CC BY
121
А. С. Козырева ЭДМУНД ГУССЕРЛЬ:
«ПСИХОЛОГИЯ КАК ПОЛЕ РЕШЕНИЙ»*
Психология имеет долгое прошлое и очень краткую историю.
Г. Эббингауз
История психологии есть, собственно говоря, лишь история кризисов.
Э. Гуссерль
Эдмунд Гуссерль увидел причину кризиса европейского человечества в том способе мышления, который привел к предметному и методологическому дуализму наук о природе и наук о духе и который стремился построить новую психологическую науку на основании представления о психофизическом единстве. Универсальная наука о духе как основной запрос XIX в. столкнулась с методологической коллизией: стать ли ей своего рода параллелью естествознания или самостоятельным исследованием, независимым тем не менее от метафизических предпосылок XVIII в. Между метафизикой и естествознанием, наследием эпохи Просвещения, на сцене истории науки возникло совершенно новое проблемное поле, которое требовало своего осмысления. Изменения, произошедшие в жизни европейского человечества в XIX в., привели к появлению новой теоретико-познавательной проблемы, в центре которой оказалось понятие опыта, что свидетельствовало о необходимости новых оснований, отличных от оснований, предоставляемых математическим естествознанием и критикой познания в кантианском стиле. В целом можно предположить, что появление данной проблематики и нового исследовательского горизонта в науке XIX в. (и в самом изменении понятия науки) и составляет смысл той коллизии, которая сложилась вокруг наук о духе и в особенности психологии, впервые представляемой в виде самостоятельного научного проекта.
Проблема психологической науки была одной из тех тем, которые не теряли свою значимость для основателя феноменологии на протяжении всего его творческого пути. Начиная от психологического обоснования арифметики и периода борьбы против психологизма вплоть до «Кризиса европейских наук и трансцендентальной феноменологии» Гуссерль ставит психологию в центр рассуждений о современной ему науке и отводит ей место самостоятельной части феноменологии наряду с трансцендентальной феноменологией и в преддверии ее. Различие между феноменологией и психологией, таким образом, можно рассматривать не столь однозначно, как это может показаться на первый взгляд (т. е. как различие между такими областями знания, какими являются философия и психология сегодня). С одной стороны, это различие внутреннее для самой феноменологии, т. е. различие двух частей (феноменологической психологии и трансцендентальной феноменологии) внутри одного целого, каковым является фено-
* Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект № 10-03-00800а.
© А. С. Козырева, 2010
менология Э. Гуссерля. С другой стороны, это различие (достаточно часто встречающееся в феноменологических текстах, чему дает непосредственный повод сам основатель феноменологии) между феноменологией в целом как новым направлением в области философии и психологией в значении «традиционной психологии», т. е. психологии, обремененной наследственностью так называемого психологизма и натурализма. Сама же сфера психологического исследования остается предметом содержательного и методического интереса Гуссерля, хотя, на мой взгляд, при ответе на вопрос, к какой сфере феноменологического исследования (психологического или трансцендентального) принадлежат его работы по исследованию феноменов сознания, возникают определенные сложности.
Гуссерль с присущим ему глубоким философским видением проблем усмотрел суть происходящих в психологии процессов в загадке субъективности. В своем позднем сочинении он именно в судьбе психологии видит причины кризиса науки: «... спорность, которой психология больна не только в наши дни, но уже на протяжении нескольких столетий, — свойственное ей состояние “кризиса” — имеет центральное значение для появления загадочных, неразрешимых неясностей в современных, даже математических, науках, а вместе с тем и для возникновения особых мировых загадок, которых не знали более ранние времена. Все они приводят как раз к загадке субъективности и поэтому неразрывно связаны с загадкой психологической тематики и метода» [1, с. 19]. Загадка субъективности находится в самом центре психологических и феноменологических исследований не только потому, что феномены субъективной жизни представляют проблему для исследователя, но также и ввиду того, что доступ к этим феноменам осуществляется также благодаря способности субъективного сознания быть свидетелем собственной жизни. Загадка субъективности, таким образом, становится также и тем, что открывает возможности познания, которое способно из встречи как с внешним, так и с внутренним миром вынести некое знание об этом опыте. Этот факт не был открытием, совершенным в XIX в., его можно признать мотивом, имманентно присущим философскому рассуждению вообще; однако в качестве мотива, обосновывающего возможность научной психологии как достоверного, очевидного знания о внутреннем мире субъективности, этот аргумент был предъявлен Францем Брентано. В своей «Психологии с эмпирической точки зрения» Брентано проводит несколько различий, которые можно считать очень значимыми как для формирования основных принципов феноменологии Э. Гуссерля, так и для формирования проблемного поля психологического исследования, которое ставит своей задачей исследование психических феноменов. Одной из таких идей было введение понятия внутреннего сознания. Обратимся к нему, поскольку с ним связаны важные мотивы для понимания «условий возможности» психологического исследования и предпосылки для формирования ключевых проблем феноменологии как исследования в области чистого сознания, а также психоанализа как исследования в области бессознательного.
