятилетнего возраста и до самой смерти страдал жестокой бронхиальной астмой. Тридцать лет из отпущенных ему тридцати восьми он прожил в Одессе, и море было его любовью и тоской: поэт, воспевший в ранних своих стихах жизнь черноморских контрабандистов и романтику моря, а позже труд рыбоводов, рыбаков и моряков, так и не научился плавать.
Багрицкий, признанный главным советским романтиком, сильней стихов любил только битвы: недаром над его кроватью всегда висела сабля (которой он не умел пользоваться), а в шкафу пылился мундир военспеца. По воспоминаниям Юрия Олеши, «...поэт, который не мог несколько минут обойтись без вдыхания астматола, с восторгом воспринимал вид этой сабли». Он ждал «своей» войны и сильно переживал, что не смог активней поучаствовать в гражданской:
Справа наган, Да слева шашка, Цейсс посередке, Сверху - фуражка... А в походной сумке -Спички и табак, Тихонов, Сельвинский, Пастернак...
«Разговор с комсомольцем Н. Дементьевым»
Его отличал безошибочный вкус к настоящим стихам и умение привить любовь к поэзии окружавшим его людям. Багрицкому удалось, не зная языка, создать прекрасные переводы стихов Роберта Бернса и Вальтера Скотта, намного превосходящие те переводы, которыми он пользовался при написании своих шедевров.
К середине 20-х годов Багрицкий, упорно не расстававшийся с Одессой, мог зарабатывать на жизнь только «газетной лирикой» и был постоянным сотрудником газет «Моряк», «Шквал», «Станок» и др. Благодаря этому он мог писать стихи с потрясающей скоростью: так, «на пари» он неоднократно писал сонеты на заданную ему тему за пять минут. Правда, поэт сурово относился к газетным стихам, а также к своим импровизациям и никогда не включал их в сборники стихов.
Вот что вспоминал Павел Антокольский о работе Багрицкого над одним из последних произведений - поэмой «Последняя ночь»: «В квадратной комнате на шестом этаже московского дома, среди аквариумов с диковинны-
22 2001 /3 ПСТМП и АЛЛЕРГИЯ
ми красноперыми и золотыми заморскими рыбками, на тахте, скрестив под собой ноги, сидел этот грузный, взъерошенный, давно не бритый человек и тяжело дышал. В его широкой грудной клетке хрипела и клокотала неизлечимая болезнь. А вокруг, на тахте и на полу, валялись исписанные и перечерканные листки, черновые варианты «Последней ночи». Их было множество. На них могло бы уместиться по меньшей мере десять таких поэм, как «Последняя ночь». Можно подумать, что расточительство автора свидетельствует о его колебаниях -не знает, чего хочет, ищет вслепую. Нет! Он великолепно знал, чего хотел. Он выбирал: из хорошего - лучшее, из лучшего - крайне необходимое. Но не спешил выбрать, руководствуясь какой-то инстинктивной хитростью».
После вынужденного переезда в Москву свою тягу к морю он восполнял тем, что завел множество разнообразных рыб, а также (один из немногих в отечественной поэзии)дал их образы в стихах:
Зеленый огонь на щеке, Обвисли косые усы, Зрачок в золотом ободке Вращается как на оси.
«Cyprinus, Carpio»
Широкую известность приобрел случай, когда Багрицкий отказался приехать на заседание редакционного совета, сославшись на то, что у него рожает girardinus decemmaculatus.
Он радовался поездкам на родину как ребенок. Больным бронхам не хватало черноморской соли. В Москве он задыхался все сильнее, но не жаловался. Наоборот, поэт подтрунивал над своей болезнью, и даже близкие друзья считали его прикованность к постели одной из многих причуд. Чем хуже ему было, тем чаще он шутил над собой. И лишь в стихах прорывались отзвуки невыносимой боли:
Черт его знает, зачем меня В эту обитель нужда загнала!.. Здесь от подушек не продохнуть, Легкие так и трещат от боли... Крикнуть товарищей? Иль заснуть? Иль возвратиться к герою, что ли?!
«Человек предместья»
Вот как, согласно Константину Паустовскому, поэт преодолевал приступ астмы: «Багрицкий сидел, поджав по-турецки ноги, на старом и плоском, как лепешка, тюфяке. У него начинался приступ астмы. Он задыхался и курил астматол. От этого зеленоватого порошка пахло горелым сеном.
Багрицкий дышал с таким напряжением, будто всасывал воздух через соломинку. Воздух свистел, гремел и клокотал в его больных бронхах.
Во время астмы Багрицкому нельзя было разговаривать. Но ему хотелось читать Блока, несмотря на стиснутое болезнью горло. И мы не отговаривали его.
Багрицкий долго успокаивал самого себя и бормотал: «Сейчас пройдет. Сейчас! Только не разговаривайте со мной». Потом он все же начал читать, и случилось нечто вроде желанного чуда: от ритма стихов одышка у Багриц-
кого начала постепенно утихать, и сквозь нее все яснее и крепче проступал его мужественный и романтический голос».
Перу Багрицкого принадлежит одно из самых страшных стихотворений в русской поэзии. Оно называется «ТВС» и посвящено начинающемуся приступу астмы. Поэт описал, как изменился вкус слюны, что произошло с дыханием, насколько преобразился окружающий мир. И напоследок ему удалось рассказать, что делает болезнь с мыслями и чувствами человека.
...Но глухо, от сердца, из глубины, Предчувствие кашля идет ко мне. И сызнова мир колюч и наг: Камни - углы, и дома - углы; Трава до оскомины зелена, Дороги до скрежета белы.
(Значит: в гортани просохла слизь, Воздух, прожарясь, стекает вниз, А снизу, цепляясь по веткам лоз, Плесенью лезет туберкулез.)
Под окнами тот же скопческий вид, Тот же кошачий и детский мир, Который удушьем ползет в крови, Который до отвращенья мил, Чадом которого ноздри, рот, Бронхи и легкие - все полно.
Тягостно коченеет рука, Жилка колотится о висок. (Значит: упорней бронхи сосут Воздух по капле в каждый сосуд; Значит: на ткани полезла ржа; Значит: озноб, духота, жар.)
В 1934 году в последний путь поэта провожал эскадрон кавалеристов, а позже его вдова, отбыв более 10 лет в лагере, не могла без помощи друзей получить справку о смерти мужа - по документам он все еще был жив.
Эдуард Багрицкий. Кунцево. 1930 г.
ПСТМП и АЛЛЕРГИЯ 2001 /3 23