После проведения различия психических и физических феноменов, определения «представления» в качестве их основы и открытия отличительной черты всех психических феноменов как «интенционального внутреннего существования», которое Гуссерль с известным воодушевлением принял за фундаментальный принцип феноменологии сознания, Брентано обращается к следующему определению психических феноменов, которое наряду с интенциональностью также является их характерной чертой: «. . . они (психические феномены. — А. К.) воспринимаются исключительно во внутреннем сознании, в то время как физические феномены даны лишь во внешнем восприятии» [2, с. 35]. Дело обстоит не так, что внутреннее восприятие просто определяется по своему
предмету, а именно по психическим феноменам, уточняет далее Брентано, что действительно немногое бы добавляло к предшествовавшему пониманию его как интенци-онального акта, предметом которого в отличие от всех остальных актов, являются сами психические феномены. Важно обратить внимание на другое: сами психические феномены отличаются тем, что благодаря сопровождающему их «внутреннему сознанию» могут быть даны нам во внутреннем восприятии, которое обладает «непосредственной, несомненной очевидностью, которая — среди всех форм познания предметов опыта — присуща исключительно ему» [2, с. 36].
На мой взгляд, здесь заключено несколько важных мыслей: (1) психические феномены даны до-рефлексивно во внутреннем сознании, т. е. суть феномены жизни сознания, которое обладает сущностным свойством быть не только направленным на предметы вообще, но и на само себя, т. е. (2) психические феномены могут стать предметом «внутреннего восприятия», которое является «непосредственно очевидным», тем самым (3) Брентано открывает возможность исследования психических феноменов в очевидном опыте внутреннего восприятия. Каждая из этих мыслей имеет свои следствия в феноменологии Э. Гуссерля, правда, все они претерпевают при его критическом осмыслении серьезные преобразования.
Во втором томе «Логических исследований» Гуссерль обращается к критике «внутреннего восприятия» и связанной с ним идее очевидности. Однако важные следствия имеет также и вопрос о различии «внутреннего сознания» и «внутреннего восприятия» у Брентано, которое в феноменологии Э. Гуссерля находит выход в теории «внутреннего сознания времени». Но критика Гуссерля есть продолжение открытия Брентано, в котором в зачаточном состоянии уже заключена идея внутреннего сознания как трансцендентального условия возможности субъективной жизни сознания и его данности во внутреннем опыте. В предисловии к своей работе Брентано подчеркивает методический эмпиризм своих исследований: «. . . только опыт значим для меня как наставник» [3, с. 11]. Таким образом, Брентано добивается теоретического обоснования своей идеи открытия достоверного пути к эмпирическому исследованию в психологии, которое должно исходить из подлинного и чистого опыта постижения психических феноменов, возможность которого заключена в них самих. Вместе с открытием «внутреннего сознания», обеспечивающего очевидность внутреннего восприятия, Брентано открывает сферу внутреннего опыта как специальное поле психологического исследования.
У этого открытия есть и другая важная для наших рассуждений сторона. Определение психических феноменов через свойство сопровождаться внутренним сознанием, т. е. собственно быть сознательными, провоцирует интереснейшее рассуждение Брента-но о возможности бессознательных психических феноменов, которые, исходя из такой постановки вопроса, могут пониматься как те феномены, которые не сопровождаются внутренним восприятием, т. е. не являются сознательными и не могут быть тем самым приведены к очевидности. Я хотела бы подчеркнуть именно это различие между сознанием и бессознательным, сознательными и бессознательными психическими феноменами через свойство данности во внутреннем восприятии, которое присутствует у Брентано. Рудольф Бернет, один из ведущих современных феноменологов, проделавший большую работу для феноменологического прояснения и обоснования понятия бессознательного, полагает, что Фрейд и Гуссерль придерживались именно этого, предложенного Брентано определения бессознательного как «внутренне невоспринимаемого сознания» [3, р. 330]. И столь различная судьба этого понятия в их теориях в целом связана с тем, какую часть идей Брентано воспринял каждый из них ввиду целей и задач собственных исследований.
Невозможность очевидным образом постичь бессознательные психические феномены, не переводя их в сознательные, ограничивает поле психологических исследований областью сознания. Эту идею Брентано в целом воспринял и поддержал Гуссерль в своих феноменологических исследованиях, сделав сознание и интенциональность ведущими темами феноменологического описания внутреннего опыта. Однако Гуссерль прошел большой путь в понимании сущности и задач подлинной научной психологии, и если сам смысл психологического исследования он и в поздний период своего творчества (период «Кризиса») продолжал видеть в чистом феноменологическом опыте, то осмысление истоков этого опыта и сама идея очевидности подверглись определенным изменениям.
Само понятие кризиса, в котором пребывает психология, не было собственным изобретением Гуссерля. Представление современной ему психологии как находящейся в методологическом кризисе было описанием процессов, внутренне присущих становлению этой науки и особенно послевоенному периоду, когда психология вступила в фазу открытого кризиса1. Если попытаться представить в обобщенном виде суть проблемы, которая находилась в центре споров о методологии психологического исследования и рассуждений о кризисе, заставшем эту науку столь быстро после ее институционального оформления, то можно сказать, что это была проблема, доставшаяся психологии в наследство от философии Нового времени: знаменитый психофизический дуализм, который привел к тому, что в научном познании душа, или психика, и тело стали пониматься как два различных слоя реальности. Вопрос об их связи или же коренном различии, решение которого задавало направление психологии как науке, был той внутренней предпосылкой, которая, по мнению Гуссерля и других мыслителей, рассуждавших о природе кризиса в психологии, привели к этому этапу, исторически выразившемуся в методологическом конфликте между «натурализмом» и «идеализмом». Упреки в «идеализме» были адресованы и самому Гуссерлю как представителю того направления в психологии, которое, отвлекаясь от всего физического и от самого реального бытия в редукции, занимается исследованием области чистых психических феноменов. Сами предпосылки психологии, исходящие из различия психических и физических феноменов, так или иначе оказывали влияние на феноменологическую психологию.
Связь основных проблем психологии и новых проблем, к которым пришел Гуссерль в поздний период своего творчества, особенно проблематики преданного в опыте жизненного мира со всей присущей его данности очевидностью, дает повод еще раз задуматься о том, каким образом исследователь обнаруживает данность самой субъективности в том преданном мире, из которого черпают науки свои предметы и способы их постижения. Этот вопрос перекликается с вопросом об основании научного познания вообще, истоки которого на новом этапе феноменологии Гуссерль видит в том опыте, где еще нет разделения на природу и дух. Гуссерль говорит о том, что принципиальное уравнивание душ и тел как двух связанных между собой реальностей — абсурдно, так как «оно противоречит тому, что существенным образом свойственно телам и душам, как оно действительно дано в опыте жизненного мира и как им определяется подлинный смысл всех научных понятий» [1, с. 286]. В естествознании, нацеленном на исследование мира в качестве «мира абстрактных тел» [1, с. 302], вопрос о душе — это исследование своего рода «дополняющей абстракции», в качестве которой выступает психология по отношению к естествознанию.
1 Описание и исследование ситуации кризиса в психологии можно встретить и у Л. С. Выготского, например, в работе «Исторический смысл психологического кризиса», написанной в 1926—1927 гг., поднималась эта тема и во многих других его статьях и выступлениях.
По мнению Гуссерля, психология из-за «чар психофизического дуализма» не только «виновна» в проблемах трансцендентальной философии, но предназначена служить подлинным путем и «полем решений» последней. Новая задача, которую ставит Гуссерль перед философией и феноменологически ориентированной психологией, состоит в том, чтобы построить чистую дескриптивную психологию, а значит, и чистый субъективный опыт, на почве преданного опыта. Возвращение науки назад к своим основаниям, находимым в жизненном мире, — это возвращение к тому конкретному миру чистого опыта, в котором «физическая природа и духовность везде неразрывно переплетены друг с другом» [цит. по: 4, с. 94]. Такая постановка вопроса открывает новую главу в развитии феноменологической психологии, которая заново должна осмыслить природу очевидности, присущую субъективному опыту и те основные понятия (в том числе основополагающие для психологии понятия психики, сознания и бессознательного), от определения и корректного раскрытия которых на почве преданного мира зависит судьба этой науки.
Литература
1. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб., 2004.
2. Брентано Ф. Психология с эмпирической точки зрения // Брентано Ф. Избранные работы. М., 1996.
3. Bernet R. Unconscious consciousness in Husserl and Freud // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2002. Vol. 1. Р. 327-351.
4. Мотрошилова Н. В. Эдмунд Гуссерль: на пути к концепции «жизненного мира» (20-е годы XX века) // Философские науки. 2007. №1. С. 79-100.
Статья поступила в редакцию 17 декабря 2009 г.
